Текст книги "Мне 10 лет, и я разведена"

Нуджуд Али, Дельфин Минуи
Мне 10 лет, и я разведена

© Сашникова Ю., перевод на русский язык, 2020

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2020

«Меня зовут Нуджуд. Я родилась в крошечной деревне Йемена. Мне десять лет – по крайней мере, так думает моя мама. В нашей стране ни у кого из деревенских жителей нет документов вроде паспорта, поэтому никто точно этого знать не может. Когда мне было девять, меня насильно выдали замуж за человека, в три раза старше меня. Моя жизнь превратилась в круговорот насилия и побоев. И вот однажды утром я решила, что с меня довольно, – я вышла за хлебом, а в итоге оказалась в суде, надеясь, что кто-то захочет выслушать мою историю…»

Эта книга – реальная история юной жительницы Йемена, которой хватило мужества бросить вызов традициям и добиться расторжения навязанного ей брака с мужчиной, в несколько раз старше себя. Нуджуд – первая девушка в стране, решившаяся пойти наперекор уготованной ей судьбе. Ее борьба и победа стали надеждой для тысяч таких же юных девушек, насильно выданных замуж до достижения восемнадцати лет.

Соавтором книги стала Дельфин Минуи – известная журналистка и специалист по Среднему Востоку, которая в 2006 году получила премию Альбера Лондра за серию репортажей из Ирана и Ирака.

Нуджуд – героиня нашего времени

Есть давняя легенда о волшебной стране, в которой дома похожи на глазурные пряники. Эта страна расположена на юге Аравийского полуострова: в месте, где Красное море сливается с Индийским океаном. Эта страна с многовековой историей. Страна, где смелые люди построили на вершинах гор глиняные дома, а по улицам разносится запах ладана. Эта страна называется Йемен.

Но у нее есть и другое название – Arabia Flex (Счастливая Аравия).

Эта загадочная страна всегда манила мечтателей. Люди здесь не выходят из дома без изогнутых клинков, а женщины прячутся от чужих глаз за черными покрывалами. Через этот край проходил древний торговый путь, по которому веками караваны перевозили специи, корицу и драгоценные ткани. Купцы могли быть в дороге недели, а то и месяцы: их не пугали ни дождь, ни ветер. Случалось и так, что некоторые вовсе не возвращались домой…

Прибавьте к Греции территории Сирии и Непала и еще немного земли, а самый краешек окуните в Аденский залив – и получите Йемен. У его берегов курсировали отчаянные пираты, поджидая грузовые корабли из Индии, Европы и Америки.

Много крови было пролито за право обладания этим чудесным краем. Первыми были эфиопы, затем им на смену пришли персы, перерыв земли Йемена и настроив множество крепостей. Затем здесь появились португальцы, опутав страну сетью торговых путей. На смену им пришли османцы, владевшие краем более ста лет. Потом на юге обосновались британцы, а на севере – турки. Стоило британцам покинуть свои владения, как на землю положили глаз суровые русские. Страна превратилась в пирог, разрезанный на кусочки, которые любители сладкого отбирают друг у друга.

Говорят, что завоевателей манили сюда тысяча и одно сокровище. Их действительно здесь немало. Богатые нефтяные месторождения заставляют иностранцев захлебываться слюной от зависти. Мед Йемена, известный во всем мире, называют жидким золотом. Пряные ароматы национальных блюд пробуждают аппетит даже у самого избалованного гурмана, а разрушенные дворцы былых эпох манят археологов со всего света.

Йемен уже много лет свободен от завоевателей, но даже после объявления независимости страну еще долго терзали кровопролитные гражданские войны, оставив раны, которые еще долго будут тревожить ее граждан. Мир пришел на эту землю только в 1990 году.

Сегодня во главе страны стоит президент, но он не единственный источник власти – ничуть не меньшее влияние имеют племенные старейшины. Это люди с колоссальным авторитетом, которые принимают решения на уровне отдельных поселений – о продаже оружия, о заключении брака, о культуре qat[1]1
  Кат – это кустарник, который растет на Аравийском полуострове. Обладает галлюциногенным эффектом. Запрещен в большинстве стран как наркотик, но в Йемене считается главным источником дохода в сельскохозяйственной промышленности (здесь и далее – примечания соавтора Дельфин Минуи).


