Текст книги "Дочь торговца шелком"

– Прошу, – прошептала Николь, попятившись. – Хватит.

– Не трусь.

Она покачала головой.

– Это ненадолго.

Они прошли дальше. Ароматы здесь изменились. В воздухе висел запах алкоголя. Николь сделала еще шаг и заглянула в кабинку, шторка которой оставалась отдернутой. На покрытом бархатом диване спали мужчина и женщина, а на полке в изголовье сидел большой серый кот. И это все? Однако из кабинок дальше по коридору раздавались другие звуки, и Николь понимала, что увидела лишь верхушку айсберга. Она посмотрела еще на комнатку, шагнула вперед, приоткрыла занавеску и тут же отпустила ее. По коже пробежали мурашки.

Николь и Чан прошли дальше, потом поднялись вверх по лестнице в маленькую комнатку. Он тихо прикрыл дверь и улыбнулся. Пространство освещала лишь приземистая лампа с бахромой, а воздух был пропитан приторным запахом благовоний и масел.

Поднеся палец к губам, Чан жестом предложил Николь подойти к бархатной занавеске, служившей перегородкой. За ней раздавались смех и голоса мужчин, говоривших по-французски. Чан снова махнул ей. Половицы скрипнули, когда Николь подошла ближе. Она замерла от страха. Ничего не произошло, и она шагнула вперед.

– Некоторые любят подсматривать, – прошептал Чан и указал на прореху в занавеске.

Николь посмотрела в отверстие и увидела небольшую комнатку, отделанную темным деревом. На кровати, застеленной шелком, лежала обнаженная молодая вьетнамка. Увидев ее мертвенно-бледное лицо, Николь хотела закричать, чтобы та бежала отсюда прочь, но понимала, что той некуда податься. Трое офицеров по очереди развлекались с другой девушкой, передавая по кругу бутылку бренди. Один из мужчин шлепнул девушку по ягодицам, потом нагнул ее, заставляя обхватить ртом гениталии другого мужчины. Николь поморщилась от отвращения, но нечаянно приоткрыла занавеску и задрожала, когда мужчина поднял голову. Увидел ли он ее? Его глаза были прикрыты, лицо исказилось, а рот с толстыми губами распахнулся. Перед ней находился один из важнейших представителей города, которому следовало следить за порядком, – отец Даниэля Жиро.

Николь отвернулась от омерзительного зрелища.

– Увидела достаточно? – шепнул ей Чан.

Она на секунду зажмурилась, потом отмахнулась от него:

– Давай уйдем отсюда.

Чан повел ее назад по коридору, сквозь прокуренную опиумом комнату и снова на улицу, где Николь наконец глотнула свежего воздуха.

– Это лишь один из борделей. К проституции причастны тысячи людей. Самые мерзкие заведения – на улице Метеорологикаль.

Николь потрясенно посмотрела на Чана. Хуже, чем это? Что могло быть хуже? А ведь день так хорошо начался, она хотела оставить все случившееся в прошлом, снова затеплилась надежда. Но теперь чувства Николь пришли в смятение. Постыдное лицемерие французов, их отношение к девушкам злило ее.

– Есть еще сотни игорных домов, – сказал Чан, поддерживая ее. – С тобой все в порядке?

Николь кивнула и попыталась успокоиться.

– Азартные игры кажутся не такими ужасными, – наконец проговорила она.

– Но вьетнамцы заядлые игроки. Из-за долгов часто случаются самоубийства. Мы хотим это изменить.

– Я думала, вы просто желаете прогнать французов.

– Это лишь начало. Необходимо заново воспитать вьетнамский народ. – Чан замолчал. – Пойдем уже отсюда.

Они двинулись прочь, но запах опиума словно прилип к одежде. Николь казалась себе до ужаса грязной.

– Зачем ты мне это показал?

– Чтобы ты поняла – мы вовсе не плохие, а скорее боремся за всеобщее благо.

– Но вы против французов.

– Как может быть иначе? Мы хотим возвысить наш народ, а не обречь на нищету. Хотим дать людям надежду на будущее. Хотим контролировать то, что принадлежит нам. Разве ты не понимаешь?

Отрезвленная увиденным, Николь кивнула.

