Текст книги "Я – ярость"

Нельзя, чтобы это выплыло наружу. Остается надеяться, что Бруклин никогда не узнает, что она сотворила: Элла сказала, что ей удалось удержать сестру вдали от обезумевшей матери. Стыд перекрывает все. Она не может заключить Бруклин в объятия – это слишком больно, но зато не надо смотреть ей в глаза и отвечать на бесконечные вопросы: что случилось? где Олаф? почему мамочка боится к ней подойти? почему нельзя сесть смотреть фильм и уплетать попкорн? Пока Челси чистила огромный ковер (надеясь, что не наткнется внезапно на нечто кровавое и кошмарное), в воздухе витал запах жареного масла, а на заднем плане принцессы пели о надеждах и мечтах, о том, каково жить в чудесном мире, которого никогда не коснется Ярость.

Затем Челси собрала все, что нужно, чтобы жить автономно, и перетащила в большую спальню. Взяла свой ноутбук и ноутбук Дэвида, всю его почту и документы (которые не были под замком), свой телефон, тонну зарядников, мини-холодильник из его «пещеры», всю еду, к которой девочки точно не притронутся. Перерыла шкафы и всю ванную комнату, выбросила все, что можно использовать в качестве оружия (включая фен и туфли на шпильках). И вот уже в гараже скопилась огромная куча мусорных мешков, а спальня превратилась в самую уютную тюремную камеру: сплошь пуховые одеяла и подушки, никаких прикроватных тумбочек, весов или зеркал. Говорят, ученые по всему миру работают без отдыха и сна, чтобы разобраться в причинах возникновения Ярости, и пока они не найдут ответ, у Челси нет другого выхода: ей придется прятаться в собственном доме.

Дэвида больше нет, а у нее в крови бушует Ярость, так что это единственный выход. Если она добровольно сдастся в полицию, то девочкам будет некуда деться – разве что к Патрисии, а этого Челси допустить не может. У нее нет ни сестер, ни кузенов, ни близких друзей – никого, кому можно было бы доверить детей, особенно когда мир летит к чертям, на дворе опять загадочная пандемия, а власти демонстрируют бессилие. До понедельника надо придумать, как снова перевести девочек на дистанционное обучение. Элла говорит, что многие люди перестали посылать детей в школу. Значит, теперь Челси будет выполнять свой родительский долг из-за прочной двери.

Никто не знает, что вызывает Ярость и как она передается. Она должна остаться с детьми, но соблюдать карантин. Нельзя разлучаться, но необходимо держать дистанцию.

Нужен план, а чтобы составить план, придется сделать нечто, по мнению Дэвида, непростительное: сунуть нос в его вещи и дела. Надо выяснить, на каком счете лежат средства, как получить к ним доступ, ведь ее личный счет почти пуст, и Дэвид его не пополнит. Надо знать, внес ли он имя жены в закладную на дом, как обещал. Надо придумать, как продолжать платить за электричество, воду, интернет и медицинскую страховку, потому что без всего этого им крышка.

Она поднимается на ноги и проводит рукой по твердой деревянной столешнице. Ногти с французским маникюром скользят по зернистой поверхности. Когда-то она была так счастлива оттого, что у нее есть этот стол – дорогой, прочный, совершенный. Теперь это просто слова, и Челси воображает себе другой, более честный конец света: она здорова, она уверена в себе и в собственных силах и надо порубить этот стол на топливо для огня. Но на дворе не зомби-апокалипсис, не ядерная зима, на них не падал метеорит, извержение вулкана не выкосило их, как динозавров. Их конец света не развивается по стандартному сценарию «мы против них, выживай или сдохни». Все запутано, президент с телеэкрана бормочет бессмыслицу о том, что надо быть осторожными и наготове, что все в порядке, вот только фондовый рынок рухнул на тысячу пунктов, потому что один трейдер забил другого голыми руками.

Что случится, если очередной приступ Ярости настигнет ее, когда рядом никого не будет? Известно, что заболевшие сосредоточиваются на живой цели и жестоко забивают ее до смерти. Никакого оружия у нее в комнате. Только бутылки салатной заправки, мусорные корзины, степлеры и кулаки. Может, она увидит себя саму в зеркале в ванной и разобьет голову? А может, сиганет в большое окно, чтобы отправиться на поиски добычи?