[Закрыть]. В семье вся власть принадлежит отцу и старшим братьям – женщины не имеют права их ослушаться. В богатых кварталах Саны (где периодически гремят взрывы) живут влиятельные иностранцы, разъезжающие по столице на тонированных автомобилях, – и это тоже не последние люди в стране…

Именно здесь десять лет назад родилась героиня этой книги – девочка по имени Нуджуд. Самая обыкновенная девочка, с кучей братьев и сестер. Как и все дети, она любит сладкое, а еще играть в прятки и смотреть мультики часами напролет. Когда она улыбается, на ее левой щеке появляется очаровательная маленькая ямочка. Нуджуд никогда не видела моря и мечтает быть черепашкой, чтобы вдоволь наплескаться в его волнах и исследовать каждый уголок подводного мира.

В один серый февральский вечер 2008 года детство этой девочки закончилось – отец принял решение выдать ее замуж за человека втрое старше нее. Вскоре после свадьбы эта малышка решает во что бы то ни стало изменить свою жизнь, которую она не выбирала.

Глава первая
В суде

2 апреля 2008 года

К уда ни глянь, везде толпятся люди. Я стою у здания суда и во все глаза смотрю по сторонам. Вокруг снуют мужчины в деловых костюмах; другие одеты в zanna – традиционные туники, которые популярны в деревнях на севере Йемена. В гул голосов вплетается плач женщин. Что они говорят, не разгадать по губам – их лицо надежно скрыто за niqab[2]2
  Платок, который носят мусульманки, чтобы скрыть лицо (из-под него видны только глаза).


[Закрыть], и лишь яростные глаза выдают в них живого человека. Я напряженно вслушиваюсь и ловлю обрывки фраз: «опека», «права человека», «справедливость»… Что это значит? Рядом какой-то высоченный мужчина в тюрбане гневно трясет толстой папкой с документами и рассказывает всем подряд о том, что он вернет землю, которую у него украли.

Какой бардак! По рассказам Aba[3]3
  Отец по-арабски.


[Закрыть], это место очень похоже на главную площадь Саны, где собираются безработные. С первыми лучами солнца и последними словами утренней молитвы azan эти люди превращаются в хищников, готовых на все ради своей добычи – хоть какой-нибудь работы. Голод и бедность превратили их сердца в камень, здесь каждый сам за себя. Похоже, мне придется вести себя так же – это слишком подло и жестоко для маленькой девочки, мне ведь всего десять лет. А может быть, и меньше…

Здание суда представлялось мне другим. Отчего-то я думала, что это спокойное место, где добро обязательно побеждает зло и решаются все, даже самые страшные проблемы. До этого я видела суды по телевизору у соседей и знаю, что судьи носят длинные мантии. Говорят, что именно они выслушивают истории людей и помогают тем, кто попал в беду. Нужно найти одного из них и рассказать ему мою историю.

Я горю и задыхаюсь – то ли от стыда, то ли от того, что под покрывалом очень душно. Хватит мне смелости пойти до конца? Да. Нет. Не знаю. «Тебе некуда отступать, поздно», – мысленно говорю я сама себе. Самое страшное позади – делай!

* * *

Покидая в десять утра родительский дом, я поклялась, что не вернусь, пока не добьюсь того, чего хочу.

– Нуджуд, сходи, пожалуйста, за хлебом к завтраку, – сказала мама, протягивая мне 150 риалов[4]4
  Около 40 рублей.


[Закрыть].

Я машинально собрала волосы в узел, спрятала их под черный платок и надела черное покрывало – обычный наряд женщин в Йемене за пределами дома. На трясущихся ногах я подошла к остановке и села в первый же автобус, который ехал в центр города. Я доехала до конечной и затем впервые в жизни, собрав все свое мужество, одна села в такси.

