Текст книги "В паутине Матильды"

IV

Просыпаюсь с трудом, ищу рукой Лену. Лена, где ты? Ковыляю к кофеварке. Перечитываю письмо. Включаю свою цепь «Б». Поет Чет. Забыть Лену. Прежде чем пуститься в путь, здороваюсь с портретом и удивляюсь сам, говоря:

– За нас двоих, моя старушка!

Я волнуюсь при мысли, что впервые увижу Матильду. В машине слушаю местное радио. Диктор сообщает последние новости:

– Вот уже двадцать первый раз Матильда Виссембург предстает перед апелляционным судом. Безусловно, в последний. Виновна или не виновна? Присяжные заседатели должны будут наконец высказать свое мнение. Вряд ли судьи вынесут оправдательный приговор. После двадцати отказов выпустить ее на свободу? Даже без улик, без признаний. Дело все еще остается неясным. Обгоняю грузовик. Диктор добавляет:

– Самая загадочная тетушка Франции. Подозревается, что она расчленила своего последнего любовника, побросала куски трупа в пакеты для мусора (что-то около пятнадцати), чтобы потом раскидать их где попало.

К суду я прибываю с опозданием. Свора журналистов заняла весь первый этаж, многие сидят на скамейках. Все в боевой готовности, в ожидании последнего выхода Матильды. Даже Вернер, мой единственный друг в газете. Не видел его целый месяц. Он беспокоится о моем здоровье, спрашивает, как продвигается книга. Слушаю его вполуха.

– Как Лена? Все в порядке?

– Все в порядке.

Думаю о ней. Я только и делаю, что думаю о ней. А вдруг она не вернется? Спрашиваю Вернера, как поживает его мать. Он говорит, что она снова несет всякий бред. Если так будет продолжаться, придется отправить ее в больницу. У меня озабоченная физиономия. Где Лена может быть? Обычно она быстро возвращается. Сегодня уже должна быть дома. Пойдем в ресторан. Куплю ей духи. Нет, лучше приготовлю ужин сам. Лосось, шампанское… Выпьем, займемся любовью…

Берже из раздела хроники «Эклер дю матэн» показывает свой «Евросигнал». Хлопает по плечу соавтора, неразлучного толстяка Ришара. «Работа в паре» – так они это называют.

– Давненько тебя не видно, – говорит Ришар. – Ты не болен?

Новая представительница местного телевидения переговаривается со своей командой: старым заспанным оператором, маленьким звукорежиссером-шавкой с масляными глазами и осветителем с татуировкой, как у морского волка. Телевизионщики вечно ходят целой бандой. Четыре фотографа ждут, каждый у своих дверей. Аппараты блестят на солнце. Радиорепортеры, нагруженные как собаки в повозках, перебрасываются шутками, забыв о конкуренции. Иллюзия полного братства. Каждый ждет своего часа. Беатрис Салина приехала из Парижа с двумя фотографами из «Пари-Стар». Королева стаи. Эта бабенка с угольно-черными глазами никогда не упустит свой кусок пирога.

– Она готовит большой сюжет о Матильде. Вытянула у семьи Эмиля какие-то фотографии и разнюхала постельные истории, – говорит мне Вернер с заговорщическим видом.

Я ее видел в работе над делом Флобера. Салина приехала со своей дочкой, очаровательной девчушкой лет пяти. Она использовала ее, чтобы проникнуть в дома местных жителей, туда, где было совершено убийство. Люди говорили:

– Какая у вас милая дочка!

И Салина входила. Она получала свою кость: альбом с фотографиями, или откровения отца убийцы, или свидетельства матери жертвы. Несмотря на любые удары, она всегда падала на все четыре лапы. Она держится в стороне от других и разговаривает с секретарем суда. Чувствуется, что она на охоте. Окликает меня:

– Я слышала, ты пишешь книгу?

– Да, у тебя хорошие информаторы.

– Терпеть не могу эту Матильду. Не понимаю, из чего тут можно сделать книгу? Газеты уже все рассказали.

Ее глаза блестят, маленький розовый язычок облизывает губы. Я чувствую себя рыжим псом в радостной псарне. У них свои правила, обычаи и законы. Меня они считают своим. Думают, что я все тот же. Они даже не подозревают, до какой степени я изменился.

