Текст книги "Тосканская графиня"

Глава 18

Максин быстро сбежала по ступенькам и покинула башню. Огляделась вокруг и, стараясь не стучать подошвами, крадучись прошла по деревне. Не увидев нигде ни огонька в окнах домов, ни какого-либо намека на присутствие немцев, облегченно вздохнула.

Холодный ночной воздух перехватывал дыхание. Кто знал, что в Тоскане бывает так холодно? Тоска ее матери по родине не заходила так далеко, чтобы рассказывать про холодные зимы. Слушая ее, можно было подумать, что в Италии вечная весна, с полями ярких маков, склонами холмов с ирисами, дурманящим ароматом свежераспустившегося розмарина, и вся эта красота – под безоблачным синим небом.

Воспоминания девушки внезапно были прерваны: раздался еще один громкий хлопок. Откуда он донесся? Неужели на этот раз со стороны башни? Что, если ее товарищам угрожает опасность? Что, если что-то пошло не так и произошло нечто ужасное? Может быть, их обнаружили немцы? Сдвинув брови, она стала напряженно прислушиваться, но ни единого звука, похожего на рокот мотора приближающейся машины, так и не услышала.

Тут Максин учуяла в воздухе стойкий запах древесного дыма. Прокричала где-то сова, ночные птицы порхали в ветвях деревьев, и животные тоже где-то возились, шуршали – наверное, какой-нибудь дикий кабан или лисица роются в огородах. Казалось, что она сейчас слышит дыхание самой деревни: вдох – выдох, вдох – выдох… вечный, нескончаемый ритм. Через секунду, настороженно-чувствительная к каждому звуку и движению, девушка уловила в одном из переулков шевеление и замерла на месте; нервы ее были натянуты до предела. Прошло еще несколько секунд. Она сделала два шага назад и снова замерла. Ничего. Должно быть, показалось. Потом где-то хрустнула веточка. Кошка? Или немецкий сапог?

Затаив дыхание, Максин решила снова заглянуть в переулок. И на этот раз увидела маленькую темную фигурку, метнувшуюся из едва видимого дверного проема и скрывшуюся за углом. Максин замерла на месте, не осмеливаясь даже пошевелиться и не зная, что делать дальше: преследовать этого человека или поторопиться к своим и предупредить о возможной опасности. Потом она обратила внимание на болтающуюся взад и вперед дверь; по крайней мере, теперь стала понятна причина хлопков.

Однако мелькнувшую в темноте фигуру Максин признать не смогла. Тем не менее она решительно поспешила обратно к башне, на ходу размышляя о том, кто из жителей деревни в холодную ночь мог бы так поздно бегать по улицам. Часов у нее не имелось, но, по ее прикидкам, время давно перевалило за полночь.

Она прокручивала все это в голове, как вдруг увидела: большая дверь башни неожиданно со скрипом открылась, и маленький партизан, которого звали Лодо, выскользнул на улицу, держа в руках нечто похожее на доски. Не догадываясь о том, что девушка его видит, он растворился в ночной темноте. Где-то вдали раздался зловещий вопль дикой кошки. Максин быстро нырнула в незакрытую дверь, в тусклом свете лампочки кое-как разглядела ступеньки и осторожно двинулась наверх. Добравшись до верхней двери, Максин толкнула ее и вошла внутрь. Над рацией склонились три головы, и на нее оглянулась только София. Джеймс продолжал что-то объяснять Альдо и Марко.

София поманила ее к себе.

– Выкладывай, что там такое было, черт возьми? – прошептала она.

Повелительный тон несколько покоробил Максин, но она взяла себя в руки и рассказала про человека, который на ее глазах убегал по переулку.

– Ты могла бы его узнать? – спросила София.

Максин отрицательно покачала головой.

– Жаль.

– Трудно было разобрать, маленькая фигурка.

– Женская? – спросила София.

– Возможно. Сеанс связи окончен?

– Только что. Теперь надо сделать так, чтобы это помещение выглядело как мастерская художника, со всеми ее запахами – скипидар, краски и все такое. Ты можешь мне помочь. Утром займемся этим.

– Проход освободили?

– Да.

София отошла, и Максин поймала взгляд Марко и сделала знак следовать за собой.

