Текст книги "Тосканская графиня"

Глава 8

На следующий день, как только София вернулась домой после прогулки с собаками, ей сообщили, что по телефону звонил военный комендант Шмидт, представляющий местную немецкую власть, и спрашивал, находится ли сейчас по месту жительства Лоренцо. У нее на секунду замерло сердце. Еще раньше она получила от этого же самого человека письмо, в котором ее информировали о намерении немцев произвести в деревне реквизицию. Когда Карла сообщила, что Лоренцо на самом деле сейчас дома, немец в учтивых выражениях напросился на обед. София облегченно вздохнула: хорошо, что им удалось вовремя увезти Джеймса. Одно дело, если присутствие одного из врагов немцев обнаружит Лоренцо, а совсем другое – Шмидт, особенно если он нарочно прибудет для того, чтобы осмотреть дом.

День прошел спокойно, чем она была очень довольна, однако теперь следовало ждать вечера, который не сулил ей большого удовольствия. София выглянула в окно на площадь, одновременно слушая последние новости, и увидела вылетающую из арочных окон башни прямо в небо целую стаю летучих мышей. Потом в голову ей пришла мысль, что самые противоречивые слухи распространяются словно пожар. О том, что войска антифашистской коалиции уже близко. Они будут здесь со дня на день. Все слышали об этом уже не раз, снова и снова. Но теперь толки были не столь благоприятны. На юге Италии войска коалиции продвигаются медленно: немцы сопротивляются упорнее, чем ожидалось. В целом сражения проходят успешно, но немцы отступают с черепашьей скоростью, и у них хватает времени, чтобы оставить после себя страшные разрушения.

София даже слегка приуныла, но тут в спальню вошел Лоренцо, и у нее с души словно камень свалился. Перспектива в одиночку весь вечер развлекать этого немца пугала ее.

– Лондонское радио? – спросил он, когда она предстала перед ним в черном атласном платье, в которое решила переодеться к вечеру.

Это платье с длинными рукавами и закрытым воротником плавно скользило по бедрам, спускаясь чуть ниже колена, и облегало ее стройную фигуру, словно перчатка руку, подчеркивая все ее достоинства.

– Да, – ответила она. – Все лучше, чем фашистская пропаганда. Вот только хороших новостей нет. Застегни мне, пожалуйста, молнию.

Он послушно исполнил просьбу, поскреб в затылке, а она выключила радио. На этом их разговор оборвался, наступило долгое молчание, каждый погрузился в собственные мысли. София сидела перед туалетным столиком, вдевая в мочки ушей бриллиантовые серьги, а он, ни слова не говоря, мерил шагами комнату.

– Мне кажется, это уже будет даже слишком, – сказал он, прерывая молчание, подошел к ней, приподнял волосы и поцеловал в затылок. – Ты выглядишь умопомрачительно.

– Должна же я произвести на военного коменданта Шмидта благоприятное впечатление, – отозвалась она, но тут же сморщила носик.

– Неужели тебе этого хочется? – рассмеялся он. – Ты меня удивляешь.

– Это я так, попыталась съязвить.

– Понимаю, – с улыбкой сказал он, хотя глаза его оставались задумчивыми. – Ну как, довольна, что мы все два дня были вместе?

– Конечно, и ты знаешь об этом.

Взгляд Лоренцо стал еще более серьезным.

– Ты – самая светлая радость моей жизни, – сказал он. – Ты знаешь об этом? Я не так часто тебе в этом признаюсь.

Отвечая ему улыбкой, София слегка прикоснулась флакончиком с духами «Ланвен арпеж» к шее и запястьям.

– Говорить об этом вовсе не обязательно, – сказала она.

– Ты же знаешь, что я не меньше твоего хочу, чтобы все снова стало по-прежнему.

– Ты обязательно должен работать в интересах антифашистской коалиции?

– Думаю, да, – кивнул он.

– А ты не мог просто уйти из министерства?

