Текст книги "Божественная комедия. Самая полная версия"

Песнь XXV

Содержание. Пока Ванни Фуччи страшно богохульствует, на него кидаются змеи: одна стягивает ему шею, другая скручивает руки. Он бежит, преследуемый кентавром Какусом, на спине которого распростерт дракон огнедышащий. Между, тем перед Дантом восстают три другие тени: Авьедо, Буозо и Пуччио Шианкато. Тень первого сливается с шестиногим драконом, внутри которого обитает душа Чианфы, и оба превращаются в одно страшное чудовище. Вторая тень узнается черною змеею, в коей поселен дух грешника Кавальканте: тогда перед глазами Данта совершается дивно-страшное событие – человек превращается в змею, змея в человека. Третья тень, Шианкато, только одна остается непревращенною.

 
1    При сих словах, поднявши обе руки,
    Шиши просунул меж перстов злодей
    И проклинал весь ад и адски муки.
 
 
4    Но тут змея – с тех пор люблю я змей! —
    Ему стянула будто петлей шею,
    Как бы сказавши: продолжать не смей!
 
 
7    Другая, кинувшись на грудь злодею,
    Так сжала руки, так впилась в него,
    Что двинуть он не мог рукой своею.
 
 
10    Пистойя! о Пистойя! для чего
    Не обратишься в пепел, коль пороком
    Ты превзошла и предка своего?
 
 
13    Я не встречал во всем аду глубоком
    Нигде стол дерзких пред Творцом теней;
    Не так был горд у Фив сраженный роком!
 
 
16    Он в ужасе помчался без речей.
    И видел я: Кентавр рассвирепелый
    Бежал, крича: «Где дерзкий? где злодей?»
 
 
19    Не думаю, чтоб столько змей шипело
    В Маремме, сколько он в хребте носил
    До плеч, где наше начиналось тело.
 
 
22    На раменах его, вцепившись в тыл,
    Лежал дракон с разверстыми крылами
    И полымем встречавшихся палил.
 
 
25    И вождь сказал: «Вот Какус перед вами!
    Под камнями у Авентинских гор
    Как часто кровь он проливал река́ми!
 
 
28    К своим он братьям не причтен в собор,
    За тем, что там, в соседстве, свел из вида
    Большое стадо как искусный вор.
 
 
31    За то издох под булавой Алкида,
    Который, верь мне, сто ударов дал,
    Хоть десятью отмстилася обида».
 
 
34    Он говорил; меж тем Кентавр бежал,
    Тогда предстали нам три тени новы;
    Но их ни я, ни вождь не замечал,
 
 
37    Пока они не закричали: «Кто вы?»
    И потому, рассказ прервавши свой,
    Внимать словам их были мы готовы.
 
 
40    Я их не знал; однако ж, как порой
    случается, случилось в эту пору,
    Что одного из них назвал другой,
 
 
43    Сказав: «Чианфа, где ты скрылся в нору?»
    А потому я перст прижал к губам,
    Чтоб вождь прислушался к их разговору.
 
 
46    Читатель! если ты моим словам
    Не вдруг поверишь, не дивлюсь: очами
    Все видел я, но им не верю сам!
 
 
49    Гляжу на них с поднятыми бровями:
    Вдруг бросился на одного из трех,
    И сросся с ним дракон с шестью ногами.
 
 
52    Живот облапив средней парой ног,
    Передние он на руки накинул
    И, в щеки впившись, на него падет;
 
 
55    Потом по бедрам задние раздвинул
    О, между ног огромный хвост продев,
    По чреслам сзади вверх его закинул.
 
 
58    Так плотно плющ не вьется вкруг дерев,
    Как вкруг души ужасный гад обвился
    И наконец, вполне рассвирепев,
 
 
61    Как с воском воск, с ней членами слепился,
    И их цвета в один смешались цвет;
    Тогда их вид внезапно изменился.
 
 
64    Так пред огнем ложится темный след
    В папирусе, где черного нет цвета,
    Но между тем и белого уж нет.
 
 
67    На них глядят другие два клеврета,[37]37
  Клеврет (книжн., устар.) – сторонник, приспешник, приверженец, постоянный помощник в каких-либо (обычно неблаговидных) делах.