* * *

Во дворе перед зданием суда бесконечная очередь. Чувствую на себе взгляд – на меня вовсю глазеют три мальчика, которые устроились у лестницы перед входом. Они обуты в пластиковые сандалии, а настоящий цвет кожи не разгадать за прибитой к ней пылью. Эти мальчики напоминают мне младших братьев.

– Хочешь узнать свой вес? Всего десять риалов! – кричит первый, тряся старенькими весами.

– Может быть, ты хочешь чаю? – говорит второй, указывая на корзинку со стаканчиками.

– Или морковного сока? – любезничает третий.

Нет, спасибо, я ничего не хочу. Ни еды, ни воды, ни уж тем более взвешиваться! Ох, знали бы вы, зачем я сюда приехала…

В полной растерянности я стояла и пыталась выглядеть в толпе судью. Женщины в черных одеяниях похожи друг на друга как капли воды. Вдруг я замечаю мужчину в костюме – возможно, это он? Или это адвокат?

– Прошу прощения, господин, мне нужен судья.

– Судья? Он внутри, поднимитесь по лестнице, – пробормотал он, даже не удостоив меня взглядом.

Ну что ж, выбора у меня нет – другого шанса изменить свою жизнь не будет. Шаг за шагом я проталкиваюсь к двери – это трудно, потому что на каждой ступеньке толпятся люди, которые не торопятся пропускать других. В какой-то момент я почти упала, но мне удалось удержаться на ногах. Мне страшно, но заплакать не могу – кажется, я выплакала весь свой запас слез.

Стены в суде белые, будто в больнице, и на них много табличек с надписями на арабском. Я пытаюсь понять, что на них написано, но ничего не получается. Я не умею ни читать, ни писать (только свое имя – Нуджуд), потому что меня заставили бросить школу во втором классе. Волна страха накрывает. Как мне изменить свою жизнь, если я даже не могу сообразить, куда идти в этом здании?

Потом мой взгляд падает на людей в зеленой форме – это точно кто-то из военных или полицейских: у них на плечах висят автоматы. Снова волна страха. Меня точно арестуют, если заметят. На негнущихся ногах я подхожу к первой попавшейся женщине, лишь бы выйти из поля зрения этих мужчин. Внутренний голос шепчет, что я умница и у меня точно все получится.

– Мне нужно поговорить с судьей!

Глаза в черной рамке сверкнули с удивлением – женщина не заметила, как я подошла.

– Что?

– Мне нужно поговорить с судьей!

Неужели она тоже не поможет мне и сделает вид, что не понимает?

– Какой судья тебе нужен?

– Я не знаю, мне просто нужен судья.

– Но здесь очень много судей.

– Отведите меня к судье, к любому, не важно!

Женщина будто остолбенела – то ли от моей настойчивости, то ли от моего пронзительного голоса.

* * *

Я самая обычная девочка, выросшая в деревне и привыкшая подчиняться мужчинам. Меня с рождения учили говорить «да» на все. Но сегодня я научусь говорить «нет». Я слишком многого натерпелась и больше не позволю никому говорить мне, что делать. Суд – это мой последний шанс, и я просто так не сдамся. Не могут эти три часа, что я скитаюсь по коридорам, пройти даром.

– Хорошо, пойдем, – отвечает женщина и делает знак, чтобы я шла за ней.

* * *

Меня заводят в обитую войлоком комнату. За столом у дальней стены сидит усатый мужчина и тщетно отбивается от шквала вопросов, которые сыпятся на него со всех сторон. Это судья! Над ним на стене висит потрет Amma Ali. В школе нас учили называть его «дядюшка Али» – это президент Йемена, Али Абдалла Салех, избранный более тридцати лет назад.

Я не знаю, как себя вести, и поэтому повторяю за другими людьми в комнате. Все ожидающие судью садятся в темно-коричневые кресла – я делаю то же.

Уже полдень, я слышу доносящийся издалека голос муэдзина[5]5
  Человек, который призывает мусульман к молитве пять раз в день. При этом чаще всего он находится на вершине мечети.


[Закрыть], призывающего к молитве. Постепенно начинаю замечать знакомые глаза – здесь много людей, толкающихся рядом со мной на улице. Они явно удивлены моему присутствию – что ж, по крайней мере, меня, наконец, заметили.