Они добрались до дома раньше всех остальных, никем не замеченные Войдя в дом, Максин сразу затащила Марко в ванную комнату на первом этаже. Потом подождала, когда София войдет и поднимется к себе. Убедившись, что та закрыла за собой дверь, девушка осторожно, на цыпочках провела Марко в свою комнату и включила стоящую на ночной тумбочке лампу. Он нерешительно покачал головой и прошептал, что это будет нехорошо и ему лучше уйти, но она за шею притянула его к себе и крепко поцеловала. Его возражения иссякли, он заулыбался, светло-карие глаза его разгорелись. Максин погладила его блестящую смуглую щеку, запустила пальцы во вьющуюся шевелюру. Как он похож на цыгана, снова подумала она.

Максин взяла Марко за руку и повела к кровати. Прямо в одежде они повалились поверх покрывала.

– Что, прямо так?

– Как «так»?

– Под одеяло не полезем? Ты что, не чувствуешь, какой здесь зверский холод?

– А я хочу, чтобы ты меня раздел. Очень и очень медленно.

– В другой раз, – сказал он. – Говорю же, холодно.

Они дружно рассмеялись, но она тут же прижала палец к губам. Необходимость делать все это тайком явно доставляла ей удовольствие. Нет ничего лучше преступного секса.

Он усмехнулся и стал расстегивать ей блузку, очень медленно, даже несколько неумело.

– Сейчас покажу вам, юная леди, что значит по-настоящему медленно, – шептал он, когда она нетерпеливо подгоняла его.

Пальцы его легко касались ее тела, и всякий раз она сладострастно вздыхала. Он был поистине пленителен, обворожителен… а как умел растягивать минуты!.. Ей приходилось нетерпеливо ждать, а напряжение внутри, как давление в паровом котле, все росло и росло. Ну скорее же, скорее, мысленно взывала она к нему, если сейчас же не перейдешь к более решительным действиям, я просто взорвусь. Но выражение лица его оставалось все таким же шаловливым, а это говорило о том, что он и дальше собирается тянуть время. И тогда она не выдержала: сощурившись, оттолкнула его и сбросила блузку сама. Он нежно погладил ее груди, спрятавшиеся под тонкой тканью рубашки, потом провел большим пальцем вокруг соска. Она ахнула и судорожно прижалась к нему. Он медленно спустил с ее плеч бретельки и провел языком по шее. Она застонала, призывая его поторопиться, но он не обратил на это внимания, опустил голову и стал целовать ее плечи, снова так мучительно медленно, и только потом накрыл ладонями ее груди. Она выгнула спину и снова застонала. Он был силен, крепок и мускулист, и она прижалась к нему с еще большей настойчивостью.

Он откинул покрывало и накрыл им себя и ее. И вот наконец, совсем распалившись, сжигаемая отчаянным желанием, она сорвала с себя последнее белье. Сначала она задрожала, но он погладил ей животик… острое желание кружило ей голову, все тело пылало, мощный напор энергии играл и бурлил в каждой клеточке организма. Он запустил пальцы ей в волосы, губы его ощупывали ее плоть. Он целовал ее бедра с внутренних сторон, по-прежнему не торопясь, и она наконец полностью отдалась медленному ритму его движений. И едва это случилось, он словно понял, что она подчинилась ему полностью, перевернулся, оказался на ней и мощно вошел в нее.

Когда все кончилось, они лежали, переплетясь ногами, мокрые от пота, Максин наслаждалась разлившимся по всему телу покоем, ее дыхание постепенно успокаивалось. На этот раз между ними возникло уже иное чувство, ощущение реального единения. Она в этом не сомневалась.

До этого вечера ей очень хотелось опять увидеть Марко, хотелось разобраться в своих чувствах к нему, но теперь она успокоилась. Подобного рода желания ей были непривычны, она уже давно дала себе обещание ни в кого не влюбляться, а замужество всегда считала ловушкой. Любовь – верная дорожка, которая рано или поздно приводит женщину к погибели.