Когда они оставили темные улицы позади, девушка вспомнила о реке в Хюэ. Она часто смотрела на лодки и бедняков, готовивших рис в глиняных горшках. Были ли они счастливы, ведя такую простую жизнь? Что, если реальность совсем другая? Что, если все это время они борются за выживание и испытывают страдания?

– Я нужен тебе, чтобы привести мысли в порядок, – оживился Чан. – Как я уже сказал, французы поддерживают опиумную торговлю, пока все идет от правительства.

– Не может быть!

– Боюсь, все именно так. Французы теперь руководят выращиванием, производством и самой торговлей. Теперь опиум нелегально ввозят еще и из Китая. Они не собираются уступать спекулянтам с черного рынка.

– Поэтому убили твоего брата?

Чан пожал плечами.

Николь заторопилась в свой уютный дом, размышляя о том, что видела. Неужели Чан угадал ее сомнения и решил, что она созрела для вербовки? Возможно, он решил, что ее отношения с семьей улучшились. Что ж, он ошибался. Да, внешне Николь напоминала вьетнамку, но ее мать мертва, а отец всегда создавал вокруг их семьи ореол французской добропорядочности. О вьетнамских корнях никто и не вспоминал.

Глава 14

Шел сезон ливней и сильных ветров, а Николь с нетерпением ждала сентября и октября, когда в Ханой вернется сухая погода с ясными, прохладными днями. Как раз в самом начале сентября, в ее любимое время года, назначили премьеру спектакля. В перерывах между репетициями Николь сидела в гримерной, пытаясь разобраться с сумятицей в мыслях. У нее болела душа за тех девушек, и она злилась на себя, что пошла туда с Чаном. Увы, она ничего не могла сделать, чтобы помочь им.

Николь пришла к выводу, что брата Чана могли застрелить из-за контрабанды опиума. Убийство это не оправдывало. Если за поставки опиума отвечало правительство, ему не следовало нарушать закон, хотя Николь не могла отделаться от мысли, что торговля опиумом – это зло. Легальное или нет.

Николь решила отложить эти размышления на потом, пока они полностью не поглотили ее. И она больше не поддастся на уговоры Чана. Стоит ли распахивать глаза еще шире? Она и так уже далеко зашла.

Стук в дверь гримерной напугал ее, но тут Джерри позвал ее по имени. Николь спела свою партию не слишком хорошо и теперь ожидала разноса.

– Ты в порядке? – спросил Джерри.

– Немного устала. Прости, я сегодня не в форме.

– У всех бывают трудные дни. Не беспокойся. Дело в том, что заболела Симона. До премьеры меньше месяца, и мне нужна замена.

Николь недоуменно посмотрела на Джерри.

– Итак? – спросил он. – Как думаешь, ты справишься?

Поняв, что ее позвали на главную роль, она очень обрадовалась.

– Сможешь по-быстрому выучить песни?

Николь вспыхнула легким румянцем.

– Я их и так знаю, – весело отозвалась она.

– Тогда решено.

– Когда начинать? – с улыбкой спросила Николь.

– Прямо сейчас. Со второго акта.

Она замешкалась.

– А как же слова?

Он изогнул брови:

– Мне казалось, ты знаешь песни.

– Отдельные куплеты и фразы.

– Отлично, но тебе нужно выучить все слова наизусть.

Николь кивнула и направилась к сцене.

Мюзикл был написан на французском сценаристом вьетнамо-французского происхождения и повествовал о французе, который влюбился во вьетнамскую девушку. Хотя отец Николь женился на вьетнамке, такие межэтнические браки не поощрялись. Поэтому мюзикл до сих пор ждал своего часа. Но Джерри считал, что его стоит вернуть к жизни.

Николь жалела лишь, что не может поделиться замечательной новостью с Марком. Он ничего не знал об их напряженных отношениях с Сильвией: о спорах и соперничестве. Наверное, даже не догадывался, что стал трофеем, который достался Сильвии. Николь все больше верила в непричастность Марка к убийству. Паника улеглась, и она увидела все в более ясном свете. К Николь вернулся сон. Марк не был соучастником, он стал лишь невольным свидетелем. И на этом все. А Сильвия? Слишком много Николь думала о сестре.

