Текст книги "Дни, когда все было…"

Отвратительная бытовая правда. Ее трудно произносить, она совершенно неубедительная. Разве можно быть искренне уверенным в своем праве на воздух, на крышу над головой, на койко-место, на места общего пользования? На правую руку, на левую руку… Уверенность в данности, стремление доказать аксиому – это болезнь разума, порождаемая браком. Опасно привыкать к этим упражнениям.

Впрочем, иногда удавалось избежать дрязг и полюбовно примириться. У всякого свое бремя, и Вадим, как всякий мудрый деспот, понимал, что зависит от ближних, и по-своему берег их. Данила Дмитриевич не сказать что не берег – они были ему не по карману. Бремя поиска пристанища и бабла для него оказалось непосильным. Он перенапрягся еще в 90-е годы. Не по злобе жадничал, по немощи своей гуманитарной. Оттого злился и на себя, и на своих, и на чужих. Оттого и устраивал истерику о том, что Анна никчемная графоманка, и ничего у нее не получится, и надо ей валить с ребенком к маме и папе, ибо нефиг московское небо коптить. На примирение Данила Дмитриевич шел быстро, жалобно негодуя, когда на него обижались всерьез. Дескать, а что я такого сказал; а я этого не говорил; устал-болен-бредил; бес попутал, – и так далее… Но примирение с Данечкой, – который каждое свое доброе дело записывал себе в похвальный перечень, а вредность и поганый язык списывал на бесов, – не приводило к равновесию. Увы! Они оба с Анной были ведомыми. При этом каждый искренне полагал себя ведущим и более заслуженным на ниве жизнеобеспечения семьи. Семьи, впрочем, не было. Была женщина с ребенком и мужчина, которые влипли.

Данила страшно обиделся бы на такое резюме и, возможно, даже заплакал бы. Пусть одним глазом – оттого ведь еще жальче. Внезапно и тихо плачущий мужчина – разве можно остаться к нему равнодушной? Чай, не герой турецкого фильма. И что, скажите на милость, лучше – терпеть Вадюшину пьянку или Данилушкин душещипательный анамнез? Вонг Кар-вай, Вонг Кар-вай, кого хочешь выбирай… Поневоле начнешь хвататься за Человека, Который Может Помочь. Совершенно не важно, окажется ли он впоследствии в числе тех четверых, – лишь бы не оказался как эти двое, прости господи.

– Я несправедлива к обоим, – каялась Анна. – Меня послушать, так они оба какой-то мужской неликвид. Это неправда! Они оба уникальные в своем роде. Из них двоих можно такого классного мужика слепить. Вот скажешь, что это старо и по Гоголю. Пускай! Я не нос к ушам лепить собираюсь. Ты не представляешь, какой характер можно составить из Вадима и Данилы, убрав все вредное и ядовитое, соединив лучшее, созидательное и солнечное!

– Известно ли тебе, Пигмалион-многостаночник, – вздохнула Екатерина, – что почти из любых произвольно выбранных из человеческой массы двоих мужчин можно слепить нечто стоящее. И что с того? Природа не заинтересована в таких слияниях, ее больше интересуют генные вариации. Кстати, в твоем идеальном эгрегоре кого будет больше – Вадика или Дмитрича? Ты подумай. Кого больше – с тем и надо оставаться. Это я так, в порядке бреда, – извинилась Катя.

Анна долго пузырилась. Кричала о том, что она не на рынке помидоры выбирает и назад ей хода нет. И о том, что у Вадюши уже есть другая девушка, а Данилу Дмитриевича нельзя заставлять в третий раз переживать развод. «Ага! – победительно набрасывалась Катя. – Желания твои ясны как день. Значит, ты хочешь вернуться к Мельникову и тебе мешают только моральные обстоятельства. А ты знаешь, с точки зрения эволюции такие обстоятельства не являются непреодолимыми. С точки зрения эволюции их вообще нет!»

Друзьям всегда хочется перемен в твоей жизни. Скандалов, скитаний и мытарств. Так легче сохранить святое братство. Счастливые в браке люди друзья лишь друг другу. Чтобы сохранить нетленное единение душ, надо всегда создавать пищу для пересудов. Тогда твоя фигура будет скреплять самую разношерстную компанию. Почетная роль!