[Закрыть]
    Клича: «Аньель! как изменился ты!
    Ты не один теперь, ни два предмета!»
 
 
70    Две головы уже в одну слиты;
    Два призрака в один преобразились;
    В одном лице исчезли двух черты.
 
 
73    Из четырех две лапы появились;
    Живот и грудь и бедра и глава
    В неслыханные члены превратились.
76    Уж вид их был не тот, что был сперва:
    И вот явился страшный образ взору,
    И образ тот был ни один, ни два.
 
 
79    Как в знойный день, в каникульную пору,
    Нам прерывает ящерица путь,
    Как молния с забора мчась к забору, —
 
 
82    Так бросился к двум грешникам на грудь
    Змей огненный, с хвостом чернее перца,
    Столь яростный, что страшно и взглянуть.
 

Так бросился к двум грешникам на грудь

Змей огненный, с хвостом чернее перца

 
85    И там, где мы кровь матернего сердца
    Впервые пьем, пронзил он одного
    И, протянувшись, пал к ногам лжеверца.
 
 
88    Пронзенный зрит злодея своего
    И, недвижим, безмолвствуя, зевает,
    Как если б зноб, иль сон томил его.
 
 
91    Он на змею, та на него взирает;
    Он раною, она дымится ртом,
    И черный дым, сшибаясь, их скрывает.
 
 
94    Молчи теперь и ты, Лукан, о том,
    Как был сожжен Сабел змеей-медузой,
    И выслушав, что видел я потом.
 
 
97    Молчи, Назон, о Кадме с Аретузой:
    Пусть он в змею, она в живой поток
    Превращены твоей волшебной музой,
 
 
100    Но изменить ты никогда б не мог
    Так двух существ, чтоб оба превратились
    Одно в другое с головы до ног!
 
 
103    Змея и дух так видом обменились,
    Что хвост у ней рассекся, раздвоясь;
    А у него стопы соединились.
 
 
106    И голени, между собой слиясь,
    Срослися так, что вскоре не имела
    Уж и следов слиянных членов связь.
 
 
109    Двурогий хвост стал тою частью тела,
    Что скрылась там, и кожа у змеи
    Смягчалася, а у него твердела.
 
 
112    Я зрел, как руки прятались в свои
    Плеча, насколько ж руки уменьши́лись,
    Настолько лапы у нее росли.
 
 
115    Потом две задние в одно свивались,
    И тайный член из ног слиянным стал,
    А из его две лапы показались.
 
 
118    Пока их дым в цвет новый облекал,
    Пока дракон власами покрывался,
    А раненый их с головы ронял —
 
 
121    Один восстал, другой же пресмыкался,
    Друг с друга страшных не сводя очей,
    От коих в каждом образ изменился:
 
 
124    К вискам надвинул лик восставший змей,
    А из того, что здесь излишним стало,
    Явились уши сзади челюстей;
 
 
127    И что назад с лица не убежало,
    Слилося в нос и, ряд покрыв зубов,
    Раздулось в губы, сколько надлежало.
 
 
130    У падшего вытягивался клёв;
    Уж след ушей в его главе сокрылся,
    Как прячутся рога у слизняков.
 
 
133    Язык, сперва столь дерзкий, раздвоился;
    А у змеи двойное лезвие
    Слилось в язык – и дым остановился.
 
 
136    Душа, приняв иное бытие,
    Как гад шипящий, уползла в долину;
    А тот с проклятьем плюнул на нее.
 
 
139    И, новую к ней обративши спину,
    Сказал: «Пусть там, где ползал я сперва,
    Ползет Буозо в адскую пучину».
 
 
142    Так превращался рой седьмого рва
    Из вида в вид; и мне да извинится,
    Что ясностью не блещут здесь слова.
 
 
145    Хоть было тут чему очам дивиться,
    Хотя мой ум от страха изнемог,
    Все ж не могли три тени так укрыться,
 
 
148    Чтоб распознать я Пуччио не мог:
    Из трех теней, подвластных чудной силе,
    Лишь он один свой образ уберег;
 
 
151    Другой оплакан был тобой, Гавилле!
 