Устраиваюсь на скамейке вдали от своры. Вернер дает мне красную папку, шепчет:

– Будь осторожен, смотри, чтобы тебя никто не заметил.

Читаю заголовок документа: «Психологическая экспертиза». Проглатываю первые строчки:

Несмотря на тяжелые условия заключения, мадам Виссембург чувствует себя хорошо. Мы имеем дело с личностью, обладающей развитой и логичной речью. Экспертизой не установлено никакой значительной патологии. Она легко беседует даже на самые трудные темы. Полностью отрицает свою причастность к убийству. Она сверхчувствительна к происшедшим событиям. Ненависть, агрессивность, страсть. Подсудимая обладает удивительной способностью переходить от благопристойных высказываний к самым грубым. Так, во время заключения она пыталась сначала прельстить по очереди всех адвокатов и журналистов, а потом онц ею же были просто морально уничтожены. Можно предположить, что это один из способов ее самозащиты. Видимо, этим объясняется несколько сценический характер отношений мадам Виссембург с окружающими. Но когда сцена пуста, что происходит за кулисами?

Я задумываюсь над этим. Психиатры комментируют биографию Матильды. Ее родители расстались, когда Матильде было пять лет. Она жила с отцом и младшей сестрой Терезой. Работала, чтобы выжить. Матильда дважды выходила замуж. Она родила пятерых детей, двое из которых умерли при загадочных обстоятельствах. За сорок лет активной жизни Матильда меняет десятки мелких работ по продаже машин. Матильда часто болела: плевриты, туберкулезная инфекция, ревматизм. Она не пьет, но смолит напропалую. Она посещала школу только до четырнадцати лет, а потом училась заочно. Психиатры делают заключение:

Поведение довольно странное. Но перед нами личность, которая в состоянии полностью отвечать за свои поступки.

Входят по очереди адвокаты, чем страшно возбуждают всю свору. Затем исчезают, закрывшись в верхнем зале. Сегодня их девять. Шесть за Матильду, трое – против. А вот и дочери Эмиля, перегрызшиеся между собой. Каждая наняла адвоката. Эти дамы, такие неуклюжие в начале процесса, стали лучшими подружками журналистов. Пудели в своре. Охотно позволяют себя фотографировать. Никогда они столько не говорили об отце. Их научили давать интервью: «Мы здесь для того, чтобы защитить его память». Эта новая фраза, совсем им не свойственная, очень пришлась им по душе. Адвокаты Матильды закончили свои защитные речи. Матильда взяла слово. Она кричит так громко, что иногда слышны обрывки фраз:

– Я – жертва, господин председатель! Полицейские используют фальшивые доказательства!

Вот уже в двадцать первый раз она затягивает песню о невинной, преследуемой вдове. Как раз перед этим три магистрата палаты созыва отпечатали речи генерального прокурора, присяжных заседателей и защитников. Таково правило. Все знают свои роли наизусть. Только Матильда позволяет себе некоторые импровизации. Иногда она плачет. Иногда смеется. Сегодня кричит:

– Выпустите меня из тюрьмы! Я хочу жить! Я никого не убивала!

– В коридоре суда, приклеившись к дверям, хохочут и развлекаются журналисты.

– Кто может понять мою жизнь? – вопит Матильда. – Не дайте мне умереть в тюрьме, я этого не заслужила.

Я понимаю. Немного.

Эмиль Ландаре не появлялся дома после 22 июня 1985 года. Какой-то тип, выдав себя за его друга, передал на словах послание одной из его любовниц: «Его не будет несколько дней, так как он должен закончить работу в своем доме в деревне». Янина почувствовала неладное. Она попросила сына сходить и проверить, не скрывается ли Эмиль у одной из своих бывших любовниц. Матильда. Ее сын увидел машину Эмиля в паркинге, как раз напротив квартиры Матильды. Двадцать третьего он туда вернулся. Машина исчезла. Матильда клянется, что она совершенно не в курсе. Янина предупредила дочерей Эмиля. Они позвонили в «Репюбликен». Я вспоминаю объявление по розыску: «Исчез мужчина, рост 1 м 78 см, был одет в синюю куртку, серые брюки и коричневые ботинки. Его машина также исчезла. В случае обнаружения позвонить в полицию».

Неприятности Матильды начались в тот день, когда одна из дочерей Эмиля явилась в полицию, чтобы заявить об исчезновении отца.

