Текст книги "Время заблуждений: Почему умные люди поддаются фальсификациям, распространяют слухи и верят в теории заговора"

Часть II
Эмоциональные элементы и история о стрессе

Глава 3
Давление, стресс, сгибание, надлом

Самое главное, что я понял о конспирологических теориях, – их авторы действительно верят в заговоры, потому что это их успокаивает. Но правда в том, что мир хаотичен. В том, что его не контролируют ни евреи-банкиры, ни маленькие зеленые человечки, ни четырехметровые рептилоиды из другой вселенной. Правда гораздо страшнее: никто ничего не контролирует. Мир неуправляем.

АЛАН МУР.

ЗЕМЛЯ ФАНТАЗИИ АЛАНА МУРА (ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ ФИЛЬМ, 2003)

Укоренившиеся заблуждения являются результатом взаимодействия множества элементов, каждый из которых играет свою роль. Как я уже говорил, эти элементы включают эмоции, когнитивную предвзятость, личностные качества и социальные силы. Но обязательным условием и основным ингредиентом является то, с чем так или иначе сталкивается каждый из нас, – стресс. Чтобы понять, почему стресс подготавливает почву для принятия заблуждений, мы совершим короткое путешествие во времени в особенно напряженный период новейшей истории и познакомимся с Дженни, фрилансером, матерью-одиночкой и заблуждающейся на начальной стадии.

Помните май 2020 г.? После первых нескольких месяцев жестких ограничений, связанных с COVID-19, весенняя погода принесла с собой волну надежд, смешанных с опасениями. Подходит ли пандемия к концу? Или стоит ждать еще одну волну в ближайшем будущем? Ограничения стали менее жесткими. Предприятия потихоньку возвращались к работе. Как животные после зимней спячки, люди начали выходить из дома, где безвылазно находились последние несколько месяцев. Кое-где дети вернулись в школы. Родители, в том числе и Дженни, чувствовали одновременно облегчение и страх, наблюдая, как их сыновья и дочери отправляются на занятия в защитных масках.

Дженни была счастлива, что ее сын Майк мог вернуться к более или менее нормальной жизни. Конечно, ее волновала ситуация с вирусом, но эмоциональное состояние ребенка волновало еще больше. Последние месяцы стали очень тяжелыми для застенчивого четвероклассника. Лишенный возможности общаться со сверстниками, он стал замкнутым и угрюмым, долгие онлайн-занятия утомляли его и вызывали скуку. Маме тоже приходилось нелегко: ей нужно было контролировать дистанционное обучение сына и одновременно зарабатывать на жизнь как графический дизайнер-фрилансер, обслуживающий малый бизнес. Ее клиенты сами едва держались на плаву и, урезая бюджеты, в первую очередь сокращали затраты на ее услуги. Раньше она гордилась своей профессиональной независимостью, но с начала пандемии гордость сменилась завистью к людям, которые, работая удаленно, получали стабильную зарплату. Чтобы найти новых клиентов, Дженни нужно было время и собственное пространство, но домашний офис приходилось делить с сыном-школьником. И вот, собирая ему обед и отправляя в школу, она впервые за долгое время почувствовала облегчение.

Но через несколько часов Майк вернулся домой в слезах: на перемене он пошел в туалет и потерял маску. Он проскользнул на свое место в классе и попытался спрятать лицо за книгой. Но учитель остановил на нем свой взгляд с вопросом:

– Майк, где твоя маска?

Мальчик пробормотал, что маски у него нет. Учитель спросил учеников, нет ли у кого-то запасной маски, но таковой ни у кого не оказалось. Маски в то время были в дефиците. Сконфуженного Майка попросили покинуть класс. Собирая вещи, он чувствовал, что взгляды всех присутствующих устремлены на него.

Слушая эту историю, Дженни чувствовала боль сына, и внезапно что-то в ней сломалось. Она в ярости позвонила учителю, возмущенная тем, что 10-летнего ребенка публично унизили перед всем классом. Учитель отнесся к ее жалобам довольно прохладно. Дженни обратила его внимание на то, что COVID-19 не представляет серьезной угрозы для детей, – как утверждали некоторые, он даже менее опасен, чем обычный грипп. Но учитель не прислушался к ее доводам, поскольку имел четкие инструкции сверху: нет маски – нет занятий. Вот так просто. Все дети обязаны носить маски, чтобы защитить себя и других. Разгорелся спор. После разговора с учителем Дженни разозлилась еще сильнее. Казалось, будто весь мир сошел с ума. Ничто больше не имело смысла. Ее и без того измотанные нервы были на пределе.