Песнь XXVI

Содержание. Предсказав Флоренции грядущие бедствия за испорченность нравов ее жителей, Данте, поддерживаемый Виргилием, восходит с великим трудом с внутренней ограды седьмого рва на мост, перекинутый через восьмой ров. Повиснув над бездною, поэт глядит на дно и видит бесчисленное множество летающих огненных куп, в которых заключены души злых советников. Один из этих пламенников к верху раздвоен, и Данте, спросив о нем Виргилия, узнает, что в пламени казнятся Улисс и Диомед, как люди, заодно действовавшие и словом и делом на погибель Трои. Первый, на вопрос Виргилия, ответствует, как он убедил товарищей проникнуть за столпы Геркулесовы; как, пустившись в открытый океан, достиг высокой горы (чистилища), и как восставший от горы жестокий вихрь разрушил его корабль, и потопил его со всеми товарищами.

 
1    Гордись, Флоренция, своей державой!
    Весь мир дрожит под сенью крыл твоих
    И целый ад гремит твоею славой!
 
 
4    В числе тате́й я встретил пять таких
    Твоих гражда́н, что должен их стыдиться;
    Честь и тебе невелика от них.
 
 
7    Но если нам пред утром правда снится,
    Почувствуешь ты скоро то, чему
    Не только мир, сам Прат возвеселится.
 
 
10    Теперь настал приличный час тому:
    Коль быть беда́м, пускай приходят скоро!
    Поздней мне их не вынесть самому!
 
 
13    Тут мы пошли: по лестнице, с которой,
    Как по зубцам, спускались мы сперва,
    Взбирался вождь и мне служил опорой.
16    И ноги наши, по обломкам рва
    Путем пустынным восходя к вершине,
    Без силы рук вверх двигались едва.
 
 
19    Смутился я, смущаюсь и доныне,
    Лишь только вспомню, что я там узрел;
    Но дух сильней смирил я в сей пустыне,
 
 
22    Чтоб мудрости не выйти за предел
    И не утратить, что благой звездою,
    Иль высшим благом мне дано в удел.
 
 
25    Как селяни́н, покоясь под горою, —
    В том месяце, в котором свет и жар
    Светило дня льет дольше над землею,
 
 
28    В тот час, когда сменяет мух комар, —
    Зрит червячков светящих рой в долине,
    Где сад его, иль нивы рыхлый пар:
 
 
31    Столь много светов двигалось в пучине
    Восьмого рва, как я увидел сам,
    Когда стоял на каменной стремнине.
 
 
34    И как Святый, зверьми отмстивший срам
    Зрел колесницу Илии пророка,
    Когда кони́ взносились к небесам,
 
 
37    И, вслед за ней вотще напрягши око,
    Одно лишь пламя в небе различал,
    Как облачко в сиянии востока.
 
 
40    Так здесь огни носились между скал,
    Добыч своих для глаз не обнажая;
    Но понял я, что каждый тень скрывал.
 
 
43    Я на мосту стоял, на дно взирая,
    И, не держась за ближний камень, в ров
    Я б мог упасть, не бывши сто́лкнут с края.
 

Сей огнь проклятый род скрывает;

Он облечен в пылающий покров

 
46    И вождь, узрев, что я упасть готов,
    Сказал: «Сей огнь проклятый род скрывает;
    Он облечен в пылающий покров».
 
 
49    А я: «Твое мне слово подтверждает
    Вполне все то, в чем был я убежден;
    Но я желал бы ведать: кто блуждает
 
 
52    В том пламени, что к верху раздвоен,
    Как столб огня, поднявшийся высоко
    С костра, где с братом Этеокл сожжен?»
 
 
55    И вождь в ответ: «В нем мучатся жестоко
    Улисс и Диомед: как на Троян
    Шли вместе в злобе, так и в ад глубокий
 
 
53    Низвергнуты за гнусный свой обман,
    Отверзший вход коню в врата градские,
    Откуда вышед славный род Римлян; —
 
 
61    За хитрый ков, который Дейдамие
    Судил и мертвой горьки слезы лить;
    Здесь за Паллалий терпят муки злые!»
 