– Это могло бы показаться подозрительным. Тем более что мое положение очень удобно. Я обладаю информацией о запасах продовольствия, зернохранилищах и так далее. Войскам коалиции понадобится продовольствие. Кроме того, до моих ушей доходит кое-что о планах немцев касательно их вооружения, боеприпасов, возможностей мобилизации и многого другого. Прости, большего сказать не могу.

– Как хочется провести сегодняшний вечер только вдвоем! Вот было бы хорошо, если бы этот проклятый человек не пришел!

– Как думаешь, что ему надо?

Она сразу оробела и пожалела о том, что не сообщила ему об этом раньше.

– Он хочет разместить здесь на постой солдат. Недавно я получила от него письмо.

Он нахмурился и, подойдя к окну, выглянул на улицу. Потом озадаченно повернулся к ней:

– Дорогая моя, почему ты сообщаешь мне об этом только теперь?

– Прости меня, пожалуйста. Я хотела, честное слово, но надеялась, что этого не случится. Они же рассылают десятки таких писем, и частенько это ни к чему не приводит. Не хотелось без нужды тебя беспокоить.

Он широко развел руки:

– Возможно, мне удалось бы…

– Что? – перебила она его. – Что удалось бы, Лоренцо? Тут уже никто не может ничего сделать. И вообще, поживем – увидим. Может, все еще утрясется.

– Что это с тобой, дорогая? Ты какая-то дерганая…

Да, он прав. Действительно дерганая.

– Иди ко мне.

Она встала, подошла к нему, и Лоренцо крепко обнял ее.

– Все будет хорошо, – сказал он.

Она почувствовала, что вот-вот расплачется.

– Правда? Даже если они отберут у нас дом?

– Верь мне. Мы что-нибудь придумаем.

Он отстранился от нее на расстояние вытянутой руки, глядя ей в глаза.

– Только вот еще что, любовь моя.

Он улыбался, но София видела, как слегка сузились его зрачки.

– Когда я проходил мимо твоей студии, дверь была открыта, и я обратил внимание, что портрет твоей матери все еще на мольберте. Не хочешь рассказать, чем на самом деле ты вчера занималась?

Ответить она не успела, их позвала служанка.

София облегченно вздохнула и быстро повернулась к двери.

– Позже, – ответила она.

Глава 9

Максин удалось выехать на грунтовку, ведущую прямо в Кастелло-де-Корси, и вот теперь она стояла, озираясь, в холодном вестибюле господского дома. Служанка, открывшая ей дверь, протянула руку, чтобы принять у нее жакет и сумку.

– Все в порядке, не надо, – сказала Максин и, слегка смущаясь, прижала сумку к груди.

Пока она добиралась, во время недолгих остановок у нее была возможность прочитать одну из листовок. Текст гласил о недавней деятельности партизан, о возможных ответных действиях нацистов, о том, какую помощь население может оказать силам коалиции и каким образом. С тех пор как Максин прибыла в страну, она успела увидеть, насколько изменилось общественное мнение, как резко разделилось итальянское общество. Бомбардировки коалиции у местного населения восторга отнюдь не вызывали, потому что из-за них возросли жертвы среди гражданского населения, хотя прежде всего большинство простых итальянцев, и мужчин и женщин, хотели, чтобы немцы и итальянские фашисты убрались навсегда.

Услышав шаги на парадной мраморной лестнице, она подняла голову. По ступеням подчеркнуто неторопливо спускалась миниатюрная элегантная женщина, черноглазая, бледнолицая, с черными как смоль волосами, зачесанными вверх. Настоящая Мадонна: мужчины обожают женщин такого типа, жаждут обладать ими и постоянно из-за них соперничают. По сравнению с ней Максин сразу почувствовала себя слишком крупной, и ей стало несколько не по себе. Женщина была одета в черное платье; в свете небольшого канделябра в ее ушах сверкали серьги, скорее всего бриллиантовые, шею украшало выполненное в том же стиле ожерелье, ее левая ладонь властно покоилась на руке весьма привлекательного, осанистого мужчины. Оба выглядели удивленными, увидев девушку у себя в вестибюле.

Она шагнула вперед, но первой заговорила служанка.

– Эта дама пришла повидаться с графиней, – заявила она.

