Текст книги "Под конвоем лжи"

Глава 16

Лондон

Выйдя из Гайд-парка, они поехали на такси в Эрлс-корт, но расплатились с водителем, не доезжая четверти мили до ее дома. За время короткой прогулки они дважды делали петли, а Кэтрин еще и сделала вид, будто звонит из телефонной будки. Никакой слежки за ними не было. Когда они вошли в дом, домовладелица миссис Ходджес оказалась в вестибюле. Кэтрин демонстративно взяла Нойманна под руку. Миссис Ходджес проводила поднимавшихся по лестнице постоялицу и ее кавалера взглядом, полным неодобрения.

Кэтрин очень не хотелось вести его к себе домой. Она оберегала тайну своего местонахождения и даже отказалась сообщить свой адрес в Берлин. Меньше всего на свете ей было нужно, чтобы какой-нибудь агент МИ-5 среди ночи принялся ломиться в ее дверь. Но о встрече на людях не могло быть и речи: слишком уж многое им предстояло обсудить, и вести многочасовой разговор в кафе или на железнодорожном вокзале было бы слишком опасно.

Она наблюдала за Нойманном, пока тот осматривал ее квартиру. Судя по уверенной, но в то же время легкой походке и сдержанным жестам, он, несомненно, в прошлом был солдатом. Его английский язык казался совершенно безупречным. Конечно, Фогель очень тщательно выбирал кандидатуру для этого задания. По крайней мере, к ней прислали не любителя, а профессионала. Гость подошел к окну гостиной, приоткрыл шторы и пристально всмотрелся в лежавшую внизу улицу.

– Даже если они там, вы не сможете их разглядеть, – сказала Кэтрин, усаживаясь.

– Я знаю, но все равно чувствую себя спокойнее, если есть возможность посмотреть. – Он отошел от окна. – У меня был трудный день. Нельзя ли выпить чашечку чая?

– В кухне вы найдете все, что вам может понадобиться. Управляйтесь сами.

Нойманн поставил чайник на плиту и вернулся комнату.

– Как вас зовут? – спросила она. – Ваше настоящее имя.

– Хорст Нойманн.

– Вы солдат. По крайней мере, были солдатом. Какое ваше звание?

– Я лейтенант.

Она улыбнулась.

– Кстати, я повыше вас чином.

– Да, я знаю, вы майор.

– А какое ваше имя на задании?

– Джеймс Портер.

– Позвольте мне посмотреть ваши документы.

Нойманн передал ей через стол свои бумаги. Кэтрин внимательно изучила их. Подделка была превосходной.

– Все в порядке, – сказала она, возвращая документы хозяину. – Но все равно, показывайте их только в случае самой крайней необходимости. Какая у вас легенда?

– Я был ранен в Дюнкерке и списан по инвалидности из армии. Теперь я коммивояжер.

– Где вы поселились?

– На Норфолкском побережье, в деревне Хэмптон-сэндс. У Фогеля там есть агент, его зовут Шон Догерти. Он сторонник ИРА и мелкий фермер.

– Как вы прибыли в страну?

– На парашюте.

– Очень внушительно, – совершенно искренне сказала она. – И Догерти вас встретил? Он вас ожидал?

– Да.

– Фогель связывался с ним по радио?

– Полагаю, что да.

– Это означает, что МИ-5 разыскивает вас.

– Мне кажется, что я заметил парочку их людей на Ливерпуль-стрит.

– Наверно, вы правы. Они наверняка следят за вокзалами. – Она закурила сигарету. – Вы прекрасно говорите по-английски. Где вы его изучали?

Пока он рассказывал о своей жизни, Кэтрин впервые получила возможность внимательно рассмотреть его. Он был невысок ростом и тонок в кости; вероятно, в мирное время он был спортсменом – теннисистом или бегуном. Волосы темные, проницательные синие глаза. Он, конечно же, был интеллектуалом, не то что некоторые из тех дегенератов, которых ей доводилось видеть в школе абвера в Берлине. Она сомневалась, что ему доводилось прежде бывать в тылу врага с агентурными заданиями, но все же он не выказывал никаких признаков нервозности. Она задала еще несколько вопросов и лишь после этого решила, что можно выслушать то, что он должен был ей передать.

– Каким образом вы впутались в это занятие?

