Текст книги "Образцовый самец"

Но вскоре взгляд привык и начал различать в глубине бледно-желтые, тускло светящиеся пятна и темные силуэты. Осторожно ощупывая ногой пол и выбирая место для следующего шага, я медленно двинулась дальше.

Свет давали кристаллы – точно такие, какие использовались для освещения спален в городе. Включать их на полную яркость я не стала, чтобы не привлекать внимания, осторожно вынула ближайший из подставки и легко погладила.

Пещера оказалась неглубокой, и если тут были какие-то переходы, соединявшие ее с соседними, то они надежно прятались в складках породы. В слабом желтом свете предстали те самые тюки, которые свозили сюда арении. Вблизи оказалось, что они имели очень разную форму и размер и хранились тоже по-разному. Грушевидные, достаточно небольшие, были подвешены к стенам; штабелями лежали вытянутые веретенца и большие ящики со скругленными углами; на каменном полу рядами выстроились неровные круглые комки.

Как-то совсем это не похоже на запасы продовольствия, вообще ни на что не похоже. И мысли в голову лезли все больше неприятные, пугающие, на уровне нелепых ужастиков. Поддаваться им не хотелось: окажется, что это действительно еда, просто аборигены так хитро упаковывают ее для сохранности, вот позорище будет!

Охрана почти отсутствовала. При моем появлении поднялись на лапки в разных концах пещеры несколько маленьких и совершенно круглых арениев, не похожих на знакомые уже столики на ножках – наверное, именно о них говорил Гаранин. Но больше никакого беспокойства паучки не проявили, они явно не восприняли женщину как угрозу.

Спешно отступать я, конечно, не стала. Арении наверняка уже доложили о постороннем на территории, и скоро меня отсюда вежливо выдворят, так что надо разумно использовать оставшееся время.

Поэтому я подошла к ближайшему комку. Высотой сантиметров восемьдесят, по форме тяготеющий к шару, но с выпуклостями и достаточно глубокими впадинами на гладкой поверхности. Непрерывно дифференцируемой – то есть без острых углов и изломов.

Мысль зацепилась за привычное понятие и радостно поскакала придумывать уравнение для описания поверхности.

Я шепотом ругнулась на этот дурацкий мир, в котором у меня мозги потихоньку спекались до состояния черного карлика, и на себя – за неуместные отвлечения. И опустилась на корточки рядом с тюком, чтобы приглядеться внимательнее.

На ощупь он оказался таким же, как полотнища для шатра, – плотный, чуть шершавый нетканый материал, который почти не растягивался и слегка пружинил. Рвать его я, конечно, не стала, да и нечем было, но через материал попыталась ощупать содержимое. Все, что я могла сказать – внутри предмет сложной формы или несколько достаточно крупных предметов. Выпуклости возникали на твердых участках, где материал плотно облегал содержимое, а под впадинами ощущались пустоты.

Я начала остро жалеть об отсутствии ножа и решимости вскрыть оболочку, чтобы заглянуть внутрь, когда тюк под пальцами вдруг дернулся.

С судорожным вздохом я отшатнулась, упала, отползла на метр. Осветительный кристалл запрыгал по камням, жутковатые ломаные тени – по стенам. Не отводя взгляда от тюка, попыталась нашарить какое-нибудь оружие: это же пещера, должны же тут быть хоть какие-то камни!

Булыжник действительно подвернулся под руку. Хороший, удобный, вытянутый, с три моих кулака размером. Я замерла на полу, сжав холодный колкий кусок породы, и продолжала напряженно следить за непонятным мешком. Потом сообразила, что он здесь такой не один, поспешно вскочила. Быстрым взглядом окинула пещеру, хаотически выхватывая отдельные объекты.

Сердце торопливо колотилось в горле.

Тюки оставались неподвижными. Что остальные, что тот, первый.

Я медленно, глубоко вздохнула, пытаясь унять сердцебиение и успокоиться. Убеждать себя, что почудилось, не стала. Самообман – это всегда худший выход, а я полностью отдавала себе отчет в происходящем. Достаточно того, что никто не собирается меня жрать, даже если оно там, внутри, действительно живое. Ну сидит и сидит и наверняка просидит еще долго.

Может, просто там хранятся какие-то большие круглые овощи, один из которых сместился от моего прикосновения? Бывает такое, лежал неудобно. Иначе…

Иначе я просто сбегу в лес. Вот прямо сейчас и прямо отсюда, потому что не смогу заставить себя вернуться к этим людям, если они вообще люди. Потому что я поняла, что напоминали мне эти тюки: коконы. Большие, плотные коконы с едой или личинками.