Господь, если ты существуешь, ты не оставишь меня. Я всегда была послушной – усердно молилась пять раз в день, помогала маме и сестрам на празднике Аида (праздник, который отмечают в конце рамадана). Я же всего лишь ребенок – Бог должен помогать детям…

Меня немного начинает морить – перед глазами появляются разные картинки. Вижу море – я плавно покачиваюсь на его волнах. Но вдруг оно начинает волноваться и бурлить. Я вижу Фареса, старшего брата, но из-за шторма у меня не получается до него доплыть. Я кричу ему, но ветер уносит слова прочь. В панике я начинаю изо всех сил двигать руками и ногами и превращаюсь в огромный мощный пропеллер – во что бы то ни стало я должна уплыть прочь от берега. Меня силой тянет обратно, я уже почти не вижу Фареса… Помогите! Я не вернусь в Кхарджи, нет, я больше не хочу туда!

* * *

– Чем я могу тебе помочь?

Голос незнакомца звучит очень ласково и приветливо. Это первый мужчина, который не повышает голос, разговаривая со мной. Он шепчет, но я прекрасно его слышу. Какие слова! Наконец-то кто-то готов мне помочь! Пытаясь прийти в себя, я понимаю, что судья – это тот самый, усатый. Кажется, я молчала слишком долго, и он обеспокоенно задает вопрос немного иначе:

– Так чего ты хочешь?

Ответ быстро соскочил с языка:

– Развода!

Глава вторая
Кхарджи

Женщины деревни Кхарджи, в которой я выросла, не привыкли выбирать. Мы живем в культуре повиновения. Моей маме, Шое, было всего шестнадцать лет, когда ее отдали замуж за моего отца, Али Мохаммеда аль-Ахделя. Она приняла это с покорностью. Через четыре года он решил, что одной жены ему недостаточно, и взял в семью еще одну женщину – мама приняла и это. И я пошла замуж с таким же смирением – девочкам моего возраста не велено иметь собственного мнения.

* * *

Как-то я спросила у Omma[6]6
  «Мама» по-арабски.


[Закрыть], откуда берутся дети. Она лишь отмахнулась: «Подрастешь – узнаешь».

Моего любопытства ее ответ не удовлетворил, но я поняла, что разговор на этом окончен, и отправилась в сад к братьям и сестрам. Нашим любимым развлечением была игра в прятки. Деревня, где мы жили, располагалась в долине Вали Ла’а в северной части Йемена. Это место как будто было создано для детских игр, здесь был миллион укрытий: расщелин в стволах деревьев, скал, пещер. Устав, мы нежились в теплых лучах солнца, свернувшись калачиком в высокой траве. Еще, как и все дети, мы любили дразнить животных: бегали за курами или тыкали палочками в осликов.

У мамы было шестнадцать детей и три выкидыша. Одного ребенка она потеряла сразу после рождения, еще четыре, в возрасте от двух месяцев до четырех лет, стали жертвами врачебных ошибок. Эти братья и сестры появились на свет до моего рождения[7]7
  В Йемене один из самых высоких в мире уровней детской смертности.


[Закрыть].

Мама всегда рожала дома на циновке и могла надеяться только на волю Бога, которого она молила защитить младенца. Мама иногда рассказывает про то, как я родилась, и мне очень нравится слушать эту историю.

– Твой день рождения был в пятницу, в праздничный день. Ты очень долго не хотела появляться на свет. Схватки начались около двух часов ночи, а родилась ты только к вечеру. Я тогда измучилась, ведь лето выдалось особенно жарким.

На самом деле, это абсолютно неважно – будни или выходной, мама бы в любом случае рожала дома на циновке. В моей деревне никому в голову не приходило обращаться в больницу. На всю деревню у нас было пять домов и только – ни мэрии, ни магазина, ни даже мечети. Во многие отдаленные регионы Йемена приезжают передвижные больницы, но не к нам – мы спрятаны в глубине долины, и добраться до нашей деревни можно только верхом на муле. Лишь немногие отчаянные водители рискуют ездить на грузовиках по извилистой каменистой дороге, рискуя то и дело сорваться вниз. Если бы мама отважилась пойти в больницу, ей пришлось бы рожать где-нибудь в овраге под палящим солнцем.