Тем более что в компании встречались даже такие персонажи, как Человек, Который Может Помочь! На него Екатерина долго и безуспешно собиралась перевести тему. И ей удалось – когда она произнесла условие странного-престранного предложения (внимание, Анжелика, ангел ты наш коллективный!):

– Одному, скажем так, не последнему на этой планете человеку нужно, чтобы за него написали, скажем так, прощальное письмо…

– Катенька, ты трезвая?

– Как никогда! – заверила Катенька и продолжила скороговоркой свои «скажем так». – Это в своем роде конкурс. Нет-нет-нет, не официальный, разумеется. Строго говоря, никакой не конкурс. О нем знают очень немногие. Очень! И мне стоило большого труда, чтобы застолбить место. Ты знаешь, в ответственных делах я умею добиваться своего. Правда, не для себя.

Катя умела добиваться «своего для других» – факт. Чего стоила ее операция по устройству скромняги-землячки в туристическую фирму, коммерческий директор которой был неравнодушен к Екатерине целых два года. Она свела с ним деловое знакомство еще в бытность свою на радиостанции. Раскрутила его на рекламу, много говорила о нем, а он мучил ее, обучая фламенко, менуэту, шейку, сарабанде – увлеченный был господин и мечтал о собственной танцевальной школе. Неловкий мечтатель и затейник, в сущности, добродушный дядька. Давно уж вытравлены такие персонажи из руководящего звена. Но камнем преткновения стал его «коммерческий» статус. Кате втемяшилось, что ее хотят купить. Глупость пионэрская. Любить благополучных Екатерина себе не разрешала, во всяком случае, пока на ее сердце претендовали неблагополучные. А блага в первую очередь полагаются льготным категориям…

Пользуясь расположением, Екатерина пристроила на работу к мягко отвергнутому ею директору свою одноклассницу. Та приехала в Питер, растерянно и жадно вращая вокруг глазами. Она носила элегантное расклешенное черное пальто, но без капризов кушала пустой рис и мучительно переживала свою неприкаянность. Боялась стать обузой подруге. Своим страхом она мудро заразила Катю, и та легкомысленно озадачилась. Нежно погладила волосатую лапу, оказав скромнице энергичную «туристическую» протекцию. Скромняга, в отличие от однокашницы, не страдала сложной душевной организацией и, как выражался Паша Вепс, вгрызлась в косяк. То есть охотно ответила на ухаживания директора-ветреника. Впрочем, еще неизвестно, кто на чьи ухаживания ответил. Важно, однако, что девушка получила неплохие стартовые условия и не упустила шанс. Насчет девической провинциальной хваткости зубоскалят лишь завистники: директор-то женился! А семья – исход серьезный. Катя выпускает из рук только подлинных птиц удачи.

Именно потому Анна внимательно вслушивалась в абсурдную историю о конкурсе на прощальное письмо. Как бы сие ни выглядело на первый взгляд, это обязано было быть правдой. Но где ж такому поверить! Некто маститый и состоятельный, чье имя держится втайне (уже смешно), хочет мирно расстаться с одной особой. И при этом он не хочет ее обижать. Он имеет возможность расстаться красиво, дело за малым – за прощальной эпистолой, которая должна быть написана так, как еще никто и никогда не писал. Что там утешительные кабриолеты, уютные жилые метры в тихом центре и пожизненная рента, – отступные как раз не проблема в данном уникальном случае. А вот точное филигранное слово, которое залечит рану, – оно до их пор не найдено!

– Кто это, Катя? Что за разводка? Это твои фантазии? Розыгрыш?

– Нет, слушай сюда! – зло оборвала Катя, и голос ее стал угрожающе сипеть, что свидетельствовало о серьезных намерениях. – Я совершенно случайно узнала о том, что этот чел уже просил нескольких людей написать за него эту… эпитафию. Ну не любит дядя письма писать! И не умеет. Да он, может, и алфавита толком не знает. Нам с ним детей не крестить.

– Но какова чуткость! Разве ж достигнет таких нравственных высот невежда?

