Текст книги "Цена ошибки некроманта"

– Ой, извини! – опомнилась Тати. – Тогда конечно. Мне тоже после Брайла тошно было на мужиков смотреть, казалось, что они все такие же сволочи. И тут твой доктор прав: Клари, наверное, подойдет лучше всего!

Одна из извечных женских тем на удивление подняла настроение и еще больше нас сблизила. Татина искренне пожаловалась на своего бывшего, я – почти честно – на своего, и это взбодрило не хуже сеанса у менталиста. В конце концов к поезду мы возвращались, довольные жизнью и друг другом, и я даже не поглядывала нервно на часы, боясь опоздать. Да я вообще об этом собственном страхе забыла.

Свой вагон Тати нашла без труда. Он стоял в самом конце длиннющего грузового состава где-то на задворках вокзала, просто посреди пути без платформы рядом, и мне с трудом верилось, что вот точно так же в этот самый вагон садится один из богатейших людей этого края лепестка. Но повода не верить Тати не было.

У вагона уже собралась небольшая кучка пассажиров, стремящихся попасть внутрь и укрыться от моросящего дождя. Оставив меня с будущими попутчиками, Татина умчалась куда-то вперед, вдоль состава. Несколько ожидающих проводили ее тоскливыми, полными надежды взглядами, но окликать не стали.

Между собой пассажиры не разговаривали – погода не располагала. Как мокрые воробьи, все нахохлились под куполами зонтов, и даже обладание защитными артефактами людей не бодрило. Опознать, кто из них что предпочитал, было нетрудно: чью-то одежду, как и мою, ветер не трепал безжалостно, а ласково и едва ощутимо поглаживал, у кого-то подол длинной светлой юбки не отяжелел от воды и не потемнел от грязи, кто-то стоял к ветру спиной в расстегнутом, небрежно наброшенном на плечи пальто, не боясь холода.

Хорошая вещь артефакты. Наверное, если бы не они, уроженцы нашего лепестка могли бы обижаться на Творца и считать себя обделенными. Магия облегчает жизнь всем остальным обитателям мира, а нам… Ментальная магия и некромантия слишком узкоспециализированны и слишком сложно их назвать даром, потому что куда чаще они оказываются ближе к проклятию.

Но у нейтралов есть одно преимущество: лишенные собственной магии, только мы способны создавать сложные артефакты. Маг просто не в состоянии так тонко сплетать нити чар в предмете, его собственная сила будет создавать помехи. Так что наш лепесток в итоге здорово отличается от всех остальных: там артефакты – экзотичная диковинка, а у нас – необходимая часть жизни.

Раньше с ними была только одна сложность: заряжать магией накопители могли только некроманты, помещая туда диких духов. Подобные вещицы довольно капризны в обращении и требуют сложных преобразователей для использования в быту. Но теперь, когда налажена торговля с Сердцевиной и универсалами из Зеленого лепестка, такой проблемы нет, накопителей много и стоят они сравнительно недорого: для их наполнения не нужна собственная сила мага – в кристаллы идет та, что рассеяна в пространстве.

Иногда кажется, что из меня мог получиться очень хороший артефактор. Эта работа требует аккуратности и внимания, почти как моя собственная. Правда, нужна еще математика, а ее я не могу назвать любимой наукой, но… интересно все же, как сложилась бы моя жизнь, если бы без малого двадцать лет назад я выбрала другой путь?

Полусонные размышления о смысле жизни прервало возвращение Татины, она завозилась возле вагонной двери, громыхая железом. Пара мужчин тут же вызвалась помочь, и отказываться Тати не стала, так что уже через десяток секунд дверь гостеприимно распахнулась – где-то высоко вверху, над неудобной железной лестницей.

Все же я очень не люблю путешествовать.

Пассажиры собрались в кривоватое подобие очереди, еще несколько минут, показавшихся особенно долгими, ушло на посадку, и я с облегчением опустилась на застеленную койку в купе. Чувствовала себя в этот момент так, словно вернулась домой после долгого, сложного пути. Неожиданное ощущение, забавное – как быстро человек ко всему привыкает!