Нойманн, не чинясь, рассказал, что был десантником-парашютистом и участвовал в стольких десантах, что не сможет сразу все вспомнить. Он рассказал и о том, что случилось с ним в Париже. О том, как его перевели в Funkabwehr, станцию радиоперехвата в северной Франции. И о том, как его в конце концов завербовал Курт Фогель.

– Наш Курт очень хорошо умеет находить работу для тех, кто не любит сидячей жизни, – сказала Кэтрин, когда он закончил. – Так что же Фогелю нужно от меня?

– Одно задание, а потом нас выдернут. Обратно в Германию.

Чайник забренчал крышкой. Нойманн отправился в кухню и принялся заваривать чай. Одно задание, а потом обратно в Германию. И прислали очень толкового бывшего парашютиста, чтобы помочь ей выполнить задание и смыться отсюда. Это произвело на нее впечатление. Она все время готовила себя к худшему: когда война закончится, ей придется остаться в Великобритании и самой заботиться о себе. Когда британцы и американцы одержат неизбежную победу, они детально изучат захваченные архивы абвера. Они найдут там ее имя, выяснят, что она не была арестована, и кинутся искать ее. Это было еще одной причиной, по которой она скрывала от Фогеля так много информации: не хотела оставлять в Берлине след, на который смогут выйти ее враги. Но Фогель, похоже, хотел вернуть ее в Германию и предпринял шаги, чтобы предоставить ей такую возможность.

Нойманн вернулся в гостиную с чайником и двумя чашками. Он поставил все это на стол и сел на прежнее место.

– Так вы привезли мне задание. А что еще вы должны делать?

– В общем-то, все, что вам потребуется. Я ваш курьер, ваш помощник и ваш радист. Фогель хочет, чтобы вы продолжали радиомолчание. Он уверен, что выход в эфир для вас не будет безопасен. Вам следует воспользоваться рацией лишь в том случае, если вам срочно потребуется моя помощь. Вы вызовете Фогеля заранее предусмотренным сигналом, а уже Фогель свяжется со мной.

Она кивнула и сказала, немного помолчав:

– И что же будет, когда мы выполним задание? Каким образом предполагается осуществить наше отбытие из Великобритании? Только, пожалуйста, не рассказывайте героических сказок о том, что мы с вами украдем лодочку и уплывем на ней во Францию. Потому что это невозможно.

– Конечно, нет. Фогель запланировал для вас первоклассный поход на подводной лодке.

– Какой именно?

– U-509.

– Откуда?

– С побережья Северного моря.

– Северное море большое. Откуда именно?

– Из Сперн-хэд. Это на Линкольнширском побережье.

– Я прожила здесь уже пять лет, лейтенант Нойманн. И знаю, где находится Сперн-хэд. Как мы должны попасть на подводную лодку?

– У Фогеля в устье реки Хамбер есть рыбак с лодкой. Когда придет время уезжать отсюда, я войду с ним в контакт, и он доставит нас на субмарину.

«Так значит, у Фогеля имеется аварийный выход из страны, о котором он мне ни словом не обмолвился», – подумала она.

Кэтрин потягивала чай, рассматривая Нойманна поверх ободка чашки. Могло случится и так, что он окажется сотрудником МИ-5, изображающим из себя немецкого агента. Она могла попробовать сыграть в какую-нибудь дурацкую игру: проверить его знание немецкого языка или расспросить о том или другом малоизвестном берлинском кафе... Но если он на самом деле из МИ-5, то должен быть подготовлен достаточно хорошо для того, чтобы избежать очевидной западни. Он знал пароль, он много знал о Фогеле, и его история казалась очень правдоподобной. Она решила не устраивать никаких проверок.

Когда Нойманн совсем было собрался возобновить разговор, завыли сирены воздушной тревоги.

– Как нам следует поступать? – спросил Нойманн. – Отнестись к этому серьезно или не обращать внимания?

– Вы видели здание, что за домом напротив?

Нойманн видел его, когда они шли по улице: груда расколотых кирпичей и переломанных обгоревших бревен.

– В таком случае, где у вас ближайшее бомбоубежище?

– За углом. – Она улыбнулась. – Добро пожаловать обратно в Лондон, лейтенант Нойманн.

* * *

На следующий день, в начале вечера, поезд, на котором ехал Нойманн, остановился на станции Ханстантон. Шон Догерти, пытаясь не показывать волнения, курил на платформе.

– Как все прошло? – спросил Догерти, когда они направились к его грузовику.

– Идеальным образом.