* * *

Прекрасным воскресным днем Николь шла мимо Голливудского танцевального зала, но долетавшая оттуда музыка заставила девушку остановиться. Чтобы вернуться к нормальной жизни, она взяла себе за правило в сухую погоду гулять, иногда встречалась с друзьями, порой бродила в одиночестве. Вот и сегодня она прохаживалась по улице, выпрямив спину и расправив напряженные плечи. Николь взглянула на распахнутые стеклянные двери. За ними стоял сизый дым. Люди заходили внутрь или покидали здание.

Сегодня она нарядилась в свое любимое черное платье из хлопка с пышной юбкой и круглой горловиной. Николь подумывала зайти в зал, чтобы затеряться среди этого тумана. А может, еще сделать новую стрижку под мальчика, которая входила в моду? Что угодно, лишь бы почувствовать себя другим человеком. Николь не могла пока на это решиться и заколола свои густые темные волосы на затылке.

Неизвестно, в какой именно момент в поле ее зрения появился Марк. Время течет иначе, когда ты так сосредоточен на своих мыслях. Николь встревоженно подняла голову и посмотрела на стайку птиц, дугой пролетевшую по небу. Надо притвориться, будто он ее вовсе не интересует, подумала она, а еще не помешает убедить в этом себя.

Марк окликнул ее по имени.

– Здравствуй, Марк. – Она обернулась, стараясь говорить непринужденным тоном.

– Что ты здесь делаешь?

– Проходила мимо.

Николь улыбнулась и сжала за спиной руку в кулак, впиваясь ногтями в кожу.

Марк прислонился к стене.

– Ты очень хорошо выглядишь.

– Да?

На нем был темно-синий костюм, на фоне которого глаза казались еще ярче, но что-то в облике Марка изменилось. Он выглядел более ранимым, что глубоко тронуло ее. Усталый взгляд, темные круги под глазами. Николь захотелось обнять и утешить его.

– Я скучал по тебе, – улыбнулся Марк.

Николь изогнула брови:

– Я тут ни при чем. Разве Сильвия до сих пор не сказала тебе, почему мы не виделись?

– Что именно?

Николь замешкалась. Она вдруг подумала, не стоит ли просто все ему рассказать, в том числе как она видела их поцелуй с Сильвией. Несмотря на вопросительный взгляд Марка, гордость не позволила ей вернуться к тому вечеру.

– Уже не важно… Мне дали главную роль в шоу. Симона заболела.

– Я знал, что у тебя талант. – Марк тепло улыбнулся.

– Ты придешь? В смысле, на премьеру.

Николь выпалила эти слова, не подумав, и теперь смущенно смотрела в ярко-синие глаза Марка. Щеки у нее так и пылали. Они оба молчали, замерев друг перед другом. Что-то мелькнуло во взгляде Марка. Словно он пытался вложить в него все чувства, что-то сказать. К горлу подступил ком. Как же она хотела притронуться к нему!

– Хочешь чего-нибудь выпить? – наконец спросил Марк.

Николь не ответила, и тишина стала еще более неловкой.

– Итак?

Он протянул руку, но Николь оставила ее без внимания.

Марк все так же пытливо смотрел на нее, ожидая ответа. Она выдавила улыбку, и он принял это за согласие.

Они шли так близко друг к другу, что иногда сталкивались. Засунув руки в карманы брюк, Марк пинком отправил пустую пачку сигарет в канаву. Николь вдруг захотелось прильнуть к нему, но между ними возникла пропасть.

– Разве не чудесно сейчас в Ханое? – спросил Марк. – Я думал, что жара никогда не закончится.

– Не обольщайся. Это далеко не конец.

Они дошли до бара с уличной террасой.

– Здесь подойдет?

Николь кивнула, и Марк выдвинул для нее стул.

– Мне белое вино, – сказала она.

Марк зашел в бар и появился через несколько минут с бокалом вина и пивом для себя, потом закурил сигарету и выдохнул дым.

– Я бы очень хотел увидеть выступление. Может, позвать и твоего отца с Сильвией?

– Зачем? – Николь покосилась на Марка.

– Разве ты не хочешь, чтобы они узнали о твоем таланте?

Николь пожала плечами. Ей хотелось общаться с Марком, как раньше, но увиденное навсегда изменило их отношения. Что бы он ни сказал, прошлого не исправишь. Между ними повисла неловкость. Увидев его напряженность, Николь задумалась, была ли его прежняя раскованность искренней. Она перестала понимать Марка, да и сама вела себя неестественно, словно играла роль.