Ненавижу насекомых! Нет во Вселенной ничего столь же мерзкого, столь же… фу!

Но ни успокоиться, ни окончательно впасть в панику я не успела. По глазам ударил яркий свет, за спиной прозвучал спокойный, знакомый голос:

– Зачем ты сюда пришла?

Я, сощурившись, резко развернулась, отступила на шаг. Поняла, что двигаюсь в сторону лежащих на полу коконов, и, главное, от того, который шевелился, шарахнулась вбок. Крепче сжала камень, рефлекторно спрятав его за подолом юбки. Древнейшее оружие придавало уверенности, но почему-то смущало. Наверное, примитивностью: в эпоху ручных высокоэнергетических излучателей, способных ровнять с землей горы, не верилось, что булыжник способен помочь.

Марий стоял в проходе, перегораживая его своей внушительной фигурой. Прямой, спокойный, уверенный и совсем не похожий на своих малахольных сородичей, несмотря на дурацкое светло-зеленое платье в мелкий желтый цветочек.

Именно сейчас его отличие от остальных совсем не радовало.

– Просто гуляла, – ответила как можно тверже. – Не знала, что сюда нельзя заходить, никто не предупреждал.

– Сюда можно заходить. После слияния, – ответил Марий. Сделал несколько шагов ко мне. Я – ровно столько же – назад, не испытывая ни малейшего желания подпускать его ближе.

С тоской покосилась на освобожденный мужчиной выход. Вроде бы и рядом, но не стоит даже пытаться проскочить.

– Хорошо, я учту, и до слияния больше – ни-ни, – покладисто согласилась с мужчиной.

– Не будет слияния, – продолжил наступать Марий. – Ты ашути. Я с самого начала это подозревал.

– Ашути – это как ашук, только женщина? – спросила для поддержания разговора, пятясь осторожно, стараясь не споткнуться.

– Непригодная к слиянию. Бесполезная для размножения.

– Ну раз бесполезная, я пойду? – предложила ровным голосом. Хотя по лицу и поведению мужчины было очевидно, что просто так меня не отпустят.

– Нет, – подтвердил мои опасения Марий.

Поздравляю, Василиса Аркадьевна, ты все же нашла себе приключения! Везение же явно закончилось, иначе ко мне явился бы кто-нибудь другой, а не этот странный абориген с альтернативной моралью. Может, он из числа ренегатов? Преступников, с которыми пытался связаться Гаранин?

Но главный вопрос, конечно, что ему вообще от меня надо?!

– Но я же бесполезна, – возразила логично. Все-таки запнулась о камень, но не упала, уткнулась спиной в стену.

Все, отступать дальше некуда. Расстояние неумолимо сокращалось.

– Для размножения, – поправил Марий. – Я долго за тобой наблюдал. Мне нравится твой запах.

Три метра.

– Даже без полного слияния это должно быть приятно, – продолжил он.

Два метра…

В голове вдруг стало удивительно пусто, ясно и спокойно. Пальцы крепче стиснули булыжник.

Метр.

Марий резко задрал подол – и я едва не выронила свое оружие. Потому что с нормальной мужской анатомией то, что находилось у него под юбкой, не имело ничего общего. Что-то длинное, склизкое, отвратительного красно-фиолетового цвета, шевелящее многочисленными отростками. К горлу подкатила тошнота, перед глазами запрыгали черные мушки.

Рука взметнулась сама собой, как будто за камень кто-то потянул. Кто-то очень решительный и опытный, меткий. Удар пришелся точно в висок чуть склонившегося Мария. Брызнуло темным.

Кажется, насильником этот абориген был неопытным, сопротивления не ожидал и даже не попытался меня остановить. От удара его голова мотнулась – и мужчина медленно выпрямился.

От ужаса, от сюрреалистичности этой картины – стоящего с пробитой головой человека – разум окончательно помутился. Страх выплеснулся яростью, и я сама шагнула к Марию.

Камень скользил в пальцах, с мерзким чавкающим звуком впивался в плоть. После пары ударов по лицу мужчина пошатнулся, осел – медленно, неуклюже складываясь в суставах, словно заедали шарниры. Подставил под камень макушку и плечи. Я продолжала с остервенением лупить, не целясь, вымещая страх и отвращение – перед ним самим, перед серыми коконами, перед всем этим безумным миром.