Я устроилась на своей койке с книжкой в намерении скоротать так ближайшие часы. От Фонта до Клари недалеко, и обычные пассажирские составы добираются за три-четыре часа, но наш поезд груженый, поэтому ползти это расстояние он собирался почти шесть часов. Как объясняла Тати, все дело в извилистом и сложном пути, по которому состав тащился весьма неспешно. Сейчас вдоль побережья строилась новая железная дорога, прямая и более скоростная, но проехать по ней удастся в лучшем случае через пяток лет.

Поезд тронулся тяжело, медленно, натужно. Наш, самый последний, вагон дернуло, под полом низко и угрожающе лязгнуло, но на этом все успокоилось. Потом грохнула входная дверь, что заставило меня отвлечься от книги… и мысленно выругаться.

– А это становится все интересней! – оскалился безымянный журналист, перегораживая щуплой фигурой узкий проем, как будто намереваясь не дать мне сбежать. – И что же ты забыла в Клари?

– Опять вы? – бросила я раздраженно. Подниматься не стала – слишком много чести, да и все равно он выше. – И не хамить вы, как я понимаю, не умеете? – спросила задумчиво.

– Ха! Ну точно, собственной персоной. – Журналист поставил небольшой саквояж на соседнюю койку, плюхнулся рядом с ним. – Да я с тобой вообще могу не говорить! Я редактору такую новость в клювике принесу – он мне за одну только нее отвалит круглую сумму. Был бы я не так занят сенсацией покруче, взялся бы за тебя. – Он снова фамильярно подмигнул. – Так все-таки что ты забыла в Клари? Ставлю на любовника! С которым вы лихо натянули нос всей Шорре. А? Честная судья, да еще баба… Пфф! Так я и поверил! Ну признайся, как ты их всех надула? Я никому не скажу!

Я слушала болтовню этого скользкого типа вполуха и раздумывала, что делать. Конечно, выслушивать его все оставшееся время пути я не собиралась, но с ходу придумать, чем заткнуть, не могла. Всегда завидовала людям, которые способны найти остроумный ответ на какую-нибудь гадость сразу, по горячим следам, потому что сама обычно терялась. Вот как сейчас. Вроде и не задевает – понятно же, что человек дрянь, и странно было бы принимать близко к сердцу его болтовню, но все равно… Неприятно горячо в затылке, ком в горле, колотье в пальцах, и сердце стучит как-то нервно, дергано, как будто происходит нечто важное, серьезное.

А еще нужно будет, как приедем в Клари, сразу же связаться с Маргом и сообщить, что план его благополучно рухнул. Принесла же нелегкая сюда этого проныру…

Но от поиска если не изящного, то хотя бы достойного выхода из положения меня спасла Татина. Разглагольствования так до сих пор и не назвавшегося соседа прервал стук в дверь, проводница заглянула внутрь:

– Госпожа Ракс, можно вас на пару слов?

– Да, конечно! – кивнула я и принялась обуваться. Подхватила сумку…

– Сбегаешь? – ухмыльнулся сосед. – Далеко все равно не убежишь, Клари-то маленький!

– Просто не хочу оставлять без присмотра деньги, – ответила я. И вышла, очень довольная собой и своим быстрым и, кажется, вполне уместным ответом.

– Извини, я не успела тебя предупредить. – Тати кивнула на дверь. – Чего он к тебе прицепился?

– Еще бы я знала! А больше свободных мест нет?

– Нет, что ты, тут никогда мест не бывает. Пойдем лучше ко мне, не так уж долго ехать.

Тут ее внимания возжелал один из пассажиров, и Татина, махнув рукой на свое купе, отправилась решать вопрос до крайности смущенного мужчины, у которого что-то пролилось.

Вернулась она минут через двадцать, слегка взъерошенная и взмыленная, но вроде бы бодрая. И тут же принялась возиться с чаем и кофе – для пассажиров, для меня и для себя.

– А ты не боишься оставлять с этим типом вещи? – полюбопытствовала она.

Я в ответ продемонстрировала прихваченную сумку:

– Все ценное – вот, а там только одежда и книги. Главное, чтобы он не решил отыграться на тебе за мой побег.