– Николь, что случилось? Между нами?

Неужели он все-таки спросил это? Марк пристально смотрел на нее. Николь заметила пульсирующую жилку на его виске, ясный и открытый взгляд.

– Ты встречаешься с Сильвией, – сдавленно произнесла она.

– Время от времени, – нахмурился Марк. – Возможно, она не рассказывала, что мы встречались, когда она жила в Штатах?

– А может, ты мне этого не рассказывал.

– Всего пару раз, ничего серьезного. Потом, когда она заболела, я ей помогал.

– Заболела? Сильвия? Она ничего не говорила.

– Это было давно. Теперь нас с твоей сестрой связывает лишь торговля шелком.

– Не только.

Николь понизила голос, собираясь сказать об увиденном поцелуе, но передумала. Между ними словно выросла стена. Нет, не стоит ничего говорить и выставлять себя наивной дурочкой.

Марк нахмурился и, взяв ее ладонь, провел пальцем по линиям. Выглядел он ужасно несчастным. Николь отчаянно хотелось обхватить его лицо руками и прогнать грусть поцелуями. От прикосновения Марка по телу пробежала дрожь, но Николь убрала руку.

– Я знаю о твоей работе по финансированию третьей армии.

– Сестра тебе рассказала?

Николь кивнула и одним глотком допила вино.

– Значит, ты работаешь в секретной службе?

Марк ничего не ответил, но между его бровей пролегли две глубокие морщинки. От прошедшей мимо женщины донесся восхитительный аромат роз. Запах напомнил Николь о бале, и в душе не осталось ничего, кроме боли. Она словно приросла к стулу, а в следующее мгновение поняла, что больше не может терпеть эту пытку – находиться в такой близости от Марка. Николь через силу поднялась на ноги.

– Что ж, мне пора. Была рада повидаться, Марк, – сказала Николь и ушла совершенно расстроенная.

Зайдя за угол, она прислонилась к стене и постаралась отдышаться. Закрыла глаза, ругая тебя за излишнюю эмоциональность. Но почему он намекнул, что не встречается с Сильвией? Агент из Бюро, наверное, хорошо обучен и может кого угодно обвести вокруг пальца. Николь не знала, чему верить. Она вспомнила их с сестрой детство, и слезы сами навернулись на глаза. Они с Сильвией были в саду. Сестра показывала подруге новые фотографии в семейном альбоме, а Николь качалась на качелях и распевала песенки.

Стояла тишина, прерываемая гудением насекомых над цветками кустарника и зрелыми персиками. На противоположном берегу Ароматной реки вьетнамские дети запускали воздушных змеев, над дымкой парили их бумажные драконы и разрисованные рыбки. Стоял январь, сухой и мягкий, а в доме Дюваль пекли торт. Лиза суетилась на кухне, и девочки были предоставлены самим себе. В небе пронеслась огромная ворона, потом приземлилась рядом с качелями и задела крыльями колено Николь. Девочка отмахнулась от вороны, и та с криком «кар-кар-кар» улетела на самую высокую ветвь смоковницы. Вместе со второй лоснящейся на солнце птицей они взирали на всех свысока, словно стражники. День был близок к идеальному.

– Ты сама выглядишь чудесно, но ты видела Николь? – сказала подруга Сильвии, с громким смехом указав на страницу в альбоме. – Это просто ужас.

Сильвия тоже засмеялась и повернулась к Николь:

– Николь, на фотографии ты не слишком получилась.

Та спрыгнула с качелей и подошла посмотреть. Сильвия выбрала наихудшее фото. Платье казалось поношенным, волосы грязными, а на лице застыла кошмарная улыбка, похожая на оскал. Сильвия же выглядела безупречно.

– Почему ты взяла для альбома этот снимок? Разве не нашлось получше?

Сильвия пожала плечами:

– Мне казалось, тебе все равно. Обычно ты не обращаешь внимания на свою внешность.

Николь так разозлилась, что не знала, как с этим справиться. По правде говоря, ей всегда казалось, что она не соответствует чьим-то ожиданиям. Она постоянно думала о том, как выглядит, какой видят ее другие. И вот она пробралась в комнату Сильвии и забрала любимую куклу сестры. Потом отрезала той волосы и утопила ее в Ароматной реке.