Чем бы ни была на самом деле Ярость, самое странное – что никто из переживших приступ не помнит о том, что делал, а тот, кто был рядом, как правило, не выживает.

Какое-то время Челси пялится на великолепный маникюр и прелестный стол и раздумывает о том, насколько бесполезна вся эта красота, когда ты просто пытаешься выжить, – но тут же вспоминает, что никто не в курсе, как болезнь передается. Может, ее девочки уже заразились. Может, она оставляет микробов на столе, на всем, к чему прикасалась и на что дышала. Челси отдергивает руку и торопится наверх, а затем с мрачной решимостью запирает дверь на защелку.

«Я заперлась у себя в комнате, – пишет она Элле. – Надень маску. Не давай Бруклин спускаться вниз, пока не продезинфицируешь все поверхности и не включишь кондиционер. Возможно, я заразная».

«Ок, – отвечает Элла. – Как сделать так, чтоб ты не выбралась наружу?»

Челси смотрит на дверь. Если ты в комнате, то можно подставить стул и заблокировать дверную ручку: когда-то она показала Элле, как запираться, и от этого воспоминания ее окатывает стыд. Давно надо было дать Дэвиду хоть какой-то отпор! Впрочем, легко рассуждать, когда дело уже сделано и страх не придавливает к земле железной пятой.

И все же: как запереть человека внутри комнаты?

«Забаррикадируйте дверь, – пишет Челси. – Диван, стулья, стол – всё, что сможете притащить».

«Хорошо. Мы тебя любим».

«И я вас».

На лестнице раздаются неуверенные шаги: Элла спускается и шуршит дезинфицирующими салфетками. Челси открывает электронную почту в поисках ответов. Она хочет найти хоть что-нибудь, что еще в состоянии контролировать.

14.

Патрисия укладывает идеально свернутое коктейльное платье в чемодан, ровно между двумя кардиганами из чистого кашемира. Конечно, можно было бы просто написать Розе список и попросить собрать вещи, но даже с учетом самых суровых инструкций она не сделает это так аккуратно, как сама Патрисия. Это не ее одежда, так что Роза не станет уделять ей столько внимания, сколько требуется. Конкретно это платье стоит больше, чем месячная зарплата самой Розы, – но, разумеется, домработнице все равно.

В данный момент Розе безразлично абсолютно все. Остатки еды перегнивают в мусоропроводе, на окнах разводы, цветы во дворе темнеют и опадают. Розе полезно побыть в одиночестве, а Патрисии – отправиться куда-нибудь, где ее не будет преследовать гнетущая обида горничной. С тех пор, как полиция уволокла Мигеля, дом превратился в склеп.

Жить так совершенно невозможно.

– Есть новости, миссис Лейн? – спрашивает Роза из коридора, нервно заглядывая в комнату.

Патрисия замечает, что Роза сильно похудела. Наверняка ее это порадует – как только она снова начнет радоваться жизни.

– Боюсь, что нет, – отвечает Патрисия, перекладывая вещи в чемодане, чтоб не смотреть на Розу и не видеть слез в ее глазах. – Судья до сих пор не может сказать, куда его отправили. Мы скажем вам, как только что-нибудь станет ясно.

– Спасибо, я так волнуюсь за него! Просто… мы никогда еще не расставались…

Патрисия вскидывает глаза, и Роза резко прерывается.

– Спасибо, миссис Лейн. – Она уходит прочь, а Патрисия вздыхает и закрывает чемодан.

Ей не терпится поскорее уехать туда, где весело, где люди по-прежнему ходят по магазинам и ужинают в ресторанах, не надевают маски по любому поводу и не пугаются, когда человек на улице проходит слишком близко от них. О Ярости не так много известно, но ясно одно: вспышки происходят в жарких краях. Любые инциденты на севере страны связаны с теми, кто недавно приехал с юга. Доктор Бэрд заметил, что если они хотят уезжать, то стоит поторопиться, пока авиакомпании не ввели тотальные проверки пассажиров. Они едут в Дир-Вэлли[12]12
  Дир-Вэлли (англ. Deer Valley, дословно «Оленья долина») – горнолыжный курорт, расположенный в горном хребте Уосатч в США.