 
64    «Коль из огня им можно говорить,
    Молю тебя, – сказал я с состраданьем, —
    И, вновь моля, готов сто раз молить!
 
 
67    Дозволь дождаться мне, пока с сияньем
    Двурогий пламень вступит в устье скал:
    Смотри, как я склонен к нему желаньем!»
 
 
70    «Твоя мольба достойна всех похвал,
    И я согласен с мыслями твоими;
    Но не тебе, – учитель отвечал, —
 
 
73    Мне надлежит вести беседу с ними:
    Быть может, их, как Греков, дать ответ
    Ты не преклонишь просьбами своими».
 
 
76    Когда блеснул пред нами яркий свет,
    В приличный час и в надлежащем месте,
    В таких словах к ним начал мой поэт:
 
 
79    «О вы, вдвоем пылающие вместе!
    Коль в жизни той я заслужил не раз
    Хоть слабую от вас награду чести,
 
 
82    Когда писал высокий свой рассказ, —
    Не двигайтесь и, если непротивно,
    Скажите, где погиб один из вас?»
 
 
85    И древний огнь, пророкотав унывно,
    Восколебал свой бо́льший рог тогда,
    Как светоч, если дунет ветр порывно.
 
 
88    И как язык лепечет от стыда,
    Так, острием трепещущим взволнован,
    Изверг он голос и сказал: «Когда
 
 
91    Расстался я с Цирцеей, быв прикован
    К ней слишком год в Гаэте, прежде чем
    Энеем град был так наименован, —
 
 
94    Я остановлен не был уж никем:
    Ни милым сыном, ни отцом почтенным,
    Ни доброю супругой, чей ярем
 
 
97    Мой краткий век соделать мог блаженным:
    Дабы узнать добро и горе стран,
    Неведомых народам современным, —
 
 
100    Пустился я в открытый океан,
    В одной ладье, с дружиной небольшою,
    Которую совет мой ввел в обман.
 
 
103    Испанский берег был уж предо мною;
    Сардинию, Марокко я узрел
    И острова, омытые волною.
 
 
106    Уж я с своей дружиной постарел,
    Когда достиг до узкого пролива,
    Где Геркулес поставил свой предел,
 
 
109    Чтоб вдаль никто не простирал порыва;
    Исчез направо уж Севильи след,
    Налево Септа скрылась вглубь залива.
 
 
112    «Друзья! – я рек. – Изведав столько бед
    В пути своем на запад отдаленный,
    Уже ли мы остаток ветхих лет
 
 
115    Не посвятим на подвиг дерзновенный?
    Вослед за солнцем, по равнинам вод,
    Проникнем смело в мир ненаселенный!
 
 
118    О вспомните свой знаменитый род!
    Должны ль мы жить как звери? Нет! познанья
    И добродетель – цель земных забот!»
 
 
121    И силою столь краткого воззванья
    Я так возжег на подвиг их умы,
    Что сам едва в них обуздал желанья.
 
 
124    И обратя к востоку руль кормы,
    В безумный путь на веслах, как крылами,
    Держась все влево, понеслися мы.
 
 
127    Уж ночь являлась с чуждыми звезда́ми
    Других небес, а наши каждый раз
    Все ниже, ниже зрелись над волнами.
 
 
130    Пять раз пылал и столько ж снова гас
    Испод луны, с тех пор, как в океане
    Путь роковой манил все дале нас.
 
 
133    Тогда гора явилась нам в тумане:
    Вовек не зрел я столь высоких гор!
    Мы восклицаем в радости заране;
 
 
136    Но вмиг померк от страха светлый взор:
    Внезапно вихрь от новых стран родился
    И прямо в борт ударил нам в отпор.
 
 
139    Три краты[38]38
  Крат (церк.-слав.,) род. п. мн. ч. от слова кратъ – раз.


[Закрыть] чёлн с волнами закружился;
    Вверх поднялась корма в четвертый раз,
    И, как хотел Всесильный, киль сломился
 
 
142    И море с шумом поглотило нас».
 