В тот вечер, утешив Майка и уложив его спать, Дженни села за компьютер. У нее накопилось множество вопросов. Что такого особенного в этом вирусе? Почему для детей установлены столь строгие ограничения, когда ясно, что вирус поражает в основном взрослых? Она не знала лично ни одного человека, который умер бы от этой болезни, несмотря на ужасные истории в новостях. Ни в одном репортаже она ничего не слышала о заболевших молодых людях. Что же происходит на самом деле? И кто за всем этим стоит? Объяснения были нужны как воздух.

Позднее тем вечером с одного щелчка мышью Дженни начала свое судьбоносное путешествие в воронку заблуждений, – в результате она сделалась ярой сторонницей теорий заговора, связанных с COVID-19, и лидером движения антипрививочников. Она начала с поиска видеороликов, отрицающих пользу масок, – разумеется, таковых нашлось немало. Она даже нашла научные статьи, в которых утверждалось, что маски против вируса совершенно бесполезны, поскольку он имеет микроскопические размеры. В тех же статьях говорилось, что маски ограничивают доступ жизненно важного кислорода и это особенно вредно для детей, так как их организм активно развивается. Вскоре Дженни была твердо убеждена: «тряпка», которую ее сына заставляют носить в школе, не только не защищает от вируса, но и наносит вред здоровью. Она также обнаружила информацию о том, что маска может стать рассадником бактерий и ухудшить состояние кожи подростков, если носить ее слишком долго. А еще выдыхаемый воздух может подниматься под маской по бокам носа и опасно высушивать слизистую глаз.

И тут в истории Дженни появился я. Прошерстив контент, связанный с масками, она поняла, кто виновник всех бед, – Дэн Ариели! Она пришла к такому выводу на основании двух фактов обо мне. Каждый из них сам по себе является правдой, но, если их объединить, в результате получается ложь (весьма типично для заблуждений). Факт номер один: я консультировал департамент образования. Это правда. И мои консультации в первую очередь касались вопросов мотивации учителей и учеников при помощи инструментария социальных наук в трудный период дистанционного обучения. Факт номер два: как социолог я пришел к выводу, что установка «защищай других» более эффективна, чем установка «защищай себя», когда речь идет о ношении масок. Это тоже правда. Я озвучивал такое мнение в СМИ и на встречах с чиновниками. Ложь появилась в результате объединения двух вышеозначенных фактов и вывода о том, что это я убедил департамент образования принуждать детей носить маски в школе, несмотря на воображаемые опасности для здоровья, которые сопровождают данную практику. На самом деле я никогда не разговаривал с людьми из департамента образования о масках, и, как бы мне ни хотелось верить, что мои советы оказались полезны многим правительствам во время пандемии, на самом деле мое влияние было в лучшем случае незначительным.

Однако для Дженни эти два факта легко и просто дополняли теорию. Она узнала мое имя, потом обнаружила некую связь между мной и департаментом образования и наконец пришла к «логическому» выводу: именно я рекомендовал использовать инструменты социологии, чтобы мотивировать людей носить маски. И в результате пострадал ее ребенок. По ее разумению, тайна была раскрыта: я ответственный за маски. Прочитав еще больше статей и просмотрев видео, она поняла, что ситуация еще хуже, чем она думала. Вред от масок – это не случайный побочный эффект, а часть продуманного плана. Маски были специально разработаны, чтобы, ограничив доступ кислорода, превратить людей в послушных овец, неспособных думать самостоятельно.

Вскоре Дженни пришла к следующему выводу: COVID-19 сам по себе является мистификацией. За этим последовало множество других конспирологических теорий, связанных и не связанных с вакцинами. В то время как ее путешествие в мир заблуждений набирало обороты, моя персона в ее глазах приобретала все большую значимость. В сознании Дженни я стал главным злодеем в гнусном заговоре с целью установления тотального контроля над людьми во всем мире.

Как такой человек, как Дженни, – заботливая и преданная мать, успешный предприниматель, умный человек, разбирающийся в науке, – может стать заблуждающимся? И почему? В ее истории имеют место сразу несколько факторов, важных для понимания эмоциональных состояний, обусловливающих весь процесс. Во-первых: общий стресс, в данном случае уровень стресса, который мы все испытали в той или иной степени во время пандемии, был беспрецедентным. Во-вторых: утрата контроля над ситуацией на фоне стресса и вынужденное подчинение силам, которые мы не до конца понимаем. В-третьих, и это переломный момент: отчаянная потребность в объяснении происходящего, которая ведет по опасному пути.