Догерти с совершенно излишней лихостью гнал по разбитой извилистой дороге, на которой ему вряд ли удалось бы легко разъехаться со встречной машиной. Его развалина-фургон гремел всеми своими частями, тщетно пытаясь внушить хозяину мысль о том, что ему необходим серьезный ремонт. На фары были надеты колпаки затемнения; слабенькие пучки бледно-желтого света безуспешно пытались осветить дорогу. Нойманну пришла на ум аналогия: примерно так же он мог бы бежать в темноте по совершенно незнакомому дому, имея возможность освещать себе путь только огоньком спички. Они проезжали через мрачные затемненные деревни: Холм, Торнхэм, Тичвелл. Нигде не светилось ни единого огонька, в магазинах и в большинстве домов были закрыты ставни, и не было заметно никаких признаков того, что здесь живут люди. Догерти болтал о том, как провел день, но Нойманн постепенно перестал его слышать. Он думал о событиях минувшей ночи.

Как и все жители района, они побежали на станцию метро и три часа провели на холодной сырой платформе, пока не прозвучал сигнал отбоя тревоги. Она даже заснула ненадолго, позволив голове склониться на его плечо. Он спросил себя: а не первый ли это раз за все шесть лет, когда она почувствовала себя в безопасности? Он смотрел на нее в полумраке. Поразительно красивая женщина, но в ней угадывалась какая-то затаенная боль, наверно, еще с детства и, наверно, причиненная по неосторожности кем-нибудь из взрослых. Она спала беспокойно, часто шевелилась во сне. Он прикоснулся к курчавым густым волосам, рассыпавшимся по его плечу. Когда объявили отбой, она проснулась именно так, как просыпаются опытные солдаты на вражеской территории: глаза сразу широко раскрылись, рука потянулась к оружию. В данном случае это была сумочка, где, по предположению Нойманна, она держала пистолет или нож.

Они проговорили до рассвета. Вернее, это он говорил, а она слушала. Она почти все время молчала, лишь иногда поправляла его, когда он делал ошибку или в чем-то противоречил тому, что сказал несколько часов тому назад. Совершенно явно, она обладала могучим умом, способным воспринимать огромное количество информации. Неудивительно, что Фогель питал такое большое уважение к ее способностям.

Когда Нойманн выскользнул из ее квартиры, над Лондоном уже поднимался серый рассвет. Он держался точно так, как держится едва ли не каждый мужчина, уходя от своей любовницы, когда он то и дело кидает косые взгляды по сторонам и вглядывается в лица прохожих, пытаясь угадать, не подозревает ли кто-нибудь, откуда он идет. В течение трех часов он мотался по Лондону под холодным дождем, внезапно сворачивая в переулки и возвращаясь оттуда, садясь в автобусы и поспешно выходя, как будто случайно заметил, что это не тот маршрут, разглядывая отражения в окнах. В конце концов он решил, что слежки за ним нет, и направился на вокзал Ливерпуль-стрит.

Сев в поезд, он опустил голову на руки, упираясь локтями в колени, и попробовал заснуть. «Смотрите, не поддавайтесь ее чарам, – игривым тоном предупредил его Фогель во время последнего инструктажа на ферме. – Держитесь на безопасном расстоянии от нее. У нее имеются темные пятна, которых вам лучше бы не касаться».

Нойманн живо представил в памяти то мгновение, когда он, сидя в ее комнате при свете одной-единственной слабой лампочки, рассказал ей о Питере Джордане и о том, каких действий требует от нее командование. Его больше всего поразила ее неподвижность, выдававшая колоссальное нервное напряжение, то, как ее руки лежали, словно у каменного изваяния, на коленях, то, как на протяжении долгого времени она не двигала ни головой, ни плечами. Лишь глаза обшаривали комнату, снова и снова скользили по его лицу, по его телу с головы до ног. Словно прожектора. Тогда он на мгновение позволил себе позабавиться фантазией о том, что она желает его. Но теперь, когда Хэмптон-сэндс уже исчез во мраке позади и можно было различить вырисовавшийся во мгле еще более темным пятном дом Догерти, Нойманн пришел к неприятному заключению. Кэтрин разглядывала его вовсе не потому, что сочла его привлекательным. Она думала о том, как наверняка убить его, если появится такая необходимость.

* * *

Тем утром, прежде чем уйти, Нойманн отдал ей письмо. Она отложила его в сторону, ей было слишком страшно читать его. Теперь она дрожащими руками распечатала конверт и, лежа в кровати, прочла несколько строк.