Женщина спустилась в вестибюль и протянула руку. Улыбнулась, хотя и не очень уверенно. Максин привыкла доверять своему чутью, но эта женщина смущала ее.

– Я – София де Корси, – представилась хозяйка дома. – Чем могу служить?

Максин сразу отметила, что София очень похожа на свою мать, Эльзу. Те же элегантные, спокойные движения, та же манера говорить. Типичная избалованная аристократка, подумала она. Чопорная и заносчивая. Холеная. Голубая кровь, так это называется. Но знает ли эта женщина, чем занимаются ее родители?

– Меня зовут Максин, – тихо сказала она, так, чтобы не услышала служанка, но та сделала книксен и, чтобы не мешать, отступила назад. – Свой мотоцикл я поставила перед домом. Надеюсь, ничего страшного?

Лицо Софии осталось таким же безмятежным.

– Ваши родители попросили навестить вас и кое-что сообщить. Это длинная история, но я хочу сказать, что меня прислали сюда британцы. Еще ваша мать попросила меня кое-что передать вам.

– Понятно, – отозвалась София, бросила быстрый взгляд на служанку, сказала, что та может идти, и обратила все тот же невозмутимый взгляд на мужчину. – Это мой муж, Лоренцо.

Мужчина улыбнулся.

– Позвольте предложить вам чего-нибудь выпить, – предложил он с галантностью, которую всегда любит демонстрировать всякая знать.

– Благодарю вас. С большим удовольствием.

– Красного вина?

– Превосходно.

– Пройдемте сначала в мою маленькую гостиную, – предложила София. – Мы можем поговорить там. Нам будет более удобно.

Как только София закрыла дверь своей гостиной, Максин расстегнула замок сумки и достала коробку, которую ее попросили передать.

– Прежде всего вот что. Это немного странно. Ваша мать просила вручить это вам, а также сказать, чтобы вы не забыли о конфетах.

Хозяйка взяла коробку и потрясла, но по ее лицу было видно, что она не очень-то понимает, в чем тут дело, хотя Максин не сомневалась, что в этих словах содержится некое сообщение.

– Очень мило с вашей стороны доставить мне это, – сказала София, озадаченно глядя на нее. – Я так понимаю, вы не из этих мест? Что-то я никак не могу определить ваш акцент.

– Могу я говорить с вами откровенно?

София бросила на нее настороженный взгляд.

– Разве в наши дни кто-нибудь говорит откровенно? – сдержанно ответила она вопросом на вопрос.

Пытаясь несколько разрядить возникшее напряжение, Максин изобразила на лице теплую, обаятельную улыбку:

– Мои родители родом из Тосканы, но сейчас они живут в Америке. Я с детства говорю на двух языках.

– Я вам вот что скажу… весьма вероятно, что всех американцев и англичан очень скоро пересажают. Как и всякого, кого немцы считают способным нанести вред рейху и его вооруженным силам, – горько проговорила София.

Одного этого замечания, не говоря, конечно, о политических симпатиях матери Софии, было достаточно, чтобы Максин поняла: с этой женщиной можно говорить обо всем открыто.

– Послушайте, на самом деле я служу в специальном подразделении и занимаюсь диверсионной деятельностью на стороне антифашистской коалиции. И очень надеюсь, что все будут принимать меня не за американку, а за чистокровную итальянку.

София вскинула брови.

– Понимаю, – сказала она. – И с какой же целью вы к нам прибыли?

– Моя задача – оценить боеспособность отрядов Сопротивления и установить связь между ними и британцами. Я также рассчитываю встретиться здесь с британским радистом.

– Вот оно что, – кивнула София. – Возможно, радист уже прибыл.

– И где же он?

– Всему свое время. Моя мать предложила вам остановиться у меня?

– Если я не очень помешаю. Она считает, что это было бы лучше всего.

София немного подумала.

– Давайте для начала я покажу вам дом, а потом провожу в гостевую комнату.

– Дом у вас очень велик. Целых три этажа.

