Текст книги "Свингующие"

Глава 11
Радость печатного слова

Из спонтанных Сашенькиных афоризмов: «Я бы не советовал тебе, душенька, менять конец на переправе…»

Разыгравшуюся депрессивную лихорадку нарушил таинственный Шлыков. Даже его имя заранее вызывало антипатию. Рома Шлыков, или коротко Шлык, оказался язвительным яппи в клетчатом пиджаке, несмотря на жару, и круглых очках. Его напористость слегка смягчал провинциальный акцент, но все же Каспар мучительно смутился, когда Бекетов замолвил о нем словечко своему новому понтоватому приятелю.

– Это мой старинный дружище. Гений по налаживанию межличностных контактов, – разливался Игорек. – Мастер семейной терапии… Проконсультирует кого угодно, как познакомиться с нужным объектом… любого пола.

Не успел Каспар возмутиться двусмысленной оконцовкой рулады, которой даже сам Бек от себя не ожидал, как Шлык взял его в оборот. Он с налету не слишком вдохновился идеей взять Каспара под свое крыло в редакцию, но его заинтересовало другое: Шлык лелеял замыслы закрепиться в столице, женившись на москвичке. И чтобы не сильно тем попрекала! Была бы сговорчива, послушна, не капризна, образованна… в общем, «не фордыбачилась». Это словцо, которое Шлык вворачивал слишком часто, очень раздражало Каспара. Как, впрочем, и манеры нового знакомца. Но, быть может, дело в том, что Шлыков воплощал собой противоположность всему тому, о чем мечталось? Бодрый клерк с чуждым вектором амбиций… Который сразу заявил:

– Перспектива у тебя есть. Сейчас многие мечтают выйти замуж куда-нибудь в Оклахому. Матери-одиночки и разведенки готовы даже в Австралию махнуть. Надо только выработать систему – чтобы деньги с этого иметь. А то у меня есть одна такая подруга – все мечтает открыть брачное агентство, но в башке у нее никакой ясности и семь пятниц на неделе. Может, тебе стать ее партнером? Тут нужен толковый деловой подход…

– Ей, может быть, и нужен, а мне-то зачем твоя подруга, у которой никакой ясности? – неучтиво отозвался Каспар.

– Затем, что у нас товар, а у нее купец. Точнее, купцы – мужики из австралийской глуши, не знающие ласки и теплой тефтельки. А у тебя тут наши глупые девицы или женщины с отягчающими обстоятельствами.

Чего только не предложит жизнь… Пришлось впитывать больной головой очередную женскую историю. Подруга Ромы, однажды твердо решив покинуть родную помойку, познакомилась с неким Дэвидом. Причудливые заграничные связи свели девушку с прекрасной особью мужского пола. А надо заметить, у девушки был десятилетний сын-безотцовщина – и прочие отягчающие по полной. И тут Дэвид во всей мускульной красе, с квадратным подбородком и трогательными глазами бассета, – так она его описывала, и этот словесный фоторобот будто бы облетел пол-Москвы! Естественно, подруга заподозрила неладное в таком подозрительно гладком ходе событий. Тем более что до Дэвида был коварный американец, который только затем прилетел с другого полушария, чтобы сообщить предприимчивой особе, что у нее толстая попа. Как после этого доверять этим подлым чужестранным пришельцам двадцатисемилетней самостоятельной, красивой и вовсе не толстой продавщице цветочного магазина с литературным именем Аксинья, со знанием английского и немного хинди… Она все же решила рискнуть и полетела к мишкам коала.

– Сначала жила в Перте. Это город такой на западном побережье Австралии, – высокомерно пояснил Шлыков. – А потом Дэвида понесло в глушь. Там змеи, бомжи-аборигены, тропические дожди по полгода, непролазная грязь. Все, что у нее есть, – компьютер с электронной почтой, что само по себе удивительно, но обнадеживающе. Словом, у нее лишь одна ниточка, связывающая ее с родиной. Можно сказать, бикфордов шнур! Работы нет, жизни нет… Дэвид стал замкнут и груб. Наверное, даже поколачивает ее и ребенка, – мечтательно увлекся Рома. – Надо спасать человека. Она мне давно предлагала: давай вместе замутим брачный бизнес, но мне-то некогда!

«А мне, выходит, есть когда заниматься всякой лабудой», – мстительно завершил мысль Каспар.