Песнь XXVII

Содержание. Вослед за удалившимся пламенником Улисса и Диомеда, является пред очами поэтов другой пламень, содержащий в себе душу графа Гвидо де Монтефельтро. Привлеченный ломбардским наречием Виргилия, грешник спрашивает древнего поэта о состоянии Романьи, своей родины. Данте по приказанию Виргилия описывает графу в кратких, но резких чертах политический быт этой области Италии и в награду за то просит грешника сказать: кто он. Тогда душа Гвидо, в полной уверенности, что Данте никогда уже не возвратится в мир и, стало быть, не расскажет о его бесславии, повествует, как подал он злой совет папе Бонифацию VIII; как в минуту его смерти пришел Св. Франциск за его душою и как один из черных херувимов вступил с Франциском в спор о том, кому должна принадлежать она; как наконец Минос осудил его вечно носиться в огне восьмого рва. По удалении пламенника Монтефельтро, странники оставляют восьмой и приходят в девятый ров.

 
1    Уж пламень смолк и, выпрямясь, ответа
    Не издавал и отлетел от нас
    С соизволенья сладкого поэта.
 
 
4    Тогда другой, вослед за ним явясь,
    Меня заставил устремиться взором
    К его вершине, издававшей глас.
 
 
7    Как сицилийский медный бык, в котором
    Его творец впервые поднял вой
    (Был он казнен правдивым приговором), —
 
 
10    Ревел так сильно стоном муки злой,
    Что истукан, хоть вылит из металла,
    Казалось, весь проникнут был тоской:
 
 
13    Так скорбь души, пока не обретала
    Речам своим пути из тайника,
    В треск пламени свой говор превращала.
 
 
16    Когда же с воплем прорвалась тоска
    Сквозь острие, вдруг огнь заколыхался,
    Волнуемый движеньем языка,
 
 
19    И начал: «Ты, к кому мой глас раздался,
    Ты, по-ломбардски молвивший царю
    Улиссу: “Сгинь! с тобой уж я расстался!”
 
 
22    Хоть, может быть, я тщетно говорю, —
    Не откажись помедлить здесь со мною;
    Смотри: я медлю, а меж тем горю!
 
 
25    И если ты сейчас сведен судьбою
    В сей мрачный мир из сладостной страны
    Римлян, где я в грехах погряз душою,
 
 
28    Скажи: в Романье мир, иль гром войны?
    Я сам из гор, идущих от Урбино
    До скал, где Тибр бежит из глубины».
 
 
31    Еще мой взор влекла к себе пучина,
    Когда, толкнув меня, сказал поэт:
    «Сам говори: ты слышишь речь Латина».
 
 
34    И я, имев готовый уж ответ,
    Не медля начал так свои воззванья:
    «О дух, одетый в вечно-жгущий свет!
 
 
37    Без войн когда ж была твоя Романья?
    В сердцах тиранов там всегда раздор,
    Хоть явного и нет теперь восстанья.
 
 
40    Как и была, Равенна до сих пор:
    Орел Поленты в граде воцарился
    И к Червии сень крыл своих простер.
 
 
43    Но город твой, что так упорно бился
    И кровь французов проливал рекой,
    Теперь когтям зеленым покорился.
 
 
46    А Псы Верруккьо, старый и младой,
    Казнившие Монтанью беспримерно,
    Буравят там, где зуб вонзили свой.
 
 
49    Но города Ламона и Сантерно,
    Что год, то к новой партии ведет
    На белом поле львенок лицемерный.
 
 
52    И тот, под коим Савио течет,
    Как прилежит к горе он и долинам,
    Так меж тиранств и вольности живет.
 
 
55    Теперь, кто ты, прошу тебя, скажи нам;
    Не откажись открыться, чтоб ты мог
    Со славою предстать твоим Латинам».
 
 
58    И, пророптав опять, свой острый рог
    Взад и вперед тут пламя покачало
    И издало в ответ тяжелый вздох:
 
 
61    «Когда б я знал, что дать мне надлежало
    Ответ тому, кто возвратится в свет,
    Поверь, ничто б огня не взволновало.
 
 
64    Но если верить, что из царства бед
    Живой никто в мир не являлся прежде,
    То, не страшась бесславья, дам ответ.
 
