Текст книги "Наша песня"

– Опасность еще не миновала… но мы его вытащили… – В конце фразы губы его скривились, но я успела понять, какое слово он решил не добавлять. Ненадолго.

– Можно мне войти? Можно мне его увидеть?

– Дайте нам еще несколько минут, затем можете войти, но только на минутку.

Я кивнула, желая отблагодарить его и всех остальных, но он уже снова скрылся в палате Дэвида.

– Слава богу, – выдохнула Элли.

Я услышала в ее голосе неподдельное облегчение, и, каюсь, на какое-то мгновение ко мне вернулось чувство, которое неотступно преследовало меня долгие годы.

Словно древняя старуха, я повернулась всем телом, чтобы взглянуть на нее. Ее лицо не выражало ни малейшего намека на то, что прошлое оставило в ней такой же глубокий след, как во мне. Я было открыла рот, чтобы сказать ей, что передумала, что ей не надо больше сидеть рядом со мной и ждать, что ей нужно теперь идти к своему мужу. Но у меня вырвались совсем не те слова, и я не знаю, кто из нас поразился им больше.

– Знаешь, Дэвид никогда тебе не изменял.

Это было явно не то, что она ожидала от меня услышать. Казалось, все вокруг нас замерло: шум из палаты, завывание метели за окном – все это исчезло, когда мы смотрели друг на друга, оставшись одни в эпицентре урагана, который породили так много лет назад. Элли моргнула, глаза ее не открывались чуть дольше обычного, шея немного вздрогнула, но она не произнесла ни слова.

– Я знаю, что ты думаешь, Элли, что ты всегда думала. Но ты ошибалась.

Когда она все-таки ответила, в голосе ее прозвучала не горечь, а всего лишь усталая покорность судьбе.

– Все это больше не имеет значения. Все это вообще не важно. Особенно сегодня ночью.

– Ошибаешься. Сегодня это значит куда больше, чем все остальное.

– Не думаю.

– И не надо. Просто выслушай меня. Можешь меня потом сколько и как угодно ненавидеть… но не нужно ненавидеть его, Дэвида. Он этого не заслуживает и никогда не заслуживал.

Шарлотта. Восемь лет назад

– Что значит – они расстались? Когда это произошло?

Кипяток, которым я наполняла кружку, перелился через край и начал стекать на стол.

– Шарлотта! – крикнул Пит.

Я поставила чайник на плиту, рука у меня немного дрожала.

– Отойди-ка. Давай лучше я, – сказал Пит, промокнув лужицу тряпкой и таким количеством бумажных полотенец, что их хватило бы, чтобы запеленать египетскую мумию. Я смотрела, как он убирал за мной, прежде чем вылить чай и заварить мне свежий. Все это происходило в рамках круглосуточного порядка, который установился со дня нападения на меня. По-моему, все ребята немного завидовали Дэвиду, который появился на месте происшествия, как Брюс Уиллис, и спас меня. Чтобы как-то это компенсировать, три моих соседа, казалось, исполнились решимости окружить меня такой заботой, вниманием и защитой, которым позавидовали бы даже члены королевской семьи. Скоро мне придется сказать им, чтобы они немного умерили свой пыл, особенно теперь, когда полиция арестовала нападавшего. Но сейчас мои мысли были заняты совсем другими вещами.

– Ну, и когда это случилось? – спросила я, усаживаясь на один из кухонных стульев. – И почему мне никто об этом не рассказал?

– Но ты вроде бы думаешь совсем о другом, – ответил Пит. Он оказался прав. У меня создалось ощущение, что последнюю неделю я прожила в каком-то сюрреалистическом мире, словно выпала из своей нормальной жизни и угодила прямо в развязку телевизионной криминальной драмы. Раньше я никогда не была внутри полицейского участка, но за последние семь дней он начал становиться мне вторым домом.

– Так что же произошло между Дэвидом и Элли? – задала я вопрос чуть иначе, стараясь сохранять безразличный тон, что мне не совсем удавалось. – Это он так решил или она? И почему он мне об этом ничего не сказал?

– Наверное, он не хотел тебя расстраивать, – предположил Пит, загружая в тостер пару ломтей хлеба. Я очень надеялась, что не для меня, потому что у меня внезапно пропал аппетит.