– Значит, мне предлагается содействовать экспорту наших женщин в австралийский кошмар? Они мне пока до такой степени не насолили, – начал было Каспар хмурую отповедь, но вмешался энергичный Бекетов:

– Молчал бы уж – «не насолили»! А кого в поезде хорошо угостили? Слушай, у меня грандиозная идея: а давай кто-нибудь подкараулит эту шалаву клофелинщицу в нашем городе и наплетет ей про заграницу. Отправим ее подальше, куда Макар телят не гонял. Вот был бы ход!

Пока Игорек смачно описывал Шлыку одиозный казус, Каспар продолжал накаляться. И почему его вечно хотят пристроить в какое-нибудь безнадежное предприятие, а он покладисто, как сущий теленок, подгоняемый несносным Макаром, послушно следует указаниям?! Но теперь-то он для разнообразия будет сопротивляться!

Когда Рома Шлыков, наконец, благополучно отправился восвояси, Бекетову досталось, но тот, не будь дураком, ринулся в упреждающую атаку. Более идиотский день трудно было себе представить, – и всему виной Игорек со своим безумным дружком! Но, что самое удивительное, на следующий день Каспар отправился в редакцию Шлыка. Ознакомиться с обстановкой. Он и глазом не успел моргнуть, как его приняли на работу с испытательным сроком длиной… он и читать договор не стал! На такие недоразумения судьбы не стоит тратить и секунды. Но Шлык, почуяв предательский импульс побега у новобранца, пресек его на корню.

– Я решил дать тебе сразу серьезное задание. Ты пойдешь в суд. От того, как ты справишься с задачей, будет зависеть…

– Я не справлюсь, – спокойно уведомил Каспар.

Он действительно не собирался справляться ни с чем подобным. Он хотел домой. Его мутило. Он всю ночь играл с Бекетовым в покер и проклинал его ретивую предприимчивость. Не важно куда и зачем – лишь бы пристроить заблудшую овцу, а потом гордиться вовремя протянутой рукой с немытыми ногтями… Прежде всего, Каспар не мог ему простить своего позора: с какой стати он разболтал о клофелиновом приключении?!

– А что здесь такого? Все стоящие люди попадают в истории. Не попадает в них только мякиш в маминой кофте, – беззаботно парировал Бекетов.

Каспар болезненно передернулся, – как раз у него мамина кофта была! Ее как громоздкий талисман он традиционно возил с собой, скитаясь и кочуя. Одна девушка даже ее надевала. С барышней могло бы закрутиться, но она заметила, как молодой человек трепетно бережет одежку из старомодного мохера: пошел ее провожать, и у порога девушкиного дома кофточку-то попросил обратно. Экое крохоборство, если не знать трагической детали! А девушка и не знала. Еще чего не хватало: не дай бог, жалеть начнет сиротинку… Каспар про Аврору рассказывать не привык, и это сослужило дурную службу. В общем, его дальнейшие приглашения были вежливо отклонены. А счастье было так возможно. Да бог с ним, пусть и не счастье, какой-нибудь двухмесячный – полугодовой романчик, как у всех! Ему бы только дали объяснить, что он не жадина и что кофточку дал поносить в знак особого расположения, а забрал – потому что реликвия и фетиш…

Вот от подобных нелепых недомолвок он предупреждал собственным опытом своих смешных клиентов. Которых, кстати, ни одного в обозримом будущем. Еще и какой-то малокультурный Шлык посылает в суд. В суде было прохладно и спокойно, в отличие от прочих заведений, – город накрыло поздней сентябрьской жарой. Арбитражные судьи в массе своей, под стать своему заведению, тоже были медлительны и холодны, но удивительно покладисты. Их помощники выдавали Каспару стопку дел, из которых он – якобы! – выбирал интересующие его. Шлыков объяснил, что интересоваться надо прежде всего суммой иска, и чем она крупнее – тем интереснее. Каспар надувал щеки, изображая погруженность в юридическую казуистику, и постепенно его одолевала дрема. Просыпаться в суде было немного странно: мимо ходили деловитые помощники судей, пахло растворимым кофе и тушеной рыбой, которую принесли из дома в пластмассовом судке, чтобы перекусить в обеденный перерыв… говорили полушепотом, от которого хотелось вновь впасть в живительный транс и никуда больше не идти, сгинуть в зазеркалье скрипучих коридоров…