Раньше она очень любила отца, но когда в первый раз увидела у матери синяки, он навсегда потерял ее уважение. Максин было тогда лет восемь, она плохо себя чувствовала и не хотела идти в школу. Мать настаивала, чтобы она оделась и все равно отправилась учиться, но она вцепилась матери в руку, умоляя оставить ее дома. Луиза поморщилась и закричала на нее. Позже, когда мать закатала рукава, чтобы вымыть посуду, Максин сразу все стало ясно. Заметив красноречивые фиолетовые и желтые пятна на предплечьях матери, она вспомнила, что это случается всегда, когда отец приходит домой поздно, от него пахнет спиртным, нос цвета луковицы, а лицо красное. Максин и раньше слышала крики за стенкой, но не понимала, что мать просто-напросто избивают. Обнаружив правду, Максин много раз засыпала вся в слезах.

Тогда-то Максин и дала себе клятву, что однообразная семейная жизнь, единственным развлечением которой бывают лишь ругань и мордобой, никогда не станет ее судьбой. Потом уже, когда она стала подростком, в ней проснулся ярко выраженный бунтарский дух, и она попыталась поговорить с матерью на эту тему, но та лишь шикнула на дочь и заставила замолчать. А потом сказала, что, когда они жили в Италии, все было по-другому. Тогда ее муж, Алессандро, был мягким, добрейшим человеком. На глупости у него не было времени, он усердно трудился на ферме, и, хотя работа напоминала каторжную, жизнь в семье была полноценной и радостной. Они были счастливы. Выпивал он в то время только за едой, да и вино тогда пили все, даже дети. Тяжело вздохнув, мать сказала: неприятности начались, когда Алессандро понял, что зря покинул родную землю; прошло много лет, но он так и не свыкся с этой мыслью.

– Когда кого-то любишь, ты просто любишь, и все, – печально сказала она. – Несмотря ни на что.

– Неужели? – ужаснулась Максин. – Несмотря ни на что? Ты позволяешь мужчине колотить себя?

В порыве раскаяния она жалела, что не смогла ничего сделать, чтобы помочь матери, но та сама придумывала оправдания своей ситуации и говорила, что все нормально. Для Максин этого оказалось достаточно, чтобы принять решение. Жена рожает детей, берет на себя основную тяжесть заботы о них, зачастую работает и вне дома, к тому же ходит по магазинам, выполняет всю домашнюю работу, присматривает за стариками и больными. А муж ею только помыкает. Нет, никогда. Это не для нее. Может быть, такова судьба ее матери – быть бессловесной рабой и молча терпеть все страдания, но у нее, Максин, судьба будет иной.

– Так почему же? – спросил Марко, возвращая ее в настоящее.

– Что «почему»?

– Почему твои родители уехали?

– Ты спрашиваешь меня об этом сейчас? – нахмурилась она. – Разве я тебе не рассказывала?

– Вообще-то, нет. А мне нравится, когда я вижу перед собой ясную картину.

– Это больше смахивает на допрос.

– Ты меня в чем-то обвиняешь? У нас тут не так много красивых американок, которым вдруг пришло в голову нам помочь.

– Родителям стало не хватать земли, чтобы прокормиться.

– И всего-то?

– Насколько мне известно, да.

– И ты хочешь увидеть, где вы жили раньше?

– Разумеется.

Он выглядел озадаченным.

– А разве ты не могла приехать сюда раньше, еще до войны, в мирное время?

– Да я говорила об этом с родителями, но они всякий раз убеждали меня не делать этого.

Он засмеялся:

– Ты не кажешься мне человеком, которого легко отговорить от задуманного.

– Да, ты прав.

Она помолчала, почесала за ухом:

– В конце концов я поехала без их разрешения. Вернее, сначала отправилась в Лондон, в качестве журналистки, без их разрешения. Им пришлось просто смириться, принять это как факт. На самом деле они не знают, что я в Италии. Меня инструктировали, что мои близкие не должны ничего знать.

– Но почему они не хотели, чтобы ты поехала в Италию еще до войны?

– Не знаю. Может, потому, что я была еще молодая, а может, потому, что не любят Муссолини.

– Это мне как раз понятно. – Марко поморщился. – Мы тут его терпим с тысяча девятьсот двадцать второго года.

Они помолчали.

– А про меня тебе разве не хочется узнать побольше? – спросил он.

Удивленная, Максин приподнялась на постели и посмотрела на него сверху вниз. Он протянул руку, чтобы пригладить ее волосы.

– Хочется, – ответила она. – Просто не хотела спрашивать… Я думала…

– Да, ты права. Мы приучили себя не раскрывать, кто мы такие на самом деле.