[Закрыть], в Юту. Они с Рэндаллом поселятся в роскошном номере, и он насладится долгими выходными – будет играть в гольф и пить, – а на следующей неделе вернется к работе. Патрисия, может, задержится – на неделю или на месяц, кто знает? Сейчас все слишком неопределенно.

Она едва не зовет по привычке Розу, чтоб та спустила чемоданы в фойе, но вовремя спохватывается. Домработница выматывает ее самим фактом присутствия в комнате. Конечно, они не могут точно знать, где Мигель, но Рэндалл выяснил, что его не привозили в окружной следственный изолятор. Подобно множеству иммигрантов, Мигель испарился, и, возможно, однажды он проявится где-то в Мексике, а может, и нет. Это кошмарная система, но ничего не поделаешь: никакие взятки (даже если б они были готовы их платить) не помогут выяснить, где он. Патрисия, разумеется, не собирается рассказывать все это Розе и вообще предпочла бы быть подальше.

Ко всему прочему, если Роза сама вдруг заболеет Яростью, то жизнь Патрисии под угрозой. Роза куда крупнее своей хозяйки, так что Патрисии некомфортно даже находиться с ней в одной комнате. Рэндалл с утра до поздней ночи в офисе, поэтому частенько она коротала дни в компании горничной. И хотя за последние десять лет Патрисия отлично научилась игнорировать прислугу, но это становится куда сложнее, если прислуга может в любой момент слететь с катушек.

Она уже подготовила список дел, которыми нужно заняться, пока они в отъезде. Розе придется как следует потрудиться в отсутствие Мигеля; Оскар, конечно, может ей помочь. Лейны часто путешествуют, так что все уже привыкли.

Скоро подъедет машина, Рэндалл откроет для нее дверь, Патрисия грациозно сядет в нее и возьмет любое вино, которое он предложит, и ей кажется, что на вкус оно будет как благословенное облегчение.

Нельзя игнорировать происходящее. Флорида оказалась эпицентром новой пандемии, бьющимся сердцем Ярости: здесь она началась и отсюда стала расползаться и выкашивать людей. Все друзья Патрисии уже уехали, аукцион забыт, а значит, нет никаких причин оставаться. В конце концов, какой смысл в миллионах Рэндалла, если они не могут просто сбежать, когда захотят?

Патрисия размышляет, не забыла ли она о чем-нибудь, но ничего не приходит на ум.

Надо выбираться, пока еще есть возможность.

Она должна позаботиться о себе.

Часть II

15.

Проходят дни, недели, месяцы. Челси чувствует себя так, словно постарела лет на двадцать. Синяки заживают, зубы встают на место – все как обещали врачи из скорой. Она заказывает продукты онлайн, смотрит с девочками фильмы по Фейстайм, постоянно переписывается с Эллой, покупает рабочие тетради для Бруклин через аккаунт Дэвида на Амазоне. Когда наступают каникулы, Челси облегченно выдыхает: больше не нужно через дверь контролировать дистанционную учебу девочек. Оценки у Эллы становятся хуже, но она сдает предметы, которые пригодятся, когда с пандемией будет покончено. Челси и Элла совместно решают, что даже во время каникул у Бруклин будет «учебный лагерь» (так они это назвали): ей нужно строгое расписание, а им – чтобы она была хоть чем-то занята.

Запертая в спальне, Челси скучает, мучается и постоянно испытывает тревогу. У нее – свой распорядок дня, чтобы не сойти с ума: йога, онлайн-аэробика, ходьба на беговой дорожке, отжимания на обмотанном вокруг дверной ручки полотенце. Упражнения вызывают смешанные чувства: с одной стороны, они необходимы для психики, а с другой – Челси ненавистна мысль, что ее тело становится сильнее, что она превращается в опасного хищника с гуляющим в крови бешенством.