Но главное – было страшно неловко пустить сонную слюнку на дражайший документ. Однако Каспаровых безобразий деликатно не замечали. Особенно уютно было в приемной у помощницы Наташи. Ее начальником был полноватый беззаботный господин, резко отличающийся от своих коллег. Он слушал у себя в кабинете «Европу-плюс» и выглядел как человек накануне отдыха где-нибудь в Антибе. Уверенное предвкушение чего-то приятного дано не каждому. Например, Каспар всегда тревожно сомневался в переменах к лучшему и тщательно скрывал подобные ожидания. Но есть на земле смельчаки, которых не пугают ни сглаз, ни удручающие форс-мажоры. Они уверены, что радужным планам ничто не помешает.

Хотя, быть может, дело не планах, а в избытке эндорфинов, который случается даже с «судебным организмом». Дверь у весельчака вечно была открыта, а в уютной приемной с зарослями аспаргуса и прочей буйной растительности заседала Наташа с лейкой и чайником. То ли она заражалась оптимизмом босса, то ли, напротив, сама являлась стойким источником позитива, как и запаха дезодоранта «Импульс», но у них сложилась явная гармония.

«Импульсом» когда-то пахла Зоя, неспетая песня… Но долой лирические отступления! Просто одинаковые запахи – всегда признак похожих натур. С Наташей, как и с девушкой, чье имя в переводе значило «жизнь», можно было возвышенно болтать о житейском. С ноткой возбуждающей игры интеллекта. Она была в том возрасте, когда опыт уже есть, а морщин еще нет. И это было прекрасно. Она интересовалась, как платят в газете. Каспар отмахивался: мол, суд и газета – все суть одно: сливки слизывают только очень важные персоны, а те, что не очень, получают гроши. Ну и довесок в виде хемингуэевского осознания бренности материального мира. Но это для особо впечатлительных… Наташа была согласна: она мечтала сменить амплуа, но в женской логике ей было не отказать: мечтала попробовать себя в роли судебного обозревателя в той же газете.

– Так ведь шило на мыло! – смеялся Каспар.

– Не совсем. А как же радость печатного слова? – парировала Наташа.

Каспар обещал сделать протекцию – как только сам утвердится на своем причудливом местечке. Причудливом, потому что Шлыков страдал утомительным раздвоением начальственной личности. До шести-семи вечера он требовал от новичка подчиненного невыносимых экономических обзоров, сенсационных судебных сюжетов и полемического заострения проблемы природных ресурсов. А вот потом начиналось самое интересное: Роман Шлыков из яппи превращался в дружественного хлыща-сквернослова и начиналась разработка темы «Брачное агентство «Белая лилия». Списались с австралийской пленницей Аксиньей – она загорелась, только не ленилась в каждом письме поправлять: я не Аксинья, а Аксиния!

– Въедливая девушка! – заметил Каспар.

– Да просто тоска по учебнику Розенталя, – принижал риторику барышни Шлык. – Ты в тропической глуши тоже от тоски мизинец оттопыривал бы и Карамзина почитывал… лучше бы она не за грамотностью следила, а башкой думала!

Аксиния предлагала начать дело легко и непринужденно, с невинного обмана. Уговаривала, чтобы Рома дал объявление в своей газете по поводу абстрактного гражданина Австралии, который ищет русскую подругу без вредных привычек. Но Шлыков не торопился. Во-первых, газета специфическая, бесплатных объявлений там нет, а за платные, извините, кто будет раскошеливаться? А во-вторых…

– Ну, положим, не в деньгах смехотворных дело, – логично размышлял Рома. – А в методе. У девицы совершенно несерьезный подход! У нее до недавних пор не было ни одного кандидата, она только завтраками кормила. А ведь от нас потребуется достойный банк данных! По крайней мере штук десять должно быть этих скунсов австралийских на все вкусы: молодых, старых, интеллектуалов, фермеров, усатых, полосатых, сечешь? А хорошо у меня получилось: скунс – на любой вкус! – простодушно отвлекался Шлык.

– А сейчас что слышно? – зевая, интересовался Каспар.