– Может, расскажешь, почему ты пошел в партизаны?

Марко потер глаза, а она снова легла и тесно прильнула к нему, положив ладонь ему на грудь – ей хотелось чувствовать, как бьется его сердце.

– Еще перед войной фашисты забрали моего брата, старшего. И больше мы его не видели.

– Да ты что? Какой ужас…

– Такое случилось не только с нами. Но я тогда дал себе клятву, что придет время – и я буду драться с ними. Брат никогда не поддерживал Муссолини, да и остальные в семье тоже, но он слишком откровенно об этом говорил. И вот однажды ночью за ним пришли. Мы так и не узнали, что с ним сделали, можно только догадываться. У меня есть еще сестра, но потеря брата совсем подкосила мать.

– О-о, Марко…

Он заглянул ей в глаза, потом они долго молчали. Максин была тронута его переживаниями; и его рассказ, и сам он как мужчина вызывали в ее душе живой отклик.

Первым нарушил молчание Марко.

– А у тебя есть братья или сестры?

– Есть только брат, на год старше меня.

– Он к тебе хорошо относится?

– Да, пожалуй.

Марко вздохнул.

– Нам нельзя часто встречаться, и ты это знаешь, – сказал он.

Радость сразу куда-то испарилась, уныние вдруг охватило ее. Как же не хотелось ей этого слышать!.. Сердце ее заныло.

– Почему? – тихо спросила она.

– Потому что это небезопасно. Надо быть осторожными, делать вид, что мы не знаем друг друга.

– А как насчет чувств?

– Чувства – это наша слабость. Враги спят и видят, как бы нащупать наше слабое звено.

– Ладно, – сказала Максин, постаравшись отреагировать легко и беззаботно, не подавая вида, что она чувствует на самом деле. – Что ж, тогда мы попусту теряем время?

Он поцеловал ее и покачал головой:

– Сейчас надо бы поспать.

Девушка погасила свет, но, когда дыхание его стало глубже, в голове ее закипели мысли. Ну почему она встретила человека, который ей так понравился, в такое неподходящее время?

– Ты еще не спишь? – спросила Максин.

– Мм?

– На следующее задание, все равно какое, я хочу пойти с тобой.

– Хорошо.

– Хорошо? – удивленно переспросила она.

– Все, что хочешь, только дай выспаться! – засмеялся он.

Глава 19

Просыпаться Софии не хотелось, и к реальности она возвращалась медленно, потирая холодные руки. Наконец встав, отдернула занавеси и слегка отпрянула при виде качающихся на яростном ветру деревьев. Но нет худа без добра, ветер хотя бы разгонял тучи, между которыми то здесь, то там уже появлялись ярко-синие просветы. Надеясь, что прогулка на свежем воздухе поднимет ей настроение, она быстро оделась и спустилась в прихожую; ей захотелось надеть старое пальто Лоренцо, которое обычно висело на крючке возле двери черного входа. Лоренцо был так высок ростом, что полы пальто на ней подметали землю, но она очень любила пряный запах лосьона после бритья и сигар, которым пахло пальто мужа, и частенько надевала его, чувствуя себя в нем тепло и уютно. Но теперь, не обнаружив там пальто, София вспомнила, что его надела Максин, когда они ночью посещали башню.

Выйдя на улицу, она посмотрела на верхушку башни. Наверное, следовало снова открыть ставни, чтобы все выглядело как прежде, до сеанса связи. Возможно, кто-то мог заметить, что теперь они почему-то закрыты. София вернулась в дом и нащупала ключ от башни, который лежал в новом потайном месте.

На самом верху все оставалось так же, как и ночью, когда они уходили. В нижнем помещении Джеймс придвинул к дверному проему в тайный проход бельевой шкаф, и сегодня она разложит в нем краски, кисти, скипидар и холсты, а также кое-какие книги по искусству. И еще попросит Альдо принести наверх два мольберта с последними ее незаконченными работами. Думая о холстах, София вспомнила, что Лоренцо не задавал ей больше вопросов о портрете матери. Ей претила мысль, что он знает: она не возила рисунок подобрать раму и ей пришлось солгать ему. Теперь ей оставалось только во всем сознаться, рассказать про Джеймса, и она это сделает, как только муж вернется домой. Лоренцо нечасто стремился во что бы то ни стало добиваться от нее ответов на свои вопросы; обычно он как бы невзначай касался этого пункта во время постороннего разговора, потом переводил беседу на другое и дожидался, когда она будет готова дать ответ. София не любила говорить неправду. Конечно, по мелочам частенько лгала, хотя по большей части это была не прямая ложь, а скорее умолчание о том, что есть на самом деле. Ведь легко обманывать себя, так построив рассказ, чтобы, слегка подтасовав факты, самой поверить в собственную ложь и не потерять при этом лицо. Особенно сейчас. И дело не в том, что она морочит кому-то голову, а в том, что и сама рада обмануться. Она успокаивала себя тем, что ее мелкие домашние хитрости не являются откровенной, прямой ложью и обманом.