– Ну… Как-нибудь справлюсь, – оптимистично отмахнулась девушка. – Не он первый, не он последний. Пассажиры разные попадаются.

Однако третировать проводницу журналист не стал. Через полчаса затребовал себе чай, еще через полчаса – стакан воды и угомонился. Даже, как сказала сама Татина, не пытался ничего у нее вызнать про меня и вообще был погружен в какую-то толстенную книжку.

Так я и провела остаток пути в купе у Тати. Мы болтали; когда она куда-то убегала, я читала роман, который машинально сунула в сумку.

Многие мои коллеги не любят детективы, мол, и в жизни хватает. А мне они, наоборот, очень нравятся, гораздо больше, чем жизненные истории. Может, отдельные книги и не особенно достоверны, но главное в них – счастливый финал, в котором негодяи неизменно несут наказание за совершенные преступления, причем несут его именно виновные, безо всяких сомнений. А если замешана еще и любовь, то оторваться от такой истории мне особенно трудно.

С хорошей книгой и в приятной компании несколько часов дороги прошли незаметно и даже приятно, так что даже уходить не хотелось. Но когда до станции оставалось меньше четверти часа, я решила вернуться в купе – собрать вещи и вообще подготовиться к выходу.

В купе оказалось темно, а свет из коридора отчеркнул только белый край левой койки. Темнота дохнула на меня очень странным и смутно знакомым запахом – густым, тяжелым, железисто-острым. Я еще не поняла, что это такое, но сердце кольнуло дурное предчувствие и нестерпимо захотелось захлопнуть дверь.

Ругая себя за этот необъяснимый страх, но не имея при этом сил переступить порог, я нашарила сбоку от двери выключатель. Холодный голубоватый свет плеснул по стенам.

Несколько секунд я, не шевелясь, разглядывала представшую картину, просто не понимая, что именно вижу. Темные пятна. Неправильные силуэты. Острые, колкие тени. Стук в ушах – не то колеса поезда, не то кровь.

Судорожно вздохнув, я захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, зажав ладонью рот. К горлу подступила тошнота, перед глазами заплясали темные мушки.

Все-таки снимки с мест происшествия не отражают и десятой доли того, что видят глаза очевидцев…

– Милая девушка, что с вами? – Кто-то подхватил меня под локоть. Я с трудом сфокусировала взгляд на пожилом мужчине в стильном зеленом пиджаке. – Вам нехорошо?

Я только кивнула, потому что говорить пока не могла. Но когда участливый попутчик потянулся к двери, явно намереваясь завести меня в купе, мгновенно опомнилась. Накрыла его ладонь на ручке двери, сжала – подозреваю, от нервов слишком крепко, судорожно.

– Не открывайте. Не надо. Позовите проводницу. – Голос звучал тихо и сипло, словно карканье простуженной вороны.

– Но вам нужно присесть! – попытался воззвать к моему разуму мужчина. Однако силу, к счастью, применять не стал.

– Нужно, – покладисто кивнула я и закричала как можно громче: – Татина! Тати!

Мужчина от неожиданности шарахнулся, а проводница выглянула из своего купе.

– Что?.. Винни, ты чего? – встревожилась она, подошла. – Да ты белая совсем! Что случилось?!

– Ты можешь связаться… – я осеклась, но так и не придумала, – с кем-нибудь? Здесь есть охрана? Начальник поезда?..

– Связаться могу, но толку? Состав-то грузовой, не дойдет сюда начальник. Винни, что произошло?

– Этот… – Я кивнула на дверь. – Сосед. Он… он убит.

– Творец! Винни, да что за глупости? Откуда ты знаешь? Может, он просто спит! – Татина решительно схватила меня за плечи и отодвинула от двери.

– Тати, не надо туда заглядывать, это…

– Брось! – одернула она меня. Строго зыркнула на пассажира, который продолжал машинально держаться за ручку, – тот поспешно отдернул ладонь.

– Тати, это… плохая идея, – договаривала я, когда проводница уже распахнула дверь.