В квартале, где проживал Эмиль, дома пенсионеров тихо уживаются с маленькими палисадниками и крошечными известковыми домиками. Все соседи описывали мне Эмиля как очень милого, внимательного и услужливого, мастера на все руки. Так всегда говорят о мертвых. Он порвал со своей семьей десять лет назад. В свои пятьдесят пять у него здоровье тридцатилетнего. Он любит рыбачить и мастерить поделки, а больше всего – покой. Любит женщин. Не какую-то одну, а всяких – молодых, старых, толстых, красивых, уродливых. Для Эмиля нет разницы. Особенно его тянет к вдовам и замужним женщинам, за которыми он волочится на собраниях антиалкогольной лиги: Жоселина, Мирей, Патрисия, Дениз, Матильда…

Ах, Матильда! Эмиль оставил ее около двух лет назад, но она все таскается за ним. Преследует его, звонит в самые неподходящие часы, влезает к нему через окно, заворачивается в одеяла, поджидая его, пишет пылкие письма. Эмиль позволяет ей все. Он добр и чувствует себя виноватым, раз бросил ее. Он надеется, что со временем все уладится. За неделю до исчезновения Матильда пытается его увидеть и поговорить. Эмиль избегает ее. 22 июня Матильда хочет в последний раз объясниться. Она заводит свой будильник на три часа. Хозяйка дома слышала звонок. Матильда останавливается возле дома Эмиля и поджидает его в машине. Подъехав к дому и увидев Матильду, Эмиль не на шутку струсил. Он отправляется к одной из своих любовниц, говорит ей, что боится за свою жизнь:

– Ты не поверишь, но она ждет меня с ружьем.

Так все объясняет эта дама сегодня. Эмиль отсыпается у нее несколько часов и возвращается к себе. Матильда все еще там. Она даже оставляет записку в дверях, но дождь смыл некоторые слова. Полицейские найдут ее в мусорном баке:

Надо… подождать меня… сделать… умер… раковина засорилась, я пыталась кислотой, но ничего не получилось…

Матильда просит прочистить раковину. Эмиль знает эти предлоги наизусть. Они разругались. Пенсионеры из квартала не пропускают ни единого слова. Спустя какое-то время один из них слышит, как Матильда кричит:

– Я убью тебя, я убью тебя!

Он, конечно, не верит. Эмиль тоже. Иначе бы они не уехали вместе в тот день. Он на своей синей машине впереди, она на своей белой – сзади. Никто больше живым его не видел. Впрочем, как и мертвым.

Часы во дворе показывают 15.00. Бабуля, одетая в строгий белый вязаный жилет, опрятная и спокойная, выходит из зала. В блузке из бледно-розового шелка и с жемчужными бусами на шее, она не имеет ничего общего с той пожирательницей объедков, которую описывала Шарлотта. Ее сопровождают два жандарма. Она выглядит худощавее, чем на моей фотографии. Адвокат показывает на меня пальцем. Матильда спрашивает:

– Вы пишете обо мне книгу?

Ее слащавый голос напоминает мне голос моей бабушки. Я не могу произнести ни слова. Адвокаты отвечают на вопросы. Мэтр Куртеманш, самый ловкий из них, жалуется перед камерами:

– Никто не имеет права так обращаться с бедной женщиной. Дело построено на очень спорных свидетельствах. Это просто песок. В то время, как дают амнистию политическим деятелям, мы требуем амнистии для Матильды Виссембург.

Остальные согласно кивают. Все это не очень убедительно, однако звучит хорошо. Я заворожен взглядом Матильды, таким же пронзительным, как и на фотографии. Действует подобно удару молнии. Я наблюдаю ее за разговором с молодым, ухоженным адвокатом. Мэтр Флеминг. Полицейский подталкивает меня к выходу. Флеминг догоняет меня:

– Вы тот журналист, который пишет книгу? Мадам немного со странностями, но я привязался к ней. Возможно, вы посчитаете меня чересчур услужливым, но она просит какой-нибудь принадлежащий вам предмет. Мадам верит в духов и хочет знать, может ли она вам доверять.

Роюсь в сумке. Ключи, два блокнота, две газеты, книга Давида Гудиса и старые ручки, исписанные до конца. Новая ручка в черном замшевом футляре, которую мне преподнесла Люси. Я достаю ее, заменяю на старую шариковую и отдаю футляр адвокату.