Стресс – мощная сила в жизни любого человека, поэтому важно отметить, что роль стресса не является определяющей при принятии ложных убеждений. Сам по себе стресс не делает человека заблуждающимся. Но это один из самых важных эмоциональных элементов, который, в сочетании с другими факторами, может повысить вероятность того, что кто-то встанет на путь заблуждений.

Почему установка «защищай других» эффективнее, чем установка «защищай себя»?

Даже если вы не считаете, что ношение масок было частью гнусного заговора, вы можете задаться вопросом: почему во время пандемии я рекомендовал правительствам делать упор на защиту других, а не себя. По данным социологических исследований, есть три основные причины, по которым послание «Наденьте маску, чтобы защитить других» более эффективно, чем «Наденьте маску, чтобы защитить себя».

Во-первых, у людей есть встроенная мотивация, называемая социологами социальной полезностью, которая выражается в потребности и способности заботиться о других. Исследования показывают, что, хотя личные интересы и обладают некоторой мотивирующей силой, все же мотивация социальной полезности зачастую оказывается сильнее. Соответственно, когда речь идет о ношении масок, напоминание людям о пользе данного действия для общества, скорее всего, приведет к повышению общей мотивации.

Во-вторых, молодые люди реже заражались вирусом, но при этом могли его распространять. Следовательно, для данной демографической группы послание «Защищайте других» имело решающее значение, поскольку у молодых было меньше причин беспокоиться о защите самих себя. Когда личный интерес невысок, социальная полезность становится еще более значимой.

В-третьих, люди склонны делать неправильные выводы о событиях с низкой вероятностью. Что это значит? В качестве примера возьмем текстовые сообщения и вождение. Представьте: вы уверены, что вероятность ДТП в тот момент, когда вы пишете сообщения за рулем, составляет 3 % (число я взял только для этого примера; точный показатель риска зависит от ряда факторов). Но вот вы управляете автомобилем, и вдруг ваш телефон завибрировал. Вам становится любопытно: кто это пишет? Может быть, это ответ на важное сообщение, которое вы отправили своей второй половинке час назад? В конце концов вы проверяете телефон. И не попадаете в аварию. Это неудивительно, ведь вероятность ДТП, когда вы пишете и отправляете сообщения за рулем, довольно низкая. Но этот опыт меняет ваши убеждения. Теперь вы думаете: может, вероятность меньше 3 %? Например, 2,8 %. Так что в следующий раз вы не станете особенно раздумывать, прежде чем писать сообщение за рулем. А потом будете делать это постоянно. Каждый раз, когда несчастный случай не происходит, вы усваиваете неправильный урок и делаете ошибочное заключение о том, что риски существенно ниже, чем вы думали, а возможно, и вовсе отсутствуют. Это так называемый цикл неправильного обучения, который запускается, когда мы делаем выводы о событиях с низкой вероятностью, основываясь на собственном опыте.

Данный тип обучения касается практически всех маловероятных событий, включая нашу оценку шансов заразиться COVID-19. Если мы столкнемся с вирусом всего на несколько минут, риск подхватить инфекцию довольно низок. Таким образом, когда время от времени не соблюдаем правила безопасности и не заболеваем, мы обновляем свои убеждения и приходим к выводу, что риск на самом деле ниже, чем предполагалось изначально. И цикл снижения вероятности и повышения частоты рискованного поведения продолжается, одновременно подрывая нашу мотивацию самосохранения. Но это не касается социальной полезности. Когда речь идет о других, мы не попадаем в этот цикл неправильного обучения, основанный на событиях с низкой вероятностью, и, как следствие, заботимся об окружающих на том же уровне. Мы продолжаем носить маски в соответствии с санитарными правилами и не пересчитываем показатель риска, основываясь на своем предыдущем опыте. А теперь вернемся к взаимосвязи стресса и заблуждений.

Прежде всего следует уточнить, какой именно стресс нас интересует. Поскольку словом «стресс» можно обозначить и рабочую нагрузку, от которой у вас болит голова, и масштабную катастрофу, имеет смысл выделить две глобальные категории стресса: предсказуемый и внезапный стресс.