– Но как же ты тогда справлялась?

Я всегда задавала этот вопрос, напоминая маме, что она не закончила историю.

– Слава Богу, у меня была Джамиля.

Джамиля – это моя старшая сестра.

– Она помогала мне со всеми детьми: перерезала пуповину кухонным ножом и обмывала ребенка. А имя тебе дал твой дедушка Жад. Говорят, что оно бедуинское.

Потом я всегда задаю вопрос, который очень злит маму:

– Мама, а когда я родилась? В июне или июле? Или это был август?

– О Аллах, когда же у тебя закончатся вопросы! – раздраженно восклицала она, давая понять, что ей, мягко говоря, надоели все эти разговоры.

Дело в том, что ни мама, ни кто-либо другой не знает ни числа, ни месяца и даже года моего рождения, а имя Нуджуд Али нельзя найти ни в одном документе – меня просто некому было туда вписать. В отдаленных уголках Йемена это обычное дело. По маминым подсчетам, мне около десяти лет, но так ли это? Мне может быть восемь. Или девять.

Иногда я продолжаю упорствовать и надоедать вопросами, и тогда мама начинает вслух рассуждать, в каком порядке мы рождались. Хронология наших жизней тесно переплетена с важными событиями – единственными вещами, которые позволяют ориентироваться во времени: сезоны, смерти родственников, свадьбы и переезды. Мне кажется, что проще пересчитать все товары в магазине, чем подсчитать и учесть все это. В итоге мама приходит к выводу, что самая старшая – это Джамиля. Потом в семье появился Мохаммед, первый сын и «второй мужчина» в доме (он имеет право голоса наравне с отцом). Затем родились скрытная Мона и бунтовщик Фарес. Уже после – я, потом Хайфа, моя любимица. Еще у нас есть Морад, Абдо, Ассиль, Кхалед и Раудха, наша кудрявая малышка. Мона, когда хотела приласкаться к маме, часто называла ее курицей-несушкой – новые дети и правда появляются так же неожиданно и с такой же частотой. У Доулы, второй жены отца (и дальней родственницы), пятеро детей.

Мама рассказывала, что как-то к нам приходила женщина из ассоциации «Планирование семьи» – она выписала маме таблетки, которые помогают избежать беременности. Мама начала их принимать, но делала это нерегулярно, и одним утром вновь обнаружила у себя увеличившийся живот. В итоге она решила, что такова природа и ничего с этим не поделаешь.

* * *

Название нашей деревни говорит само за себя: с арабского Кхарджи переводится как «снаружи». Иначе говоря – на другом конце света. Вы не встретите ее ни на одной карте мира, и никому в голову не придет обозначить точкой затерянную в песках деревушку. Если вам все-таки захочется понять, где я родилась, найдите на карте Хайи (Хадджа) – это ближайший к нам крупный город, который находится на северо-западе Йемена. Из столицы к нам ехать четыре часа по шоссе, а потом столько же по камням и песку. Мои братья ходят в школу в самой крупной деревне в долине, и для этого им приходится тратить два часа в одну сторону на дорогу. Девочки нашей семьи в школу не ходили – отец полагал, что мы слишком беззащитны, чтобы в одиночку добираться туда по безлюдным тропам. Удивительно, что он позаботился об образовании мальчиков, – папа (так же, как и мама) не умеет читать и писать и уверен, что без этого вполне можно обойтись[8]8
  В деревнях Йемена безграмотна каждая вторая женщина.


[Закрыть].

Я познавала мир, внимательно наблюдая за всем, что происходило вокруг меня: как Omma хлопочет по хозяйству, как Джамиля и Мона идут к источнику за водой с желтыми канистрами. В Йемене очень сухой климат, и поэтому каждый должен выпивать в день минимум два литра воды, чтобы не случилось обезвоживание. Наш дом стоял в паре метров от реки – это было мое самое любимое место в деревне, я обожала любоваться чистыми прозрачными водами.