Когда Марий наконец рухнул набок, я упала рядом на колени, продолжая раз за разом опускать камень – уже вовсе не разбирая, куда бью.

Уничтожить! Раздавить мерзкую тварь в лепешку!

Других эмоций не было.

Очнулась, когда густо измазанное темной кровью оружие все-таки вывернулось из пальцев. Марий не шевелился.

Я поднялась на нетвердые, негнущиеся ноги, поковыляла прочь. Казалось, что стены пещеры сдвигаются, а личинки в своих коконах – шевелятся, стремясь вырваться на свободу и сожрать. То ли меня, то ли своего мертвого сородича.

Вечерний воздух по сравнению со стылой сыростью пещеры показался горячим. Я жадно хлебнула запахов нагретых солнцем камней, близкого озера, вечерних цветов – и через пару шагов снова рухнула на колени.

Ни разу в жизни меня так не рвало. Казалось, вслед за ужином я вот-вот распрощаюсь с собственными внутренностями. Болезненные спазмы продолжали скручивать даже тогда, когда внутри ничего не осталось. Трясло. По спине тек холодный пот. Хотелось бежать как можно дальше отсюда, не думая и не разбирая дороги, но ноги не держали.

Более-менее очнулась от холода: в воде горного ручья, где отмывала руки – их уже начало сводить. Как добралась сюда в сумерках, не помнила – сознание воспринимало действительность фрагментарно, урывками. Руки горели не только от холода, кожа в прямом смысле болела. Я сообразила, что все это время с остервенением терла ладони землей пополам с мелкими камушками и какой-то травой, может даже ядовитой. Вяло порадовалась двум вещам: тому, что пальцы все-таки работают и до костей я их не стерла, и тому, что я их не вижу. И так едва-едва вернула себе способность здраво мыслить, а если взгляну на это безобразие – может, опять в истерику скачусь, уже от жалости к себе.

Странно, но меня до сих пор не поймали. И вообще, кажется, не искали. И Мария почему-то не хватились…

Вспомнив аборигена, я передернулась от отвращения. Живот опять свело судорогой, но несильно, и выпитая вода удержалась внутри.

Кажется, потихоньку отпускало. И в голове уже достаточно прояснилось, чтобы начать думать.

Выходит, местные, несмотря на внешнее сходство, не люди. Или люди, просто зараженные неким паразитом, которого мне только что показал Марий. Или остальные нормальные, а заражен только он, потому и озверел? В любом случае у них все более чем неладно и ненормально, но мне совсем не хотелось углубляться в детали. То есть, конечно, хотелось, но издалека, из безопасной лаборатории.

И сейчас это в любом случае не главное. Куда важнее другой вопрос: что делать дальше?

Первым вариантом, пришедшим в голову, и самым заманчивым оставался побег. Куда-нибудь подальше и побыстрее, лишь бы больше никогда не видеть этих… аборигенов. Даже брухи сейчас казались более приятной компанией!

Однако я уже достаточно пришла в себя, чтобы понимать: какими бы мерзкими ни были эти существа, бежать некуда. И даже если бы имелась конкретная цель, глупо срываться с места ночью, без какого-либо снаряжения и запаса еды. Поэтому вернуться придется. Хотя бы затем, чтобы попытаться надеть начбезовскую броню и запастись припасами. Главное, не думать, как и из чего готовится еда, которой они меня несколько дней кормили. Разумно? Вроде бы.

Что может ждать в лагере? Меня до сих пор не хватились, и это обнадеживало. Похоже, на дело Марий пошел, никого не предупреждая, и о его внезапной смерти тоже пока неизвестно. Или известно, но им просто плевать? Когда брухи сожрали несколько человек, Нурий был совершенно спокоен. Может, сейчас сработало то же отношение? Умер и умер, попал в лапы хищника – сам дурак. В любом случае никакой суеты ни в лагере, ни вокруг не наблюдалось.

Кстати, очень может быть, что по меркам своих сородичей Марий совершил преступление и я, защищаясь, была в своем праве. Или в этом случае пофигизм аборигенов распространяется и на женщину? Отбилась – молодец, не отбилась – туда тебе и дорога. Или все же для местных я потеряла статус женщины и перешла в разряд ашути?