– А почему это должно меня расстраивать? – спросила я как можно более равнодушно, но эта попытка с треском провалилась.

Пит пожал плечами и начал вытаскивать из шкафчика какие-то банки, так что я не смогла разглядеть выражение его лица, когда он ответил:

– Потому что, похоже, все это началось в тот вечер, когда на тебя напали. По-моему, Элли вызверилась на него за то, что он полез в это дело, ну и слово за слово, одно за другое, а потом… – Тут он умолк.

– И что потом? – спросила я, подавая ему банку с ореховым маслом, которую он, скорее всего, и искал.

– Не знаю, – ответил Пит, и его ответ потонул в смачном шлепке огромной порции масла, которую он навалил себе на тост. – Он говорит, что не желает это обсуждать.

– Мне он расскажет, – тихо пообещала я.

Вот только рассказывать он не захотел. В тот день мне пришлось довольно долго ждать, прежде чем наконец я застала Дэвида одного. Оказалось особенно трудно отделаться от Майка, который относился к своим обязанностям телохранителя гораздо серьезнее, чем два его приятеля.

– А нечего говорить, – ответил Дэвид, и жестко-непреклонное выражение его лица дало мне понять, что расспрашивать его не следовало. Ну уж нет, я собиралась разузнать все до конца.

– Пит сказал, что вы с Элли поцапались.

– Мы всегда цапались, – устало ответил Дэвид. – А ты разве не заметила?

Даже слепоглухонемой заметил бы, что их отношения были неустойчивыми и шумными, но он также смог бы понять, что они были страстными, бурными и преисполненными любви. И, наблюдая их с близкой дистанции куда дольше, чем требовалось для осознания этих фактов, я знала все лучше, чем кто-либо.

– Но вы же всегда потом мирились.

– А в этот раз нет.

– Почему же?

Дэвид вздохнул и устало провел рукой по волосам, отчего сделался вдруг ранимым и беззащитным. Мне так захотелось обнять его, крепко прижать к себе и сказать, что все образуется. Мне захотелось его поцеловать.

Я отошла в другой конец комнаты на тот случай, если действительно соберусь проделать что-то подобное. Но мне оставалось задать ему всего один вопрос.

– Пит говорил, что, кажется, вы разругались из-за… – Голос мой сделался робким и неуверенным. – … Из-за меня?

Дэвид поднял голову и пристально посмотрел на меня взглядом, который я не смогла понять.

– Из-за тебя? С какой стати, черт возьми, нам ссориться из-за тебя?

– Сама не верю, что я все это делаю, – бормотала я себе под нос, когда шла по узкой дорожке. Мне бы победно прыгать вверх-вниз и молотить кулачками воздух, когда Дэвид снова оказался свободен. Но вместо этого я стояла у двери дома Элли, мысленно репетируя речь, которую оттачивала целый день. Речь, предназначавшуюся для того, чтобы уговорить ее вернуться к своему бойфренду.

Я уверена, что мамины аналитики смогли бы написать фундаментальное исследование, основываясь на моей жизни и моем гипертрофированном чувстве ответственности. Я хотела, чтобы Дэвид был моим. С самого первого дня, когда его встретила. Но не ценой чужого несчастья. Не так. Мне хотелось, чтобы он смотрел на меня, желал меня и выбрал меня. И не в качестве запасного варианта. Если бы он сам принял решение расстаться с Элли, тогда все было бы по-другому, но я знала, что намеренно или как-то иначе частично несла ответственность за то, что сейчас Дэвид выглядел куда более жалким, чем когда-либо. И решила взять на себя главную роль и разрешить эту ситуацию.

Я услышала за дверью звяканье снимаемой цепочки, выпрямилась и задержала дыхание. Я не узнала открывшую дверь девушку. Ее миндалевидные глаза сузились на миловидном личике, и мой ум судорожно принялся искать ее имя в ячейках памяти.

– Здравствуйте. Вы Лин, да?

Ее глаза сузились еще больше. Если она и дальше будет щуриться, то вообще не разглядит меня, подумала я, сдерживая нервный смешок.

Соседка Элли едва заметно кивнула.