– Невеждой его не назвать, прямо скажем. Он очень компетентный в своей области. Торгует всякой аппаратурой, в общем, электронщик по образованию. Технарь-бизнесмен, сэлф-мейд-мэн. Он много лет жил в гражданском браке с одной женщиной. Это был роман-утешение. Утешение для нее. История в некотором роде необычная. У бизнесмена, назовем его Борис, был друг, который рано умер. Друг опекал свою сестру, которая родила ребенка без мужа и нуждалась в поддержке. Таким образом, после смерти друга Борис взвалил это бремя на себя. В общем, так постепенно и сошлись без излишнего трепета. Дела давние. Как ты понимаешь, союз, основанный на одном чувстве долга, рано или поздно идет ко дну…

– Честно говоря, я не знаю, на чем должен быть основан союз, чтобы рано или поздно он не пошел ко дну, – опечалилась Анна. – Твоя история напоминает изнурительные тесты при приеме на работу. Типа «как вы поступите в данной ситуации, варианты ответа – а, бэ, вэ…». Не бывает таких ситуаций, не бы-ва-ет! Все иначе. Зачем городить нелепые сказки? Их должны придумывать профессионалы. Где он, новый Бажов? Где-то наверняка творит, но молва о нем пока не набрала силу. Все на свете начинается с убедительной сказки. Пускай срочно учредят стипендию Вильгельма Гауфа, иначе мир выродится и захиреет.

– Я тебе дело предлагаю, а тебе стипендию подавай, – рассердилась Катя. – Я, уж прости, не Бажов и не Гауф, я другой. Сама знаешь, какие финты судьба выписывает. И не только с нашим братом балбесом, но и приличные люди попадают в тупик. Захотелось понимаешь, мужику жениться по любви. «Не может ни один, ни один король…» Смешно? Правда бывает смешной. Теперь, куда деваться, надо дать гражданской жене отставку. Не просто жене – сестре умершего друга. Отягчающее обстоятельство! Конечно, Борис не обязан был на ней жениться. Но теперь уж они связаны куда прочнее, чем обещание об опеке и попечительстве. Как я уже сказала, материальных проблем там нет. Нужно всего лишь придумать тонкий сюжет, который не только оправдывал бы Бориса в глазах бывшей жены, но и преподносил бы развод лучшим из возможных исходов. Нужна фишка, гипнотическая деталь… креативный подход!

– Катюша, бога ради… это же личное письмо, а не реклама подгузников. Ты бы еще Цвейгу посоветовала быть креативным, когда он писал «Письмо незнакомки».

– Не люблю Цвейга. Он надрывный.

Нет, это Анжелика его не любит за то, что он ребенка убил. В «Письме…» – она так считала – надо было оставить мальчика живым. И тогда фабула имела бы смысл. А так – тухлятина, австро-венгерская безнадега. Для Катюши, напротив, Цвейг служил оправданием ее жертвенным концепциям. Она его, конечно, любила и ненавидела одновременно за «нетерпение сердца», за тему саморазрушительной верности любимым, которые либо недостойны, либо увечны. В своем нынешнем состоянии Анна была готова умозрительно сжечь такие книги, – примерно так же, как Данила Дмитриевич во время приливов желчи хотел выслать всю богему за 101-й километр. Иногда так хочется вырезать из себя сокровенную и мучительную часть души, побегать голышом под дождем, отречься от престола… Как-то все это пугающе неслучайно – предложение от Екатерины написать прощальное письмо, избавляющее от чувства вины фантасмагорического совестливого «Гэтсби». Хотя почему бы и нет? Если деловые письма пишут секретари, мемуары строчат литературные негры, подарки женам босса покупают его референты, то ничего странного в том, что черкнуть последнее «прости» вышедшей в тираж супруге занятой человек поручает, например, Анне Мельниковой. Может быть, он настолько щепетилен, что не хочет посвящать во все это даже верных помощников-соратников или, как теперь модно, работников домашнего офиса. Решил поберечь приближенных, ведь иные из них обречены на пожизненное заключение в его особняке, ибо слишком много знают. И потому «объявлен конкурс» среди не приближенных. Не дорогих сердцу. Чтобы счастливчика, выполнившего высокохудожественную задачу, можно было на всякий случай убрать. Как-нибудь аккуратно, непыльно, сообразно его литературному дарованию…

– Знаешь, есть одна задорная детективная авторица, такая мордатенькая, телик как ни включишь – она густо хохочет. Так вот, ты могла бы не хуже ее сочинять, – хорохорилась Катенька, веселая и обескураженная одновременно.

