Текст книги "Пророк"

Да, таким когда-то был мой старый Нельсон, теперь же его яйца в руках этой пухлогубый евреечки Кери Хершлаг.

«… это новое направление. Классический стиль, с нотками ультрасовременного бунтарства…» – говорит какой-то ценитель в интервью после ивента.

Нельсон ржёт, чуть ли не задыхается. Он издаёт звуки, как подыхающая чайка, и сквозь них говорит, что жалеет о том, что его не было в зале:

– Я бы хотел увидеть лицо Макклюва!.. Сначала когда вынесли картину.. а потом – когда её продали за четыре ляма!..

Но самое смешное было впереди. Когда интервьюировали самого Роя – «Человека-сенсацию».

Нельсон всё ржёт. Я тоже бьюсь в истерике.

Девушка репортёр спрашивает какую-то фигню, а Рой отвечает:

«Это мой протест», – у него нервный, сдавленный голосок и взгляд «на две тысячи ярдов» мимо камеры, а шея вытянута, как у индюка.

Нельс никак не успокоится. Его смех напоминает скрип несмазанных дверей, а я больше не могу…

«Общемировой порядок меня доконал», – говорит Рой. У него усики, как у девственника, и здоровенные очки, да и вообще он выглядит, как школьник на выпускном в папином костюме (кстати, костюм одолжил ему я).

Нельс всё смеётся, а я задыхаюсь.

У меня больше нет воздуха…

Я умираю…

Умираю…

Что за идиоты?

Вот как-то так. С тех пор Рой Макклюв – общемировая звезда…

Нельсон толкает меня локтем в бок, возвращая моё сознание на террасу близ океана. Я поворачиваюсь к нему, слышу, как девчонки хохочут сквозь удары баса, а Рой стоит с лицом, будто ему на ногу кто-то наступил. Нельс подбирается к моему уху, он орёт в него так громко, но остальные, кажется, его не слышат:

– Джейк! Мы должны трахнуть их, чтобы насолить Рою! Ты одну, я другую! Согласен?!

Я не успеваю ничего ответить, как он вдруг вздрагивает, а затем сгибается пополам. Он во всеуслышание объявляет:

– Блин, чёт совсем хреново!

Хватается за рот и ещё раз вздрагивает, сопротивляясь рвотным позывам. Позже сдавленным голосом добавляет:

– Скоро вернусь!

И в этом полусогнутом положении смывается.

Я провожаю его взглядом, а потом возвращаюсь к остальным:

– Ну что, девчонки, выпить хотите?.. Жаль, а я вот сегодня напьюсь.

* * *

Я лежу на берегу океана на влажном от ночи холодном песке. Где-то слева в полутьме волны разбиваются о скалы с этим звуком: «Бдуф-ф-ф…» А потом снова: «Бдуф-ф-ф…»

Когда я только пришёл сюда, минут, наверно, сорок назад, я снял обувь и носки, и сложил один в другой, как учила мама. Я подвернул брюки и лёг здесь. На берегу океана. Вдали на горизонте виднеются грозовые облака. Кажется, они пучатся и медленно ползут навстречу. Изредка их озаряют вспышки молний, а за ними уже начинает набирать силу заря. Волны продолжают бить так ритмично, и солёная вода уже почти докатывается до меня…

Когда я пришел сюда, я начертил на песке лицо человечка, но его уже давно смыло. Такой счастливый, улыбающийся смайлик. Вышло не очень, но какая разница, его больше нет. Заря всё растекается, очерчивая тучи, но звёзды ещё виднеются над головой. Спокойно, только где-то там, позади, грохочет музыка, но удары баса развеивает лёгким ветерком.

Ухх, – прибойная волна обожгла льдом пальцы на ногах, а мазки перистых облаков высоко над горизонтом озарило красным. Я отползаю назад. От моей задницы на песке остаётся борозда, но ничего – её тоже смоет. Я снова укладываю под голову пиджак, который не снимал с самого утра, и располагаюсь поудобней. Но вскоре слышу скрип песка и голос вдали, слева от меня. Это Нельсон. Он разыскал меня:

– Вот ты где!

Когда он подходит ближе, то первым делом метает в мою сторону горсть песка. Но на меня ничего не попадает. Он обходит и, немного постояв, ложится в паре метров от меня:

– Куда снова пропал? Тебя там все ищут.