– Вот, отдайте ей это.

Мэтр Флеминг возвращается через пять минут и передает, что Матильда благодарит меня. Мы спускаемся по ступенькам суда.

Тюремный фургон отъезжает. Матильда кивает головой за решеткой. Она приветливо помахала моей шариковой ручкой, сделала мне знак рукой и улыбнулась. Ее везут в тюрьму в последний раз перед процессом. Я снова думаю над вопросом: когда сцена пуста – кто прячется за кулисами? Ответ в этом оскале. Так близко. Матильда проезжает, ухмыляется, а я, несмотря на безветренную погоду, ощущаю струю воздуха, леденящую кровь.

V

Кабинет судьи Жименеза пропах табаком и потом обвиняемых. Я как раз на том месте, где он их допрашивает. Напротив него. Ждал этой встречи три недели.

– Как это все началось для вас?

– С этапа Тур де Франс. Эпиналь-Понтарлье, первый горный этап. Шустряк Ино выиграл после 75-километровой одиночной дистанции. Я уже постоянно работал в суде. Это было 8 июля 1985 года. Полицейские явились ко мне с историей об исчезновении. Я взял портативный телевизор и следил за этапом с мсье Кобле…

Жименез обращается к своему секретарю:

– Вы помните?

– Конечно, помню, тем более что этап выиграл Финьон, – произносит из-за своего стола мсье Кобле.

– Да нет же, вы ошибаетесь, это был Ино.

– Может, я и ошибаюсь, но это было в тот год, когда Финьон выиграл Тур, я уверен в этом, – настаивает секретарь.

– Да нет же! Финьон выиграл Тур в 1984-м, а не в 1985-м.

Маленький потный человечек с жирными белесыми волосами выходит из-за своей загородки.

– Вас никогда не переспоришь. Раз так, я вас оставляю, – бросает Кобле, прежде чем хлопнуть дверью.

Жименез кашляет.

– Мы уже как старая супружеская пара. Пятнадцать лет вместе в следственном отделе.

У него большие синеватые мешки под глазами. Высокий. Импозантный. На столе лежит номер «Репюбликен», где фотография Жименеза занимает столько же места, сколько фото новой итальянской футбольной команды. Эта известность должна ему нравиться. Задаю ему вопросы как журналист. Привычка. Он отвечает как следователь. Профессия. Мы разговариваем на банальные темы. Я сижу в том же кресле, где столько раз сидела Матильда. Вспоминаю клички, которые она ему давала: «Зануда», «Бородач». Когда она была в хорошем настроении, то говорила: «Мой цыпленок». Пытаюсь представить себе его физиономию, когда Матильда мурлыкала: «Послушай, цыпочка, не рыпайся, ты не получишь меня».

– Итак, полицейские явились с этой историей об исчезновении, – продолжает Жименез. – Заявляют: «Срочно». Срочно, как же, у меня таких «срочно» по десять раз на день! Говорю им, чтобы пришли завтра. Назавтра должен был проходить более спокойный этап Тура.

– И вы сразу же почувствовали интересное дело?

– Сначала это походило на все истории исчезновений. Я думал, что найдут этого типа в объятиях какой-нибудь красотки. Но очень скоро появились тревожные признаки.

Жименез замолкает. Понимая, что может рассказать мне теперь то, что уже опубликовали газеты, не нарушая тайны следствия, он добавляет:

– Наше дело подтолкнуло фальшивое медицинское заключение. 1 июля 1985 года на завод, где работал Эмиль, пришло по почте медицинское заключение на имя Эмиля, подписанное парижским врачом. Это встревожило родственников. Мы связались с врачом. Он описал своего больного как тридцатилетнего парня, не имеющего ничего общего с Эмилем. Такое странное заявление послужило толчком. Мы стали наводить справки о парне и вышли на племянника Матильды. Тогда я сказал себе, что тут действительно не все чисто. Начали работать. За четыре месяца не сумели найти никаких доказательств, только улики.

– Вы искали труп?

– Сначала мы не знали, куда идти. Мадам Виссембург постоянно звонила Терезе в Канны. Мы прослушивали телефон. Крайне странные разговоры. Матильда говорила об Эмильене. Полицейские сначала думали, что так она называла Эмиля. Но потом поняли, что речь шла о машине Эмиля. Поскольку у Матильды была такая же марка машины, она называла свою «Эмильена-1», а его – «Эмильена-2». Однажды полицейские услышали, как она говорила, что надо срочно сменить «школу» для Эмильены.

