Текст книги "Божественная комедия"

Песня двадцать восьмая

Девятый вертеп восьмого круга. Призраки сеятелей раздоров и расколов. Магомет, Али, Бертрам де Борн.

 
1 Бессилен человеческий язык,
Бессилен стих певца для описанья
Всего того, что, подавляя крик,
 
 
4 Я увидал – и кровь, и истязанье
Теней, покрытых язвами. Нет слов
Приличных для того повествованья.
 
 
7 Наш ум так ограничен, что готов
От подвига такого отказаться…
Когда б собрать всех проливавших кровь
 
 
10 В долине Апулийской, что сражаться
Сошлись и гибли от мечей римлян
(Тит Ливии пишет так, и сомневаться
 
 
13 Нам нет причин), и их богатый стан
Достался победителям; когда бы
Собрать людей, измученных от ран,
 
 
16 И бившихся – их силы были слабы –
С Гвискаром[155]155
  Роберт Гвискар – брат Ричарда, герцога нормандского. Он покорил Апулию и Калабрию в XVI в.


[Закрыть]; если б вновь теперь собрать
Погибшую при Чеперано рать,
 
 
19 Где каждый апулиец оказался
Изменником[156]156
  Где каждый апулиец оказался / Изменником… – При Чеперано была битва, в которой Карл Анжу разбил Манфреда, короля сицилийского и апулийского, покинутого апулийцами, и взял его в плен. Это было мнение Данте. Виллаки же свидетельствует, что при Чеперано Манфред сам сдался Карлу; измену же апулийцев он относит к битве при Беневенте, где Манфред был убит.


[Закрыть] и, наконец, всех тех,
Чей стан при Тальякоццо разметался
 
 
22 И лег костьми, и где имел успех
Старик Алар[157]157
  Алар – французский рыцарь, содействовавший советом Карлу Анжу в победе над Конрадином, племянником Манфреда.


[Закрыть], который там являлся
Карателем, перехитрившим всех
 
 
25 И без оружья в битве победившим;
Когда б все эти воины могли
Теперь восстать пред нами из земли, –
 
 
28 На раны их на трупе полусгнившем
Не с тем бы отвращеньем я смотрел,
С каким глядел на груду страшных тел
 
 
31 Девятого вертепа. С меньшей силой
Из бочки льется на землю вино,
Когда пробито в бочке этой дно,
 
 
34 Чем кровь лилась из призрака… Унылый
Имел он вид; он даже за могилой
На миг себе покоя не найдет.
 
 
37 От подбородка самого живот
Рассечен у него был, и струями
Сбегала кровь. Между его ногами
 
 
40 Моталися кровавые кишки
И легкое, и тот мешок, в котором
Там, на земле, до гробовой доски,
 
 
43 Питанье переваривалось. Взора,
Исполненного горя и тоски,
При виде столь ужасного позора,
 
 
46 От грешника я отвести не мог,
Тогда и на меня взглянул он тоже
И вдруг, открыв от головы до ног
 
 
49 Зияющие язвы, клочья кожи,
Он мне сказал: «Смотри, смотри сюда,
Как сам себя терзаю я всегда,
 
 
52 Смотри, как Магомет стал изувечен.
А далее увидишь предо мной
Ты Алия, и у него рассечен
 
 
55 Весь череп. Этой казни роковой
Здесь преданы все грешники: на свете
Соблазнов и расколов разных сети
 
 
58 Они толпе любили расставлять,
И за грехи ужаснейшие эти
Они должны от тяжких язв страдать,
 
 
61 Свой путь по кругу этому свершая;
Когда ж их раны станут заживать,
То их, бичуя вновь и поражая,
 
 
64 Меч демонов на части рассечет,
И язвы вновь откроются, зияя.
Но кто ты сам? Ты не спешишь вперед
 
 
67 Идти в Аду, как будто бы желая
Мучение той казни отдалить,
Которую успел ты заслужить».
 