Он валяется на боку и подпирает голову рукой. Кажется, Нельс даже отрезвел слегка.

– Да я что-то подустал немного, – говорю я.

И перевожу взгляд на небо.

– Понимаю, тяжёлая неделя.

Я лишь усмехаюсь в ответ. Неделя. Если бы…

– Ты в последнее время совсем сдулся, – продолжает Нельсон.

Не сводит с меня взгляда. Чувствую это боковым.

– Не знаю, может быть.

– Не может быть, а точно! – уверяет он. – Это видно со стороны. Постоянно бродишь загруженный, всё время где-то в стороне. Если бы не я, ты бы уже давно ни с кем не общался.

Тут он прав.

– Так а нахрена это вообще надо? По правде сказать, эти игры в людей меня порядком задолбали.

Он продолжает говорить, а я бы посидел и послушал волны:

– Вот, об этом я и говорю. Брат, у тебя голова всякой ерундой забита. А тебе нужно расслабиться. Жить начать, понимаешь?

Опять он об этой фигне.

– Нет, не понимаю.

Вяло качаю головой.

– Я ж говорил, надо уметь радоваться тому, что имеешь. Оглянись вокруг, – невольно делаю это: сумрачный пляж, в небе над головой промелькивают тени чаек. – Завтра всего этого может не быть, чего тут непонятного?

Это как раз-таки и понятно.

– Вот только, Нельс, мне кажется, что у меня и так ничего нет.

Он немного затупил.

– Ты о чём вообще? У тебя есть дом, работа, друзья…

Перевожу на него взгляд:

– Я говорю о том, что не понимаю, правильно ли я иду.

Нельс задумывается:

– Так а кто это вообще знает?

Я возвращаюсь к мерцающим тучам вдалеке. Мне нечего ему ответить.

– Джейк, – продолжает он спустя некоторое время, – тебе нужно привести голову в порядок. Развеяться, отдохнуть по-нормальному, может, подлечиться немного… а потом глядишь, и всё наладится само. Девушку хорошую найдёшь, семью с ней заведёшь…

Господи, что он несёт?

– Семью? – с недоумением поворачиваюсь к нему.

– Ну да, а что тут такого?

– Блин, Нельс, ты вроде взрослый парень, а до сих пор веришь в эту херню…

Грубовато вышло. Зря я так. Как-то само вырвалось.

Он не отвечает. Обиделся – видно по лицу.

Я снова смотрю на небосвод. Он светлеет, но звёзды кое-где ещё горят. Тучи, кажется, всё ближе. Они разражаются молниями, и, вроде бы, их рокот уже доносится до нас. Или это бас?.. Я снова задумываюсь о Ней… Чуть позже вспоминаю, что Нельсон рядом (мне всё ещё неудобно перед ним) и спрашиваю:

– Знаешь, кто мне сегодня написал?

Он не сразу, но отвечает:

– Ну? – коротко так бросает.

– Ни за что не угадаешь,

Поддразниваю его.

– Чё тянешь-то?

– Элизабет, – отвечаю.

Нельс секунду морщится, но потом понимает, о ком я:

– Ты серьезно? – на его лице проступает искреннее удивление. – Сколько же вы не виделись? Лет семь?

– В точку.

Не понимаю, как у него иногда так выходит?

– Обалдеть не встать! И чего хочет?

– Встретиться, – говорю. – Она вроде как в большой город недавно перебралась…

Но Нельсон лежит и ничего не отвечает. Я поворачиваюсь к нему и вижу на его лице сквозь полутьму широченную улыбку. Он всё лежит и смотрит на меня, но потом неожиданно закидывает голову, бросив руку вверх, и, фальшивя на каждом слове, начинает горланить:

– Can you feel the love tonight!

Вот придурок.

– It is where we are!

Секунду назад он дулся, а теперь это.

– It’s enough for this wide-eyed wanderer…

Он перекатывается на спину и, зажмурив глаза, трясет кулачками перед лицом.

– That we’ve got this far!

Хватаю пригоршню песка, и кидаю ему в ноги:

– Слышь, заткнись!

– Да ладно, ладно! – он смеётся.

Я укладываюсь обратно на пиджак. Холодные влажные гранулы остаются у меня на ладони. Смешки Нельсона постепенно утихают, а позже, когда и с моего лица сходит ухмылка, спрашиваю его:

– Слышишь, Нельсон?