– Да что вы, на самом деле не такой уж он большой. Третий этаж нуждается в ремонте, поэтому мы сейчас им не пользуемся. На этом этаже у нас кухня, столовая, моя живописная мастерская и вот эта гостиная, еще главная гостиная плюс несколько комнат, которые временно не используются, туалет, ванная комната и кабинет Лоренцо, конечно. Помещения для слуг в пристройке. У вас есть во что переодеться?

– Есть кое-что. Кстати, ваш муж обещал мне бокал вина.

София покачала головой:

– Это он немного поторопился. Мы ждем в гости немецкого офицера.

– Тогда мне лучше убраться куда подальше. – Максин направилась к двери. – Я правильно поняла, моя комната наверху?

– Да, все наши спальни и ванные комнаты на втором этаже.

Когда они вышли в вестибюль, глаза графини по-прежнему оставались безмятежными, но тут вдруг раздался громкий стук в дверь, а за ним откуда-то еще донесся возбужденный собачий лай.

Максин поняла, что спасаться бегством уже поздно. Черт побери, или, как говаривала ее мать, mannaggia, что по-итальянски означало то же самое. Служанка уже успела открыть дверь и вводила какого-то мужчину. Он щелкнул каблуками кованых сапог и склонил перед дамами голову. София нахмурилась и бросила на Максин предостерегающий взгляд.

– Господин Шмидт, – сказала она, – перед вами графиня де Корси, а это моя давнишняя подруга…

– Массима, – вставила Максин, вспомнив свою легенду. – Приехала из Рима погостить.

Она старалась держаться непринужденно, хотя сердце ее так и прыгало в груди.

– Мы с графиней учились в одном классе, – добавила она. – Приятно познакомиться.

Немец натянуто улыбнулся. Высокого роста, худой, слегка сутулый, с длинными, изящными пальцами, он был уже далеко не молод. Волосы начинали седеть, лицо выглядело смертельно усталым, словно целый мир всей своей тяжестью лежал у него на плечах.

София сердечно улыбнулась немцу.

– Простите великодушно, – сказала она, – моя подруга только что приехала и не успела переодеться к обеду.

София повела их в большую гостиную. Шмидт шагал за ней, а следом плелась Максин. Четыре великолепных, от пола до потолка, окна этой комнаты, как и в маленькой гостиной Софии, выходили на Валь д’Орча, и панорамный вид из них при дневном свете казался еще более поразительным.

– Знакомься, дорогой, – сказала София. – Это военный комендант Шмидт. Для нас большая честь принимать его в нашем доме.

Лоренцо в этот момент как раз разливал напитки. Он развернулся кругом, затем спокойно закончил свое занятие, после чего направился навстречу гостю и поприветствовал его.

– Я вижу здесь у вас фортепиано, – сказал Шмидт. – Надеюсь, вы позволите мне сыграть для вас что-нибудь.

Лоренцо улыбнулся.

– Само собой, – отозвался он, – доставьте нам удовольствие. А пока, может, немного вина? Или вы предпочитаете виски?

Немец соизволил предпочесть виски, оглядел комнату и устроился наконец возле камина в коричневом кожаном кресле, беспокойно перебрасывая одну ногу через другую и обратно, а руки складывая на коленях. Эта его манера раздражала Максин. Шмидт производил впечатление кадрового военного, который скоро выйдет в отставку, и по всему было видно, что служить в Италии ему не очень нравится. Она с удивлением поймала себя на том, что ей даже немного жалко его, – конечно, и среди врагов могут найтись люди, которые предпочли бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте.

– Надеюсь, бомбежки не очень вас беспокоили? – поинтересовался военный комендант.

– Здесь у нас нет, не очень, – ответил Лоренцо. – Впрочем, я работаю главным образом в Риме.

– Ах да, составляете доклад о продовольственных складах по всей Италии, понимаю. Это станет для нас большим подспорьем. Мы всегда уделяли огромное внимание питанию наших солдат. Но ведь вам приходится много ездить?

Максин заметила, что глаза Софии слегка расширились, и за спиной немца она бросила быстрый взгляд на мужа. Что София хотела этим сказать, Максин не поняла, хотя успела уловить в этом взгляде некую настороженность.