– Что вам угодно? – резко спросила она. – Я собираюсь уходить.

Я посмотрела на ее ноги в пушистых розовых тапочках и мешковатых тренировочных штанах. Мне почему-то показалось, что она говорит неправду.

– Я вас не задержу. Вы не могли бы сказать Элли, что к ней пришла Шарлотта? – попросила я, мобилизовав все запасы вбитой в меня вежливости и стараясь, чтобы голос мой звучал доброжелательно.

– Я не могу этого сделать.

Не могу или не хочу?

– Я на минутку, я просто хотела бы с ней поговорить. Я ее подруга.

Во взгляде соседки Элли явственно читалось, что это не совсем так. Ну, уже не так.

– Я не могу ей ничего сказать, потому что ее здесь нет. Я уже объясняла это Дэвиду. Что это вы все сюда повадились?

Она скомкала заготовленную мною речь, открыв мне, что Дэвид уже успел побывать здесь до меня. Я почувствовала, как уверенности во мне начинает убавляться.

– Элли. Здесь. Нет. Она. У-е-ха-ла. До-мой, – закончила Лин, тщательно выговаривая каждый слог, словно я была донельзя докучливой иностранкой.

– Ах, вот как. Хорошо, спасибо. Я… – Но мои слова уже обращались к дверной колотушке. Лин исчезла.

Мы все пытались уговорить его, но Дэвид оставался непреклонен: он не пойдет на «Бал снежинок». Он сделался упрямым и непробиваемым, как бетонная стена. Если он что-то решил, то сдвинуть его не было никакой возможности. Единственным знакомым мне человеком, отличавшимся похожим упрямством, была Элли. Так что неудивительно, что они загнали себя в ледяной тупик, откуда никто из них не мог сделать ни шага, чтобы выйти из патовой ситуации, ими самими и созданной.

Не моя забота, думала я, прыская духами на шею и в вырез платья. Наплевать. Я изучала свое отражение в зеркале, моргая, когда усеивавшие платье блестки сверкали, словно тысячи крохотных лампочек, пока я вертелась под лампой, рассматривая его со всех сторон. Для студенческого бала платье выглядело чересчур шикарным, скорее оно предназначалось для пышных светских мероприятий. Купив его из дизайнерской коллекции прямо после показа на подиуме, моя мама до сих пор понятия не имела, что мне подошло бы что-нибудь в десять раз дешевле, что мы обычно вместе и покупали. Я тряхнула головой, не желая, чтобы меня тянуло вниз все то, чего я не имела в жизни.

Ребята уже оделись и приготовились к выходу, когда я вышла к ним, и уже успели пропустить по паре рюмок текилы. Когда я вошла в комнату, они восхищенно присвистнули. Отпустив глупую шутку по поводу того, как они все вырядились, я взяла рюмку, протянутую мне Майком.

– А когда приедет такси? – поинтересовалась я.

– С минуты на минуту, – ответил Пит, взглянув на часы.

– Кто-нибудь видел Дэвида? Он знает, что мы скоро уезжаем? – спросила я как можно более беспечно и равнодушно.

Майк как-то странно на меня посмотрел, и я подумала, что моя игра в очередной раз провалилась.

– Он у себя в комнате. Я слышал там музыку, но он не передумает. Не теперь.

Я пожала плечами и просунула руки в рукава пальто, которое мне подал Майк. «Кому нужен бойфренд?» – подумала я. Я оказалась счастливицей Золушкой, которая отправится на бал сразу с тремя принцами. Сколько девушек могли такое про себя сказать?

– Такси приехало, – сказал Пит, отдернув шторы и заметив стоявшую у тротуара машину.

Всей шумной компанией мы вывалились в прихожую и не успели открыть дверь, как звук шагов заставил нас обернуться. По ступенькам легко сбегал Дэвид, одетый в безупречный вечерний костюм. Белоснежная рубашка оттеняла легкую смуглость его кожи, а его живые голубые глаза сверкали, как драгоценные камни.

– Я передумал, – лаконично произнес он.

Раздались одобрительные крики, послышалось похлопывание по плечу, но я отреагировала спокойно, посмотрев ему в глаза с теплой улыбкой. Он улыбнулся в ответ.