– Что?

Он снова переваливается на бок и ладонью упирается в висок.

– Да я хотел спросить. У тебя когда-нибудь бывает такое ощущение, будто мы все полые внутри?

– Ты о чем?

– Не знаю. Просто иногда мне кажется, что мы все пустышки. И на самом деле нас никого нет, – я ненадолго задумываюсь, прислушиваясь к себе. – Иногда у меня возникает такое чувство, будто мы все – чья-то дурацкая выдумка. Что настоящая жизнь где-то там, далеко, а это всё просто дурной сон… Бывает у тебя такое?.. – Я жду ответа несколько секунд, но так и не дожидаюсь: – Хотя, у кого я это спрашиваю? Ты ведь меня даже не слышишь, верно?

И поворачиваюсь к нему:

– Да, точно. И тебя тоже нет…

Вместо Нельсона на песке лежит манекен в его одежде: рубашке, джинсах и туфлях.

Я откидываюсь обратно и возвращаю на небо взгляд:

– И этого всего тоже…

Вдруг океан и весь песок на пляже начинает просачиваться куда-то вниз, словно через решето. Манекен Нельсона разваливается на части и его тоже утаскивает зыбучим потоком. Вслед за этим остатки звёзд вместе с красками рассвета начинают скатываться с неба, словно по стеклянному куполу, пока вокруг не остаётся пустота…

Здесь только я и больше ничего

Глава III

Сегодня.

Сегодня тот самый день.

Это первая мысль, которая приходит в голову, когда я просыпаюсь.

Стягиваю с себя тонкую женскую руку и скидываю одеяло. Пытаюсь выбраться из постели и случайно наваливаюсь на ногу второй. Но она лишь сладко промычала. Встаю, потягиваюсь и снова думаю об этом: «Сегодня тот самый день». А позади меня продолжают посапывать две дамы. Угадайте, кто? Ага. Чёрная и рыжая – те, что с Роем приехали. Но уедут, видимо, уже без него…

Выхожу на балкон и облокачиваюсь на поручни. Осматриваю внутренний двор – он по-прежнему в зеркальных лужах (вчера весь день лил дождь), и его пополам режет тень от дома. Утреннего солнца ещё не видно, оно спряталось где-то там, за виллой. Тихо. Только мягкий ветер, крик чаек и шум волн океана в метрах двухстах отсюда.

Я протираю глаза, поправляю волосы и ощупываю лоб – голова гудит немного. А потом задумываюсь, как же классно чего-то не ждать. Ты просто живешь, а потом что-то хорошое неожиданно сваливается тебе на голову. «Сегодня я встречу Её». Да, кстати, если вы не поняли, сегодня воскресенье. Весь вчерашний день я утопил в море бухла. Осталось только придумать, как скоротать сегодняшнее утро. Препараты не вариант, хочу вечером появиться свежим. Работа? С телефона неудобно, да и запариваться не охота. Девчонок будить – оборачиваюсь на них через стеклянные двери – тоже нет никакого смысла. «О чём мне вообще с ними говорить?». Но вскоре нарисовывается ещё один вариант…

Вдруг слышу, где-то внизу, подо мной, открывается дверь, и на середину двора выходит Нельсон. Он шаркает тапочками, на нём белый халат, а в руке дымящаяся чашка с кофе. Он останавливается, оказавшись на солнце неподалеку от бассейна, и, как капитан (укрывая в тени ладони глаза), сначала смотрит на океан. Потом в сторону солнца. А чуть позже замечает меня.

На его лице появляется широченная улыбка. У меня возникает ощущение, что это постер для какой-то рекламы. Он кричит, но не так уж громко:

– Хватит членом трясти! Надевай трусы и спускайся! Завтраком накормлю.

Не отрываясь от перил, отдаю ему честь:

– Слушаюсь, капитан!

Он брякает тарелкой с парой тостов передо мной:

– Держи, братан! – перекрикивает гул соковыжималки. – Здесь сыр, бекон, куриное яйцо и ни капельки глютена!

Принюхиваюсь. Пахнет и вправду ничё так. Нельс присаживается на край стола и продолжает:

– Читал недавно, что это очень вредно! – поднимаю на него глаза. Он объясняет: – Я про глютен! Эта зараза разрушает ЖКТ! Он с кишечником делает что-то не так! – Пока он болтает, вооружаюсь вилкой и собираюсь уже воткнуть её в тост, но в последнюю секунду Нельс вытаскивает тарелку у меня из-под носа: – Ну-ну! Подожди остальных… – И дальше заливает: – Так что глютен я больше не ем, и тебе тоже не советую, братишка!