Приступов Ярости вроде бы больше не было, но она не думает всерьез о том, чтобы покинуть карантин и вернуться к норме. Челси отдала бы что угодно, чтобы снова обнять Бруклин, но любит ее слишком сильно, чтобы рисковать.

Если верить интернету, то ситуация ухудшается. По мере того как весна сменяется летом, болезнь расползается из Флориды по другим южным штатам. Вспышки Ярости наблюдаются по всему миру: в Бразилии, во Вьетнаме, в Нигерии. Кто-то наконец догадался, что вирус разносят комары (вот почему он распространяется именно в жарких странах), но что именно провоцирует приступы, они пока не знают. У большинства людей первая вспышка проявляется вскоре после заражения, но что после – темный лес. Снова на экранах все те же бестолковые политики, которые не смогли побороть ковид, факты искажаются и в таком искаженном виде разносятся по миру, обретая особую популярность в тех местах, куда комары никак не могли принести Ярость. Оказывается, большинство людей по-прежнему ценят личную свободу больше общественной безопасности. Самое разумное, что могут делать как зараженные, так и здоровые люди, – это оставаться дома.

Теперь Челси больше волнуется о том, что новый приступ накатит рядом с дочками, чем о том, что может их заразить. Она выбирает продукты онлайн, оформляет доставку и забирает все необходимое, пока девочки запираются в комнате Эллы. Примерно раз в неделю они заказывают пиццу и оставляют ее на пороге спальни Челси. Очень похоже на то, как начинался коронавирус, если оставить за скобками сообщения о дельфинах, которые теперь плавают прямо в каналах Италии, или о том, что автострады Лос-Анджелеса наконец-то очистились от смога. Это вовсе не трогательная история о возвращении природы в первозданный вид. Они возвращаются к истокам в другом ключе, в формате животной жестокости типа «победит сильнейший». Предыдущая пандемия измучила народ до такой степени, что нет сил на человеколюбие и альтруизм.

Мать шлет имейлы. Сначала о том, что Ярость – это розыгрыш, затем – что Ярость реальна. О том, что она была на курорте в Юте, потом ненадолго вернулась домой, но скоро улетит в Европу. Патрисия не спрашивает, как они поживают, а значит, Челси не нужно лгать. Она полагает, что с такими деньгами, как у матери, можно откупиться от любых проблем.

У самой Челси деньги стремительно тают, но она еще не говорила об этом Элле. Осталось немного наличных (но толку от них ноль, ведь она не выходит из дома), чуть-чуть на банковском счете, а также есть секретная кредитка Дэвида на случай непредвиденных расходов. Поскольку на этой карте не стоит имя Челси, она не боится превысить лимит. Каждый раз, нажимая «Оплатить», она ждет, что кредитку отклонят. Основную семейную карту уже закрыли.

Проблема в том, что, насколько она может судить, их семья в самом деле разорена.

Очевидно, Дэвид сделал некоторые вложения, и инвестиции оказались не особо удачными. Копилки истощены, а основной расчетный счет не опустел окончательно только потому, что у Дэвида накопилось много дней отпуска и работодатель обязан выплатить ему все отпускные. К тому же платежи задерживают недели на две. Челси подозревает, что последняя выплата уже была и рассчитывать больше не на что. Дэвид так и не проявился, неизвестно, где он и когда может вернуться. Она вытащила из мусорки ту визитку и позвонила по указанному номеру, но на линии только крутили автоматическое сообщение о том, что система перегружена и что с семьями пострадавших от Ярости будут связываться по мере поступления информации.

Каждый день они на день ближе к возможному возвращению Дэвида.

Она в очередной раз пытается угадать пароль от его ноутбука, когда в дверь звонят. В доме мгновенно воцаряется тишина.

«Отодвиньте баррикаду, поднимитесь наверх и запритесь у себя в комнате», – пишет Челси Элле.

«ОК», – коротко отвечает дочь.

По другую сторону двери они отодвигают диван, стулья и столы, затем топают вверх по лестнице. «Мы у себя», – сообщает Элла.