– Ну, теперича Аська пишет, что одного мужика таки нашла, но что же это за скудость?! Куда мы с ним? Разве что на панель за соседним перекрестком понесем его анфас, как члена политбюро! Нас сочтут кустарями-сводниками, если мы будем трясти в воздухе одним-единственным экземпляром мужескаго полу! Одна дождинка – еще не дождь. И смотри, что она мне на это отвечает: Шлык, тебе не хватает здорового авантюризма! Видали! Может, хоть ты объяснишь ей, что у ней мозжечок протекает…

– Как же я объясню? Она ж меня не знает, скажет, что это еще за хрен с горы, – пятился Каспар.

– А мы напишем, что ты мой ассистент и почти штатный психолог! Растолкуй ей, что так с клиентурой не работают. Совсем одичала в своих джунглях…

Так завязалась переписка Каспара с Аксинией. Ему удалось наладить с ней контакт, опровергнуть всю ту шелуху, которую сообщил о нем тщеславный Рома, и вызвать доверие личной заинтересованностью в успехе предприятия. Это были еще те времена, когда личной заинтересованности было вполне достаточно, мало кто жонглировал чужеродными словами «резюме» и «портфолио», а диплом о высшем образовании казался трогательным анахронизмом. Но это касалось лишь трудоустройства и коммерческих авантюр – а для трепетного таинства брака необходима была тщательная проверка обеих сторон на добросовестность намерений.

Аксиния согласилась и выслала анкету первой ласточки. Ласточка была грустной и гладко выбритой со всех сторон продолговатого черепа. Фотография пришла важным толстым письмом – по волшебным электронным каналам она не прошла. Не те были еще мощности. Письмо пришло куда быстрее, чем этого можно было ожидать от края света. Ласточку звали Вячеслав Варанавичус. Странное имя для Австралии. Но чего не бывает! Аксиния написала о нем несколько теплых слов: мол, наш соотечественник, чьи родители когда-то эмигрировали… папа литовец, но семья жила где-то на Урале, и как их занесла туда жизнь, не так уж важно… Дальше прочитали бегло. Все внимание отцов-основателей было сосредоточено на поэтичном фото: голая, беззащитная голова с голубыми глазами на фоне какого-то несерьезного белоснежного домика, почти беседки. А вокруг розы, розы – алые, бордовые – на длинных ножках. Воплощенное ожидание дамы сердца, которая должна приплыть из-за океана. В роли Грея – Ассоль, в роли Ассоли – Грей.

Анкетные данные какие-то абстрактно приличные – кроме экзотического происхождения, разумеется. Работник крупной фирмы, занимающейся поставкой электронного оборудования. Сорок лет. Женат не был. Романтик. Ждет свою единственную. Рост, вес… Хобби – велосипед. И еще любит собак. И мечтает создать семью, в перспективе обязательно большую, с девушкой из далекой России. Говорит на русском, что немаловажно.

Помимо анкеты Аксиния прислала свои личные рекомендации. Мол, хороший, застенчивый мужик, играет на гитаре. Энциклопедически образован. Но вот не повезло ему с местными женщинами, и он стал мечтать об уроженках его исторической родины. Но конечно, обращаться в брачную контору никогда бы не стал, не тот характер. Благоговеет перед божественным промыслом. В общем, благодаря личному знакомству Аксиния уговорила скромника составить досье.

И конечно, наказывала друзьям найти романтику очень порядочную девушку. Писала, что пока пусть пошерстят по знакомым, чтобы надежно. В общем, с газетными объявлениями велено было подождать.

– Эй, я что-то не понял: а что мы с этого будем иметь? – воскликнул Шлык после того, как оцепенело насытился информацией.

– Видимо, первому клиенту льгота, – предположил Каспар.

Он не волновался из-за денег. Ему в голову не приходило относиться к «Белой лилии» как к статье дохода. Это Рома в пароксизмах предприимчивости рисовал будущий логотип и мечтал о рекламе на целую полосу в популярном журнале.

– Вот именно – ему льгота, а нам кукиш с маслом. Может, брать деньги с женщин? – малодушно предложил Шлык.

– Это не принято. В мировой практике, – добавил для важности Каспар. – Но попробовать можешь, конечно. За спрос не дают в нос.

Кто бы мог подумать, что Рома Шлыков так стремительно пойдет на поводу у корыстного импульса! Но в который раз можно было убедиться, что опрометчивое и бездумное словцо имеет гипнотическую силу. Через пару дней бодрый Шлык уже принимал в редакции в неурочное время женщину, которая крайне заинтересовалась литовцем, тоскующим в джунглях.