– Лучше бы нажираться перестал! – вставляет Кери. Она вырубает соковыжималку, и её гул постепенно затихает.

А вообще про нажираться – это я хотел сказать.

На Кери тоже белый халат (как и у меня, и Нельса тоже), а ещё у неё полотенце в волосах. Она суетится по кухне: сначала мыла посуду, теперь делает свежевыжатый апельсиновый сок.

Нельс поворачивается к ней:

– Ну, детка, не начинай! Ты же знаешь, у меня сложная работа. Я же должен как-то переключаться после тяжелого дня!

– Ага, – оборачивается на него в полоборота. У неё в руке нож – она собирается раскромсать оставшиеся апельсинки. – А приставая ко всяким малолеткам, ты тоже переключаешься так?

«Тук» – как только она отворачивается, раздаётся звук удара ножа о разделочную доску.

– Да не пристаю я ни к кому! Просто общаюсь, – продолжает Нельсон. – Мой психотерапевт говорит, что это профессиональная деформация. Я со всеми должен поддерживать положительный контакт!

Интересно, может у нас один и тот же мозгоправ? Мой тоже всякую чушь несёт.

Кери берет в руки наполовину пустой стакан из-под соковыжималки и только что разрубленный апельсин и поворачивается к нам:

– Вот смотри, какая деформация произойдёт, если ты продолжишь в таком духе. Представь, что это твои хуэвос77
  Huevos (исп.) – яйца


[Закрыть].

С остервенелым видом она сминает половинку апельсина – из сочной мякоти вырываются струи сока. Они брызжут во все стороны и стекают по её тонким, но жилистым пальцам. Тут я вспоминаю: Нельс как-то рассказывал, что Кери была первой ракеткой в команде при колледже. Ну и ручища у неё. Я же как-то упоминал, что яйца Нельсона у неё в руках? Но и сам не думал, что всё так плохо…

По лицу Нельсона видно – картинка расправы над его хуэвос стоит у него перед глазами. Он обречённым голосом произносит:

– Детка, это жестоко…

Выжав всё до последней капли, Кери идет к раковине, чтобы смыть апельсиновый сок с руки, покрывшейся вздувшимися венами, и говорит:

– Я тебя предупредила.

Нельс поворачивается ко мне и, глядя большими черными глазами, спрашивает:

– А ты будешь любить меня с деформированными хуэвос?

– Брат, если она сделает это с тобой, – отвечаю ему, – я дам тебе номер знакомого хирурга. Сам сможешь выбрать себе хуэвос на любую форму, размер и цвет.

– А я думал, ты отомстишь за меня, – делает ещё более унылую мину.

– Нельс, ты видел её руки? Я к ней больше близко не подойду.

Зачем ей вообще соковыжималка? Она и так справляется отлично. Я перевожу взгляд на Кери – она, вытирая руки, подходит к электроплите и заглядывает в шипящую сковороду. Она говорит:

– У тебя здесь скоро всё сгорит.

Нельсон, как ужаленный, оборачивается:

– Точно!

И уже через секунду снимает всё с конфорки.

– Керюшка, тебе сделать? – спрашивает он, перекидывая лопаткой подгоревшие тосты в черную, глазурованную тарелку, с отблесками светлой кухни на гранях.

– Не, я соком обойдусь, – отвечает она. – Меня до сих пор мутит после вчерашнего, – снова включает соковыжималку и кричит мне через плечо: – А ты, Джейк? Сок будешь?

Я отвечаю:

– Не, предпочёл бы молоко!

– Молоко, так молоко! – перехватывает Нельсон. Он открывает ящик над собой, и оттуда неожиданно вываливается неаккуратно поставленный стакан, но Нельс умудряется поймать его: – Оп!

Когда стакан и пачка молока оказываются на столе передо мной, и гул соковыжималки снова утихает, я улавливаю скрип винтовой лестницы позади себя в середине холла. Это девчонки. Черная и рыжая. Мари и Катрин. Они уже в купальниках – босыми ногами сходят на паркет и идут в сторону террасы через просторную гостиную, переполненную жуткими последствиями двухдневной вечеринки. Та, что идёт последней, рыжая – Катрин, замечает меня и делает так пальчиками, типа: «Привет».