Челси смотрится в зеркало в ванной. Выглядит она так себе. Она, конечно, не перестала принимать душ, но давно забила на прическу и макияж, неаккуратно спилила с ногтей гель-лак, поцарапав розоватую пластину. Синяки окончательно исчезли несколько недель назад, порезы зажили, но она уже привыкла к ощущению, что ее никто не видит. Она в домашней одежде – лосины для йоги и толстовка с капюшоном. За окном на подъездной дорожке стоит полицейская машина, и Челси думает, что это, наверное, Хантли. Забавно, что она всю жизнь была законопослушной: вела себя как подобает хорошей девочке, соблюдала правила дорожного движения, не нарушала скоростной режим, держала обе руки на руле – а теперь будет лгать полицейскому-женоненавистнику, который ни о чем в жизни так не мечтает, как разрушить ее жизнь за то, что она отправила в тюрьму мужа, который ее бил.

В дверь звонят снова, дважды и как будто бы даже с раздражением, и Челси торопливо толкает дверь и выходит в гостиную, сунув телефон в карман. Вряд ли это поможет: Чед работает в полиции, знает всех местных копов и к тому же люди теперь (если верить интернету) не всегда могут дозвониться по 9-1-1. Полиция перегружена обилием чрезвычайных ситуаций.

– Что-то ты долго, – говорит Хантли. Так и не дождавшись, пока она откроет, он распахнул дверь самостоятельно. Замки так и сломаны с той самой ночи, и нет денег на ремонт. Элле строго наказано каждый вечер подпирать дверную ручку кухонным стулом. Стул, цепочка и сигнализация – вот и все, что отделяет дочерей Челси от любых ужасов внешнего мира.

Челси выходит на улицу и прикрывает входную дверь, надеясь, что ему не придет в голову ломиться внутрь и он не увидит кучу мебели под дверью ее спальни. Надежность баррикады сомнительная, но у них уговор: если Челси будет пытаться вырваться, то девочки должны бежать, а не прятаться в доме, понадеявшись на диван, стулья и стол.

– В наши дни нельзя переборщить с осторожностью, – отвечает она.

Хантли широко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы. Во рту у него, как обычно, жвачка с корицей.

– Да уж, нельзя.

Улыбается он недолго – почти сразу вновь превращается в хмурого парня, у которого в солнечных очках двоится отражение Челси: худое, измотанное и злое. Она пытается изобразить в ответ ласковую улыбку, которой когда-то успокаивала Дэвида. Не слишком широкая, чтобы выглядеть снисходительной, но и не настолько незаметная, чтобы Челси казалась неблагодарной. Мягкая. Уступчивая.

– В общем, я с хорошими новостями. Пришлось потрудиться, но я все-таки отыскал Дэвида в учреждении округа. Я приглядывал за ним, чтоб о нем позаботились как следует, чтоб у него не случилось чего… ну вдруг ты переживала.

Он делает паузу и жует, ожидая благодарностей.

– Конечно я переживала! Так здорово, что он в порядке! Спасибо, что позаботился обо всем. Со мной так и не связались…

– Знаешь, мы там немного заняты спасением жизней и нет времени на пустую болтовню. Но у меня и правда хорошие новости! Наконец-то разработали тест на определение Ярости, и первая партия тестов прибудет со дня на день, на этой неделе ждем. Дэвид в списке тестируемых, в числе первых. Если болезнь не подтвердится, я сам отвезу его домой.

У Челси внутри все обрушивается, ноги немеют, голова начинает кружиться, но она старается не подавать виду.

– Это просто замечательно!

Даже для нее самой очевидно, насколько фальшиво звучит это восклицание. Хантли явно доволен отсутствием радости, ведь это подтверждает то, что ему и так уже известно про Челси, – она дерьмовая жена.

– Значит, будешь рада его возвращению?

– Конечно!