– Это правда. Уже сейчас, находясь здесь, я составляю план своих поездок. Скоро я снова уеду, и какое-то время меня здесь не будет.

Шмидт улыбнулся, глядя на Софию.

– Очень мило с вашей стороны, что вы согласились меня принять, – с улыбкой обратился Шмидт к Софии. – Надеюсь, графиня, вы позволите навестить вас еще раз. Мне очень не хватает домашнего уюта. Возможно, я прихвачу с собой своего заместителя. Он еще молод, склонен принимать все происходящее слишком серьезно, как, впрочем, и все молодые люди. А вот я…

Он оборвал на полуслове и принялся пристально разглядывать свои руки.

– Что вы, господин Шмидт? – подсказала София.

– Я – человек другой эпохи. И у меня, возможно, несколько более сложное отношение к… в общем, да, наверное, к жизни.

Максин не знала, как понимать его слова. Что именно он имеет в виду? Что он не согласен с политикой рейха? Или что он не большой поклонник Гитлера?

Но вот София смотрела на немца с обворожительной улыбкой.

– Наши двери всегда открыты для вас, в любое время. Приходите к нам обедать, играть на фортепиано, приводите с собой и вашего молодого человека. Но вот как насчет постоя? Неужели ваши солдаты будут размещены здесь, в этом доме?

В ответ он слегка улыбнулся:

– О, приношу вам самые искренние извинения. Разве я не сказал? Я ведь послал вам еще одно письмо. Наверное, вы не получили его? В настоящее время ваша деревня нам не понадобится.

От взгляда Максин не укрылось, что София едва заметно, но явно с облегчением вздохнула.

– Ну что ж… надеюсь, вы нас простите, если мы на секундочку скроемся наверху, нам надо переодеться. – Она изящным жестом указала на Максин. – Мы не задержимся надолго.

Максин часто заморгала. Во что, черт возьми, она переоденется?

– Пойдем, дорогая, – сказала София, беря гостью за руку, и повела ее к двери, оставив мужчин за спиной. – На этот раз я размещу тебя в зеленой комнате. Ведь это твоя любимая, верно?

Всю эту лживую белиберду Максин внешне приняла совершенно невозмутимо, хотя в душе хохотала от удовольствия. Ай да София, ай да графиня де Корси, да вы, оказывается, искусная лгунья.

– И вот еще что, если не возражаете, – проговорил им вдогонку Шмидт. – Мы тут разыскиваем одного британского парашютиста. Кажется, мы его ранили. Он приземлился где-то неподалеку. Вот я и подумал: может, вы что-нибудь об этом слышали?

– Мы? – изумился Лоренцо, явно недовольный этим намеком. – Разумеется, нет. Я бы немедленно дал вам знать. Ты ведь ничего такого не слышала, правда, София?

София прикоснулась пальчиками к ожерелью. В какой-то почти неуловимый момент Максин заметила, как задрожали уголки ее губ, словно она пыталась подавить дух непокорности и вызова, чего прежде не было заметно. Но через мгновение все это исчезло, лицо ее преобразилось, и, отрицательно покачивая головой, с прежней очаровательной улыбкой она повернулась к мужчинам.

Глава 10

Холодной ночью София проснулась, дрожа и задыхаясь, и с трудом пришла в себя, вспоминая приснившийся сон. Ей казалось, что она сжимает в руке пистолет. Это чувство было настолько реальным, что она даже подняла руку, чтобы убедиться, что это не так. Ей снилось, будто она бежит по лесу, а за ней гонится свора собак и они ее догоняют. Она кричит, призывая на помощь своих собачек, но они куда-то убежали. Тогда она останавливается и начинает палить из пистолета, но тщетно: злые собаки не падают, не погибают, но продолжают приближаться. Она успокоила дыхание и попыталась умерить гулкое сердцебиение, а затем заглянула Лоренцо в лицо, призрачно-синее в лунном свете. Он дышал размеренно и ровно, погруженный в крепкий сон. София встала с постели и, стараясь как можно осторожнее ступать по скрипучим дубовым половицам, направилась в свой будуар. Двигалась она совершенно беззвучно, как вдруг одна из половиц под ее ступней издала почти человеческий стон. По спине ее пробежала дрожь, и она замерла, прислушиваясь к дыханию Лоренцо. Убедившись, что все в порядке, нашла свой халат, закуталась в него и устроилась на кушетке, для тепла и удобства подтянув к себе коленки.