Жименез заставляет себя говорить «мадам Виссембург». Но часто называет ее просто Матильдой. Как будто речь идет о старой любовнице. Она ускользает от него, как угорь. Скрестив руки, Жименез ждет моих вопросов.

– Вы не пытались найти тайник, где мог быть спрятан труп Эмиля?

– Мы слишком мало знали. Кое-что вытянули из Терезы в Каннах. Она нас привела в гараж, который сняла на фальшивое имя, и там мы нашли машину Эмиля. Тереза по приказу Ma… мадам Виссембург, как раз перед нашим приходом, сожгла все бумаги Эмиля. Мы не могли без конца следить за ними и рисковать, опасаясь, что в конце концов исчезнут все следы преступления. Я решил перейти к действиям. Мы взяли их в одно время. Терезу в Каннах перед своей квартирой, а Матильду при посадке в поезд.

Жименез потирает руки. Чем больше мы говорим о Матильде, тем сильнее заметен у него тик, глаза закрываются, как только он произносит ее имя. Кулаки сжимаются под столом. Он еще не покончил с ней. Хочу спросить, не является ли она ему иногда по ночам? Уверен, что она волнует его больше, чем он хочет показать. Пристаю к нему:

– А потом вы так и не нашли улик?

– Мы нашли в багажнике машины Матильды электрическую бетонорезку, взятую напрокат накануне исчезновения Эмиля. Матильда заявила в прокате, что потеряла ее и даже оплатила стоимость.

– Были следы крови внутри?

– Мы не уверены. Эксперты говорили о каких-то остатках. Были какие-то крошки в моторе. Но это могло быть что угодно. Кроме того, мы заметили, что бетонорезка была демонтирована, тщательно вымыта, деталь за деталью, и вновь собрана: две гайки оказались ржавыми изнутри.

– А потом, целых пять лет, вы пытались объединить все это, чтобы доказать виновность Матильды?

– Не совсем так. Сначала я просто давал ей выговориться, не перебивая. А потом проверял все, что она говорила.

– У вас были проблемы с полицией?

– Сначала да, полиция давила на нас, чтобы мы быстрее закрыли дело. Но потом все быстро уладилось. Я им показал, кто настоящий хозяин.

Жименез пожимает плечами. Чтобы пять лет тянуть с Матильдой, надо быть таким же маньяком, как и она. Я представляю их друг напротив друга… Жименез нервно теребит подтяжки и тянется за сигаретами. Он рано встал и не сомкнул глаз ночью. Сейчас он ждет Матильду. Думает, как, наконец, загнать ее в угол. Она так долго морочит ему голову. Итак, представим. В дверь стучат…

– Мадам Виссембург? Прошу вас, входите. Можете снять с нее наручники…

Матильда входит. Губы поджаты, спина сгорблена. Сегодня она решила поиграть в бедную старушку.

– Господин следователь, вы меня так рано подняли, ну совсем никакого сострадания к моему возрасту.

Матильда садится на самый краешек стула и улыбается. Она на ногах с четырех часов утра. Подняла всех девок в камере, пока готовилась. Каждый раз она прихорашивается перед допросом. Бигуди, макияж, новое платье. Она думает не только о судьях, но и о фотографах, телекамерах. Она не хочет краснеть, когда будет просматривать вечерние газеты.

– Эй, вы меня слушаете? – спрашивает следователь.

– Простите, я задумался.

Жименез продолжает. Я делаю кое-какие заметки. Так, правила игры. Я бы хотел прервать его. Я хочу, чтобы он говорил действительно о Матильде, о ее преступлении.

– Я работал с инспекторами Эррера и Конти, – продолжает Жименез. – Они осуществляли слежку, прослушивание, обыск и проверку банковских счетов. Они даже перерыли грязь в канале, чтобы найти диски от бетонорезки, и копались на свалке, чтобы найти останки трупа.

– А Матильда?

– Она очень старалась, чтобы ее рассказ соответствовал собранным свидетельствам. Она меняла часы, даты, алиби. Надо было постоянно следить за ней…

Я сгораю от желания прочитать первый протокол допроса Матильды. Жименез, кажется, в хорошем настроении.