Вечер удался. Семестр закончился, и все находились в праздничном настроении.

– По-моему, теперь здесь даже лучше, чем в прошлом году? – простодушно заметил Пит, когда мы усаживались за круглый стол, накрытый белоснежной скатертью.

Я перехватила предупреждающий взгляд Эндрю и поняла, что они, наверное, договорились между собой не упоминать прошлогодний бал. Их неуклюжие усилия оградить Дэвида от воспоминаний выглядели довольно мило. Но я могла бы им сказать, что они напрасно теряют время.

Я заметила, каким взглядом он обвел зал, когда мы вошли, высматривая высокую брюнетку, которая – почти наверняка – находилась за триста километров отсюда. И еще как он тщательно выбирал место, чтобы смотреть прямо на сцену. Я слышала, как он небрежно спросил кого-то из организаторов, когда начнет играть оркестр.

– Она не придет, дружище. И ты это знаешь. Она даже не играет в этом оркестре, – безо всякой надобности втолковывал Дэвиду Пит. – А в прошлом году просто заменяла кого-то.

– Подхватка, – тихо ответил Дэвид. – У них это называется подхваткой.

Мне хочется думать, что в случившемся тем вечером виноват не только алкоголь, хотя глупо отрицать, что он тоже сыграл свою роль. Похоже, мы опорожнили шесть бутылок вина, стоявших на нашем столе, немного быстрее окружающих. Потом заказали еще и вскоре перешли на шампанское. Отчасти это представляло собой предрождественские излишества, а отчасти стало вполне понятной реакцией на, безусловно, бурные и печальные события предшествующих трех недель. Нападение на меня и его последствия оказали влияние на всех нас, и, по-моему, нас нельзя было винить за желание расслабиться и как следует повеселиться. Однако, безусловно, существовали и другие вещи, в которых мы не могли считать себя невиновными.

Я заметила, как смотрел на меня Майк, когда я придвинула стул поближе к Дэвиду, чтобы за громкой музыкой расслышать, что он говорил. Или это я себе внушила. Но Дэвид в любом случае не выказывал никаких видимых признаков опьянения. Так чего же мне от него было требовать? Когда Пит взял бутылку шампанского, чтобы в очередной раз наполнить наши бокалы, я твердо прикрыла рукой свой фужер.

– Мне хватит, – сказала я.

– Пьянчужка, – поддразнил Эндрю, громко расхохотавшись собственной шутке, как это делают только сильно выпившие люди.

Все рассмеялись. Все, кроме Дэвида. Что-то в этом слове, произнесенном Эндрю, пронзила его, как ядовитая стрела. Я заметила это по тому, как дернулись его губы и затуманились глаза. Он быстро поднялся, словно стараясь убежать от чувства, только что попытавшегося разбередить ему душу.

– Не хочешь сходить в бесшумную дискотеку? – спросил он, подавая мне руку.

Мы, чуть покачиваясь, пошли через зал, и, если уж совсем честно, я качалась больше, чем Дэвид. Я держалась за его руку отчасти потому, что это помогало мне идти по прямой, а отчасти… просто потому что.

– Может, выйдем на воздух? – тихо предложил Дэвид, следя за моими сосредоточенными усилиями совершить то, чем я овладела двадцать один год тому назад, – ходьбу на двух ногах.

– Я уверена, что это из-за каблуков, – ответила я, виня во всем свои десятисантиметровые шпильки, на которых раньше ходила безо всяких проблем. Дэвид тихонько рассмеялся и продолжал улыбаться, когда какой-то первокурсник на заплетающихся ногах двинулся от шоколадного фонтана, а сладости текли у него изо рта, как кровь у вампира после трапезы. Парень качнулся из стороны в сторону, вызвав взрыв хохота в его компании, а потом ринулся прямо на меня.

– Эй ты, под ноги-то смотри, – предупредил Дэвид парнишку, злобно глянув на него, когда я врезалась ему в бок.

Я тихонько ойкнула от боли, моя лодыжка резко подвернулась, и я почувствовала, как она хрустнула где-то внизу. Я бы рухнула на пол сверкающей скомканной грудой блесток, если бы не рука Дэвида, со скоростью молнии подхватившая меня за талию.