Она сняла с окон защитную ткань, скатала ее, потом открыла ставни и спустилась.

За те несколько минут, что она провела в башне, небо изменилось до неузнаваемости. Насколько хватало глаз, оно так и сияло пронзительной синевой, и когда София направилась к опоясывающей деревню мощеной дорожке, на душе стало несколько веселее. Она обошла участки с огородами и пустые курятники; затем, проходя мимо нескольких двухэтажных домиков с витыми балконами и крошечными лоджиями, стала дышать глубже, и все ночные тревоги куда-то улетучились.

София добралась до своего любимого места, заглянула через стену на изящные очертания Валь-д’Орча с сумеречно-синей горой Амиата вдали и долинами, окутанными белыми туманами, – поистине феерическое зрелище. Ее охватило чувство, будто этот пейзаж был нарочно кем-то создан только для нее одной; этот вид, как всегда, успокаивал ее, утолял все ее боли независимо от времени года. На душе стало совсем легко, и она пошла обратно, мимо деревенских женщин в плотно закутанных и завязанных на спине платках, которые усердно скребли пороги своих домов. На душе стало еще теплее, ее глубоко тронула мысль, что, несмотря на войну, лишения и утраты, эти женщины сохранили силу духа и поддерживают привычный образ жизни. Проходя мимо, София улыбалась каждой из них. Остановилась перекинуться парой слов с Сарой и ее ближайшей соседкой, юной Федерикой, чей несчастный ребенок, родившийся с заячьей губой, молча смотрел на нее, сунув палец в рот.

София миновала расположенный рядом с башней церковный двор и посмотрела вверх. В небе кружил орел; через некоторое время птица полетела куда-то на север, где наверняка еще холоднее. София опустила глаза и вдруг заметила в нише скрючившуюся маленькую фигурку.

– Габриэлла, – удивленно сказала она, – это ты?

Девочка, дрожа, опустила голову и еще сильнее прижалась к стене.

– Габриэлла, скажи, ради бога, что ты здесь делаешь?

София подошла ближе и протянула девочке руку, которой та будто и не заметила. В спутанных волосах девочки застряли листья и тоненькие обломки веток, а лицо так посинело, что София даже испугалась. Неужели она провела здесь всю ночь?

– Пойдем со мной, – сказала она. – Тебе надо поскорее согреться. А где же твоя собачка Бени?

София проговорила это ласковым голосом, но Габриэлла даже не шевельнулась. Может, лучше привести сюда Карлу, подумала София, но спохватилась: если она оставит девочку одну, та, возможно, куда-нибудь уйдет и спрячется. София взялась за дело более решительно.

– Послушай, Габриэлла. Так же нельзя. Немедленно пойдем со мной, иначе замерзнешь тут и умрешь.

Услышав в голосе хозяйки приказ, девочка подняла голову и, продолжая дрожать, с трудом встала.

– Ты что, всю ночь провела на улице?

Габриэлла кивнула, и София поняла, что, должно быть, это ее Максин видела в переулке. В эту минуту из-за угла вышла ее сестра Анна, ведя с собой за руку маленького Альберто. Увидев Софию с сестрой, она остановилась.

– Что… – сердито нахмурившись, начала она.

София подняла руку:

– Габриэлле надо срочно зайти в дом и согреться… правда, милая моя?

Габриэлла почти не двигалась, только глаза сверкнули.

– Ради бога, – снова начала Анна, – вечно она молчит, ни слова от нее не добьешься.

София взглядом заставила ее замолчать, взяла Габриэллу за руку и повела к дому.

Но Анна разговор не закончила.