Река очень упрощала нам жизнь: в ней мама стирала белье и мыла посуду, в ней же мылись мы сами. Женщины делали это утром, когда мужчины уходили работать в поля. Река была не очень глубокой – вода едва доходила мне до шеи, но иногда, после обильных дождей, она могла выйти из берегов, и тогда братья строили небольшие дамбы, которые сдерживали ее в русле.

* * *

После школы мальчики собирали хворост для tandour (традиционной печи), в которой мы пекли khobz (традиционный йеменский хлеб). Иногда мы поливаем их медом – говорят, что в нашем регионе производят очень вкусный мед. У моего папы была пара ульев, и он ухаживал за ними с удивительной нежностью и заботой.

За ужином мы садились вокруг softah (скатерти), которую стелили прямо на пол. Мама ставила в центр большую кастрюлю с рагу из говядины или баранины (salta) с травами, и мы, голодные и раззадоренные ароматами, прямо пальцами выуживали оттуда ароматные кусочки мяса и риса. В йеменских деревнях едят именно так – никаких приборов или тарелок.

* * *

Каждую неделю в центре долины проходил субботний базар, и Omma иногда брала нас с собой. Это был настоящий праздник, которого все ждали с нетерпением. Добирались мы туда верхом на ослике, который на обратном пути всегда был тяжело навьючен едой, купленной впрок на несколько дней. Женщины в Йемене скрывают голову под черным платком, но, если день выдавался особенно жарким, поверх мама надевала широкую соломенную шляпу, становясь похожей на огромный подсолнух.

* * *

Мы жили очень просто, но счастливо. У нас не было ни электричества, ни водопровода – мылись мы в реке, а туалетом нам служила обложенная кирпичами дыра, укрытая от глаз густыми кустами. С наступлением ночи главная комната нашего дома превращалась в спальню, и чтобы перейти из одной комнаты в другую, приходилось идти через двор. Летом двор был сосредоточением нашей жизни – мама оборудовала там открытую кухню и возилась с малышами, братья учили уроки, а мы с девчонками отдыхали от полуденного зноя и хлопот на циновках.

* * *

Папа редко бывал дома. Он вставал засветло и уходил пасти стадо – восемьдесят баранов и четыре коровы. Их молока хватало, чтобы обеспечить нашу семью маслом, йогуртом и творогом.

В гости отец всегда надевал коричневый пиджак, а за пояс непременно затыкал украшенный вручную кинжал jambia. В йеменской культуре этот клинок считается символом мужества, силы и авторитета. Роскошная рукоятка всегда становилась предметом восхищения, а сам отец выглядел очень уверенным и представительным. Позже я узнала, что jambia – это статусное оружие (его рукоятку делают из пластика, слоновой кости или рога носорога). Чем дороже материал рукоятки, тем больше уважают его владельца. Кинжал запрещено использовать для защиты или нападения. Напротив, он может стать инструментом решения конфликта, так как является символом племенного правосудия.

Отец и подумать не мог, что настанет день, когда ему придется воспользоваться им по назначению. Но однажды нашей семье приказали покинуть деревню в течение суток.

* * *

Наша семья оказалась в центре скандала, когда мне было два или три года. Против нас ополчились все жители деревни, и это было как-то связано с мамой (хотя ее тогда даже не было: она уехала в Сану к доктору), а еще я слышала, как шептались про Мону. Нам говорили, что мы опозорили Кхарджи и всех, кто здесь живет. Помню, как злился тогда отец: он чувствовал, что его оскорбили и предали те, кого он считал друзьями. Буквально за пару дней Мону выдали замуж (ей едва исполнилось тринадцать), а мы спешно покинули деревню, бросив все нажитое, даже скот и папины ульи. До сих пор я не знаю, что тогда произошло, но придет время, и я обязательно во всем разберусь.