– Идиот, – пробормотал Дэвид, глядя вслед студенту, который уже бежал обратно к фонтану. – Все нормально? – Он низко наклонил голову, все еще продолжая прижимать меня к себе.

Я осторожно переместила вес на больную ногу и вздрогнула.

– Вот черт! Ой!

– Значит, ненормально, – заключил Дэвид, и в глазах его мелькнуло беспокойство, скрываемое шутливым замечанием.

– Это лодыжка, – сказала я, бросив испепеляющий взгляд на группу студентов, буйно веселившихся у шоколадного фонтана. – Та самая, которую я сломала тогда, на лыжах. С тех пор она меня немного беспокоит. Это мое слабое место.

– А я-то тогда подумал, что у тебя нет никаких слабостей, – поддразнил меня Дэвид. – Лишь теперь мы обнаружили твою ахиллесову лодыжку. – Он мог бы и дальше продолжать в том же духе, однако быстро посерьезнел, увидев, как я вздрогнула от боли, осторожно сделав шаг вперед.

– Это, наверное, и вправду очень болезненно, – заметил он, и даже сквозь шум бала я услышала в его голосе озабоченные нотки. – Кажется, я видел снаружи палатку неотложки из больницы Святого Иоанна. Может, попросим, чтобы они тебя осмотрели?

– Не думаю, что там все уж так плохо, – сказала я, совсем не желая, чтобы вечер закончился в травматологии. – Мне просто надо немножко отдохнуть.

Мой отказ не доставил Дэвиду особого удовольствия, но он чуть сильнее сжал мою талию и провел меня сквозь толпу к бесшумной дискотеке, до которой было куда ближе, чем до нашего столика. Я, хромая, шла рядом с ним, пока мы не остановились у темной пристройки, набитой студентами, которые энергично извивались под неслышную нам музыку. Присесть было некуда, и везде на меня могли налететь ритмично отплясывавшие танцоры, так что я указала рукой на небольшой уголок, который приметила у самого выхода.

– Можно там постоять, – предложила я.

Земля под импровизированным, застланным брезентом полом оказалась неровной, и, несмотря на поддержку Дэвида, мне пришлось переваливаться с ноги на ногу, чуть при этом подпрыгивая.

– Кто-то все-таки должен осмотреть твою ногу, – сказал Дэвид, опускаясь на одно колено и аккуратно обхватив рукой мою лодыжку, которая пульсировала от боли и уже начала отекать. Его пальцы жгли мне кожу, словно огнем, пылающим и впивающимся в плоть, вызывая во мне огненный шлейф воспоминаний о нашей первой встрече.

Мимо, держась за руки, прошла группа девушек. Они остановились и беззастенчиво уставились на нас. Монетка упала на пол с почти оглушительным звоном.

– Встань, пожалуйста, – прошипела я, выдергивая ногу и не обращая внимания на боль, пронзившую ее до самого бедра. – Они думают, что ты собираешься сделать мне предложение.

Он рассмеялся, повернулся к девушкам и сокрушенно покачал головой, после чего они ушли, явно разочарованные. Я уцепилась за него, трясясь от хохота и прыгая на одной ноге, пока он снова не обнял меня, чтобы поддержать. Надо было сказать ему, чтобы он отпустил меня, что я больше не боялась упасть. Но правда заключалась в том, что я не хотела, чтобы он меня отпускал – ни физически, ни эмоционально. А что до падения… я, наверное, уже опоздала.

Вращающийся прожектор, который, казалось, выискивал кого-то среди танцующих, направил луч в нашу сторону и остановился на потолке у нас над головами. Мы оба посмотрели вверх. Внезапно я поняла, для чего предназначался этот уголок, поскольку с потолка на красной шелковой ленте свисал большой цветок омелы.

Я нервно рассмеялась.

– Ах, вот оно что, – произнес Дэвид. – Понимаю.

Я раздумывала, что бы сказать непринужденного или смешного, чтобы заставить исчезнуть нерешительный вопрос в его смотревших на меня глазах. Совсем некстати было бы ненадолго лишиться дара речи.