 
70 «Еще он жив, еще земной он житель,
И не для мук сошел он в темный Ад, –
Так призраку сказал тогда учитель, –
 
 
73 Но для того, чтоб в светлый мир назад
Он с опытностью большей воротился,
Я, сам, мертвец, водить его решился
 
 
76 Из круга в круг, и все, что говорят
Мои уста, все истинно». Смутился
Рой призраков, и больше сотни в ряд
 
 
79 Их легион во рву остановился,
Чтоб рассмотреть, кто я, каков мой вид;
И в ту минуту ими был забыт
 
 
82 Весь ужас их съедающих мучений…
«О, ты, сошедший в царство привидений!
Ты, может быть, свет солнечного дня
 
 
85 Увидишь скоро вновь, – так от меня
Скажи ты непременно Фра Дольчине[158]158
  Фра Дольчине – проповедовал в 1305 г. общность имущества и женщин. Он был взят в плен в горах Наварры и потом сожжен.


[Закрыть],
Что если он еще не хочет ныне
 
 
88 Со мною здесь соседство разделять,
То чтобы он скорее запасался
Припасами съестными и боялся
 
 
91 В горах Наварры гибель испытать…»
Речь Магомета стихла понемногу.
Желая путь дальнейший продолжать,
 
 
94 С усилием большим он поднял ногу
И далее отправился. Иной
Явился страшный призрак предо мной:
 
 
97 Нос у него был вырван совершенно,
Одно осталось ухо за виском,
И горло перерезано. В таком
 
 
100 Ужасном виде вырос он мгновенно
Передо мной, раскрыв кровавый рот,
И мне сказал: «О, ты, кого не ждет
 
 
103 Пока к себе ужасная геенна,
Ты за грехи еще не пострадал, –
Тебя в земле Латинской я встречал,
 
 
106 Когда меня не обмануло сходство.
Ты надо мной имеешь превосходство
В своей судьбе, и если б ты попал
 
 
109 В то место, где спускается долина
От Верчелло до Маркабó, тогда
Припомни только Пьера Медичина[159]159
  Пьер де Медичина – был известен в Болонье как интриган. Он поссорил Гюидо Поленто, владельца Римини, с владельцем Равенны.


[Закрыть];
 
 
112 Не откажись – молю я – от труда
(Для той мольбы есть важная причина),
Не откажись, когда придешь туда,
 
 
115 Уведомить правдивых граждан Фано[160]160
  «Уведомить правдивых граждан Фано…» – Медичина просит поэта предупредить двух граждан Фано – Гюидо дель Кассеро и Анджионелло ди Каньяно – об угрожающей им опасности: Малатеста велел их утопить в море.


[Закрыть],
Гюидо дель Кассеро и потом
Еще Анжионелло ди Каньяно,
 
 
118 Уведомить обоих их о том,
Что ждет их смерть от хищных рук тирана,
Что, с собственным расставшись кораблем,
 
 
121 Насильственно они погибнут в море
На шее с камнем. Вот какое горе
Им впереди придется испытать.
 
 
124 И я скорблю об участи их горькой.
Меж островами Кипром и Майоркой
Такого преступления встречать
 
 
127 Нептуну, вероятно, не случалось
Среди морских пиратов. Этот тать,
Тать одноглазый, ставший управлять
 
 
130 Тем городом, – в котором бы боялась
Тень ближнего собрата побывать, –
К себе на совещанье приглашать
 
 
133 Сперва обоих граждан этих станет,
А после их предательски обманет,
Так что не нужно будет с той поры
 
 
136 Им ожидать с вершины Фокары[161]161
  Фокара – гора между Фано и Каттоликою, известная по окружающим бурям.


[Закрыть],
Когда морская буря прекратится,
И воссылать молитвы с той горы».
 
 
139 Я отвечал ему: «Все совершится,
О чем ты просишь; все твои слова
Я передам, поверь мне в том, едва
 
 
142 На землю я вступлю, но согласиться
Ты должен мне на тень ту показать,
Которая не может созерцать
 
 
145 Без горечи стен города». Тогда-то
Он руку наложил свою слегка
На челюсть близ стоящего собрата.
 
 
148 И рот его раскрыл, но языка
Тот не имел… «Вот он, перед тобою, –
Ответил грешник мне, – увы! судьбою
 
 
151 Лишился он на многие века
Способности людей всех – дара слова».
То был изгнанник. Цезаря сурово
 
 
154 Когда-то он умел в том убедить,
Что человек, на смелый шаг готовый,
Не должен медлить, чтобы победить.
 
 
157 Его язык был вырван, и дрожащий
Стоял передо мною Курион[162]162
  Курион – трибун, изгнанный из Рима, подал Цезарю совет перейти Рубикон. Совет был дан в Римини; он был началом междоусобной войны.