* * *

Мы переехали в Сану. Обустроиться там было нелегко. Шумная столица казалась слишком большой, пыльной и неуютной, особенно на контрасте с нашей чудесной зеленой долиной. На смену милым глиняным домам с белыми окнами пришел суровый серый урбанистический пейзаж и бетонные здания. Из-за роста мое лицо находилось всего лишь на уровне выхлопных труб автомобилей – в горле от этого постоянно першило. В городе почти не было парков, где можно вдохнуть свежего воздуха и поваляться на траве. Развлекаться нам тоже было негде – в городе никто не играл в прятки в ущельях, а за парки аттракционов нужно платить. На это у нас не было денег.

Мы поселились в трущобах рядом с кварталом Аль-Ка, в квартире на первом этаже, в которой постоянно витал аромат уличного мусора и отбросов. Отец был подавлен, практически постоянно молчал и ничего не ел. Он крестьянин без образования и привык зарабатывать сельским хозяйством и разведением скота. Кому он нужен в столице, которая и так переполнена безработными со всей страны? Устроиться куда-то было сложно, и от безысходности на улицу выходили попрошайничать матери с детьми, чей глава семьи не смог найти способа прокормить семью. Отец не хотел для нас такой участи и днями напролет обивал пороги разных организаций. Ему удалось устроиться дворником при муниципалитете, но его зарплаты едва хватало на оплату аренды. Мы постоянно задерживали платежи, и хозяин каждый раз кричал и грозился выселить нас. Мама постоянно расстраивалась из-за этого.

Фаресу в это время исполнилось двенадцать лет. Как и любому подростку, ему хотелось иметь модные штаны и ботинки вроде тех, что на рекламных щитах, деньги на конфеты и прочие мелочи. В нашем бедственном положении мы не могли себе этого позволить, но Фарес, который всегда был вспыльчивым, не понимал этого. Его аппетиты росли с каждым днем – он даже угрожал, что сбежит из дома.

Несмотря на неспокойный характер, Фарес все равно был моим самым любимым братом – старший, Мохаммед, задавался и постоянно меня лупил. А Фарес был очень смелым и целеустремленным. Если он что-то решил, то значит, так и будет, – и плевать на мнение окружающих. Фарес в конце концов действительно сбежал из дома: после очередной ссоры с родителями он выскочил из квартиры, и больше мы его не видели.

Тогда я впервые увидела, как плачет папа – всего пара слезинок, но каких горьких! Отец переживал и, чтобы хоть как-то успокоиться, дни напролет жевал кат с соседями. Из-за этого он потерял работу, и наша жизнь стала совсем невыносимой. Маме постоянно снились кошмары, а по ночам меня часто будили ее рыдания: мы спали рядом в одной комнате на матрасах, брошенных на пол.

* * *

На память от Фареса нам осталась только цветная фотография для паспорта – Мохаммед хранил ее как зеницу ока. Брат там вышел очень удачно, совсем как в жизни: белый тюрбан, прямой уверенный взгляд, чтобы казаться взрослее. Но если присмотреться, то в уголках глаз легко можно найти озорные поблескивания.

Спустя два года после его побега в квартире раздался звонок:

– Я в Саудовской Аравии… У меня все хорошо, не волнуйтесь… Я пастух.

И почти сразу в трубке стали слышны помехи, а потом наступила тишина – связь оборвалась.

У брата начал ломаться голос, но я все равно его узнала. В моей голове были десятки вопросов – как он так далеко уехал? Неужели на самолете? Почему именно в Саудовскую Аравию? В каком городе он живет? Видел ли он море?

По разговору родителей и Мохаммеда я поняла, что брат стал жертвой торговли детьми[9]9
  По статистике, около 30 % детей, живущих на границе с Саудовской Аравией, сбегают туда, чтобы заработать. Там они тяжело трудятся практически за копейки и живут без документов и каких-либо прав. Нередко эти дети становятся жертвами сексуального насилия.


[Закрыть] – в Йемене это очень распространено. Наверное, у него теперь новые родители, которые покупают ему модную одежду и конфеты. Хорошо, если Фарес теперь счастлив, но мне все равно очень сильно его не хватает.