Глава 15

На следующий день у Николь раскалывалась голова – предыдущим вечером она выпила слишком много бренди из отцовского погреба. Алкоголь помогал забыться, но сделал ее более плаксивой. Николь открыла магазин, подмела пол, отполировала мебель и уже собиралась заняться окнами, когда увидела Ива с дочерью, которые шли мимо по тротуару. Иветта улыбнулась, и они направились к ней. Под ногами у них пробежала курица.

– Я искал вас, – сказал Ив, – но магазин был закрыт.

– Вам нужна моя помощь?

– Я хотел попросить вас присмотреть за Иветтой. Мне нужно в больницу, всего на пару часов.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Медосмотр. Но сейчас, наверное, уже поздно. Возьму ее с собой.

Желая провести время с ребенком, чья жизнерадостность заражала и других, Николь покачала головой:

– Бросьте. Пускай остается. В свободную минутку я научу ее отрезать шелк.

– Вы не против?

– Вовсе нет.

– Если сможете взять еще и Трофея, вот ключ от кафе.

Николь протянула девочке руку. Помахав на прощание Иву, они забрали Трофея, провели его вглубь магазина, потом принялись намывать витрины. День стоял чудесный, в воздухе витали нотки лайма. Над головой раскинулось ясное голубое небо, дул легкий освежающий ветерок. Вода попадала не только на стекла, но и на платье девочки. После работы они сели на ступеньках и посушили одежду, наблюдая за окружающим миром.

Воздух наполнился густыми ароматами еды. Их внимание привлекла группа танцовщиц, выступавших возле покрашенных ворот храма. Рядом с ними сидел на тротуаре мужчина в золотом наряде и с барабаном. Когда он заиграл, танцовщицы легонько качнулись, раскручиваясь все сильнее и сильнее. Запели женщины. Безмятежность и чувственность танцовщиц зачаровывала. Иветта, плененная зрелищем, сжала руку Николь.

– Наверное, ты не помнишь свою маму, – шепнула ей на ухо Николь.

– Нет.

Мать Иветты была вьетнамской танцовщицей безумной красоты, но во время войны она привлекла внимание японского коменданта, что ее и погубило. Его манил непростой характер похожей на сирену танцовщицы, которая вместе с тем воплощала полную невинность. Он приказал ей танцевать только для него. И не только танцевать.

Они досмотрели выступление до конца.

– А теперь пойдем и отрежем шелк? – сказала Николь. – У меня самые большие ножницы во всем мире. Какой цвет нам хочется?

– Кремовый, пожалуйста.

Не успели они начать урок, как явилась толпа клиентов. Среди них – любимые покупатели Николь, пожилая женщина с глубокими морщинами и парой оставшихся зубов, которая покупала шелк для внучек. Несмотря на тяжкую жизнь, выпавшую на ее долю, глаза старушки всегда светились и она постоянно улыбалась Николь.

Когда в магазине вновь наступила тишина, Николь раскатала рулон ткани. Иветта наблюдала за ней, стоя на табурете. Это был первоклассный шелк. Вплетенные в него золотые нити сияли, когда на полотно падали лучи солнца. Разложив шелк на тонкой бумаге, Николь накрыла его сверху еще одним листом.

– А зачем это? – спросила Иветта.

– Если резать шелк между листов бумаги, он ведет себя как бумага. Так гораздо проще. Сперва мы отрежем метр ткани, который ты заберешь домой, а потом мне нужно еще восемь метров для Сильвии. Она давно просила об этом, но я все время забывала.

– Это много.

– Правда?

Иветта замешкалась, но потом радостно посмотрела на Николь:

– Когда я вырасту, могу я работать здесь, с тобой?

Николь была тронута и пожала худенькое плечико девочки. Иногда Иветта казалась ей сестрой больше, чем Сильвия.

– Значит, ты не хочешь работать у отца в булочной?

– А можно и там и там? – хихикнула Иветта. – Не говори ему, но шелк мне нравится больше.

Склонившись над тканью, они взялись за дело. Николь объясняла, как шелк помогает сохранить тепло в холодную погоду и не спариться в жаркую.

– А еще шелк очень прочный, – сказала Николь. – Тоньше человеческого волоса, но прочный, как проволока.

– Мне очень нравится, как он блестит, – отозвалась девочка.

Николь была очарована любопытством Иветты. Их прервал звонок в дверь.