– Эт чё? – спрашивает Нельсон, опускаясь напротив. – Они из твоей комнаты вылезли?

Я поднимаю плечи и развожу руками в стиле: «Ну как-то так».

– А я-то думал, чё Рой, как молния, отсюда вылетел, – продолжает он. – Как удалось-то?

– Уметь договариваться надо, – отвечаю и подмигиваю ему.

Он давит лыбу и тянет мне пять через весь стол. Я отвечаю: «Бах».

– Ну вы и придурки, – Кери садится рядом, отдает Нельсону стакан и пригубливает свой. – Он же ваш друг, – добавляет.

Нельс чуть не поперхнулся. Он отпил сока, и теперь у него на бороде светлые усы от пенки. Он строит возмущенную рожу:

– Какой он нам друг? Мы такое сделали для него, а он игнорирует нас по-чёрному с тех пор!

– Согласен, – поддакиваю я.

– Лучше дай, тебе усы вытру, – Кери натягивает на ладонь рукав махрового халата и стирает пенку с его лица. Зря, ему очень шло.

Мы наконец-таки принимаемся за тосты. Мой уже подостыл и слегка пересолен. Но в общем ничего. Хотя почти сразу о себе даёт знать изжога, которая просыпается из-за вчерашних кутежей. Кери, сидящая рядом, складывает одну ногу на другую и, покачивая белым тапочком на носке, смакует ярко оранжевый напиток. Вижу, как кусочки мякоти плавают в стакане. Я тоже заправляюсь молоком.

– Кстати, я говорил тебе, – чавкая произносит Нельсон, – что меня приглашали на CNN работать?

– Неа, – жую и мотаю головой. – Чё, передумали, когда познакомились с тобой поближе?

– М-м, – промычал он, не открывая рта. – Сам отказался. Меня не устраивает политика канала, – говорит и откидывается на спинку стула с важным видом. – Ты знаешь, что они подбирают сюжеты и материалы в интересах заказчиков: государства и крупных конгломератов, тем самым манипулируя мнением людей?

Ещё бы, моя компания регулярно пользуется услугами их региональных подразделений.

– Врёт он всё, – говорит Кери, повернув голову ко мне. Полотенце на её волосах чуть поехало, но устояло. – Он посчитал и понял, что, если подсидит главного ведущего, то на своём канале будет зарабатывать в три раза больше в ближайшие пять лет, а на CNN его ещё не скоро повысят.

– Ну, детка, зачем ты так? – Нельс разводит руками, а лицо у него, как у обиженного ребёнка.

Она поворачивается к нему:

– Так а что ты постоянно выдумываешь на ходу?

– Ничего я не выдумываю, я и вправду так подумал!

– Ага, ну конечно, – отвечает она. – Позавчера мне совершенно другое рассказывал, – снова обращается ко мне.

И всё-таки забавные они. Кери прикладывается к стакану, а Нельс расстроенно возвращается к еде. На несколько мгновений за столом воцаряется благоговейная тишина. Слышно только, как холодильник фурчит, и как на улице через приоткрытое окно поливалка обстреливает газон.

Но Нельсон не из тех, кто любит тишину (вернее он из тех, кто терпеть её не может), поэтому отломав вилкой очередной кусок пригорелого тоста и прохрустев им во рту, он снова заводит разговор с Кери:

– Малыш, а ты знаешь, что у Джейка намечается сегодня вечером?

Я скрипнул зубами.

– Нет. И что же?

Но до меня, разумеется, нет никому дела.

– И что же, и что же? У него сегодня свидание, – с заманивающим видом произносит он.

Я чувствую себя, как ребёнок, при котором разговаривают родители, делающие вид, что его не существует.

– Ну и с кем? – указывает кивком головы в сторону террасы. – С одной из этих?

Нахрена я вообще ему это рассказал?

– А вот и нет, – жуёт. – С одной девушкой, с которой они были знакомы ещё в университете. И да, у них там было всё серьезно.

Стоит признать, он всё грамотно разыграл. Услышав это, Кери забыла даже поставить стакан (он зависает в паре дюймов над столом) и у неё отвисает челюсть. С широко открытыми глазами и разинутым ртом она переводит взгляд с Нельсона на меня:

– Это чё, правда?