Любопытный пассажир заглянул через ее плечо – и, испуганно охнув, отпрянул. Татина на глазах позеленела, зажала обеими руками рот. Воспользовавшись тем, что она больше не держит дверь, я опять ее закрыла. Стук заставил Тати дернуться всем телом – и очнуться. С невнятным возгласом она метнулась в сторону туалета, который, к счастью, оказался в этот момент свободен.

– Творец! Да что там случилось? – пробормотал побледневший мужчина.

– Не знаю, но… вы из Клари? Там найдется хоть один приличный полицейский?

– Что? – растерянно переспросил он. Потом встряхнулся и, опомнившись, все-таки ответил: – Да, конечно! Полиция! Местный шериф, Адриан Блак, весьма разумный мужчина… Но надо же сообщить!

– Надо, – согласилась я. – А вы?..

– О, простите, я не представился! Зенор Донт, я аптекарь из Клари.

– Лавиния. Я еду туда в отпуск, только вот… что-то он, похоже, не задался. – Я нервно усмехнулась и кивком указала на дверь.

Наше знакомство прервало появление Татины – бледной, с лихорадочно блестящими глазами и облепившими лицо волосами, мокрыми от небрежного умывания.

– Творец… – пробормотала она. – Почему я тебя не послушала?! Я же теперь спать не смогу…

– Тати, надо сообщить машинисту, начальнику поезда… кто тут еще есть? – напомнила я. – Пусть вызовут полицию. И до ее прибытия, наверное, никого нельзя выпускать из вагона. Да! А ты можешь закрыть это купе?

– Да, точно, – заторможенно кивнула она. Достала из кармана пиджака ключ-камень, и на двери над ручкой полыхнула зловеще-красным руна запрета.

Потом проводница шагнула в свое купе, а аптекарь опять обратился ко мне:

– А у вас крепкие нервы, Лавиния. Вы, случайно, не следователь?

– Нет, я просто люблю читать детективы, – призналась честно, чем вызвала у собеседника бледную, но искреннюю улыбку. – А нервы… Я выросла на ферме, где разводили скот.

Вот почему запах в купе показался знакомым. Так пахло на бойне – там, где разделывали туши. Запах свежей, обильно пролитой крови.

От такого сравнения меня саму передернуло и опять замутило. Спину словно огладило сквозняком, и я обхватила себя руками за плечи. Перед глазами в красках встала картина: распростертое на койке, частично сползшее с нее тело с красно-бурым месивом на месте живота и горла. Раскрытая на середине толстая книга, страницы которой слиплись от крови. Мутные стеклышки мертвых глаз.

Творец! Не представляю, кто и как мог с ним это сделать. Да еще так тихо, что мы с Татиной за тонкой стенкой не услышали ни звука…

– Пообещали вызвать полицию, когда местная связь добьет, – пробормотала Татина, выходя к нам. Она мелко дрожала и тоже, как я, обнимала себя за плечи. – Десять лет на железной дороге работаю, пять лет училась. Я, конечно, всякие байки слышала, но чтобы вот такое на самом деле… – Тати передернула плечами и опять прижала ладонь к губам.

– Так. Девушки, давайте не будем стоять в проходе, – взял себя в руки аптекарь. Приобнял нас обеих за плечи и мягко подтолкнул к двери в купе проводника.

Там, усадив, куда-то исчез, но вернулся буквально через несколько секунд – мы с Тати даже еще не пошевелились, не говоря уже о том, чтобы о чем-то заговорить. Татина вообще, кажется, оставалась на грани обморока, я… Хоть и чувствовала себя лучше, но все равно не представляла, как быть дальше.

Нет, теорию-то я помнила прекрасно. Осмотр места происшествия, необходимые экспертизы, опрос свидетелей, обыски… Но связать с реальностью вот эту стройную и понятную схему, пестрящую ссылками на заученные без малого наизусть законы и акты, никак не выходило. Я слишком привыкла смотреть на них с другой стороны. Да и… Даже если бы я сообразила именно сейчас, с чего надо начать, все равно не имела права действовать: это не моя работа, я не могу в нее лезть.

Остается надеяться, что старый сослуживец Гитона Марга окажется хотя бы вполовину таким же толковым.