София взяла в руки шкатулку, которую ей привезла Максин. Несмотря на холод, ее ладони вспотели; она вытерла их о халат и только потом провела по резной поверхность шкатулки. Неудивительно, что на нее сразу нахлынули мысли о матери. Еще вечером, примеряя одну из ее длинных черных юбок и зеленую атласную блузку – юбка, кстати, оказалась коротковатой, – Максин рассказала, как родителей Софии заставили покинуть палаццо. И теперь София страшно за них тревожилась. Правда, за долгую жизнь в Риме у них появилось много друзей, и она надеялась, что им помогут.

Тем не менее она продолжала думать о них, тревожиться, волноваться.

Но вот что думать о Шмидте, она ума не могла приложить. Этот немец производил впечатление человека достаточно приличного. И вообще, он ей даже нравился. Эти немцы далеко не все являются мерзавцами; взять хотя бы Герхарда Вульфа, германского консула во Флоренции. Трудно найти человека, который был бы так озабочен сохранением исторической части города, как он. И Лоренцо не раз говорил ей, что некоторые немцы к нацистам относятся почти с такой же ненавистью, как и представители стран антифашистской коалиции. На этот раз Шмидт явился к ним вовсе не для того, чтобы разрушить их жизнь в Кастелло, но ведь он придет еще, и будет ли он в следующий раз так же любезен, можно ли ему доверять, вот вопрос.

София потрясла шкатулку: в ней явно что-то было. Конфеты? Вряд ли. Она сдвинула вправо часть задней стенки шкатулки и нащупала кнопку, которая открывала маленькое потайное отделение, где мать когда-то хранила свои конфеты с ароматом фиалок. Конечно, никаких конфет внутри не оказалось, зато лежал сложенный листок бумаги. Какие секреты могут содержаться в нем, если понадобилось так тщательно его прятать?

На протяжении всего долгого обеда со Шмидтом немец смотрел только на Софию, просто глаз не сводил. А если и сводил, то сразу обращал взор на Максин. Американка с огромными глазами янтарного цвета, роскошными каштановыми волосами, локоны которых, окружая ее милое личико, падали на плечи, вела себя совершенно непринужденно, оживленно и весело. А когда на ее прическу падал свет, волосы ее вспыхивали жарким рдяным ореолом. София наблюдала за этой откровенно, по-настоящему чувственной женщиной, любовалась округлыми формами ее фигуры, полными губами, широкой обворожительной улыбкой и видела, какое сильное впечатление она производит на обоих мужчин. Даже Лоренцо был зачарован. Потом она станет поддразнивать его этим. Но весь этот вечер София не переставала гадать, какие же тайны хранятся в этой шкатулке.

Она развернула бумагу и пробежала глазами явно второпях нацарапанную записку.

Моя дорогая!

Ко мне обратились за помощью наши друзья из Флоренции.

Темные крылья ночи сомкнулась над головой Софии, у нее перехватило дыхание. Друзья. Какие друзья?

Примерно к концу следующей недели тебе должны кое-что доставить. Не могла бы ты принять этот груз и позаботиться о нем? Если согласна, позвони Франческо, вашему виноделу из Монтепульчано, и спроси, когда он рассчитывает доставить вино. А позже у вас заберут тару. Как следует позаботься и о ней. Если же не сможешь, скажи Франческо, что вина вам не требуется. Помнишь, как мы беседовали о том, что когда-нибудь ты сможешь нам помочь? Это вино сейчас нам крайне необходимо.