Сильнее всего обнадежило отсутствие реакции со стороны сторожевых арениев. Хоть они и не кинулись меня защищать, но и Марию не помогли, а он ведь наверняка был способен им приказывать!

По всему выходило, что никакой угрозы для меня со стороны аборигенов нет. Значит, надо идти обратно в лагерь. Как бы ни было мерзко, страшно, тошно, но надо. Как говорил Гаранин, из двух зол выбирают знакомое.

Черт побери! Где полковника носит, когда он так нужен?! Скорее бы вернулся, пока я тут не рехнулась…

О том, что он может не вернуться вовсе, я продолжала старательно и очень сосредоточенно не думать.

И вообще, если разобраться, все не так уж плохо. Мне продолжало феноменально везти: от Мария отбилась, нечто новое про аборигенов выяснила. Жива, цела и даже почти невредима. Перепугалась, конечно, до истерики, руки до сих пор трясутся, ноги едва держат, и есть я в ближайшем будущем не смогу. Но зато голова на месте, а в ней – по-прежнему мой разум. Бедовый, не к месту пытливый, уверенно глушащий позывы инстинкта самосохранения, но – мой! И желания в нем мои, никаких странных мыслей о счастье слияния и других местных ценностях.

А самое главное, мне опять не скучно. Совсем. Ни на атом водорода. Время в окружающем мире стронулось с мертвой точки, и это того стоило. Даже несмотря на то, что я признавала неадекватность собственного поступка с точки зрения здравого смысла, о вылазке этой не жалела.

Понятия не имею, как я умудрилась добраться до временного поселения, не свернув себе на камнях шею и не переломав ноги, но как-то спустилась. Повезло, что лагерь освещался; люди аборигены или нет, а в темноте они явно не видели и не чувствовали себя в безопасности.

Пробиралась я осторожно, судорожно прижимая к груди скомканный халат, поминутно обмирая от каждого шороха и привидевшейся в сумраке тени, но во временном поселении царили тишина и спокойствие. Когда я рискнула все же выбраться на свет и попалась на глаза одному из местных, готовясь сорваться с места в любую секунду, тот лишь проводил меня обычным для них заинтересованным взглядом.

Чтобы найти «мой» шатер, пришлось поплутать. Пару раз едва не сунулась в чужие, но вовремя замечала отличия. Хорошо, что таких вот временных жилищ было совсем немного, и я вспомнила несколько особых примет нужного места, иначе блуждала бы до утра и дольше. Холостые мужчины почему-то спали прямо на камнях, где придется, и спали не очень-то чутко; во всяком случае, те, которых я обходила и даже порой перешагивала, на звук не реагировали и не просыпались.

Но до цели я добралась окончательно вымотанной. Стало уже плевать, что со мной будет и чем это все закончится, лишь бы упасть на что-нибудь мягкое и уснуть. Может быть, навсегда. Умом понимала, что бежать нужно прямо сейчас, пока труп не нашли, но также понимала, что на подобный подвиг не способна.

Ввалилась в шатер – и едва не вылетела с визгом обратно. Сдали нервы. Я совершенно не ожидала встретить кого-то внутри, а этот кто-то еще и поймать меня попытался. То есть не попытался, поймал и заткнул рот. Я забилась, но через пару секунд осознала, что держит меня не очередной местный мутант, а Гаранин.

Стоило мне обмякнуть, как мужчина разжал руки.

– Вась, ну вот куда тебя понесло? – вздохнул он. – Я уже решил, что тебя там бросили…

– Захар! Пришел! – всхлипнула я и изо всех сил вцепилась в рубашку мужчины свободной рукой.

– Вась… Вась, ты чего? Ну что могло случиться! Вась, прекрати истерику! Да что с тобой?!

Но ответить я не смогла.

Вывод, что стресс прошел, оказался слишком поспешным. Оказывается, это просто организм временно мобилизовался. А когда все самое страшное – то есть мои мытарства в одиночестве среди аборигенов – закончилось, вслед за физическими окончательно иссякли и душевные силы.

Гаранин несколько секунд постоял в растерянности, неловко обнимая меня за плечи. Потом, отчаявшись унять истерику и добиться какого-то ответа, подошел к матрацу, не размыкая объятий. Уселся, устроил меня перед собой между расставленных коленей и принялся терпеливо ждать, пока слезоразлив закончится. Ласково, как ребенка, погладил по голове своей жесткой шершавой лапищей.