На самом деле она размышляет, что если Бог существует, то у нее сейчас просто обязан случиться приступ Ярости, чтобы по заслугам воздать этому уроду, который сделал еще тяжелее ее и без того кошмарную жизнь. Он всерьез полагает, что жертва домашнего насилия должна целовать ноги мужчине, который над ней издевался, – вместо того чтобы каждый день благодарить небеса за то, что он исчез из ее жизни. Челси подыгрывает лишь потому, что Чед вполне способен выдумать липовую причину для ареста, или подбросить ей наркоту, или сказать, что она проявила агрессию или что у нее самой Ярость, – и в итоге девочки останутся совсем одни.

– И его вакцинируют, конечно, – как бы между делом сообщает Чед.

Челси вскидывает голову, и Хантли самодовольно улыбается: наконец-то он привлек ее внимание.

– Уже есть вакцина?

– Ага, ты не слышала? Сегодня утром объявили, была большая пресс-конференция. Ее изобрел какой-то студент колледжа. Конечно, стоит безумных денег, так что ее могут позволить себе только богачи, но Брайан за все платит. Вы знакомы с нашим общим приятелем Брайаном, да? Он ведь адвокат, так что он взялся за дело Дэвида, общался с криминалистами из лаборатории, изучал улики. Мне вот интересно, вдруг у Дэвида все же нет Ярости? Мне кажется, в один прекрасный день это станет преступлением – вешать на людей обвинения в Ярости, если на самом деле у них ее нет.

– Он напал на меня, и у него была бейсбольная бита… – дрожащим голосом начинает Челси.

– Бита для софтбола, принадлежащая школьнице, – перебивает Хантли. – К тому же он ведь не ударил тебя битой, верно? Он говорит, что пошел за ней, когда ты заперлась в ванной и принялась врать по телефону. Люди, у которых Ярость, так не делают, они не бросают жертву, чтобы найти оружие.

– Они не пытаются найти оружие побольше, чтоб ударить посильнее – ты это хочешь сказать? Так что же это за люди, которые так поступают?

Из-за темных очков нельзя сказать, куда он смотрит и о чем думает. Челси видит перед собой только напряженный, заросший щетиной подбородок, который яростно двигается, гоняя туда-сюда розовую жвачку. Стоит полуденная жара, и от запаха корицы тошнит.

– Да, будет интересно, – повторяет он. – Будь осторожна, Челс.

– Обязательно буду, офицер Хантли.

Она смотрит, как он неторопливо шагает к машине, хмуро оглядывает ее двор, будто он весь из себя такой большой, и важный, и не одобряет такой беспорядок. Двор порядком зарос, потому что им нечем платить ландшафтному дизайнеру, но гневные письма из ассоциации домовладельцев – наименьшая из ее проблем. Если так посмотреть, то они далеко не единственные. Многие дома на их улице выглядят запущенными, один даже наполовину сгорел и заброшен. На чьем-то участке прямо посередине цветника лежит перевернувшаяся машина. Люди не готовы становиться легкой добычей для заболевших Яростью (или для комаров, переносящих болезнь), поэтому те, кто работает на улице, значительно подняли стоимость услуг, чтобы покрыть дополнительные риски.

Судя по статьям в интернете, экономика кардинально преобразилась, куда сильнее, чем в период ковида. Никто не ходит в кафе, поэтому те заведения, которые еще открыты, делают доставку на дом. Онлайн-бизнес растет как на дрожжах, и почти всё приносят (в обычных картонных коробках или продуктовых сумках) совсем уже отчаявшиеся служащие в фирменных футболках. Маленькие семейные лавочки в центре города закрываются, потому что никто больше не ходит по улицам. Богачи, такие как мать Челси, бегут на север, надеясь спастись от комаров, или же прячутся за заборами, за высокими стенами, за воротами в тропических райских уголках, опрыскивают дома от комаров, нанимают частную охрану и оплачивают доставку заказов дронами.

Приспосабливайся – или умрешь.

Челси тоже надо как-то приспособиться и выжить, потому что ей нельзя оставаться в доме, куда в любой момент может вернуться Дэвид. Либо он ее просто убьет, либо заберет дочерей и вышвырнет из дома, либо узнает, что у нее Ярость, и с огромным удовольствием сдаст в полицию, полюбуется, как она завалит тест, а сам получит вакцину в подарок от друга.

Ей в голову приходит только одно, и… о боже, мать твою, как же не хочется этого делать.