– Мать совсем ее избаловала, – с горящими глазами затараторила она. – Вы только посмотрите на нее. Она что, всю ночь на улице просидела? И что она здесь делала, хотелось бы знать!

– Анна, ты совершенно права, – сказала София. – Надо во всем разобраться, но сначала ей нужно согреться и что-нибудь покушать.

– Конечно, графиня. Я была не права, простите меня.

– Забудь об этом. Конечно, ты переживаешь, я знаю.

Тут мальчик захныкал и принялся дергать Анну за юбку.

– Сейчас, отведу Альберто в дом Розалии, – сказала она. – Мне нужно… кое-что…

– Все в порядке. Я понимаю.

Анна пристально посмотрела в лицо Софии, словно хотела знать, что госпоже известно про ее деятельность связной с партизанами. София слегка кивнула, и Анна ушла.

София с Габриэллой добрались до кухни, София открыла дверь, и ее встретило встревоженное лицо Карлы.

– Габриэлла, – вскричала она дрожащим голосом. – Где я только тебя не искала, дитя мое! Где ты была все это время?

Габриэлла хранила молчание, и София решила вмешаться:

– Я нашла ее на церковном дворе. Мне кажется, она провела там всю ночь.

Уперев руки в бока, Карла нахмурилась.

– Почему? Что за черт? – сердито проговорила она.

– Пусть останется пока у меня, – предложила София. – Постараюсь уговорить ее рассказать, что с ней случилось.

Карла расправила плечи.

– Нет, графиня, – сказала она. – Спасибо за предложение, но я как-нибудь сама позабочусь о своей дочери. И докопаюсь до истины.

Карла проводила Габриэллу в свою спальню, и София слышала, как она несколько минут что-то говорила на повышенных тонах. Потом наступила тишина.

Через некоторое время Карла вернулась, встала возле печи и покачала головой:

– Ничего пока не говорит. Думаю, ей надо выспаться как следует. Я укрыла ее одеялом и сейчас отнесу что-нибудь горяченькое попить… Посмотрим, поможет ли это.

– Ей надо дать время, – кивнула София.

– Да. Вы правы.

– А как ночью тебе удалось пообщаться с Марией?

– Я предложила ей выпить винца с хорошим сыром, который мы припрятали от немцев. Сказала, что пора уже нам помириться.

– И она согласилась?

– Да, и все прошло хорошо. Она ничего не заметила.

Карла достала проволочную щетку, наполнила миску мыльной водой и принялась энергично тереть кухонный стол.

На кухню со стороны сада вошел Альдо, по лицу было видно, что он голоден, и София подмигнула ему, напоминая, чтобы он при Карле не говорил ни слова про наброски и картину, и он в ответ заговорщически округлил глаза.

Карла закончила скрести стол и занялась печкой. После этого достала из-за шкафа метлу и только собралась подметать пол, как Альдо забрал у нее метлу и принялся подметать сам. Потом выложил все, что требуется для завтрака, а его мать в это время сварила кофе, налила в первую чашку и отнесла Габриэлле.

Альдо уселся за стол, и София улыбнулась ему. Немногие мужчины снисходят до того, чтобы выполнять женскую работу, но он всегда помогал матери.

– Мне нравится завтракать с вами за одним столом, молодой человек, – сказала она, усаживаясь напротив. – Как ты себя чувствуешь после ночи?

Он застенчиво улыбнулся:

– Не знаю, пойму ли я когда-нибудь хоть что-то про радио.

– Обязательно поймешь. – Она ободряюще потрепала его по руке.

На кухню вернулась Карла, и София спросила, как там Габриэлла.

– Вялая, спать хочет, – ответила Карла и пожала плечами. – Ладно, поживем – увидим.

Она достала буханку испеченного накануне хлеба, несколько домашних помидоров, бутылку своего же оливкового масла и соль. Тоненько порезала помидоры и выложила на стол крохотные булочки, испеченные вместе с хлебом.

– А сушеные персики? – спросила София, зная, что Альдо очень любит их.

Карла истово верила в то, что еда успокаивает; она кивнула и отправилась в чулан, где прятала персики.

– Ты можешь сегодня прийти, чтобы позировать немножко? – прошептала София, когда Карла стояла к ним спиной. – Мне надо закончить сегодня предварительные наброски.