И заплатила за свой интерес! В долларах. Тогда эта сумма была куда больше Каспаровой зарплаты. Шлыков охмурил даму достоверностью Варанавичуса.

– Понимаете, это… на почтовые расходы. А дело-то внутрисемейное. Мы же не проходимцы, которые делают деньги на человеческом одиночестве! И предлагаем не каких-нибудь тупых американцев, которым нужна прислуга или фермерша для запущенного хозяйства! У нас все по-честному. Даже слишком по-честному, – с досадой добавил Шлык. – И нам нужна гарантия, что вы тоже нас не подведете…

Каспар удивлялся: вроде бы женщина с хваткой. Лет тридцати – тридцати пяти, прическа в духе позднего конструктивизма – вверху начес, сзади локоны. Тоже не каждому по карману. Взгляд строгий, наводящий томительное чувство протеста… Во-первых, такая женщина не расположена к транжирству. Во-вторых, тем более к транжирству на знакомство с мужчинами. В этом был какой-то вопиющий абсурд! И тем не менее она, взглянув на заморского литовца и подумав совсем недолго, раскошелилась. Неужели ей не известна пресловутая «мировая практика», на которую наплевал Рома Шлыков? Или она человек новой формации, неистовая феминистка, которая везде и всюду платит за себя… и даже за мужчину. Интересно, что по-своему она была женщиной привлекательной… неужели ей так не везло в личной жизни? Или она обожала австралийских утконосов?

На все расспросы Шлык отвечал уклончиво. В самом начале встречи с незнакомкой он дипломатично выпроводил Каспара, а после того, как дама удалилась, лишь похвастался сорванным кушем. И – молчок! Что на него совсем было не похоже.

Дальнейшие события развивались стремительно и причудливо. Роман Шлыков забросил на время начальственные ужимки и перестал делиться с Каспаром фантасмагориями о блестящем будущем «Белой лилии». Он внезапно замкнулся, а это всегда пахнет предательством. Перемены не заставили себя долго ждать: Каспару вскоре объявили, что газета в его услугах не нуждается. За всем этим маячила смутная тайна. Она могла быть зловещей или смехотворной, но Каспар дал себе слово, что раскусит этот орешек даже ценой своих клыков. Упрямство выросло из обыкновенной досады. Конечно, увольнение – не велика потеря. Но кому понравится ощутить себя разменной пешкой в чужой неизвестной игре… Шлык безмолвствовал. А Бекетов, как назло, укатил в неизвестном коммерческом направлении. Осталась только его библиотекарша, которая заводила двусмысленные речи о том, что-де достойна лучшей партии, чем беспутный Гарик… и приглашала Каспара пока пожить у нее. В ее предложении были свои резоны – общага опостылела. От Сашенькиной помощи в съеме квартиры Каспар отказывался – надо же было блюсти последний форпост самостоятельности. Итак, Каспар, не подозревая о подвохе, поселился у гостеприимной герлфренд-френд. То есть у подруги друга. В конце концов, они вместе пуд соли съели. И когда-то, между прочим, Каспар освободил ее куцые жилые метры от тиража брошюр Белозерского. Который, кстати, он так и не распространил, и часть его до сих пор – стыдно подумать! – складирована у той доброй самаритянки, которая ездила в Тибет… Ох, грехи наши тяжкие!

Герлфренд, или Оленька, как звал ее Белозерский, помнила еще объятия непутевого мэтра. А Каспар ее долгое время почти не замечал. Он даже по имени ее называл редко. Привет – привет! И все дела.

А Оля, несомненно, была достойна более внимательного отношения. Со времен безумного профессора она весьма поумнела. Прочитала Джойса. Окончила несколько курсов. И между прочим, умудрялась работать по специальности, вечно суетясь с копеечными подработками. Она была служительницей слова, как сама однажды, будучи очаровательно нетрезвой, назвала себя. Со временем их союз с Игорьком и вправду начал смахивать на сословный мезальянс: тургеневская девушка и драйзеровский пройдоха. Хотя разве одно другому противоречит? Скорее одно к другому притягивается, и это притяжение порождает добрую половину человеческих драм на Земле. Вот и для Оленьки наметилась драма – она потянулась к френду своего френда. Каким, однако, коварством в любовных делах оборачивается принцип «друг моего друга – мой друг»!