– Как ты думаешь, стоит? – спросил Дэвид, поднимая голову в сторону висевшего над нами цветка.

– Наверное, нет, – выдавила я из себя каким-то не своим голосом. В его глазах на мгновение промелькнуло разочарование, которое исчезло, когда я добавила: – Ну, если уж верить в приметы…

Я почувствовала, как его руки чуть сильнее сжали меня, уже не просто придерживая из-за маленькой травмы. Мы оба собирались это сделать. Сделать всерьез, но существовала реальная опасность, что я отключусь прежде, чем он коснется губами моих губ, потому что мне вдруг сделалось совершенно невозможно дышать.

Голова Дэвида опустилась, словно в замедленной съемке, а мои губы уже раздвинулись в ожидании. Его поцелуй был словно калейдоскоп, закручивая настоящее и стыкуя его с прошлым в водовороте сверкающих огней, который перенес меня на склон заснеженной горы к нашему первому поцелую. Повторяя путь, по которому они двигались пять лет назад, мои руки поднялись с его плеч, а пальцы погрузились в его волосы, пытаясь привязать меня к чему-то, что мне не принадлежало и что исчезнет через несколько мгновений.

Именно так все и случилось. Но не совсем так, как я ожидала. Губы Дэвида, так нежно ласкавшие меня, вдруг замерли. Это можно было называть окаменением, когда человек вдруг превращается в статую. По-моему, это нас и постигло во всех смыслах слова, когда мы подняли глаза и увидели наблюдавшую за нами из темноты Элли.

Я потеряла Дэвида задолго до того, как его руки бессильно упали вниз, а сам он повернулся навстречу ей. Помню, я еще подумала, как же прекрасно выглядела Элли – прекрасно и трагично, словно героиня романа. А кем тогда становилась я – настырной негодяйкой, исполненной решимости испортить счастливый конец? Элли вся дрожала, я видела это даже на расстоянии, от потрясения или от ярости – не знаю от чего. В любом случае я почувствовала, как на меня обрушивается чувство вины, словно тяжеленная стена в мультике. Она метала оскорбления, словно мотки колючей проволоки, и большинство из них попадали прямо в цель. Я прекрасно знала подобные ссоры. Я слышала такие слова очень много раз из уст своих родителей. И это делало теперешнюю ссору еще хуже. Уж я-то лучше знала, потому что была лучше.

– Элли! – воскликнул Дэвид, протягивая к ней руку.

Я не знала, чего бы смогла этим достичь, знала лишь, что надо попытаться, поэтому я шагнула в ее сторону, забыв о больной лодыжке. Я оступилась и схватилась за руку Дэвида, чтобы не упасть. Оглядываясь назад, я думаю, что мне было бы совсем не так больно, если бы я рухнула на пол.

Я знала, что должно случиться. Знала, но не верила. Потрясение было такое, словно я увидела ангела с автоматом. Я видела, как рука Элли с прямой ладонью и чуть расставленными пальцами рассекает воздух, словно летящая к цели управляемая ракета. Я была слишком поражена, чтобы отклониться, отступить или даже блокировать ее удар, который она эффектно нанесла по моей побледневшей щеке.

Все ускорилось в ту секунду, когда ее рука хлестнула меня, и отхлынувшая было кровь с жаром прилила к коже. Я прижала ладонь к щеке. Она дала мне пощечину. Действительно дала. Я подумала, что это станет сильнейшим потрясением за вечер. Но надвигалось еще более мощное – реакция Дэвида.

Его обуяла и захватила такая ярость, какой я прежде в нем никогда не замечала. Он встал между нами, надежно заслонив меня собой, создав своим телом нечто вроде живого щита. Он повернулся и что-то у меня спросил – наверное, все ли нормально. Я не имела ни малейшего понятия, что ему ответила.

Их перебранка была короткой и отвратительной. До этого я много раз слышала, как они ссорились, но подобное наблюдала впервые. Мне хотелось оказаться за тысячу километров оттуда, но какая-то непреодолимая сила удерживала меня на месте, заставляя слышать каждое слово, которое любимый мною человек вонзал в любимую им женщину, а она на моих глазах вырывала у него сердце. И я ничего не могла поделать, чтобы ее остановить.