Конечно, ей было обидно, что с таким шикарным предложением еще и навязываться приходится. Кинь она клич – этот шанс с руками вырвут! Потому что – а-а-ап! – победитель нашего шоу получает главный приз: автомобиль!

Полно ерничать. Там якобы призовой фон посерьезнее. Вплоть до отметки «проси что хочешь».

– Квартиру подарят вряд ли, – деловито предупредила Катя. – Но найдут недорогую съемную без посредников запросто! Оплатят за год вперед – это я к примеру говорю, а так, может, и больше. Так что смело обозначай квартирный вопрос. Я тебе говорю – это нормальный мужик. Он сам помыкался и котлеты у соседей воровал. С Борисом можно без церемоний, и это очень ценно. Теперь понимаешь, почему я хотела сберечь его именно для тебя?!

Анна твердила всяческие «спасибо» и кляла себя за лицемерие позорное – тараторила-то с тайной мыслию о подвохе. Особенно что касается квартиры – явный перегиб. Видимо, на фоне эксклюзивности услуги такая замануха должна была выглядеть правдиво. Где уж тут сопротивляться соблазну, если вместе с Данилой приличное жилье уплывало из рук. Не везло. Варианты попадались гнилые. Такой отборной хозяйской вредности Анна еще не встречала. С Вадиком потому и уживались вместе целое десятилетие, что не так часто скакали с места на место. А тут пошла текучесть адресов, переезды, нервы, грязь, пот… Живая иллюстрация к вопросу о том, почему кочевники жестче и безжалостнее оседлых народов. Впрочем, удаляться в исторические перспективы было некогда. Анна хватала, что дают, – жить где-то надо… Данила спихивал невезение на неугодность их союза Господу. Паша Вепс – на падение нравов. Анне просто мечталось о мистическом ауте материального воплощения: если существует медитация как отсутствие мыслей, то пусть будет медитация как отсутствие телесной необходимости в адресной координате. Пару-тройку месяцев позависать бы так в мировом эфире всей семьей, пока не появится сносная хата в нужном районе. Йоги умеют.

Анна пока не волшебник, только учится на слабую троечку. Попадается на приманки, то есть в переделки. Попал в переделку – терпи! Будут с алчным вожделением ездить по ушам, наобещают с три короба и отпустят с кровоподтеками на органе, который вырабатывает канцерогенную надежду, тем самым нарушая обмен веществ, – кстати, где он, этот мучительный аппендикс? Нет, лучше не знать: удалишь его – снова нарастет, как аденоиды. Потому что помощь все же приходит, но не сразу и с неожиданной стороны. Вот и получается dum spiro spero. Овидий – довольно востребованный автор для пробующих себя в молодежном искусстве граффити, – шоб вы знали…

Катя, разумеется, чиста, она туфту не гонит. Экспериментальный подход к жизни у нее в крови, но все подставы от многочисленных пройдох, которые крутятся вокруг нее, она интуитивно проверяет на себе. Где еще таких подруг найдешь: Катя в переводе на героическую символику – Александр Матросов, Анжелика – сестра милосердия…

– Только попробуй прощелкать клювом, Анна! Считай, что я от сердца Бориса оторвала. Не загуби авантюру, прошу… а то обижусь и на порог не пущу!

И вот что еще повторяла Катя: «Я в тебя верю!» Еще подозрительнее становилась затея – к чему так прессовать? Она верила в друзей своих с самого рождения, сильнее, чем все гардемарины, вместе взятые. Об том знали даже Молдаванка и Пересыпь, не говоря уж о Сенной площади и Фонтанке. Екатерина одаряла обычно без ажиотажа. А с этим Борисом вдруг раскудахталась. Подрядилась бы сама сочинять от его имени письмо низвергнутой фаворитке – и получила бы в подарок полцарства! Но Катя не желала более дискуссий: приз должен был достаться ее лучшей подруге, и точка.

Как-то утонул в прениях штришок о том, что несколько эпистол привередливый Борис уже отверг. И даже одного известного писателя бортанул, по слухам. Он, видите ли, писал слишком по-мужски. А ведь только женщина поймет женщину. В смысле – обманет. В смысле, уничтожит. И так далее. Словом, вся надежда – на женский почерк. Почерк мыслей и чувств.