Моя дорогая, моя любимая дочка Анна,

С огромной радостью я узнал, что ты в безопасности и у тебя все хорошо. С тех пор, как ты покинула меня, в моей жизни не осталось никакого света. Я молю Бога о том, чтобы эта война закончилась поскорее и мы смогли бы снова быть вместе. Желаю тебе доброй ночи и приятных снов, моя малышка.

Обожающий тебя отец.

Дочитав письмо, она сразу же прошла в кухню, зачем-то зажгла газовую горелку, поднесла листок и конверт к пламени и бросила в раковину. Бумага ярко вспыхнула и почти тотчас же сгорела. Кэтрин повернула кран и тщательно смыла черный пепел. Она подозревала, что это была подделка – что Фогель придумал этот трюк, чтобы удержать ее на крючке. Хоть она и боялась этой мысли, но отец, вероятнее всего, был мертв. Она вернулась в кровать и лежала с открытыми глазами, глядя на серый рассвет за окном, слушая, как дождь барабанил в стекло. Думая об отце. Думая о Фогеле.

Глава 17

Глостершир, Англия

– Приветствую вас, Альфред. Заходите в дом. Мне очень жаль, что все получилось именно так, но теперь вы стали довольно богатым человеком. – Эдвард Кентон выставил вперед руку с таким видом, будто ожидал, что Вайкери ткнется грудью в его пальцы. Вайкери поймал его ладонь, слабо встряхнул и быстро прошел мимо Кентона в гостиную дома, принадлежавшего его тете. – Какой же снаружи невероятный холод, – продолжал говорить Кентон, пока Вайкери осматривал комнату. Он не был здесь с самого начала войны, но ничего с тех пор не изменилось. – Я надеюсь, вы не станете возражать против того, что я развел огонь. Когда я вошел сюда, мне почудилось, что я оказался в холодильнике. Здесь есть чай. И даже натуральное молоко. Я не думаю, что вам в Лондоне приходится часто угощаться такими деликатесами.

Вайкери снял пальто, а Кентон тем временем направился на кухню. Этот дом, совершенно точно, не был коттеджем, хотя Матильда требовала, чтобы его называли именно так. Это был довольно солидный особняк из котсуолдского известняка, с ухоженными садами, обнесенными высокой стеной. Она умерла от обширного кровоизлияния в мозг как раз в ту ночь, когда Бутби поручил ему ведение этого дела. Вайкери собирался на похороны, но, прежде чем он успел уехать, его вызвал к себе Черчилль в связи с полученными из Блетчли-парка расшифровками перехваченных немецких радиограмм. Ему было ужасно стыдно, что он не смог проводить ее в последний путь. Матильда фактически вырастила Вайкери – он остался один в возрасте двенадцати лет после смерти матери. Они на всю жизнь остались наилучшими друзьями. Ей, одной-единственной на свете, он рассказал о своем назначении в МИ-5. «Чем же именно ты занимаешься, Альфред?» – «Я ловлю немецких шпионов, тетя Матильда». – «О, какой ты молодец, Альфред!»

Французские двери выходили в безжизненный заснеженный сад. «Иногда я ловлю шпионов, тетя Матильда, – мысленно произнес он. – Иногда они оставляют меня в дураках».

В это утро Вайкери получил из Блетчли-парка очередную расшифрованную радиограмму от немецкого агента в Великобритании. Тот сообщал, что свидание прошло успешно и резидент получил задание. Вайкери начинал все больше и больше сомневаться в своем умении ловить шпионов. Тем же утром дела повернулись еще хуже. Наблюдатели засекли встречу двоих мужчин на Лейстер-сквер и притащили их на допрос. Тот, что был постарше, оказался старшим клерком Министерства внутренних дел, а младший – его любовником. Бутби чуть не лопнул от ярости.

– Как прошла поездка? – крикнул из кухни Кентон, перекрывая звон посуды и шум воды.

– Прекрасно, – отозвался Вайкери. Бутби, хотя и с величайшей неохотой, разрешил ему взять «Ровер» с шофером из транспортного отделения.

– Даже не могу припомнить, когда я в последний раз мог проехать по стране, не испытав от этого дикой усталости, – сказал Кентон. – Но, полагаю, бензин и возможность пользоваться автомобилем относятся к числу дополнительных льгот, которые вы имеете на вашей новой работе.