 
67    Я воин был; потом в святой одежде
    Отшельника мечтал вознесться в рай,
    И обмануться я б не мог в надежде,
 
 
70    Когда б не жрец верховный – покарай
    Его Господь! – вовлек меня в грех новый;
    А как вовлек и почему, внимай.
 
 
73    Пока носил я бренные оковы
    Костей и плоти, все мои дела
    Не львиные, но лисьи были ковы.[39]39
  Ков (устар.) – тайный злой умысел, коварное намерение; заговор; козни.


[Закрыть]
 
 
76    Все хитрости, все козни без числа
    Я знал и так поработил им страсти,
    Что обо мне повсюду весть прошла.
 
 
79    Когда же я достиг уже той части
    Стези своей, где время нам спускать
    Уж паруса и убирать все снасти, —
 
 
82    Что я любил, о том я стал рыдать
    И каяться, надежду возлелеяв,
    Что тем снищу, увы мне! благодать.
 
 
85    Но гордый князь новейших фарисеев,
    Воздвигнувший войну на Латеран,
    Не на войска Срацин, иль Иудеев, —
 
 
88    (Он был врагом для тех из христиан,
    Кто не́ брал Акры с скопищем презренных,
    Иль торг не вел среди султанских стран) —
 
 
91    Высокий долг о подвигах священных
    Забыл в себе, во мне ж унизил чин,
    Смиряющий молитвой посвященных.
 
 
94    И как призвал Сильвестра Константин,
    Чтоб излечить проказу, из пустыни;
    Так думал он: “Как врач, лишь я один
 
 
97    В нем излечу горячку злой гордыни.”
    Безмолствуя, я слушал речь его,
    Речь пьяного – не слово благостыни.
 
 
100    Но он: “В душе не бойся ничего:
    Я отпущу твой грех; но вместе жду я,
    Как взять Пренест, совета твоего.
 
 
103    Рай запирать и отпирать могу я;
    Ты знаешь: два ключа в моих руках,
    Что Целестин отвергнул, слепотствуя.”
 
 
106    И столько истин изложил в речах,
    Что я, сочтя за худшее молчанье,
    Ответил: «Отче! если смоешь прах
 
 
109    Грехов моих, творимых без желанья,
    То ведай: чтоб престол возвысить свой,
    Все обещай, не помня обещанья».
 
 
112    Франциск пришел, как умер я, за мной;
    Тогда один из херувимов черных
    Вскричал: “Оставь! по всем правам он мой.
 
 
115    Принадлежит он к сонму мне покорных:
    В моих когтях с тех пор его глава,
    Как подал он совет для дел позорных.
 
 
118    Кто хочет в рай, покайся тот сперва;
    Но, каясь, зла желать – то несогласно
    Одно с другим!” – сказав сии слова,
 
 
121    Увы! схватил, потряс меня ужасно
    И возопил: “Ты думал ли, чтоб я
    Мог рассуждать логически так ясно?”
 
 
124    Тогда отнес к Миносу он меня,
    И, восемь раз вкруг жестких чресл свивая,
    Свой хвост от злости укусил судья,
 
 
127    Сказав: “Иди в корысть огня, тень злая!”
    С тих пор, как видишь, я объят огнем
    И сетую, в одежде сей блуждая». —
 
 
130    Тут глас замолк, и бедственным путем
    Помчался пламень с ропотом и стоном,
    Крутясь, волнуясь зыбким острием.
 
 
133    Мы прочь пошли, мой вождь и я, по склонам
    Громад туда, где свод кремнистых груд
    Лежит над ямой, в ней же дань законом
 
 
136    Возложена на сеятелей смут.
 