[Закрыть],
В иные дни советы подававший
 
 
160 Столь смелые… Объят был страхом он.
Затем я увидал другие муки
Несчастного. Едва скрывая стон,
 
 
163 Свои почти обрубленные руки
Или верней – обрубки их одни
Он поднял над собою… «Помяни
 
 
166 И Моска ты!»[163]163
  «Помяни и Моска ты!» – Намек на известную историческую вражду двух флорентийских партий – Черных и Белых. Буоньдельмонте оскорбил несколько знатных фамилий, оставив невесту из дома Алиедей. Оскорбленные согласились отомстить: Моска предложил убить Буоньдельмонте и сам поразил его.


[Закрыть] – он крикнул мне с тоскою,
А между тем из двух обрубков рук
Кровь на лицо его лилась рекою.
 
 
169 Я отвечал, когда он смолкнул вдруг:
«Увы! Всегда у начатого дела
Конец бывает… Многих мук
 
 
172 Причиной для тосканцев были, смело
Тобой произнесенные слова.
От них душа всех граждан наболела
 
 
175 И род твой сгиб», – прибавил я. Едва
Я замолчал, несчастный осужденный,
Безумием и горем пораженный,
 
 
178 Пропал из глаз, и на других теней
Я стал смотреть и пред собою снова
Увидел то, что в памяти моей
 
 
181 Живет доныне. Образа такого
Нельзя воображению создать,
И слабо человеческое слово,
 
 
184 Чтоб ужас и мой трепет передать.
Передо мной встал призрак безголовый,
Идущий, как другие, в мгле суровой,
 
 
187 И, как фонарь, он нес в своей руке
Отрезанную голову. В тоске
Та голова кровавая стонала;
 
 
190 Она светильник трупу заменяла, –
То было – два в одном и в двух – один.
Какая сила их соединяла,
 
 
193 Лишь постигает высший властелин.
И голову рукою подымая
Как можно выше, будто бы желая,
 
 
196 Чтоб каждый звук услышан мною был,
Тень молвила: «Ты, человек живущий,
Сошедший в мир подземных, адских сил,
 
 
199 Ты, по вертепу этому идущий,
Случалось ли тебе когда-нибудь
На муки столь же страшные взглянуть?
 
 
202 Бертрам де Борн[164]164
  Бертрам де Борн – владелец Готфора, знаменитый трубадур и наперсник Генриха, сына Генриха II, короля английского, короновавшего его еще при своей жизни. Коварный советник настроил юного принца против отца, подобно тому как Ахитофель вооружил Авессалома против Давида.


[Закрыть] мне имя. Я тот самый
Коварный, бессердечный и упрямый,
Бесчувственный советник короля, –
 
 
205 Я клеветник. Лукавя и хуля,
С отцом поссорить сына я решился,
Вторым я Ахитофелем явился,
 
 
208 Который Абасалона научил,
Чтоб на Давида он вооружился.
И вот за то, что в мире разлучил
 
 
211 Я двух людей, столь близких меж собою,
Я с головой своею разлучен
Навечно беспощадною судьбою…»
 
 
214 И далее блуждать пустился он.
 

Песня двадцать девятая

Десятый вертеп, где находятся алхимики и делатели фальшивой монеты. Два алхимика и их судьба.

 
1 Мучения бесчисленных теней,
Терзаемых во мраке вечной ночи,
И вид их язв, и горечь их скорбей
 
 
4 Печалью отуманили мне очи,
Так что едва я слезы удержал;
Но мне путеводитель мой сказал:
 
 
7 «Что смотришь ты, не отрывая взора
От призраков? В других вертепах ты
Картиной их мучений и позора
 
 
10 Не столько поражен был… С высоты,
Где мы стоим, ты, может быть, желаешь
Их сосчитать под кровом темноты;
 
 
13 Коль это так, то, верно, ты не знаешь,
Что двадцать миль долина заняла,
И ты на ней теней не сосчитаешь;
 
 
16 А между тем луна уже зашла, –
Она теперь под нашими ногами, –
А между тем далеко не пришла
 
 
19 К концу дорога наша, и путями
Дальнейшими нам суждено идти:
Еще не все изведано здесь нами».
 