Не уверенно развожу руками типа: «Ну, вроде как, да».

Кери брякает стаканом о стол и начинает стучать ладошками по краю:

– Расскажи, расскажи, расскажи!

И смотрит на меня широко открытыми глазами. Нельсон ржет – по-видимому, над выражением моего лица.

– Да там не о чем особо рассказывать, – отвечаю.

– Ну конечно, – заявляет Нельсон. Кери молнией возвращается к нему. – У них там была настоящая любовь. Думал, потеряю парня.

– Так и что произошло? – её взгляд мечется между нами.

Я смотрю на Нельсона, будто сожрать его готов с говном, а он косится в мою сторону и объясняет:

– Дело в том, что у Джейка были сложные периоды в жизни. И в них он иногда совершал серьезные ошибки.

Тут он снова прав. Кери мигом остывает и разочарованно бормочет:

– Понятно.

Она поднимает стакан, но тут же грохает его обратно и поворачивается ко мне:

– Но в этот раз-то ты будешь вести себя нормально? – грозит пальцем.

Я киваю, как идиот.

– Не придуривайся. Я буду держать за вас кулачки. Ты же потом расскажешь, как всё прошло?

Снова киваю, но она не отстаёт:

– Клянись!

Поднимаю одну ладонь, а вторую кладу на остатки тоста, как на библию:

– Первым же делом, – отвечаю. – Клянусь…

* * *

Да, это было именно так, как я себе и представлял…

Просторный зал ресторана… Клетчатые скатерти и лица людей проступают в подрагивающем свете пламени свечей, что стоят на каждом столике… Довольно тихо, несмотря на то, что посетителей немало – полушёпот, и только пианист наигрывает на рояле, находясь слева в потоке света на небольшой эстраде…

Как только захожу, я сразу замечаю тебя и смотрю, не отрывая глаз, пока официант не отвлекает:

– Вы заказывали столик?

Я быстро спроваживаю его, но как только возвращаю взгляд, ты уже смотришь на меня. А я на тебя. Не сразу и не с первого раза, но на твоём лице появляется широкая улыбка: сначала уголки губ чуть поднимаются, но быстро опускаются от смущения, а потом ты не выдерживаешь, возможно, потому что я улыбнулся в ответ, и твоё лицо озаряется улыбкой. Моя дорогая Элизабет, ты почти не изменилась с тех самых пор. Ни капли не постарела – стала только красивей. Я наконец сдвигаюсь с места и иду к тебе. Твои глаза блестят из полумрака.

Перед тем, как сесть напротив, говорю тебе:

– Привет.

Смущение всё же овладевает тобой, и на твоём лице тускнеет улыбка. Ты отвечаешь тем же:

– Привет.

Сажусь и несколько секунд просто смотрю на тебя – не нахожусь, что сказать дальше. По-видимому, ты тоже. Но, кажется, мы всё читаем друг у друга по глазам. На твоём лице почти нет макияжа, только локоны завиты, и чуть подведены глаза. Но повторюсь: кажется, ты стала ещё красивее, чем тогда.

– Ну как твои дела? – не выдерживаю и наконец спрашиваю тебя.

Ненавижу эти вопросы.

Ты тоже как бы приходишь в себя:

– Да в принципе неплохо.

Ненавижу эти ответы.

Пустые слова.

– А как у тебя? – интересуешься ты и опираешься на руку. Твои тонкие пальцы касаются лица, а ясные глаза смотрят так внимательно.

Но я не знаю, что ответить. Поэтому отвечаю:

– Наверно, как всегда.

На твоём лице снова появляется улыбка, и я понимаю – ты понимаешь меня. Ты всегда понимала. Возможно, даже лучше, чем я сам себя.

– Так расскажи, какими тут судьбами? – И поясняю: – В этом городе?

– Как и миллионы других людей, – отвечаешь ты. – Работа.

Работа… – пару раз киваю.

– И чем сейчас занята?

– Знаешь, – ты опускаешь глаза, – это скучно, я не хочу об этом… Не для этого сюда пришла.

«А для чего тогда?» – но этот вопрос я задаю не вслух, лишь про себя.

И всё же, кажется, твои глаза отвечают:

«Увидеть тебя…»

А вместо этого губы шепчут:

– Если хочешь, лучше расскажи ты – чем занят?