Каспар одновременно смущался и пребывал в крайнем раздражении. Но оба этих чувства накрывали его постепенно – он никак не мог поверить глазам своим, ушам и прочим органам, ответственным за воспитание чувств. Оленька кормила его. Подумать только – жареными бананами (эфиопский аналог нашей яичницы – якобы!), вела долгие вечерние разговоры, во время которых садилась к бедолаге на кровать и ждала волнующей развязки сюжета. Сначала она просто жаловалась на Бека, на его поверхностность, страсть к мелкой нечестной наживе и неспособность развивать интеллект. Она, казалось, так искренне изливает душу, что поначалу «доктор Ярошевский» бросился оказывать терапевтическую поддержку. Опять здравый смысл затмила ответственность за дело рук своих – как ни крути, именно Каспар свел два одиночества. И поначалу этот пасьянс послушно сложился. В конце концов, на заре их знакомства Оленька тоже не выказывала задатков к развитию интеллекта. А во времена Белозерского так и вовсе казалась тихой шмарой, как говорили на родине Каспара.

И вот в тихом омуте активизировались чертики. Оля отвергла все психотренинги, кроме одного – самого результативного. То есть любви психотренера. Классики психоанализа такой ход лечения категорически отвергают. Но, быть может, они не совсем правы? Оленька, во всяком случае, была в этом уверена.

– На самом деле, ты мне нравился давно, – говорила она горячим шепотом.

«Неправда!» – отвечал ей про себя Каспар.

– Когда умер наш Белозерский, мне было так страшно в этой комнате! Почему ты ко мне не приходил? – увеличивала громкость со слезами на глазах Оля. – Ведь тут одни пираньи! И эта его взбесившаяся выдра, бывшая жена! Они готовы были меня сожрать. Но я решила – живой гадюкам не дамся. Белозерский не простил бы мне бегства…

«Неправда!» – отвечал про себя Каспар.

Скорее профессор не понял бы бегства. Он так хотел, чтобы кто-нибудь из его окружения срубил хоть какой-то куш! Но если бы у кого-то все сорвалось, он бы отнесся к этому с виртуозным философическим пофигизмом. Пожалуй, только сейчас «доктору Ярошевскому» пришло в голову задуматься, каково было Оленьке после смерти профессора. Действительно, приятного мало! Сам Каспар не остался бы на ее месте на спорных двадцати метрах. Переждал бы бурю где-нибудь в укрытии. Попросту говоря, струсил бы! Он так и сказал Оленьке зачем-то: тем более что вообще плохо представлял себе, что ей говорить. Утешать? Но ей почему-то приспичило заполучить от Каспара вовсе не словесное утешение. Такой настойчивый спрос на его персону впервые. И потому он поддался на соблазн.

После он уговаривал себя, что, как «специалист» в области «межличностных контактов», он должен сам все попробовать. Как настоящий матерый лекарь, испытать все панацеи и яды на себе. Его поглотила масса ощущений. Оля была одновременно порывистой, ласковой и стеснительной. И она умилялась тому, что Каспар признается в своих слабостях. Особенно в трусости, конечно. Такая уступка всегда ценится. Ведь этот грех – последнее прибежище скандалисток. Самое тяжкое обвинение для мужчины. Меж тем каждая вкладывает в это понятие свое содержание. Например, для Оли непростительным малодушием с Каспаровой стороны явился бы его отказ вступить с нею в рискованную связь.

– Но это была бы с моей стороны так называемая порядочность, ты не находишь? – спрашивал новоявленный храбрец своего категорического судию.

– Порядочность – это гуманность, – отвечала, не задумываясь, Оленька. – И ты ее еще проявишь. Когда приедет Игорь, мы все ему скажем. И пусть, наконец, задумается… Ведь он действительно невыносимый!