Вернувшийся аптекарь накапал нам обеим какой-то сильно пахнущей спиртом и травами настойки, разведя ее водой, подумал и выпил того же средства сам.

Ночь обещала быть долгой.

Глава третья, в которой разбиваются надежды

– Я все понимаю, но придется подождать приезда полиции! – в который раз пыталась утихомирить возмущенных пассажиров Татина. Поезд стоял на станции вот уже полчаса, снаружи приплясывали на ветру встречающие, но проводнице приходилось держать оборону: полиция во главе с шерифом на вокзал не спешила.

Столпившиеся в коридоре люди возмущенно гомонили, менялись местами, хлопали дверьми и ругались, но хотя бы не пытались пока идти на штурм. Только попытки Тати успокоить их чаем и аптекарской настойкой ни к чему не приводили. Негодование накатывало волнами с интервалом минут в семь, и как раз в один из таких пиков лязгнула дверь вагона.

Люди загомонили громче, а потом порядок в одно мгновение навел громоподобный бас:

– А ну заткнулись все!

Тишина повисла звонкая, нервная. Грохнули шаги, и в проеме купе проводника, где сидели мы с аптекарем, возникло… Судя по криво сидящей и грязной темно-зеленой форме, оно было местным шерифом. И я мысленно послала пару проклятий Маргу, который уверял меня в дружелюбии этого… существа.

Адриан Блак напоминал медведя. В той степени, что если поставить их рядом, так сразу и не поймешь, где человек, а где животное. Будь он не некромантом, а уроженцем Зеленого лепестка, я бы поставила свою зарплату за кварту на то, какую он имеет вторую ипостась.

Высокий, широкий – в узкий коридор вагона он помещался только боком; казался грузным, но я почти не сомневалась, что впечатление это, как и с медведем, обманчивое. Нечесаные взъерошенные волосы имели неопределенный буро-серый цвет, и я вот так сразу не могла определить, где там заканчивается естественный цвет и начинается вода и… кажется, тоже грязь? Да и морда… то есть, конечно, лицо, но все-таки больше морда местного шерифа вполне соответствовала общему впечатлению: помятая, небритая, с резкими скулами и тяжелым подбородком, с глубоко посаженными темными глазами под густыми бровями.

Я надеюсь, всему этому есть какое-то внятное объяснение. Потому что с первого взгляда казалось, что Блак беспробудно пил где-то в подворотне, где его разыскали и притащили сюда. Я даже принюхалась, пытаясь – и одновременно страшась – уловить густой дух перегара. Но то ли стоял он далеко, то ли…

В повисшей тишине шериф обвел нас с аптекарем, сидевших в купе проводницы, тяжелым взглядом совершенно больных глаз с отчетливой сеткой полопавшихся сосудов. Я встала, непроизвольно расправив плечи и выпрямив спину, – с таким человеком трястись точно не следует.

Неужели он правда пьяный? Или с похмелья?.. Пьющий боевой некромант – это… Помоги нам всем Творец!

Но ни я, ни аптекарь его пока не заинтересовали.

– Что тут? – обратился шериф, кажется, к Тати, стоявшей чуть дальше по коридору.

– Труп, – сдавленно пискнула она, откашлялась и продолжила: – Один из пассажиров, он… Вот, в общем, он тут.

– Адриан, да что происходит? – послышался сварливый старческий голос с капризными нотками. – Сколько можно нас тут держать?!

– Сколько нужно, – огрызнулся тот. – Госпожа Дхур, займите свое место. И все остальные – тоже.

Послушались его беспрекословно и безропотно – то ли уважали, то ли боялись.

Следом за монументальным шерифом шагнул еще один мужчина – немолодой, в синем кителе. Наверное, тот самый машинист или начальник поезда. Я не утерпела, выглянула в коридор.

С лязгом открылась дверь купе первого класса. Несколько секунд шериф стоял на пороге, хмурясь и кривя губы – не то брезгливо, не то досадливо. Шагнул внутрь. За ним качнулся машинист – но тут же отшатнулся и благоразумно отступил назад, к Татине, тоже недовольно морщась.