 
22 «Когда б ты знал, зачем я на пути,
Учитель мой, теперь остановился
И отчего не мог глаз отвести,
 
 
25 То, может быть, и сам бы ты решился
Меня из этих мест не торопить
И не корил, что я остановился».
 
 
28 Так я сказал, когда стал уходить
Учитель мой, и я за ним шел следом,
Дорогой продолжая говорить:
 
 
31 «Тебе мой каждый помысел стал ведом.
В той бездне, от которой я не мог
Глаз оторвать, измучен от тревог,
 
 
34 Я увидал – не мог я ошибиться –
Тень одного из родичей своих.
За тяжкие грехи он там казнится,
 
 
37 Хоть поздно, но оплакивает их».
«Не обращай ты на него вниманья,
Но обрати вниманье на других,
 
 
40 В Ад сверженных на вечное страданье.
Оставь его. Я видел сам, как он
Из-за моста грозил тебе, взбешен,
 
 
43 И пальцем на тебя указывал. Случайно
Услышал я, что здесь его зовут
Джери дель Бельо[165]165
  Джери дель Бельо – родственник Данте со стороны матери, был умным и любезным человеком, но в то же время невоздержанным на язык. Уличенный в клевете одним из фамилии Джерми, он убил его, а потом был сам умерщвлен родственником убитого. Смерть его была отомщена только тридцать лет спустя.


[Закрыть]. Занят чрезвычайно
 
 
46 Ты был другим, когда грозил он тут,
И лишь когда с правителем Готфора
Расстался ты, тобой замечен скоро
 
 
49 Был этот дух». Я вновь заговорил:
«За смерть его никто еще доныне,
Учитель мой, из нас не отомстил.
 
 
52 Вот почему, быть может, в той долине
В негодованье он мне погрозил
И тем еще сильнее возбудил
 
 
55 В моей душе и грусть, и сожаленье».
Так говорили мы и шли вперед
К другой ужасной пропасти, и вот
 
 
58 Взошли мы на такое возвышенье,
Откуда бездна стала нам видна
До самого таинственного дна…
 
 
61 Когда ж пришли к последней мы ограде
И грешников увидели опять,
Тогда вкруг нас и спереди, и сзади
 
 
64 Несчастные так начали стонать,
Сливаясь в вопль, в моленье о пощаде,
Что должен был невольно я зажать
 
 
67 Руками уши… Если б из тумана
Собрать все испарения болот
Сардинии, Мареммы, Вальдикьяны[166]166
  Вальдикьяна – так называется одна долина от болота, образуемого маленькой рекой Киано. Оно находится между Ареццо, Кортоне, Киузи и Монтепульчиано. Маремма – болотистая приморская полоса земли между Пизой и Сиеной. Вальдикьяна, Маремма и Сардиния известны своими вредными испарениями, особенно опасными в июле и в августе.


[Закрыть],
 
 
70 Соединив их вместе в свой черед,
Тогда бы их зловредное дыханье
Напомнило вертеп мне гнусный тот,
 
 
73 Откуда запах мерзкий исторгался.
Зловонием весь воздух заражался,
Как будто труп за трупом там сгнивал.
 
 
76 Сошли мы на ступень одной из скал,
Откуда вид ужасный открывался
И глаз свободно в бездну проникал.
 
 
79 В той бездне те преступники скрывались,
Которые безжалостно карались
Неумолимым роком за подлог.
 
 
82 Представить худшей казни я не мог.
Не думаю, чтоб более терзались
Эгины обитатели[167]167
  Эгины обитатели… / Когда они повсюду отравлялись… – В царствование Эака, сына Юпитера, чума истребила всех жителей и почти всех насекомых и скот на острове Эгине. По просьбе Эака Юпитер превратил в людей оставшихся живыми муравьев, и таким образом остров снова был населен. Новые люди названы были Мирмидонами (от греч. mirtis – муравей).