– Я? – даже не знаю, что сказать. – Строю стратегии развода людей, чтобы увеличить прибыль производителей. Гнусная работа – гнуснее не найти, – признаюсь честно.

Ты некоторое время молчишь, но позже подмечаешь:

– Цинично и прямо. Как в те времена…

Я невольно опускаю глаза. Заметив это, ты пытаешься всё исправить:

– Так а ты когда перебрался сюда?

– Сразу после колледжа, – отвечаю я не сразу и смотрю на тебя. Кажется, ты всё это уже знаешь, но я продолжаю играть: – Мы с Нельсоном напару отправились сюда – покорять большой город.

Если ты хочешь чего-то добиться в этой жизни, тебе нужно ехать сюда – в сердце ада.

Но тут наши глаза синхронно поднимаются – к нам подходит официант:

– Добро пожаловать в наш ресторан! – он раскладывает перед нами открытые меню.

Не знаю уж, сделал ли я какой-то жест, либо же у меня вышел слишком строгий взгляд, но молодой человек внимательно посмотрел на меня:

– Из напитков что-нибудь, или сразу сделаете заказ?

Я спросил у тебя:

– Элиз? Ты голодна?

Ты поджала губы, и слегка повела головой.

– Тогда, может быть, вина?

Ты кивнула.

– В таком случае нам «Бальячи». Да постарше. – И уточняю у тебя: – Пойдёт?

– Пойдёт.

Официант забирает меню у тебя:

– Могу предложить тридцатипятилетние.

Люблю пить вино старше себя:

– Отлично.

– Хороший выбор, – сообщает молодой человек. – Скоро принесу.

Он покидает нас.

Не успеваю вернуть к тебе взгляд, как ты спрашиваешь меня:

– Так вы с Нельсоном ещё поддерживаете связь?

– С Нельсом? – Киваю: – Только сегодня виделись с утра. У него на неделе был день рождения, так что отмечали слегка.

– Понятно.

Твой взгляд опускается на свечу. Её пламя переливается в глубине твоих глаз.

– Что? – спрашиваю я, чуть наклонившись и заглянув тебе в лицо. – Ты по-прежнему терпеть его не можешь?

– Да нет, – пожимаешь плечами. – Просто он болтун. А от таких, кроме звона в ушах… Хотя, – ты задумываешься ненадолго. – Возможно, время изменило его.

На моем лице появляется широченная ухмылка:

– Время может и меняет кого-то, вот только не таких, как он.

Ты делаешь выражение лица в стиле: «Признаться, я так и полагала».

– Теперь он у нас популярный ведущий. Знала? Мелькает то тут, то там.

– Правда? Нет, не знала… – И, усмехнувшись, добавляешь: – Забавно…

– Почему?

– Не знаю, – снова пожимаешь плечами. – Наверно, лучшего занятия ему и придумать сложно.

– Это точно, – улыбаюсь тебе.

А ты мне…

Воцаряется классическое, неловкое молчание. Но оно, кажется, даже нравится нам. Я продолжаю разглядывать блеск твоих глаз. И мне невольно вспоминается похожая обстановка… Ты, я, плед для пикника, крыша кампуса и звезды. И да, чуть не забыл: похожая свеча, дешёвое вино и музыка на смартфоне…

Помню в тот вечер ты спросила:

– Подумай, чего бы ты хотел от жизни?

В тот вечер я был, как всегда, под чем-то, поэтому задумался, потом вскочил, как придурок, и запрыгнул на каменные ограждения кровли. Я закричал на весь спящий городок:

– Быть хозяином мира!

Но тут я пошатнулся на краю, и мне показалось, что пустые улицы, залитые тусклым светом фонарей, резко приблизились ко мне – пытаясь поймать баланс я резко наклонился, но ты – Элизабет, вцепилась в меня…

Я отрываю взгляд от клеточек на ресторанной скатерти и собираюсь что-то сказать, но вижу – ты тоже поднимаешь задумчивый взгляд. Мы одновременно начинаем:

– Слушай, я…

– А как тво…

И тут же оба замолкаем.

Я говорю:

– Извини, продолжай.

А ты:

– Да нет, я слушаю тебя…

После небольших раздумий я уже собираюсь что-то сказать, но тут снова появляется официант. Мы точно так же, как и в прошлый раз, одновременно поднимаем глаза – он расставляет бокалы перед нами и сует мне бутылку этикеткой под нос. Не вдаваясь в подробности, киваю, и мы молча наблюдаем, как он срезает обётку с горлышка, штопором вытаскивает пробку и наливает мне на пару глотков.