Каспар не знал, чем крыть. Получалось, что он самонадеянно взял на себя роль странного кукловода, который как Бог: сначала дал, потом взял… Хотя, в сущности, все произошло само. От сводника мало что зависит, с богинями судьбы ему не тягаться. Опять эта невозможность определить свой статус! Да еще и в весьма осложненном переплете: Бекетов его сильнее и мощнее. Они в разных весовых категориях. Ну хорошо, друзья подерутся, и Каспар уйдет побежденным. Но ради чего все это? Почему женщины во всем видят совершенно иной смысл? Белозерский любил цитировать пассаж Ницше о том, что цель женщины – не мужчина, а ребенок. Неужели Оленька хочет детей от Каспара? Нереально! Дети Каспара не могут появиться вот так, в результате будничного адюльтера… А может, это лишь отговорки, и доморощенный психотерапевт просто лишен способности впадать в любовную горячку?! Впрочем, была когда-то Зоя… но вряд ли та воздушная нирвана может быть истолкована как классическое «половодье чувств»…

А Оленька считала, что нечего тут умничать и что люди любят кого-то просто потому, что им нужно с кем-то быть. А если с кем-то одним становится плохо, надо найти кого-то другого. И что в этом постыдного?! Игорь обзывает ее. Попрекает лишним куском ветчины. Поглядывает на других женщин, между прочим! Ненадежен, груб, необразован. Поверхностный циник в личине трубадура. Но это еще что… недавно он ударил Оленьку, а этому уже нет прощения.

– А нельзя ли тебе просто попросить у Игорька тайм-аут? – отчаянно советовал Каспар банальные ходы. —

Скажешь, что временно хочешь пожить одна… или нет, скажи, что приезжает мама! Она ведь может к тебе приехать?

– При чем тут мама?! Почему ты предлагаешь мне врать? Я хочу, чтобы все по-честному.

– Но в таких делах невозможно все по-честному! Тут непременно где-нибудь соврешь, смягчишь, сгладишь углы…

Каспар был убежден в том, что говорил, хоть и мораль его была далека от идеала. Потому что идеал, читай честность в амурных делах, недостижим и даже вреден. Стальной логикой парикмахерских «утюжков» не разгладить до конца локоны любовной игры…

– Нельзя отрезать хвост по частям! – упрямилась Оленька. – Я полюбила другого человека. И Игорь имеет право об этом знать. Но ты… ты не бойся. Если тебе не нужны проблемы… я не стану тебе обузой. Если ты меня совсем не любишь…

Голос Оли сценически дрогнул. К тому же она надела очки. И сразу стала такой беззащитной библиотекаршей! Просто удивительно, как преображает облик этот досадный для многих предмет… Девушку в очках хочется лелеять и оберегать. Каспара вообще завораживали несовершенства: дефекты речи, особенно картавость, легкая хромота, неопрятные прически, потекшая тушь… Немедленно вообразилась Оленька беременная: с животом, в очках, близоруко прищурившаяся над томиком Тютчева и закутавшаяся в шаль из свалявшейся шерсти… Приступ щемящей жалости оказался куда ярче, чем воздушная нирвана.

– Нет, не люблю. Совсем! И ты тоже, как и Игорь, имеешь право знать об этом.

Каспар не знал иного пути, как объяснить ретивой правдолюбке, что он категорически не согласен с предложенным методом. С каких щей он будет влезать в чужие отношения – пусть только этим в жизни он и занимается, пусть даже переплет, в который он нынче вляпался, – прямое следствие его невылупившегося кредо…

И вообще, пора спасаться бегством! Что, если Оленька и вправду ему уже полюбилась? Надо пресечь эти шашни на корню. На чужой каравай рот не разевай! А если разинул, вовремя захлопни. Хотя… если вдуматься, во всем свои плюсы. Теперь он смело может писать новую главу своей многострадальностраничной монографии. Глава будет о том, как мужчине вести себя с женщиной, которая терпит домашнее насилие и просит помощи. Тема при всей ее вопиющей актуальности совершенно не разработана! Ограничиваются советами не лезть в чужой монастырь, сами, мол, разберутся. Однако это примитивное потакание злу… Но и влезать надо с умом – в перчатках дистиллированной безупречной морали, вооружившись скальпелем юридической терминологии. Знание законов действует на людей, – даже несовершенное знание несовершенных законов! Здесь уместно будет извлечь из долгого ящика отцовских связей образ буйной, но обаятельной Лейлы Робертовны. Вклинить в текст для солидности слово специалиста. Тем более что, как насплетничала Айгуль, неистовая Лейла снова явилась на горизонте. А Сашенька еще смехотворно врал о том, что пытается скрыться от лучшего юриста…