Блак вышел из купе, грохнув за собой дверью. Бросил взгляд вдоль коридора, в который высовывались любопытные лица пассажиров. Обернулся в нашу сторону, встретился взглядом со мной. Потеснив – а вернее, едва не размазав по стенке, – машиниста и Тати, приблизился и навис надо мной, замершей в проеме купе. Принюхался – буквально, я видела, как трепещут крылья широкого кривоватого носа.

Я машинально ответила тем же и с облегчением обнаружила, что перегаром от шерифа все-таки не несет. Только по́том, сыростью и, кажется, гарью – тоже сногсшибательный дух, но гораздо менее пугающий.

– Кто такая? – спросил, хмурясь.

– Здравствуйте, – проявила я вежливость. – Лавиния Ракс, я соседка погибшего по купе. И нашла его, собственно, тоже я.

– Нашла, говоришь? – пробормотал шериф, окинув меня еще одним тяжелым, враждебным взглядом. Не покидая дверного проема, рыкнул куда-то в сторону выхода, так что меня чуть не снесло обратно в купе звуковой волной: – Завр! Ко мне!

Через пару мгновений загрохотали подкованные ботинки.

– Капитан? – Загадочного Завра я не видела, но очень ярко представила, как он вытянулся перед шерифом по стойке «смирно».

– Выпускать по одному. Местных переписать, обыскать, снять отпечатки аур. Всех чужих – в участок, утром разберемся. Выходить по одному! – рявкнул он вглубь вагона. – Личные вещи оставлять на местах. Вплоть до документов и вставных челюстей!

Пассажиры вяло взроптали, на что шериф возразил резким:

– Кого что-то не устраивает – законсервирую вместе с вагоном.

– Стойте, в какой участок?! – опомнилась я наконец. – На каком основании?!

– Как подозреваемых и возможных соучастников. – Блак опять повернулся ко мне.

Рядом с таким громилой было не по себе, все-таки на его стороне неоспоримое физическое преимущество. Но…

– Да вы даже не спросили, что произошло! Кто дал вам право нас в чем-то обвинять?!

– Мне хватает того, что здесь мертвечиной разит на весь вагон! – выцедил он и наставил на меня широкий палец с коротко обрезанным ногтем, обведенным траурной каймой. – И от тебя тоже попахивает!

– На себя посмотрите! – возмутилась я. – Вы обязаны обследовать место происшествия, произвести…

– Умная? – оборвал шериф, отступая в сторону и освобождая дорогу долговязому черноволосому мужчине в сержантской форме. – Вот ты мне это все в письменном виде и изложишь. В изоляторе. Завр, разговорчивую – в одиночку! Выдать бумагу и карандаш, чтобы не скучала. Ты давай за ней, – обратился он, кажется, к Тати, потом обернулся к коридору: – Кто там еще из чужих есть?

– Да вы!.. – выдохнула я, не находя от возмущения слов.

– Пойдемте. – Завр шагнул ближе и протянул мне руку. – Не надо, не обостряйте, – добавил тише и мягче, пока шериф рокотал остальным пассажирам про правила покидания вагона. – Переночуете в участке, у нас там тепло и чисто. – Глядел он просительно, выразительно изогнув брови. Лицо у сержанта было открытым, приятным, мимика – живой, а взгляд – как у старой служебной собаки, умный и бесконечно печальный. Невольно вспомнился менталист, вызывавший похожие ассоциации. – С капитана станется вас отнести, оно вам надо? – добавил совсем уж тихо, чтобы громогласное начальство не слышало.

– Это нарушение закона, – проворчала я, все же шагнув ему навстречу: последний аргумент оказался решающим.

Но Гитону Маргу я этого хорошего, надежного сослуживца припомню. Попросит он у меня разрешение на обыск задним числом, да еще побыстрее… Приеду в столицу – я ему такую веселую жизнь устрою, он у меня в бумажках захлебнется. Да я только ради этого вернусь к своей прежней работе, несмотря на все опасения!

Если, конечно, выйду из местного участка живой.