[Закрыть], в тот срок,
 
 
85 Когда они повсюду отравлялись,
Вдыхая постепенно смертный яд
Зловредных испарений, и склонялись,
 
 
88 Чтоб умереть, и гибли с ними в ряд
Животные… На острове на этом,
Когда про то поверим мы поэтам,
 
 
91 Все вымерло, почило смертным сном,
Лишь живы муравьи одни остались.
Но вновь в людей живых перерождались
 
 
94 Те муравьи Юпитером потом…
Такой же точно мертвенной пустыней
Мы шли тогда и видели кругом
 
 
97 Лишь груды тел. Здесь призрак бледно-синий
Лежал на животе; ползком другой
Куда-то пробирался, иль нагой
 
 
100 Соседу тихо на спину ложился.
Мы дальше шли; путь труден становился.
Мы стали воплям страждущих внимать,
 
 
103 Которые измученного тела
С земли не в силах были приподнять,
Как будто бы над ними тяготела
 
 
106 Невидимая тяжесть. В этот раз
Двух грешников заметил я. Склонясь
Друг к другу, эти призраки сидели,
 
 
109 И тело их от головы до ног
Покрыто было струпьями. На теле
Ужасный зуд унять они хотели,
 
 
112 В кровь струпья раздирая. Я не мог
Без ужаса смотреть на их занятье.
Нет, конюх, изрыгающий проклятья,
 
 
115 Чтоб отойти скорее на покой,
Не скреб коня с досадою такой,
Как оба эти адские собратья
 
 
118 Ногтями струпья начали срывать,
Не в силах боли бешеной скрывать.
Как рыбу с очень крупной чешуею
 
 
121 Приходится ножами отчищать,
Так тени осужденных предо мною
Себя скоблили с плачем и тоскою.
 
 
124 И к одному из грешников в тот миг
Вергилий обратился вдруг с речами:
«Скажи мне, дух, который здесь привык
 
 
127 Терзать себя ногтями, как клещами,
Скажи, когда имеешь ты язык:
Латинцев нет ли, грешник, между вами,
 
 
130 И пусть тебе на твой тяжелый труд
Твоих ногтей на целый век достанет,
Чтоб унимать чесотки вечный зуд…»
 
 
133 «Тебя несчастный грешник не обманет, –
Сказала тень. – Латинцы оба мы,
И призрак наш здесь плакать вечно станет.
 
 
136 Но кто ты сам, сошедший в Царство тьмы?»
И с ним заговорил учитель снова:
«Для человека этого живого
 
 
139 Я перешел чрез целый ряд преград,
Из мрачной бездны в бездну опускался,
Чтоб показать ему подземный Ад…»
 
 
142 Едва ответ учителя раздался,
Как тень одна отторглась от другой,
И каждый грешник, видимо, старался,
 
 
145 Приблизившись, заговорить со мной.
Учитель подошел ко мне поближе
И мне шепнул, знак сделавши рукой:
 
 
148 «Ты хочешь говорить, так говори же
Что хочешь с ними…» Выслушав совет,
Я начал речь свою: «Пусть много лет
 
 
151 О вас на свете память сохранится
И вас не позабудет долго свет!
Откуда вы – вы мне должны открыться
 
 
154 И, не стыдясь, начните свой рассказ:
Позорное в вертепе наказанье
Вас не смущает пусть на этот раз…»
 
 
157 И начала свое повествованье
Тень первая: «В Ареццо я рожден.
Альберо дал однажды приказанье,
 
 
160 Чтоб на костре я разом был сожжен[168]168
  «В Ареццо я рожден. / Альберо дал однажды приказанье, / Чтоб на костре я разом был сожжен…» – Гриффолино из Ареццо, обвиненный в чародействе, сожжен по приказанию сиенского епископа, которого Альбер был незаконнорожденным сыном.


[Закрыть], –
И я сгорел. В Аду же очутился
Я не за то, за что был умерщвлен.
 
 
163 Однажды я с Альберо расшутился,
Уверивши его, что я летать
По воздуху, как птица, научился.
 
 
166 Но, шутки не умея понимать,
Так было смысла здравого в нем мало,
Меня глупец решился заставлять,
 
 
169 Чтоб из него крылатого Дедала
Я сотворил, но так как я не мог
Ему помочь, тогда меня он сжег.
 
 
172 Я муки этой огненной не вынес,
Сюда ж меня неумолимый Минос
Низверг потом, но за другой порок…
 
 
175 Нет, я попал в кромешный Ад бездонный.
Проклятою коростой пораженный,
За то, что я алхимик прежде был».
 
 
178 Тогда с поэтом я заговорил:
«Едва ли есть народ другой на свете,
Столь суетный, как все сиенцы эти.
 
 
181 Французы даже суетны не так…»
Другая тень тут выразила мненье,
Чего не мог я ожидать никак:
 
 
184 «Для Стрикко[169]169
  Стрикка из Сиены – промотал огромное богатство. Данте в насмешку изображает Стрикка и других ему подобных мотов людьми умеренными и скромными.