Она возвращается в дом. Обратно в затхлую комнату, где прожила урезанной жизнью последние несколько недель, мучаясь от страха и желая обезопасить своих девочек. Забавно, как ее позолоченная клетка ужалась до размеров спальни.

Челси долго стоит под душем. Приносит из гаража фен, чтобы уложить волосы, наносит макияж, надевает одежду приятно-пастельных тонов и красивые босоножки. Втайне радуется, что ногти на ногах она не красила в так обожаемый Дэвидом красный цвет.

«Обе сходите в душ и оденьтесь красиво, – пишет она Элле. – Мы поедем к бабушке».

16.

За завтраком Патрисия сидит с Рэндаллом, ковыряясь в том, что Роза приготовила под видом омлета из яичных белков, пока муж болтает об их планах. О боже, как она скучает по еде, которую подавали в лодже[13]13
  Лодж – характерное название отелей, располагающихся обычно на территориях заповедников и национальных парков. Гости размещаются чаще всего в отдельных бунгало на лоне природы, с пейзажными видами и возможностью наблюдать за живой природой.


[Закрыть].

Она рассеянно потирает предплечье. Отвратительно, теперь там будет еще один шрам – прямо рядом с неуклюжим шрамом из-за прививки от оспы, которую ей делали в детстве. Несколько дней назад к ним заехал терапевт Рэндалла, доктор Бэрд, и вколол им обоим вакцину от Ярости (они даже зафрахтовали самолет из Юты, чтобы как можно скорее вакцинироваться). Патрисия знает, что должна испытывать благодарность к Рэндаллу за его деньги, его связи, за то, что они привились в то время, когда о вакцине еще даже не было объявлено официально, но… ну серьезно! Шрам! А еще ее просто отвратительно сфотографировали на сертификат о прививке: выглядит, будто ей лет семьдесят и она больна желтухой.

– Патрисия, ты вообще слышишь, что я говорю? – спрашивает Рэндалл таким тоном, словно он школьный учитель, а она – своенравная и надоедливая ученица.

– Ты сказал, что мы достанем вакцину для Розы, – повторяет Патрисия.

Рэндалл кивает и щурится, не прекращая жевать. Когда он наклоняется, его живот свисает между колен. Никто так не обожает стейк на завтрак, как судья, даже если он пережарен до состояния подошвы.

– Точно. Только так мы можем позволить себе прислугу и не рисковать жизнями. Мы оплатим вакцину, а она взамен подпишет железный контракт на десять лет. Раз Мигель заразился и его отправили непонятно куда, то она наверняка будет счастлива воспользоваться таким шансом. – Он нежно улыбается жене. – Ты такая умница, что позвонила на горячую линию и вовремя вызвала полицию, чтоб его забрали.

Патрисия натянуто улыбается в ответ и кивает. Сделать звонок было куда проще, чем потом смотреть, как Роза рыдает, лежа на земле, бормочет что-то по-испански и колотит кулаком по идеально выстриженному газону. Патрисия надеялась, что, пока они были в отъезде, Роза приободрится и смирится с потерей, но она выглядит куда хуже – что просто абсурдно, ведь пока Лейны отдыхали в Юте, ей даже почти ничем не надо было заниматься по дому. Да и Рэндалл, когда летал туда-сюда по работе, останавливался в отеле в центре города, возле здания суда, так что Розе не приходилось обслуживать его. Но приготовленная ею еда просто кошмарна. Омлет невозможно есть. Патрисия оставляет попытки запихнуть его в себя и придвигает миску со свежими ягодами. Одна ягода малины соскальзывает с вилки и падает на край декольте. Патрисия возится, пытаясь ее убрать, мысли витают где-то далеко, и в итоге на ее шелковой белой блузке остается ярко-красная полоса.