Твоя нежно любящая мать

Софию охватило чувство острой тоски по родному дому, но, увы, все это осталось в далеком прошлом. Память сохранила лишь отдельные фрагменты, раздробленные кусочки, осколки прошлого, солнечных дней юности, когда еще не было никакого Муссолини. Конечно, она помнила, как мать настойчиво повторяла, что они всегда должны помогать друг другу, что и ей когда-нибудь представится такая возможность. «Настанет час, когда придется выбирать», – говорила она, сверкая глазами. Но что все это значит на самом деле? Мать явно имела в виду не ящики с вином, и Лоренцо вряд ли обрадуется, если узнает, что она подвергает себя или даже всю деревню Кастелло серьезной опасности. Она затрепетала, подозревая, что все это как-то связано с Джеймсом. Но как все устроить, когда под боком находится и явно что-то вынюхивает Шмидт? А что значит «конец следующей недели»? Откуда ей знать, давно ли мать вручила Максин эту шкатулку?

На следующее утро, внимательно понаблюдав за небом в поисках малейших признаков в нем дождя, полюбовавшись воронами, которые собрались на верхушке башни, София кликнула к себе в студию собачек, где они преданными, обожающими глазами смотрели, как она добавляет к портрету матери последние мазки. Во время работы она продолжала размышлять о секретном письме. Поставив завершающий мазок, София отступила, глядя на холст, и с удовольствием отметила, что ей удалось-таки ухватить в лице матери свойственное той одухотворенное отношение к жизни. Это особенно выражалось в ее взгляде, некая твердость духа, решительность и даже больше. Этого художница и пыталась добиться и не сразу смогла нащупать, поймать этот взгляд. Но в конце концов «неукротимость» в ее глазах получилась довольно убедительно. Что и говорить, писать портреты гораздо труднее, чем пейзажи.

В дверь постучали, и в студию вошел Альдо с завтраком на подносе; собаки принялись обнюхивать его обувь. Он улыбнулся, и у нее защемило сердце. Ей всегда казалось, что, когда он входит, в комнате будто становится светлее.

– А что случилось со служанкой? – спросила она.

– Джулия не пришла сегодня. Мать занята и попросила меня принести вам завтрак.

– Спасибо. Надеюсь, с девушкой ничего серьезного.

– Трудно сказать, – пожал он плечами.

– Не хочешь присесть?

Он подтащил к себе стул, уселся и стал разглядывать портрет. Она отхлебнула кофе, а собачки устроились у ее ног и печальными глазами смотрели на печенье.

– Попробуй-ка печенья, – предложила София, протянув Альдо тарелку.

Он взял одну штучку и, жуя, продолжал рассматривать картину, а она разломила печенюшку пополам и угостила собачек.

– Это ваша мать? – спросил Альдо.

– А что, похожа на меня?

– Еще бы. Очень похожа. А вы всегда хотели быть художницей?

– Не знаю. Я жила в доме, полном картин, музыки и книг. И мне кажется, это оказало на меня большое влияние. А ты, Альдо? Что ты собираешься делать в жизни?

– Держать ферму, как мой отец, – ответил он. – Но сначала хочу драться.

– Ты еще очень молод. Слишком молод для этого, – сказала она и решила сменить тему. – А как насчет девушек? Нашлась такая, которую ты себе приглядел?

Альдо слегка покраснел:

– Нет еще… хотя в Буонконвенто есть одна девушка, которая мне нравится.

– Как интересно. Расскажи мне о ней.

Она снова передала ему тарелку с печеньем, он покраснел еще гуще, но, казалось, рад был поговорить.

– Я ее почти не знаю… да и сейчас война, вряд ли это возможно, – сказал он, опустив глаза.

– Ты уверен? Война или не война, а люди все равно влюбляются, не так ли?

Он выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза:

– Ведь я скоро уйду, вы же знаете, графиня.

Когда после смерти отца убитый горем Альдо совсем отчаялся, София пообещала Карле, что всегда будет приглядывать за ним, заботиться о нем, пока мальчик не возмужает, и что проследит, чтобы он не сбился с правильного пути и стал порядочным человеком. Еще в ранней юности он был немного взбалмошный, пропадал неведомо где, водился со всякими темными личностями. И тогда, чтобы немного расширить его кругозор, София взяла его с собой во Флоренцию и в Сиену тоже свозила, и это пошло ему на пользу, он повидал мир за пределами стен их деревни.