Песнь XXVIII

Содержание. В девятом рве наказуются сеятели расколов и несогласий, как религиозных, так и политических, а также нарушители семейного счастья. Дьявол, вооруженный острым мечем, наносит им бесконечно-разнообразные раны, которые заживают прежде, чем грешники успеют обойти круглую долину; когда же опять приблизятся к дьяволу, он снова приводит раны в их прежний вид. Данте, желая дать понятие об этой казни, вспоминает все войны, с древнейшим времен опустошавшие Италию. – Сперва являются виновники расколов религиозных. Между ними Данте видит Могомета, рассеченного от подбородка до ног: внутренность его висит между ногами; он сам отверзает грудь свою. Перед ним идет Али с разрубленным лицом. Могомет предсказывает скорое прибытие в ад сектатора времен Дантовых фра Дольчано. Затем являются сеятели смут и несогласий политических: Петр из Медичины с отсеченными носом и ухом; Курион, у которого вырезан язык; наконец флорентинец Моска дельи Ламберти с отрубленными руками, начавший в Тоскане раздор Гвельфов и Гибеллинов. В последней толпе, между нарушителями семейного спокойствия, является тень трубадура Бертрама даль Борнио, возмутившего юного принца Генриха против его отца: голову, отделенную от тела и говорящую, он несет за волосы как фонарь и, поднося ее к лицу Данта, спрашивает: чья казнь ужаснее?

 
1    О кто бы мог, хотя б свободным словом,
    И много раз вещая, описать
    Весь ужас ран, что зрел во рву я новом.
 
 
4    Ничей язык не может то сказать,
    И нашего на то не станет слова,
    И разум наш не в силах то понять.
 
 
7    И если бы собрать те рати снова,
    Которые на роковых полях
    Апулии погибли так сурово
10    От рук Римлям, иль в страшных тех боях,
    Когда – как пишет Ливий без обмана —
    Так много ко́лец снял с убитых враг;
 
 
13    Собрать и тех, которых сын Нормана
    Роберт Гвискар так грозно сокрушил,
    И тех, чей прах истлел у Чеперана,
 
 
16    Где Апулиец долгу изменил,
    И тех, чью мощь Алар, старик лукавый,
    Близ Тальякоццо, без меча разбил:
 
 
19    И если б всяк, кто в ранах, кто безглавый,
    Предстал – и то едва ль их страшный вид
    Изобразит девятый ров кровавый!
 
 
22    Утратив дно, так бочка не сквозит,
    Как раной здесь зиял один пред нами,
    Рассеченный от чресел до ланит.[40]40
  Ланита (-ы), сущ. обычно мн. ч. (устар., поэт.) – щека.


[Закрыть]
 
 
25    Его кишки мотались меж ногами;
    Открыт желудок и мешок висит,
    Который он поддерживал руками.
 
 
28    Я на него, он на меня взирал
    И, грудь руками растворив широко,
    Сказал: «Смотри, как я себя раздрал!
 
 
31    Смотри, как здесь увечат лжепророка!
    Вот предо мной в слезах идет Али,
    Разрубленный от бороды до ока.
 
 
34    И все, кого здесь видишь, на земли́
    При жизни сеяли раскол и смуты;
    За то и казнь достойную нашли.
 

Смотри, как здесь увечат лжепророка!

 
37    Там, позади, нас рубит дьявол лютый
    И каждого из грешной сей толпы
    В наш прежний вид приводит в те минуты,
 
 
40    Когда свершим круг горестной тропы:
    Затем, что раны снова заживают,
    Когда к нему направим мы стопы.
 
 
43    Но кто ж ты сам, чьи взоры мглу пронзают?
    Иль думаешь укрыться там от зол,
    Которые тебя здесь ожидают!»
 
 
46    «Не мертвый он, не грех его привел
    Сюда на казнь, – рек вождь мой, негодуя, —
    Но, чтоб вполне он знанье приобрел,
 
 
49    Мне суждено, да мертвый с ним иду я
    В бездонный ад, сходя из круг в круг,
    И верно то, как то, что говорю я».
 
 
52    Тут более, чем сотня грешных, вдруг
    Остановясь, в меня вперили взоры,
    От дивных слов забыл жестокость мук
 
 
55    «Скажи ж ты фра Дольчино, ты, который,
    Быть может, вскоре у́зришь солнца свет, —
    Чтоб он, пока в снег не оделись горы
 
 
58    И если мне идти не хочет вслед,
    Запасся хлебом: а не то в берлогу
    К нему найдет Новарец тайный след». —
 
 
61    Так, к шествию одну поднявши ногу,
    Мне Магомет сказал; потом скорей
    Встал на ногу и вновь пошел в дорогу.
 