Анна положила трубку после энергичного разговора и поняла, что не сказала самого главного: ей лень писать это письмо. Вот лень и все. Пыхтеть над прославленным жанром письма, в коем столько корифеев, начиная с Пушкина, – само по себе занятие сомнительное. А тут еще знатных претендентов надо переиграть. Лучше было ничего не знать о потугах известного писателя. Между тем откладывать затею, тянуть время и лениться было никак нельзя – Екатерина ждала текста через сутки. Сутки! Екатерина, кажется, рокотала о том, что ставить перед собой сверхзадачи творческому человеку просто необходимо. Анна скорбно соглашалась, а заодно пыталась выведать о заказчике Борисе хотя бы скудные сведения. Ей был ответ уклончивый, суть которого – меньше знаешь, крепче спишь.

Анна не спала совсем. Разве что пару часов подремала со звериной чуткостью. И доказала себе опытным путем, что от некоторых сверхзадач необходимо отказываться. Не важно, убьешь ли сутки на них или целую жизнь, – они по природе неразрешимы. Они с тремя неизвестными. И спасибо Катюше, что она позволила помучиться всего-то день да ночь. Для инициации или получения сакрального знания это сущий пустяк. На исходе ночи Анна поняла, что изобретает вечный двигатель, но продолжала вгонять себя в гиперборейский ужас. В нее верят! Она не должна ударить лицом в грязь! Грош цена ее словесным упражнениям, если они при необходимости не могут послужить насущным человеческим потребностям! Подстегивая себя кнутами самолюбия и общественного долга, Анна пыталась произвести на свет идеальное прощальное послание. Которого, конечно, не может существовать в природе. Оно может быть только предсмертным. И даже тогда несгибаемые герои умудряются ввернуть щадящую ложь. Анне, по меньшей мере, следовало бы стать автором народной классики масштаба «Черного ворона»: «Ей скажи, она свободна, я женился на другой». Но народ смягчает, прямо скажем, жестковато. Разве говорится в песне о том, что, дескать, я, милая, жениться-то женился, но под нашей старой липой схоронил для тебя сундучок с червонцами. И, вообще говоря, женился-то я на страшной ведьме, потому что подцепил страшную болезнь, так что тебе только лучше будет без меня, зануды грешного, тем более что наш есаул (председатель колхоза, начальник ЖЭКа, нужное подчеркнуть) давно на тебя глаз положил…

Кроме смертельных заразных болезней и прочих трагических неразрешимостей Анна пыталась использовать и другие аргументы в пользу Бори: например, его потребность быть счастливым. И ничего абсурдного в таком повороте – даже странно, что Борис чрезмерно усложняет дело и давно не выложил все начистоту супруге без всяких сомнительных посредников. Он был ее благодетелем и сделал все, что мог. И тут неуместны разговоры о предательстве – союз был скреплен прежде всего гуманитарными побуждениями. Более того, дама и ее дитя обеспечены пожизненной рентой, чего еще желать! Анна на их месте сама бы писала письма – целый благодарственный эпос. Может, покидаемая супруга – понятливый и милосердный человечек. И она не без горечи, но со смирением и кроткой верой в то, что и на ее улице возгорится пламя подлинной, а не утешительной страсти, отпустит своего Борю на все четыре стороны.

И после этого говорят, что женщины после тридцати не любят терять времени даром! Анна, видимо, вопиющее исключение: сочинять письмо незнакомца к незнакомке, потому что он уходит к другой незнакомке. Сущий бред! Но неугомонные духи стремления к абсурдному совершенству еще мучили ее, и она придумала, что напишет письмо самому Борису. А что, если именно в этой контратаке и теплится истинное решение? В предутреннем бреду простительны перегибы. Анна забарабанила по клавишам. Она писала неведомому Боре и всему человечеству в его лице. Что уж там, развернулась, по-бетховенски порубив в капусту всю суть затеи. Бросьте, мол, Борис, эту вашу утонченность. Не нужно никаких писем! Зачем такие траты – лучше поезжайте в Доминикану ловить океанскую волну. Или постройте храм. Или больному ребенку оплатите операцию. Зачем расточительствовать, потакая эфемерным причудам… Кто, кроме вас, найдет нужные слова? Стыдитесь своего малодушия. А еще лучше хорошо подумайте, стоит ли вообще… менять шило на мыло?! Вот я, Анна Мельникова, ушла от алкоголика к интеллигентному человеку. Вроде все делала правильно – а оказалось, что надо делать неправильно! Я-то, дуреха, думала, что разрываю гордиев узел, стремлюсь чрез маргиналии жизни к звездам. Прекращаю играть в жертву и, как советуют прогрессивные журналы, превращаюсь в сильную и свободную личность. А на хрен мне эта личность! Вот говорят, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Но что, если алкоголик богаче и здоровее… А Данила Дмитриевич – хороший, если не слишком наводить фокус. Но вы, дорогой Борис, все равно семь раз отмерьте перед тем, как бежать по горящим мостам.