Предсказуемый, или ожидаемый, стресс связан с такими вещами, как оплата налогов, сдача экзаменов, соблюдение дедлайнов на работе, детские истерики и семейные торжества. Все это не так уж весело, но ожидаемо, и большинство людей довольно успешно справляются с такими ситуациями. Конечно, мы можем волноваться, когда близится время уплаты налогов и нам нужно разобраться с кучей квитанций и счетов. Рабочие отчеты в конце месяца могут стать причиной бессонницы. Детские истерики могут вызвать глубокий экзистенциальный кризис с принципиальным вопросом: зачем мы вообще завели ребенка? Бывает, что ноги отказываются нам служить, когда мы приближаемся к дому родственников с тыквенным пирогом в руках, опасаясь споров и нравоучений. Но такого рода стрессы, как правило, не выводят нас из равновесия – по крайней мере, пока тесть не нальет себе третью порцию виски и не начнет разглагольствовать о том, что весь мир летит к чертям с 1960-х. Мы продолжаем принимать осознанные решения и использовать свои когнитивные способности по назначению. Предсказуемый стресс не затягивает человека в воронку заблуждений.

Внезапный, или неожиданный, стресс – явление совсем другого порядка. Он связан с такими событиями, как неожиданная смерть любимого человека, тяжелые заболевания, природные катаклизмы, внезапная потеря работы, финансовый кризис и т. п. Когда любимая сестра погибает в автокатастрофе, когда мы узнаем, что у нас или нашего близкого рак, когда пожар или ураган уничтожает наш дом, когда нас увольняют без предупреждения, мы испытываем стресс, который сильно отличается от повседневного, предсказуемого стресса. И разница не только в большей интенсивности. С этими стресс-факторами особенно трудно справиться именно из-за их неожиданности. Конечно, мы знаем: да, такое может случиться, – но не с нами. А когда что-то подобное все же случается, причем неоднократно, у человека возникает чувство беспомощности. В целом люди плохо справляются с внезапным стрессом.

Я знаю об этом не понаслышке. Мне пришлось испытать стресс такого рода в один из самых напряженных и трудных периодов моей жизни, когда я в подростковом возрасте получил ожог 70 % тела и провел следующие три года в больнице. Каждый день я проходил чрезвычайно болезненные лечебные процедуры. Долгое время я думал, что единственным моим испытанием будет физическая боль. Но со временем понял: самое трудное в этом опыте – неизвестность, поскольку я никогда не знал, что будет дальше. Не я, а другие люди постоянно принимали решения, касающиеся меня. От них зависело, какую именно мучительную процедуру мне придется пройти в ближайшие минуту, час, день, неделю. Они решали, когда я должен проснуться, когда будет перевязка и когда мне надо принять ванну (эта необходимая процедура была особенно болезненной). Отсутствие контроля над собственным лечением и судьбой сделало эти годы невероятно тяжелыми психологически, не говоря уже о физической боли. Это одна из причин, по которой многие больницы стали использовать метод «контролируемого пациентом обезболивания», который заключается в том, что пациент может самостоятельно принимать обезболивающие препараты до определенного предела. Оказалось, что даже небольшой контроль чрезвычайно полезен, причем не только для конкретной задачи (в данном случае для уменьшения боли), но и для общего самочувствия пациента.

Пандемия, безусловно, попадает в категорию внезапного стресса. Конечно, все слышали, что подобное может случиться в принципе, но не ожидали такого для себя. В одночасье вся жизнь перевернулась. Офисы и школы закрылись. Пока мы изо всех сил пытались узнать больше о вирусе, правила менялись чуть ли не ежедневно, причем часто новые инструкции противоречили предыдущим. Новости круглые сутки вещали о смерти, каждый час объявляя общее число умерших. Мы беспокоились о собственной безопасности и о том, как помочь близким, если они заболеют. И для многих этот стресс усугублялся экономической нестабильностью, потерей работы или крахом бизнеса.

Социальная изоляция стала еще одним тяжелым стресс-фактором. Одни с трудом выдерживали вынужденное сосуществование с соседями или родными. Другие, такие как Дженни, в этих сложных условиях выполняли тройной объем обязанностей: нужно было зарабатывать на жизнь, воспитывать детей и контролировать их домашнее обучение. Супруги проверяли свои отношения на прочность: запертые в одном доме, они часто не имели возможности даже выйти погулять в одиночестве. Сотни тысяч людей потеряли друзей или родственников и могли разделить свое горе с близкими только при помощи Zoom или других подобных сервисов. И все это в атмосфере повышенной тревоги, низкого уровня доверия и растущей политической поляризации. А когда мы закрыли свои двери и дистанцировались друг от друга физически, нас сблизили непрерывный цикл новостей и какофония социальных сетей.

Каковы же эмоциональные последствия внезапного стресса, который мы не в состоянии контролировать? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к серии экспериментов, проведенных в 1960-х и 1970-х гг. психологами Мартином Селигманом и Стивеном Майером. Они хотели выяснить, как неконтролируемый стресс влияет на способность справляться с проблемами и принимать решения. Свое исследование они проводили с четвероногими испытуемыми, поскольку с людьми могли возникнуть определенные трудности. Предупреждаю: информация, представленная далее, может расстроить любителей животных. Исследование проводилось в менее просвещенную эпоху.