 
64    Другой, чей нос был срезан до бровей,
    С проктнутым горлом, с отсеченным ухом,
    Глядя на нас, стоял в толпе теней,
 
 
67    Необычайным изумленный слухом,
    И, отворив кровавую гортань,
    Проговорил всех прежде с скорбным духом:
 
 
70    «О ты, что здесь не казнь приемлешь в дань,
    Кого видал я, где живут Латины,
    Коль не обманут сходством я, – вспомянь
 
 
73    Ты и меня: я Петр из Медичины!
    И если ты узришь когда-нибудь
    Меж Верчелли и Маркобо равнины, —
 
 
76    Сказать двум лучшим в Фано не забудь:
    Мессеру Гвидо и мессер Каньяно,
    Что если нас не может обмануть
 

Коль не обманут сходством я, – вспомянь

Ты и меня: я Петр из Медичины!

 
79    Предвиденье, то в безднах океана,
    Вблизи Каттолики, утопят их
    Изменою коварного тирана.
 
 
82    Меж Кипром и Малоркой дел таких
    Нептун не зрел в владении широком
    От Греков, иль разбойников морских.
 
 
85    Предатель сей, одним глядящий оком,
    Владелец стен, которых спутник мой
    В век не желал бы видеть вновь с упреком,
 
 
88    Их к договору пригласит с собой
    И то свершит, что будет труд напрасен
    Вновь заклинать Фокары ветер злой».
 
 
91    А я ему: «Чтоб твой рассказ был ясен
    И чтоб наверх слух о тебе проник,
    Скажи, кому вид стен тех так ужасен?»
 
 
94    Тогда рукой он челюсти раздвиг
    Товарищу и рот раскрыл в мгновенье,
    Вскричав: «Вот он, но нем его язык!
 
 
97    Изгнанник сей рассеять смел сомненье
    У Цезаря, с злым умыслом сказав:
    “Где все готово, там вредит медленье.”
 
 
100    Как Курион был страшен и кровав!
    Язык его был вырван из гортани,
    Язык, что был так некогда лукав».
 
 
103    И вот, подняв обрубленные длани
    И кровь из них струя себе за грудь,
    Другая тень явилась нам в тумане,
 
 
106    Крича: «Увы! и Моску не забудь!
    Посеял я в Тоскане злое семя,
    Сказав: Всему свое начало будь!» —
 
 
109    «И тем сгубил, – прибавил я, – все племя!»
    Тут, как безумный, он пошел от нас
    И скорбью умножил скорби бремя.
 
 
112    Но с душ меж тем не отвращал я глаз,
    И видел то, о чем бы не решился
    Без доказательств продолжать рассказ,
 
 
115    Когда б я совестью не укрепился,
    Подругой доброй, с ней же каждый смел,
    Кто правоты бронёю облачился.
 
 
118    Досель я вижу то, что там узрел;
    Безглавый труп я видел в том соборе
    И, ужасом объятый, обомлел!
 
 
121    Он голову с отчаяньем во взоре
    В руке за кудри как фонарь носил,
    И голова кричала мне; о горе!
 
 
124    Он сам себе светильником служил:
    В едином теле двое терпят муки,
    А как – то знает тот, кто так судил!
 
 
127    Став под мостом, высоко обе руки
    Ко мне он поднял с головой своей,
    И слов ее ко мне достигли звуки:
 
 
130    «Смотри, вот казнь и ужаснись пред ней!
    О ты, живой скиталец в царстве этом,
    Скажи: чья казнь ужаснее моей?
 
 
133    А чтоб о мне поведал ты пред светом,
    Узнай: я тень Даль-Борнио, певца,
    Кем Иоанн подвигнут злым советом.
 

Став под мостом, высоко обе руки

Ко мне он поднял с головой своей

 
136    В отце и сыне я возжег сердца:
    Не столько средств нашел в Ахитофеле
    Авессалом к восстанью на отца!
 
 
139    Я разлучил столь близких в страшном деле:
    За то мой мозг, о ужас! отделен
    От своего начала в этом теле!
 
 
142    Свершен на мне возмездия закон».