Вот какое письмишко сочинила Анна. Ей уже было не до признания и королевских подарков. Она устала ломать голову на заданную тему. И вообще, писать тренировочные прощальные письма – плохая примета.

И плохо оплачиваемая, как полагал Данила. Он появился дома как раз к кульминации Аниных творческих судорог – вернулся из командировки по архивам. В состоянии истерической доверительности Анна ответила правду на нежно-саркастический вопрос о том, над чем работает нынче знатный акын нашего аула. Услышав о том, что Анна уже навострилась за большие деньги писать письма, – подробности исполнения задачи были опущены, – Дмитрич шумно одобрил и даже аплодировал этакой хватке. Но сразу опроверг себя, как это ему свойственно:

– Анюта, зачем ты опять занимаешься чепухой? Какое-то сиранодобержерачество – писать за других личные письма! Кто за это платит? Сразу видно, что все вы – люди без образования. Никакого системного мышления, полное отсутствие здравого смысла и… да что там говорить, все женщины таковы!

– Во-первых, платит не женщина. Во-вторых, твоя банальная сентенция – первый шаг к серийным убийствам. Ты в курсе, что мужчин, которые усвоили сексистские обвинительные клише, будут теперь ставить на учет в психдиспансеры?

Данила был не в настроении и чхать хотел на диспансеры:

– Что ты можешь сказать, кроме глупостей? Хоть бы говорила их на иностранном языке, что ли. Просил тебя, давай вместе изучать итальянский. Куда там! Недалеких всегда раздражает интеллект. Скольких разводов не случилось бы, если б современные женщины умели ругаться на латыни. Или на идиш…

Все! Если затронут идиш, то брюзжание затянется. Знание идиш – это передний край интеллектуального развития. И последний аргумент в словесной драке. «Ну-ка, скажи, что значит фамилия Гизунтерман? Не знаешь! Проще некуда – это значит «здоровый человек»! Достаточно немного знать немецкий…» Для полного лингвистического винегрета не хватает арабского и китайского. По десятку слов из каждого – и рецепт обогащенного мировым знанием духа готов. Данила Дмитриевич будет пыхтеть не то чтобы долго, но достаточно для того, чтобы испортить жизнь на целый вечер. Потом он виновато умолкнет, потому что сам знает, что невыносим. Станет спокойно, как в аду. Не выдержав паузы, станет просить прощения, словно веселый толстый ребенок, который не верит в наказание, что бы ни натворил. Сколько раз все это было! Начиная с горящих мостов, будь они неладны…

– Анюта, а вообще это выход – продавать творческий продукт, – журчал Данечка час спустя, выпустивший пар и заметно подобревший после пары стопок. – Точнее, даже не продавать, а расплачиваться им. Экономика не выдумала ничего лучше натурального хозяйства! Сеть кишит такими предложениями типа «возьмете на лето мою кошку, а я посвящу вам песню». Какая-то начинающая певичка пишет. И раз пишет – значит, клюнут! Ты тоже так можешь. Главное – набить цену своему товару.

– Я, напротив, от своего товара отговариваю. Я антизазывала!

– Так это ж самая эффективная реклама!

Так Анна впервые заслужила похвалу от графоманофоба. Правда, Данила уверил, что история с письмом – это так, для мелочи на карманные расходы. Приличного гонорара не жди – состаришься. Но тенденция такова, что услуга «напишу роман о вашем дедушке» скоро будет востребована не меньше, чем антикварная мебель. Экая чушь, однако! И ведь оно и правильно, оно и верно…