[Закрыть] только сделай исключенье,
Который мотовства был страшный враг.
Потом отдать ты должен предпочтенье
 
 
187 Никколо[170]170
  Никколо из Сиены – известен мотовством, первым придумал употреблять в кушаньях гвоздику и другие пряности.


[Закрыть]. Он за то здесь, что открыл
И ввел гвоздику сам в употребленье,
Гвоздику, это чудное растенье.
 
 
190 Которое он смело разводил
В родном саду[171]171
  «В родном саду…» – Садом поэт называет в этом случае расточительную Сиену.


[Закрыть], где дорогое семя
Во всякое плодиться может время.
 
 
193 Потом ты исключить еще забыл
Веселую ватагу, где когда-то
Даньяно[172]172
  Каччио Даньяно – принадлежал к числу первейших мотов Сиены.


[Закрыть] расточительный кутил
 
 
196 И где неистощимый Аббальято[173]173
  Аббальято – товарищ и душа разгульной сиенской молодежи, заслужил от Данте похвалу за умеренность, которой он постоянно держался среди безумного мотовства своих приятелей.


[Закрыть]
Умел острот так много расточать…
Когда ж теперь желаешь ты узнать
 
 
199 Того, кто о сиенцах судит здраво,
Как сам ты судишь, то имеешь право
Во мне тень Капоккио[174]174
  Капоккио – сиенец, по мнению одних комментаторов, флорентиец, если верить другим. Изучал физику и естественную историю вместе с Данте. Впоследствии алхимия увлекла его, а неудачи в открытии великой тайны привели его к тому, что он стал подделывать золото и сделался, как он говорит, «обезьяной природы».


[Закрыть] ты признать.
 
 
202 Чтобы скорей набить свои карманы,
Подделывал я золото и слыл
Алхимиком. Я в мире – вспомни – был
 
 
205 Подобием преловкой обезьяны».
 

Песня тридцатая

Перед поэтами проносится призрак Мирры. Тень Джианни Скикки бросается на алхимика Капоккио и низвергается с ним на дно вертепа. Другие призраки и упрек Вергилия.

 
1 Когда на племя фивское была
Разгневана Юнона за Семелу[175]175
  Разгневана Юнона за Семелу… – Юнона ненавидела фивян за любовь Юпитера к Семеле, дочери Кадма – основателя Фив. С помощью фурии Тизифоны она привела Афамаса, царя фивского, в такое состояние бешеного помешательства, что, приняв жену свою Ину за львицу и сыновей за львят, он схватил одного из них, Леарха, и убил об скалу, а мать утопилась с другим сыном.


[Закрыть]
И в месть свой гнев ужасный облекла,
 
 
4 Тогда Юноной страшному уделу
Афамас обречен был. До того
Юнона обезумила его,
 
 
7 Что он, жену увидя, у которой
В тот час два сына были на руках,
К ней подбежал, с одной его опорой
 
 
10 Безумство было, – крикнув: «О, в сетях
Сейчас поймаю с львятами я львицу!..»
Потом с зловещим бешенством в глазах
 
 
13 Он кверху поднял грозную десницу,
Леарха сына за ноги схватил,
Швырнул его он кверху, словно птицу,
 
 
16 И об утес несчастного разбил,
А мать с другим ребенком утопилась…
Когда величье Трои закатилось,
 
 
19 И царь, и царство в сумраке могил
Нашли покой, тогда в плену скиталась
Несчастная, лишенная всех сил,
 
 
22 Гекуба и слезами заливалась
О смерти Поликсены[176]176
  О смерти Поликсены… – Греки, взяв в плен семейство Приама, умертвили Поликсену – дочь Приама и Гекубы – на могиле Ахилла; в то же время брат Поликсены, Полидор, был убит Полимнестром. Гекуба, лишившись детей, до того обезумела, что вопли ее походили на лай пса.