Итак, М. Селигман и С. Майер провели серию экспериментов, в которых вызывали у собак стресс при помощи электрического тока. Эксперимент заключался в следующем. Представьте несчастного пса, – назовем его Карл. Карл – дворняжка небольшого размера. В первой части эксперимента Карла пристегивают ремнями и помещают в подвесную шлейку, из которой ему не вырваться. По обе стороны его головы расположены специальные панели. Внезапно Карл чувствует удар электрическим током в задние лапы. От боли и растерянности он мечется в попытках вырваться и убежать. После нескольких ударов током и попыток убежать он случайно прижимается носом к одной из панелей, – действие тока сразу прекращается. В следующий раз он делает то же самое, но уже намеренно. Карл довольно сообразительный пес, он быстро понял, что может контролировать эту неприятную ситуацию.

Теперь представим другую собаку, – назовем ее Виола. Еще одна несчастная дворняжка. Виолу тоже фиксируют ремнями и бьют электрическим током, но, что бы она ни делала, болезненные ощущения не прекращаются, пока не истечет отведенное на эксперимент время. После нескольких таких циклов Виола понимает, что полностью находится в чужой власти и не может контролировать стрессовую ситуацию.

Через сутки животных перемещают в так называемый шаттл-бокс – специальную клетку с двумя отсеками, разделенными невысоким барьером. В одном отсеке к полу подведено электричество, и, находясь в нем, можно получить удар электрическим током, в другом – нет. Если пес получает удар током, он может перепрыгнуть в другой отсек. Когда Карла помещают в такую клетку и активируют электричество, он быстро соображает, что можно избежать боли, перепрыгнув в другой отсек. Подошла очередь Виолы. Она чувствует боль, но не двигается. В конце концов она ложится на пол клетки и начинает скулить. Что происходит? По мнению Селигмана и Майера, разницу в поведении двух собак можно объяснить феноменом, известным как выученная беспомощность. В первом эксперименте Карл (К – контроль) понял, что может контролировать электрический ток; Виола (В – выученная беспомощность), в свою очередь, поняла, что не в силах остановить удары. В шаттл-боксе Карл стал искать новый способ решения проблемы. Виола даже не попыталась что-либо предпринять. Она могла бы перепрыгнуть через барьер, но предположила, что беспомощна. Казалось, она потеряла всякую мотивацию искать выход, хотя он был легко доступен.

В эксперименте Селигмана и Майера две трети собак, как и Виола, получавшая удары током, независимо от предпринимаемых действий, продемонстрировали выученную беспомощность, даже не попытавшись убежать от боли в шаттл-боксе. В отличие от них собаки вроде Карла, у которых была возможность остановить удары током в первой части эксперимента, как и собаки, вовсе не получавшие ударов, вели себя иначе: 90 % из них сбежали в безопасный отсек клетки.

Позже исследователи повторили эксперимент на крысах и получили аналогичные результаты. Они также провели эксперименты с участием людей, хотя и менее болезненные, – с использованием неприятных звуков и даже неразрешимых головоломок, но без электричества. Основываясь на полученных результатах, они предположили, что опыт неспособности контролировать стрессовую ситуацию приводит к трем «дефицитам»: мотивационному, когнитивному и эмоциональному. Другими словами, испытывая повторяющийся стресс, который не можем контролировать, мы менее склонны предпринимать какие-либо действия и искать решение проблемы. В результате чувствуем себя хуже. По этим причинам выученная беспомощность связана с повышенным риском депрессии.

В разгар пандемии вы, возможно, могли заметить некоторые признаки выученной беспомощности у себя или в поведении окружающих. В то время многие сообщали, что ощущают усталость, надломленность, беспомощность и отсутствие мотивации к чему-либо. И это неудивительно, если учесть, что мы месяцами и даже годами жили в условиях внезапного стресса и с ощущением потери контроля. Возникающие, как следствие, мотивационные, когнитивные и эмоциональные дефициты вполне могли сыграть свою роль в том, что некоторые люди провалились в воронку заблуждений.

Как будто разрушительного воздействия внезапного стресса недостаточно, в этой картине есть дополнительные проблемные элементы. Например, стресс имеет тенденцию накапливаться в разных сферах жизни, не связанных между собой. На эту тему есть интересное исследование, которое мы рассмотрим далее.