Впрочем, всерьез бояться не получалось: есть Ангелика, и если я с ней не свяжусь завтра, она поднимет панику. А даже если бы ее не было… Это здесь шериф – правая рука Творца, но даже если захочет, вынести приговор он не сможет, все равно придется отправить меня вместе с материалами в Фонт. А уж там вряд ли кто-то позволит себе нечто подобное.

– Сумку! – Лапа Блака перегородила коридор.

На пару секунд я замерла в растерянности, не понимая, чего еще он от меня хочет, но потом сообразила: я продолжала нервно цепляться за ручку сумки, которую не выпускала из рук с того самого момента, как попыталась с ней вместе вернуться в купе. Рефлекс, надо же…

Я молча сунула имущество шерифу, и тот освободил проход.

А снаружи меня встретил ветер. Он пах остро и солоно, непривычно, странно – и хлестал почище розог. Судорожно всхлипнув, я обхватила себя за плечи в попытке согреться: тонкая блузка – плохая защита от такого мокрого шквала.

Возле вагона ждали еще двое полицейских младших чинов, один держал в руках аурограф – артефакт для фиксации отпечатка внешних слоев ауры. Ну хоть что-то у них тут организовано нормально!

Я без лишних уговоров сунула дрожащую руку в небольшой черный ящичек. Поежилась, когда по коже словно прошлись мелкими иголками, но дождалась, пока артефакт мелодично пиликнет, сообщая об окончании процедуры.

– Часто приходится сдавать? – Завр кивнул на коробочку, когда ее хозяин разрешил мне убрать руку.

– Нет, – отозвалась я. – Послушайте, а мы можем уже пойти в этот ваш участок? Если я тут еще и простужусь, то засужу вашего начальника к демонам!

Ну вот, я знаю Блака всего несколько минут, а его общество уже дурно влияет. Не припоминаю за собой привычки грозить кому-то судом. Наверное, это какой-то внутренний протест против произвола шерифа: легкость и небрежность, с которой он нарушал все мыслимые законы и правила, вызывала оторопь и… видимо, желание доказать ему, что закон – он все-таки един для всех, что бы ни думали по этому поводу разные индивиды.

– Извините, я… – растерянно пробормотал Завр и беспомощно огляделся. – Ладно, только давайте быстрее. Я сейчас вернусь, прикрой, – бросил он третьему полицейскому. Тот понимающе кивнул. – Пойдемте.

– Руки! – буркнула я возмущенно, стряхнув с локтя крепкие пальцы мужчины. – Я вроде бы пока только задержана, а не арестована, и вроде бы не сопротивляюсь.

– Извините, – повторил Завр виновато и больше хватать меня не стал.

К счастью, далеко идти не пришлось, полицейский фургон ждал возле самых путей, понадобилось только обойти вагон и преодолеть несколько десятков метров через разъезды. Впрочем, к концу дороги я все равно перестала чувствовать конечности и даже при большом желании не смогла бы поддерживать разговор, если бы конвоир его затеял: слишком стучали зубы.

Транспорт, к моему облегчению, оказался не мрачной клеткой для перевозки заключенных, а обычным, пассажирским – еще не автобус, но уже не классический фургон. В квадратном кузове – два ряда сидений вдоль стен, пространство посередине занято парой намертво прикрученных прямо к полу ящиков непонятного назначения – небольших и, кажется, жестяных. В какой-нибудь из них я бы, пожалуй, поместилась, если ужаться. Очень надеюсь, что они не арестованных в этих банках перевозят…

Оставлять задержанную одну Завру не пришлось, он сдал меня с рук на руки скучающему водителю, обаятельному мужчине с темными волосами непривычного красноватого оттенка – видимо, среди его недавних предков затесались выходцы из Зеленого лепестка.

– Устраивайтесь поудобнее и не грустите, – весело обратился ко мне водитель, развернувшись на своем месте боком и разглядывая меня с интересом. Я только и смогла, что отрывисто кивнуть в ответ. Мужчина озадаченно нахмурился, а потом брови его удивленно выгнулись: – Э, а чего это вы такая синяя? Замерзли, что ли?

На мой новый отрывистый кивок водитель отреагировал еще большим удивлением, а когда я передернулась от прокатившейся по телу крупной дрожи, мужчина опомнился.