[Закрыть], и потом,
Когда в слезах на берегу морском
 
 
25 Она труп Полидора отыскала,
То ярость в ней такая началась,
Что, словно пес, Гекуба лаять стала;
 
 
28 От горести рассудок в ней угас.
Но никогда фивяне иль трояне,
В которых кровь от бешенства зажглась,
 
 
31 В дни мирные, или в военном стане,
Жестоки столько не были, людей
Так не терзали люто, как зверей,
 
 
34 Подобно двум свирепым привиденьям,
Которые – забыть их не могу –
Крутились перед нами с озлобленьем,
 
 
37 Кусались, словно вепри на бегу.
Вот тень одна мгновенно наскочила
На Капоккио, зá шею схватила
 
 
40 Противника, согнув его в дугу,
И, бороня им землю, потащила
Его с собой. Тогда проговорила
 
 
43 Тень аретинца мне: «Смотри ты: вот
Джианни Скикки[177]177
  Джианни Скикки – известен был во Флоренции уменьем изменять черты своего лица и принимать желаемый облик. Рассказывают, что по смерти Буозо Донати он лег на постель умершего и продиктовал завещание, лишавшее наследства законных наследников. За это он получил в дар дорогую кобылицу.


[Закрыть] бешеный промчался;
Он в ярости других теней грызет».
 
 
46 «Пусть дух другой, – тогда я отозвался, –
Тебя, как эта тень, не загрызет;
Но чей же призрак это?» И дает
 
 
49 Мне тень ответ: «То Мирры похотливой
Преступная и грязная душа.
Она к отцу любовью нечестивой
 
 
52 Пылала, в тайных помыслах греша.
Но чтоб отец с ней разделить мог ложе,
Она меняла вид свой, уничтожа
 
 
55 Все прежние черты свои, как тот
Свирепый дух, который уже скрылся.
Плененный кобылицей, без хлопот
 
 
58 Он получить за то ее решился,
Что принял вид Донати, сочинил
Духовную и мертвым притворился.
 
 
61 За тот подлог коня он получил».
Когда две тени бешеные скрылись,
Свои глаза туда я устремил,
 
 
64 Где новые преступники роились.
И я одним из них был поражен,
Так что невольно очи опустились.
 
 
67 Похож бы был на лютню очень он,
Когда б из бедер ноги не торчали.
Он страшной водяной был отягчен,
 
 
70 И эти ноги чуть его держали;
Раздутостью пугал его живот.
Стонала тень от жажды и печали,
 
 
73 И, словно пасть, она открыла рот:
«О, вы, вы, избежавшие страданья,
Которое в вертепе адском жжет,
 
 
76 Прошу вас, обратите же вниманье
Вы на меня, – так говорил дух нам,
Я знаменитый мастер был, Адам[178]178
  Мастер Адам из Бресчии – по наущению графов Ромены, Гюи Александра и Агинольфа, подделывал флорины с изображением Иоанна Крестителя с одной и лилией с другой стороны.


[Закрыть].
 
 
79 Огромное имел я состоянье.
Не знал забот, не понимал нужды,
А здесь в Аду одно мое желанье:
 
 
82 Желаю каплю только я воды.
В моем уме всегда одна картина:
Холмов, цветущих в зелени, гряды,
 
 
85 И с тех холмов зеленых Казентино
Бегут ручьи и падают в Арно…
О них воспоминание одно
 
 
88 На краткий миг во мне не замолкает.
Оно ужасней всяких адских мук,
Ужаснее, чем тяжкий тот недуг,
 
 
91 Который вечно здесь меня терзает.
Одно воспоминание о тех
Местах, где совершил я тяжкий грех,
 
 
94 Является моей ужасной казнью,
И вечной мукой, вечною боязнью
Терзаюсь я за то, что выпускал
 
 
97 Поддельные флорины, и за это
Сожжен был я… О, если б отыскал
В Аду я два проклятые скелета
 
 
100 Двух братьев… О, Гюидо! Не желал
Я зрелища другого, и его бы
На волны Бранды[179]179
  Фонтан Бранда – старейший фонтан Сиены.


[Закрыть] я не променял.
 
 
103 Те призраки, исполненные злобы,
Которые вокруг меня снуют,
Сказали мне, когда они не лгут,
 
 
106 Что в Ад сюда один Гюидо сброшен…
Но для чего теперь о том мне знать?
Вот в чем вопрос! Разит меня как нож он.
 