– Не могли бы вы показать мне один экземпляр протокола допроса? – произношу наконец с рассеянным видом.

Я мог бы у него попросить назвать имя победителя этапа в Турмале в 1977 году, или тысячу франков, или его велосипед, но не протокол допроса Матильды. Нет. Впрочем, как и никто другой. Мой ничего не значащий вид ему не нравится. Между нами возникает необъяснимая неприязнь.

– Вы уверены, что Матильда совершила все, в чем ее обвиняют? – спрашиваю только ради того, чтобы прервать паузу.

– Что все? – раздражается Жименез.

– Все: ее фиктивный брак, любовники, отравления лекарствами, фальшивые документы и завещание, парики и вымышленные имена, и, наконец, расчленение трупа?

– Если вы до сих пор еще этого не поняли, то, видимо, только потому, что спали, – перебивает меня Жименез.

Он сердится. Не осмеливается назвать меня кретином или идиотом. Но это как раз то, что он обо мне думает. Улыбается.

– У вас, наверное, много работы, – говорю я.

– Да, есть немного.

Он уткнул нос в бумаги, делая какие-то пометки.

– Как вы думаете, почему она это совершила? – спрашиваю я, направляясь к выходу.

– Ревность, мсье. Ревность.

Несколько секунд стою в раздумье.

– Матильда никогда не является вам по ночам? – спрашиваю, держась за ручку двери.

Жименез смотрит на меня изучающе.

– Нет, а вам?

– Мне – да.

В коридоре сталкиваюсь с секретарем. Он тащит целую стопку протоколов, поверх которых громоздятся старые номера газеты «Мируар де Сиклизм». Он чересчур жестикулирует, протоколы разлетаются, и один лист падает к моим ногам. Поднимаю его. Перечень запасов оружия, которые полицейские обнаружили в комнате Матильды. Читаю:

«Три ружья 22-го калибра с длинным стволом, пневматический пистолет, сотня патронов, заряженный полуавтоматический карабин, два сигнальных пистолета, оптический прицел, три пистолета с глушителем, десяток пачек динамита».

– Значит, ревность, говоришь?

Приехав к себе, звоню инспектору Эррера. Я знаком с ним по работе в разделе хроники «Репюбликен».

– Не могли бы мы встретиться? – прошу его.

– Нет, у нас очень строгие указания на этот счет. Из-за бардака, в какой превратили адвокаты это дело, мы решили провести закрытый процесс.

Слышу странный шум в трубке.

– Алло, мсье Эррера…

Повесил трубку. Противный день. Кормлю рыбок. Рассматриваю бутылку водки в холодильнике. Заманчиво… Иду в бар «Тамтам». Это рядом. В голове стучит: «Ленынет, Ленынет, Ленынет». Как удары в барабан.

В баре темно. Освещена только стойка. Заказываю лимонад. Джамила строит удивленную гримасу.

– Ты не болен?

– Нет, я решил завязать после того, как врачи сказали мне, что у меня триглицериды.

– Три… что?

– Ничего, такие штуки в крови, которые есть и в виски.

Этого объяснения ей вполне достаточно. Джамила – настоящее сокровище. Бар «Тамтам» – убежище для журналистов из «Репюбликен» и для других репортеров. Я провел там сотни часов на табурете у стойки. Устал.

Подходит Джамила. Трется о меня. Улыбаюсь. Пряный запах ее пота ударяет в нос. Пьянит, возбуждает, раздражает. Эта барменша властвует над всеми самцами, которые трутся животами о стойку ее бара. Джамила пухленькая, в черном обтягивающем платье. Она не носит плавок, иначе их было бы заметно. Подмышкой виден лопнувший шов. Жан-Луи, ее муж, хозяин бара, делает вид, что ничего не замечает. Он хороший коммерсант. Я уже давно кручусь около Джамилы. Но еще ни разу не осмелился. Сегодня у меня огромное желание, но опять не смею. Мы могли бы заняться этим в моей машине. Быстро, конвульсивно, страстно. Я порвал бы ей платье. Она кусала бы мне плечо до крови. Уложил бы ее на капот. Сорвал бы лифчик. Сжал руки на ее шее. Быстро бы воткнул член между толстых ног. Она бы испугалась, что я сжимаю ее слишком сильно, но не произнесла бы ни слова.

Мы смотрим друг на друга. Она, кажется отгадала мои мысли. Я опускаю взгляд.