* * *

Если папа справлялся с переживаниями о бегстве Фареса с помощью ката, то я искала утешение в мечтах об океане. Я никогда не видела воды больше, чем река, но очень этого хочу. Здорово было бы быть черепашкой и постоянно качаться на волнах. Я любила рисовать их синими и зелеными карандашами в своем маленьком блокноте.

– Волны синие! – как-то раз поправила меня Малак, моя лучшая подруга.

Мы познакомились в школе и с тех пор были неразлучны. В нашем классе было 70 учеников (все девочки, разумеется), но Малак была мне ближе всех. Мы играли на переменках. По утрам Малак заходила за мной, и мы вместе шли на уроки. Я отучилась в школе один год и недавно перешла во второй класс.

– А откуда ты знаешь?

– На каникулах я ездила в Ходейду с родителями и видела море.

– И какое оно?

– Соленое!

– А песок какого цвета, голубой?

– Нет, он желтый и очень-очень мягкий. Из него получаются такие красивые замки с башенками и лестницами, а потом их накрывает волной, и они исчезают.

– А что ты там видела?

– О, очень много всего! Корабли, рыбок, множество людей, которые купались в море… И я сама научилась плавать! Мне купили красивый купальник.

Я никогда не была даже в бассейне, а плавать в реке, когда мы жили в деревне, мне не разрешала мама. Рассказ Малак о том, как правильно держаться на воде, был для меня абсолютно нереалистичным.

Как-то раз подруга принесла большую ракушку, которую привезла с пляжа Ходейды, и приложила ее к моему уху – я услышала шум волн!

* * *

Прежде всего вода ассоциируется у меня с дождями, которых в Йемене с каждым годом становится все меньше и меньше. Помню, как-то раз в разгар лета пошел град – это было очень здорово! Мы дружно выбежали во двор и стали собирать маленькие льдинки в тазик. Я даже смогла их посчитать, потому что в школе научилась считать до ста. Потом мы весело брызгались этой растаявшей водой друг на друга, чтобы освежиться.

Это случилось в наше первое лето в Сане. Мона, которая переехала к нам вместе с новоиспеченным мужем через два месяца, была тогда очень подавленной и раздражительной. С появлением детей – очаровательных Мониры и Нассера – к ней вернулись ее жизнерадостная улыбка и чувство юмора. Казалось, счастливей человека на свете нет – она буквально светилась, когда брала их на руки. Со временем мы наладили отношения с семьей ее мужа и даже женили Мохаммеда на одной из его сестер – в Йемене есть такая традиция – sighar[10]10
  Дословно «замужество по обмену». Древний обычай, который еще сохранился среди деревенских жителей и городской бедноты. Его суть в том, что младшую сестру мужа выдают замуж за старшего брата супруги.


[Закрыть].

А потом вдруг муж Моны исчез и моя сестра Джамиля тоже. Я слышала, как взрослые часто обсуждали эти два события, но детям было запрещено совать нос в эти дела. Помню, как наивно я думала, что они уехали вслед за Фаресом в Саудовскую Аравию, чтобы заработать деньги и привезти нам игрушек или даже цветной телевизор, чтобы мы смотрели мультфильмы.

Мона стала странно вести себя: постоянные перепады настроения – чаще всего она грустила и тосковала, но бывало, что резко начинала смеяться на пустом месте. В эти моменты я смотрела на нее и про себя улыбалась: моя сестра становилась прежней – большие темные глаза и нежные черты лица. Она мне казалась такой красивой.

Иногда мы вместе ходили на проспект Хайл, чтобы разглядывать витрины многочисленных магазинов одежды. От изумления я открывала рот и прижималась носом к стеклу. Все эти платья и юбки из разноцветного шелка. Я так живо представляла себе, как примеряю наряды всех цветов и превращаюсь в принцессу. Свадебные платья в витрине были похожи на костюмы сказочных фей. Мне тоже хотелось такое – я мечтала и не хотела останавливаться.

* * *

Очень скоро и моя жизнь перевернулась с ног на голову. Это был февраль 2008 года – я только вернулась из школы, и ко мне подошел папа, чтобы сказать, что настал мой черед выходить замуж.