 
109 О, что могу в Аду я предпринять,
Чтоб насладиться делом отомщенья,
Когда мои все скованы движенья…
 
 
112 О, если б я хотя был легок так,
Чтоб каждое столетье подвигаться
Вперед мог на единый только шаг,
 
 
115 То я бы не подумал колебаться
И двинулся б вперед, чтоб отыскать
Во тьме, где души падшие крутятся,
 
 
118 Того, кого я должен проклинать,
Хотя окружность адской всей долины
И велика… Нельзя мне забывать,
 
 
121 Что все мои мученья и кручины
Чрез двух презренных братьев я узнал.
Подделывать фальшивые флорины
 
 
124 Они меня заставили, и стал
Я жертвой их». Но тут спросил его я:
«Не знаешь ли, скажи, кто эти двое,
 
 
127 Которые правей тебя лежат,
Один к другому плотно прижимаясь,
И пар встает над ними, колыхаясь?»
 
 
130 Он отвечал: «Когда сошел я в Ад,
Они лежали здесь, не поднимаясь,
Не шевелясь. Столетий многих ряд
 
 
133 Им суждено остаться без движенья.
Тень первая – Пентефрия жена,
За клевету достойная презренья.
 
 
136 Другая ж тень, с которою она
Не разлучаться в бездне сей должна, –
Синона[180]180
  Синон – беглый грек, живший в Трое и убедивший жителей ввезти в город деревянного коня, от которого пала Троя.


[Закрыть] тень: то грек, стыда лишенный.
 
 
139 Над ними пар стоит всегда зловонный…»
Тогда одна из этих двух теней,
Услыша приговор бесцеремонный,
 
 
142 Ударила врага рукой своей
По животу отвисшему, и брюхо,
Как барабан, вдруг загудело глухо.
 
 
145 Но и Адам ответил ей в тот миг
Ударом по лицу своей рукою,
И был удар не легок, и такою
 
 
148 Закончен речью: «Если не привык
И не могу я с места подвигаться,
Зато своей рукой, могу признаться,
 
 
151 Владею я, и мой удар силен».
И отвечал на то ему Синон:
«Когда при жизни должен был взбираться
 
 
154 Ты на костер, тогда твоя рука
Была едва ли столько же ловка,
Как некогда, когда, на диво свету,
 
 
157 Чеканил ты фальшивую монету».
«На этот раз ты правду говоришь;
Зато солгал – и ложь все знают эту –
 
 
160 Ты при осаде Трои. Замолчи ж!..»
Синон же без ответа не остался:
«Пусть так, пусть я обманывать старался,
 
 
163 А деньгами обманывал ты всех.
Я за один сюда попался грех,
А ты зато в таких грехах попался,
 
 
166 Которые не снятся сатане…»
И тень с раздутым брюхом отвечала:
«О деревянном вспомни ты коне,
 
 
169 Предатель ненавистный! Разве мало
Тебе того, что вся земля узнала,
Как дал тогда преступный ты совет.
 
 
172 Тебя теперь стал презирать весь свет!
Казнись же тем!» «А ты страдай от жажды,
От жажды, от которой не однажды
 
 
175 Язык твой будет трескаться и рот,
От той воды поганой и зловонной,
Что, как забор, твой вспучила живот».
 
 
178 И отвечал монетчик разъяренный:
«Преступный рот привык ты раскрывать
Лишь для того, чтоб лгать и предавать.
 
 
181 Пусть, тяжкою болезнью изнуренный,
Я пухну, вечной жаждою томим,
А ты – горячкой огненной палим,
 
 
184 И череп твой всегда – воспламененный…
Тебя не стали б долго умолять,
Чтоб зеркало Нарцисса полизать
 
 
187 Решился ты…» Я не щадил усилий,
Чтоб уловить теней взбешенных спор,
Вдруг: «Берегись! – проговорил Вергилий. –
 
 
190 Заслужишь ты и гнев, и мой укор,
Когда их спором будешь увлекаться».
Я покраснел и опустил свой взор
 
 
193 С таким стыдом, что даже, может статься,
Готов теперь воскреснуть он опять,
Когда я стану вновь припоминать
 
 
196 Все, что тогда со мной происходило.
Я словно был охвачен смутным сном,
И хоть вины во мне сознанье было,
 
 
199 Но я молчал; певец сказал потом:
«И большая вина твоя была бы
Искуплена столь искренним стыдом:
 
 
202 Утешься же! Все люди в мире слабы…
Но если ты еще когда-нибудь
Услышишь спор, достойный лишь презренья,
 
 
205 Прочь уходи. Совет мой не забудь».