Кентон вошел в комнату, держа в руках поднос, на котором стояло все необходимое для чая. Он был так же высок ростом, как и Бутби, но не отличался ни спортивностью, ни массивным телосложением последнего. Он носил круглые очки, слишком маленькие для его лица, и тонкие усики, выглядевшие так, будто их нарисовали карандашиком, каким женщины подправляют брови. Он опустил свою ношу на стоявший перед диваном столик, налил молоко в чашки с таким видом, будто это было, по меньшей мере, жидкое золото, а потом разлил чай.

– Помилуй бог, Альфред, сколько же лет прошло?

«Двадцать пять лет», – подумал Вайкери. Эдвард Кентон дружил с Элен. У них было даже нечто наподобие непродолжительного романа после того, как Элен прервала отношения с Вайкери. По стечению обстоятельств десять лет назад он стал поверенным Матильды. Вайкери и Кентон несколько раз за минувшие годы, когда Матильда стала уже слишком стара для того, чтобы обходиться без помощи, разговаривали по телефону, но лицом к лицу они встретились в первый раз. Вайкери было ужасно жаль, что он не может завершить дела своей покойной тети без того, чтобы вокруг них не витала тень Элен.

– Я слышал, вас привлекли к работе Военного кабинета? – осведомился Кентон.

– Совершенно верно, – ответил Вайкери и отхлебнул сразу полчашки чая. Он оказался восхитительным, даже не сравнить с теми помоями, которые им заваривали в столовой.

– А чем именно вы там занимаетесь?

– О, работаю в одном довольно неприметном отделе, и приходится заниматься всякой очень нудной всячиной. – Вайкери опустился на диван. – Мне очень жаль, Эдвард, что приходится общаться так наскоро, но мне и в самом деле необходимо как можно быстрее вернуться в Лондон.

Кентон уселся напротив Вайкери и извлек из черного кожаного портфеля пачку бумаг. Лизнув кончик тонкого указательного пальца, точным движением открыл нужную страницу.

– Да, вот оно. Я собственноручно составил его пять лет назад, – сказал он. – Она разделила часть денег и собственности среди ваших кузенов, но большую часть состояния оставила вам.

– Я и понятия не имел об этом.

– Она оставила вам дом и очень значительную сумму денег. Она жила скромно, весьма экономно расходовала деньги и мудро вкладывала капитал. – Кентон положил бумаги на стол, так, чтобы Вайкери мог их прочесть. – Вот список того, что переходит к вам.

Вайкери был совершенно ошеломлен. Он и на самом деле понятия не имел о решении своей тети. Теперь то, что он променял ее похороны на поиск очередной пары немецких шпионов, казалось ему еще более неприличным поступком.

Вероятно, эта мысль как-то отразилась на его лице, потому что и Кентон тут же заговорил об этом.

– Стыд и позор, что вы не смогли попасть на похороны, Альфред. Заупокойная служба была просто прекрасной. Туда собралась половина графства.

– Я тоже хотел там быть, но дела не пустили.

– У меня есть несколько бумаг, которые вам следует подписать. Тогда вы сможете вступить во владение домом и деньгами. Если вы дадите мне номер вашего счета в Лондоне, я смогу перевести на него деньги и закрыть ее банковские счета.

Следующие несколько минут Вайкери молча подписывал, один за другим, целую кипу юридических и финансовых документов. Когда он закончил, Кентон кивнул и сказал:

– Готово.

– Скажите, телефон здесь все еще работает?

– Да. Я разговаривал по нему как раз перед вашим приездом.

Телефон находился на письменном столе Матильды в гостиной. Вайкери поднял трубку и повернулся к Кентону.

– Эдвард, прошу меня извинить, но это служебный звонок.

Кентон почти натурально улыбнулся.

– Можете ничего больше не говорить. Я пока что уберу со стола.

Что-то в этом обмене репликами согрело те уголки души Вайкери, в которых затаилась мстительность. Телефонистка ответила почти сразу же, и он назвал ей номер штаб-квартиры МИ-5 в Лондоне. На соединение потребовалось две-три секунды. Затем послышался голос телефонистки управления, которая соединила Вайкери с Гарри Далтоном.

Гарри говорил невнятно из-за того, что его рот был набит едой.

– Что сегодня в меню? – поинтересовался Вайкери.

– Они назвали это тушеными овощами.

– Есть новости?