Рэндалл наблюдает за ней, приподняв бровь. Его нельзя назвать красивым мужчиной, и к тому же все годы их брака он неуклонно набирал вес, но при правильном освещении он сойдет за «выдающегося». К тому же Рэндалл на удивление привередлив в отношении своего гардероба. На пятнадцать лет старше Патрисии, богат как Крез, запустил руки в каждый жирный пирог в этом городе, и к тому же имеет друзей на всех руководящих должностях. Он настолько известен, что стоит только упомянуть судью – и Патрисия получит что угодно, будь то столик в лучшем ресторане плюс бесплатное шампанское или отсутствие штрафа за превышение скорости. Когда ты замужем за Рэндаллом, все становится проще.

Ну, если не считать необходимости жить с ним.

– И это я должна рассказать обо всем этом Розе? – спрашивает Патрисия, глядя на пятно на блузке.

– Конечно. Прислуга на тебе, а значит, это твоя работа. А я займусь своей. – Рэндалл наклоняется и промокает ее грудь салфеткой, неуклюже и совершенно без сексуального подтекста. От жены он секса не требует: для этого существуют секретарши. – Сладкая, это пятно уже не отмоется. Надо быть осторожнее с вещами из шелка.

Он встает, чтобы налить еще кофе, а нарумяненные щеки Патрисии вдруг заливает краска. Она вспоминает другое пятно, тоже ярко-красное на белом, из-за которого ей сказали быть осторожнее. В то время она не понимала, что случилось, даже не знала, что вообще что-то произошло. Было утро Пасхи, и Патрисия – в ту пору еще совсем девочка – одевалась, чтобы пойти в церковь. Они снимали крошечный домик у мельницы, весна выдалась жаркая, и мать позвала ее и заставила вертеться, чтобы оценить, достаточно ли хорошо она нарядилась к службе.

«Это что еще, черт возьми?» – рявкнула мать, уперев худые руки в бедра. На ней было клетчатое платье из комиссионного магазина в соседнем, гораздо более симпатичном городке.

Патрисия – тогда еще Пэтти – понятия не имела, что сделала не так, но на всякий случай машинально втянула голову в плечи. Ей жилось спокойнее, когда мать вообще не замечала ее существования.

«Я не знаю. – Она оглянулась через плечо, но ничего не заметила. Мама подвела ее к высокому треснутому зеркалу, и тогда Пэтти увидела красное пятно внизу белого платья. Платье было особое, новое, его купили, потому что она играла в пасхальном спектакле. – Я на что-то села?»

Она действительно чувствовала, что немного взмокла там, внизу, что неудивительно: кондиционера у них не было, а температура за окном перевалила за двадцать пять градусов. Она попыталась вспомнить, на что могла сесть, но в доме не было ничего красного, даже кетчупа не водилось, и… о боже!

«Это что, кровь? Я умираю?»

Она побежала в единственную в доме ванную, захлопнула дверь, стянула с себя трусики. Они испачкались в крови, кровь была повсюду, стекала по ногам. Она подтерлась полотенцем, и на нем тоже осталась кровь.

«Мама, я умираю!» – прокричала она через дверь.

«Не умираешь ты, бестолочь! Просто месячные начались».

«Что началось?»

Разумеется, никто никогда не рассказывал Пэтти о менструации. Она рыдала, одетая в самое красивое платье, которое у нее когда-либо было, потому что теперь оно безнадежно испорчено и потому что она умирает, ведь кровь текла из нее снизу, как будто ее ткнули ножом.

«Это будет происходить раз в месяц, пока не залетишь. Если месячные не пришли, значит ты залетела. Не вздумай залететь, Пэтти! Только плохие девчонки так делают. А теперь снимай это платье, надевай другое, и идем уже. Тебе надо вести себя осторожнее».

У Пэтти было столько вопросов, но мама и без того всегда раздражена – а в этот раз будто еще больше обычного. Она не смогла снять платье без посторонней помощи, так что открыла дверь и повернулась спиной. Мамины ловкие пальцы расстегнули перламутровые пуговицы, и Пэтти, все так же стоя спиной к маме, стянула с себя испорченное платье. Мама забрала его и просунула через дверь старое твидовое платье-футляр и чистые трусики.

«Под раковиной есть тряпки. Возьми одну, сложи втрое и засунь в трусы, – велела мама. – Черт подери, испортила такое платье! Ты хоть знаешь, сколько оно стоило?»