– Здравствуйте, – сказал Чан. – Две маленькие métisses усердно трудятся.

Николь подняла голову и ощетинилась:

– Не стоит меня так называть.

– Простите, юная мадемуазель-француженка! – засмеялся он.

Чан поклонился, широко взмахнув правой рукой, и Николь не сдержала улыбки. Выглядел он иначе. На самом деле он каждый раз казался другим. Сегодня Чан больше походил на студента.

Парень протянул руку, помогая Иветте спуститься с табурета.

– Как насчет мороженого?

Глаза Иветты засияли, и она посмотрела на Николь.

Та кивнула, и Чан направился к выходу из магазина вместе с девочкой.

– Нет, оставь ребенка и принеси мороженое сюда.

– Значит, ты мне все-таки не доверяешь? – Он хмуро посмотрел на нее.

– А должна?

Чан пожал плечами и выпустил ручку Иветты из своей ладони. Когда он вышел из магазина, Николь вновь заметила у него фиолетовое родимое пятно. Без платка на шее его было видно почти целиком. Николь сомневалась, что он вернется с мороженым, но он вернулся. Они втроем сели на ступеньках, а потом к ним присоединилась У Лан. Николь поедала сорбет с манго и маракуйей, а другие наслаждались шоколадным и кофейным мороженым. После они все вместе спели несколько вьетнамских песенок. Чан тоже подхватил, и даже Иветта что-то мурлыкала в ритм. Он так дружелюбно вел себя с девочкой, что, несмотря на его экстремистские взгляды, Николь прониклась к нему симпатией.

Через некоторое время У Лан вернулась к себе, а Иветта вышла во двор, чтобы погулять с Трофеем.

Чан повернулся к Николь:

– Ты подумала?

– Насчет чего?

– Чтобы помогать нам.

– Думаешь, можешь подкупить меня мороженым?

– Нет, малышка, – засмеялся Чан, – но ты ведь понимаешь, что живешь среди ложной безопасности? Силы сопротивления растут, на нашей стороне крестьяне.

– Я думала, это вы крестьяне!

– Так и есть, но мне повезло. Дядя оплатил мое обучение, чтобы я пользовался своими мозгами.

– А твоего брата убили из-за того, что он виновен в смерти того французского чиновника? Или из-за контрабанды?

– Нет никаких доказательств того, что он убил человека, а контрабандистом он точно не был. Как я уже сказал, мы считаем его смерть актом возмездия. Для шоу, если тебе так больше нравится.

– Откуда о нем узнали?

– На обеих сторонах есть шпионы. Нам тоже приходится собирать данные о военных операциях французов, как и о вмешательстве Америки.

Николь поморщилась:

– Ты, должно быть, сошел с ума, если решил, что я стану вам помогать.

– У тебя есть друг-американец.

– Скорее был. Он всего лишь торговец шелком и ничего не знает.

– Ты в это веришь?

Николь отвела взгляд.

– Как я уже сказала, он мне больше не друг. Да я бы и не стала шпионить для вас.

– Bá t cá hai tay. Нельзя бегать с зайцами и охотиться с собаками. Придет день, когда ты будешь вынуждена выбирать, кто ты на самом деле – француженка или вьетнамка.

Николь сощурилась, разглядывая его лицо.

– Ты слишком самоуверен, во мне течет разная кровь.

– Скоро ты все поймешь. Ты видела, в каких условиях живут рабочие? Антисанитария, нищета… Разве тебя это не злит?

Чан больше ничего не сказал, но было несложно представить, о чем он думает.

– Когда-нибудь твои глаза распахнутся еще шире, – пообещал он.

После его ухода Николь поднялась на второй этаж и достала маленький кошелек с вышивкой, который нашла здесь в первый рабочий день. Она прижала его к груди, ожидая возвращения Иветты. Прикосновение к кошельку всегда успокаивало Николь, в каком бы подавленном состоянии она ни находилась. Чан своими словами растревожил ее. Перед глазами возник образ парня – зачесанные назад черные волосы, пробивающиеся усы. Было в нем нечто необузданное и стихийное. Он казался Николь даже симпатичным, с полными губами, горящими темными глазами и пламенными юношескими идеалами. Но по-настоящему ее воодушевляла та страсть, с которой он отдавался делу, пусть оно и не сулило успеха.