Я раскручиваю вино и заползаю в бокал носом – пахнет терпким лошадиным дерьмом. Значит, всё в порядке. Предпочитаю не полоскать зубы этой хренью, поэтому сразу делаю большой глоток – на вкус вроде ничего. И киваю парню.

Он наполняет стакан Элизабет, потом доливает мне, и перед тем, как уйти, сообщает:

– В случае чего я вон там, – деликатно тыкает указательным пальцем в сторону, – неподалёку от стойки.

Делаю ещё один глоток, а ты, распробовав, делаешь выражение лица, типа: «Ничего, неплохо». Я спрашиваю тебя:

– Почему ты выбрала именно этот ресторан? Если честно, я предпочитаю те, в которых заказ делаешь на планшете, а еду привозит робот или квадрокоптер. Несмотря на грохот, мне там спокойней.

– Просто я когда-то здесь бывала. Точнее ресторан был другой, но помещение осталось. Решила, что хочу побывать здесь ещё раз.

Ты оглянулась по сторонам и на пару мгновений засмотрелась на пианиста, продолжавшего наигрывать спокойную мелодию.

– Так и о чем ты хотел сказать? – твои глаза возвращаются ко мне.

А я уже и позабыл, признаться:

– Да, точно, – пробормотал я. – Но давай лучше ты сперва.

Выдержав паузу, ты соглашаешься:

– Ладно… По правде сказать, я хотела узнать о твоём даре.

– Каком ещё даре? – переспросил я после того, как сделал ещё глоток вина.

– Нуу, – протянула ты. – Я про твой голос – то, что он делает с людьми. Ты это как-то развиваешь? Пользуешься этим?

– В этом нет никакого дара, – обрезаю я. – Думаю, каждый, кто захотел делать что-то подобное, смог бы сделать это. Но… нет, я это особо не использую… За исключением редких представлений.

– Редких представлений, – разочарованно повторяешь вслед за мной. – Очень жаль. Ты, кажется, не понимаешь, но ты бы мог помогать людям.

– Каким образом? – интересуюсь я.

– Не знаю. Вдохновлять их. Поддерживать, подсказывать им путь. Менять их жизни.

– Господи, Элизабет…

Снова эта наивная чушь.

Я наваливаюсь на стол и делаю ещё один здоровенный глоток из бокала:

– Люди слышат только то, что хотят услышать. Чужие слова им ничем не могут помочь.

– Жаль, что ты так считаешь…

Я поднимаю глаза и вижу, что ты разглядываешь меня – то ли с долей жалости, то ли с долей презрения.

– Ну а ты что хотел сказать?

Я теряюсь на мгновение, но всё же спрашиваю:

– Я хотел узнать, куда же ты пропала тогда?

Вижу, ты опускаешь глаза, а я не отвожу от тебя взгляда…

В один из самых сложных моментов моей жизни ты просто сменила номер, взяла академ, из которого не вышла, и исчезла из моей жизни без следа. Ровно до этого дня.

– Наверно, я посчитала, что всё это – слишком для меня.

Да… и за это винить тебя никак нельзя.

В тот период у меня в конец стала ехать крыша. И в таком состоянии довольно сложно контролировать себя. Тем более, когда вся женская часть кампуса вешается на тебя.

– Я понимаю. Я сам во всем этом виноват.

Ты только сейчас подняла взгляд и странно посмотрела на меня. Потом спросила:

– А как те голоса? Они по-прежнему преследует тебя?

– Нет, нет, – наверно, я слишком резко отвечаю. – Теперь всё нормально. Я здоров.

Я продолжаю лгать:

– Иногда мне проводят стабилизирующую терапию, если появляются намеки на первичные симптомы, ну а так – я в порядке…

– Это хорошо…

Ты смотришь на меня так внимательно. А я на тебя.

Я пытаюсь запомнить твоё лицо в этом мягком свете, но знаю, что так или иначе забуду его. Я всегда всё упускаю. Мы все всё упускаем в своих жизнях.

Ты почему-то снова смущенно опускаешь глаза. Видно, тебе неловко, и всё же ты спрашиваешь:

– Джейк. Скажи, у тебя кто-нибудь есть сейчас?

Мотаю головой:

– А у тебя?..