Осторожно забрал из моей ослабевшей руки халат. Тихо ругнулся – видимо, рассмотрел пятна. Отложил грязную тряпку в сторону, бережно взял мою ладонь. Опять ругнулся.

Все это я отмечала краем сознания – той малой, отстраненной его частью, которую не задела истерика, сама же продолжала отчаянно, навзрыд реветь на груди мужчины, обнимая его одной рукой и нервно комкая в пальцах ткань рубахи. Тело опять сотрясала крупная дрожь.

Долго все это, однако, не продлилось, на продолжительную вспышку просто не осталось сил. Вместе со слезами вышли остатки напряжения, и, по ощущениям, внутри не осталось совсем ничего. Я чувствовала себя холодным сгустком пыли, пустым и бессмысленным.

– А теперь давай коротко и по существу, – строго заговорил Гаранин, когда я утихла и окончательно обмякла в его руках. – Что случилось?!

– На меня напал Марий. Я его убила. Камнем. Эти существа, кажется, не люди, – доложила отрывисто, сипло, гундося из-за опухшего от слез носа и не поднимая головы с мужского плеча.

– Кхм. Ладно, а чуть подробнее?

Подробнее получилось не совсем по существу. Я то и дело запиналась, перескакивала с одного на другое, раз десять сообщила начбезу, что, если он начнет меня ругать, я его прямо сейчас придушу… В общем, объяснение затянулось. Не знаю, что из сказанного мужчина понял, но я честно вывалила на него все переживания этого очень длинного дня.

– Вась, это… слов нет! – подытожил полковник. – Приличных. Почему нельзя было просто дождаться меня?

– А я знала, когда ты вернешься? – недовольно спросила его не шевелясь. – И что ты вообще вернешься, а не похоронен там, в лаве, под горой?

Гаранин помолчал, переваривая эту отповедь. Я заранее приготовилась ругаться, ожидая продолжения нотаций, но мужчина сумел меня удивить.

– Ладно, черт с ним, паразитом. Убила и убила, – рассудительно проговорил он. – Просто не повезло. Кто мог знать, что он вдруг сорвется? Производил нормальное впечатление, даже умным казался. Ты сможешь идти?

– Далеко? – уточнила вяло.

– Не очень, дальше ждет транспорт. Нет, погоди, давай сначала с твоими руками что-нибудь сделаем, – удержал полковник, когда я волевым усилием собрала себя воедино, заставила поднять голову и даже попыталась подняться.

Начбез встал, подошел к распотрошенному тюку с броней, повозившись, достал небольшой ярко-красный цилиндр – универсальный пластырь, я его сразу узнала. Таким комплектовались все аптечки абсолютно везде, очень удобное средство – и обеззараживает, и предохраняет от дальнейших повреждений.

Сидеть, не опираясь на Гаранина, было трудно. Так и подмывало вытянуться на мягком лежаке, но я понимала: отключусь сразу, и черта с два меня кто разбудит. Поэтому отвлеклась тем, что рассмотрела при ярком свете свои руки.

Ну… Понимаю, почему Захар ругался. Выглядело безобразно – распухшие, красные, исполосованные мелкими царапинами ладони. Взглянув на них, я вдруг осознала, что они еще и болят – несильно, тупо, ноюще. Иногда кожу подергивало.

Гаранин осторожно, демонстрируя немалый опыт, по очереди крепко держа за запястья, обработал мне руки. Я молча, не шевелясь, наблюдала, как от места соприкосновения цилиндра с кожей по дрожащим, изуродованным пальцам расползается тонкая, полупрозрачная белесая пленка. Каждый палец по очереди, потом ладонь, тыльная сторона. Боль стихала, накатывало облегчение, от которого неумолимо слипались глаза.

– Что за транспорт? Что ты выяснил? – спросила тихо. Сейчас я не была настроена на восприятие информации, но разговор помогал не заснуть.

– Главное ты уже знаешь, они не люди, – ответил полковник. – Но люди тут тоже есть. Похоже, такие же, как мы. Давай я лучше по дороге расскажу. Эти нам вроде не опасны, но все равно не хочется задерживаться.

– Не хочется, – согласилась я. И уточнила задумчиво: – А про «не опасны» – это ты пошутил? Или тот эксгибиционист просто хотел впечатлить меня размерами? Ему удалось!

– Ты покорила его с первого взгляда, у мужика окончательно отшибло мозги, – хмыкнул Гаранин и протянул мне руку, чтобы помочь подняться. – Пойдем.