– Перестань, Альдо, – сказала она. – Ты же знаешь, твоя мать страшно боится, что ты в любой момент можешь сбежать.

– Простите меня, графиня, но я должен делать то, что нужно.

– И что же именно?

Он бросил взгляд за окно, туда, где на заросших лесами холмах скрывались партизаны, и горячая решимость в его глазах подсказала ей, что он имеет в виду.

– Альдо, ведь это тебе не игрушки. Подумай о своей семье. У них ведь есть только ты. Ты сейчас уже почти взрослый мужчина.

– И как взрослый мужчина, я думаю о своей стране.

Ясно, он уже все решил и не передумает, поняла София и закусила губу, не зная, что на это ответить. Он и в самом деле сейчас говорил как взрослый мужчина, и она понимала, насколько сильны его чувства. Она тронула его руку, и взгляд его немного оттаял.

– Неужели мне никак тебя не переубедить?

Он помотал головой, и она поняла, что в груди его сейчас борются два чувства: печаль и страстное желание броситься в бой.

– А что я скажу твоей матери? Неужели ты не можешь хоть немного подождать? Ты же еще совсем юный. Если я скажу ей, что разговаривала с тобой, она никогда не простит мне, что я не постаралась как следует и не отговорила тебя уходить.

Когда она упомянула о его матери, юноша сдержал чувства и на секунду уставился в пол.

– Хорошо, я не стану пока уходить, пусть не беспокоится. Но рано или поздно мне все равно придется уйти.

– Тогда пусть это будет попозже.

Она взяла его за руку, и он поднял голову.

– Альдо, ты же знаешь, я всегда относилась к тебе как к сыну.

– И я всегда буду благодарен вам за это.

– Да не благодарности мне нужно от тебя. Главное, чтобы ты был в безопасности.

Она сжала руку юноши, и глаза ее наполнились слезами.

– О мой мальчик, дорогой мой мальчик, ты вырос на моих глазах. Неужели я не могу тебя убедить?

Он молчал.

София погладила его по щеке:

– Ну хотя бы ради меня…

Его столь дорогое ей лицо вспыхнуло – видно было, что он очень страдает.

– Я не могу здесь оставаться, графиня. Вы же понимаете, не могу, и все. Да если я и останусь, немцы все равно призовут меня в армию, а я не хочу воевать на их стороне.

Глаза его тоже наполнились слезами.

– Придет время, и я уйду… но я буду осторожен, – добавил он, чтобы успокоить ее, глядя на нее потемневшими глазами.

София сложила руки на груди. Альдо посмотрел на нее долгим взглядом, на лице его снова появилась неотразимая улыбка, и он встал.

– Прошу вас, не говорите матери, что я вам сказал. Не надо ее лишний раз тревожить. Пускай думает, что я никуда не пойду, по крайней мере пока.

– Хорошо, – сказала она, нерешительно помолчала секунду. – Не мог бы ты позировать для меня?

Он бросил на нее озадаченный взгляд:

– Вы имеете в виду, для портрета?

– Да.

– А зачем вы хотите меня нарисовать?

– Твоей маме это понравится.

Альдо ушел, и София, пребывая в расстроенных чувствах, еще раз перечитала записку матери. Знать бы, что подразумевает ее мать под словом «вино», тогда еще можно было бы принять какое-то решение. А что, если это значит оружие или взрывчатка? Она очень любила Лоренцо и не хотела стать причиной разлада между ними, а это вполне может случиться, если она сделает то, о чем просит ее мать. Лоренцо ждет, что она все ему расскажет, попросит совета, а в противном случае может усмотреть в этом своего рода предательство. В голове звучал голос матери: «Сделай это, София, просто сделай, и все». Да, конечно, теперь, когда Лоренцо вернулся в Рим, возможно, ей сойдет это с рук, просто не нужно ничего говорить, но ведь он скоро вернется, а долго ли нужно будет хранить в Кастелло то, что будет доставлено, неизвестно.