– Э нет, так не пойдет. Сейчас, где-то у меня тут было…

Место между единственным входом и водительским сиденьем занимал еще один ящик, в него-то мужчина и закопался, что-то невнятно бормоча. Наконец на свет он извлек толстую промасленную тряпку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении курткой. Расправив ее, водитель приблизился ко мне с некоторым опасением во взгляде, как будто этой самой курткой ему предстояло ловить какое-то очень кусачее животное.

– Только она не очень чистая, но больше ничего нет… Надо?

Я опять отрывисто кивнула. Да плевать уже на блузку! Здоровье дороже, а так до воспаления легких недалеко…

Мои плечи в толстую, тяжелую, пахнущую смазкой робу водитель укутал сам – заботливо, отечески. Обернул, поправил… Я прикрыла глаза, пытаясь дышать неглубоко и одновременно зарыться в куртку поглубже, – да, пахла она резко и неприятно, но была теплой. Причем теплой в прямом смысле – кажется, где-то под этим ящиком располагалось горячее сердце автомобиля, которое неплохо ее подогрело.

Окинув меня задумчивым взглядом, водитель вдруг радостно просиял и раздосадованно хлопнул себя ладонью по лбу, после чего опять зарылся в свой ящик. А через несколько секунд сел рядом со мной, прижимая к груди потертый жестяной термос.

Кажется, я уже люблю этого человека…

Обжигающе-горячую крышку-кружку водителю пришлось вкладывать в мою руку почти силком. Сначала разжать судорожно стиснутые пальцы, потом – пристроить трясущуюся ладонь на гладком бортике. Правда, выпустить мою руку из своей он так и не решился: видимо, понимал, что я скорее разолью напиток на себя и еще обварюсь ко всему прочему, чем напьюсь.

– Э! И точно ледышка, – хмыкнул он, выпростал из-под куртки вторую мою ладонь, сжал своей свободной. Руки у него были рабочие – грубые, жесткие, такие же промасленные, как роба на моих плечах. Но восхитительно горячие. Нет, определенно, я уже его люблю! – Что там стряслось-то такое?

– Труп, – лаконично выдохнула я. Меня все еще трясло, так что строить длинные фразы пока даже не пыталась.

– Эге! – неопределенно присвистнул мужчина. – Да вы пейте, пейте чай, простудитесь еще! Что вы в таком виде выскочили? Не лето же…

Я с шумом отхлебнула восхитительно горячей и изумительно сладкой жидкости, не чувствуя другого вкуса, кроме сахара.

– Меня ваш ше… риф не спрашивал! – Поведение Адриана Блака настолько возмущало, что я даже сумела выпалить все это на одном дыхании, всего единожды запнувшись в середине.

– С ним бывает. – Улыбка у мужчины оказалась замечательной – лучистой, искренней. Я даже непроизвольно растянула дрожащие губы в ответной.

– Он всегда такой?

– Какой? – уточнил водитель.

– Громкий и грубый.

– Да нет, что вы! – заступился он за своего начальника. – Адриан – хороший мужик и шериф хороший. Просто третьи сутки уже на ногах, а ему не спать вредно.

– Это всем вредно, – проворчала я, потихоньку оттаивая. Во всех смыслах.

– Это да. Но ему совсем вредно. Некроманты… – Водитель недвусмысленно покрутил пальцем у виска, я согласно хмыкнула. – Я, кстати, Владимир, можно Влад.

– Вы из Зеленого лепестка… Владимир? – спросила, пробуя на вкус непривычное имя.

– Ну да, – улыбнулся он.

– Как же вас сюда занесло? – пробормотала я задумчиво. – Лавиния. Можно Винни.

В странных вещах проявляется у меня перемена места и обстоятельств. Кажется, я за последние десять лет столько не представлялась сокращенным именем, сколько за эту поездку.

Впрочем, за все эти годы я и с людьми столько не знакомилась в неформальной обстановке, все больше по работе…

– Так получилось, – со смешком отмахнулся мужчина. – Родители переехали по работе, отец у меня целитель. Ну а я потом тоже вот прижился… Встречный вопрос: а как в эту глушь занесло такую женщину, как вы?