– Мне кажется, что да.

Сердце Вайкери замерло.

– Я еще раз просмотрел списки контроля иммиграции – просто чтобы убедиться, что мы ничего не пропустили. – Списки иммиграции служили основной опорой МИ-5 в ее борьбе со шпионами Германии. В сентябре 1939 года, когда Вайкери еще оставался скромным профессором Университетского колледжа, МИ-5 использовала отчеты иммиграционной и паспортной служб как первичный источник для формирования списков потенциальных шпионов и сочувствующих нацистам. Иностранцы классифицировались по трем категориям. Иностранцы категории "С" получали полную свободу. Для иностранцев категории "В" вводились некоторые ограничения: им не разрешалось иметь автомобили и лодки; для них также ограничивалась свобода передвижения по стране. Иностранцы, относившиеся к категории "А", которые, как считалось, могли представлять угрозу для безопасности Великобритании, были интернированы. Каждый человек, приехавший в страну перед войной и неспособный очень убедительно объяснить причины своего приезда, считался шпионом и в обязательном порядке разыскивался. Шпионская сеть Германии была распутана и обезврежена чуть ли не за одну ночь.

– Женщина из Голландии по имени Криста Кунст въехала в страну в ноябре 1938 года через Дувр, – продолжал Гарри. – Год спустя ее труп был обнаружен в мелкой могиле в поле неподалеку от деревни Уитчерч.

– И что же во всем этом необычного?

– Все это дело кажется мне очень неправильным. Когда тело извлекли из земли, оказалось, что оно ужасно изувечено. Лицо и череп фактически раздроблены. Все зубы отсутствовали. Для идентификации трупа использовали паспорт, который оказался очень кстати закопанным вместе с убитой. По-моему, это слишком уж благоприятное для следствия совпадение.

– А где сейчас находится паспорт?

– В Министерстве внутренних дел. Я уже отправил курьера, чтобы он его забрал. В нем имеется фотография. В министерстве сказали, что она попортилась за то время, пока находилась в земле, но на нее, вероятно, стоит взглянуть.

– Хорошо, Гарри. Я не уверен, что смерть этой женщины имеет какое-либо отношение к нашему делу, но, по крайней мере, это хоть какая-то версия.

– Согласен с вами. Кстати, как проходит ваша встреча с адвокатом?

– О, потребовалось подписать несколько бумаг, только и всего, – солгал Вайкери. Он внезапно почувствовал себя неловко из-за своей вновь обретенной финансовой независимости. – Я сейчас уезжаю и должен вернуться в нашу контору к вечеру.

Вайкери повесил трубку, и уже через несколько секунд в гостиную возвратился Кентон.

– Что ж, я думаю, что мы покончили с делами. – Он вручил Вайкери большой коричневый конверт. – Здесь все бумаги и ключи. Я записал вам имя и адрес садовника. Он сказал, что с удовольствием возьмет на себя присмотр за домом.

Они надели пальто, вышли на улицу и заперли двери. Автомобиль Вайкери стоял на дорожке.

– Может быть, подвести вас куда-нибудь, Эдвард? Услышав отказ, Вайкери испытал немалое облегчение.

– Я разговаривал с Элен на днях, – внезапно сказал Кентон.

«О, благие небеса!» – воскликнул про себя Вайкери.

– Она говорит, что время от времени видит вас в Челси.

Вайкери на мгновение задумался, рассказала ли Элен Кентону о том дне в 1940 году, когда он остановился на улице и, словно глупый влюбленный школьник, рассматривал ее, когда она садилась в автомобиль и проезжала мимо. Почувствовав себя униженным, Вайкери одной рукой открыл дверь автомобиля, вторая рука в это время рассеянно хлопала по карманам пальто в поисках очков-полумесяцев.

– Она просила меня передать вам привет, что я и делаю. Привет.

– Спасибо. – Вайкери шагнул в машину.

– Она также просила передать, что хотела как-нибудь встретиться с вами. Вспомнить молодость.

– Это было бы прекрасно, – убедительно солгал Вайкери.

– Вот и чудесно. Она приедет в Лондон на следующей неделе и хотела бы позавтракать с вами.

Вайкери почувствовал резь в желудке.

– В час дня в «Коннахте», через неделю, считая от завтра, – сказал Кентон. – У нас с нею предусмотрен разговор сегодня, попозже. Значит, я могу сказать ей, что вы придете?

В «Ровере» было холодно, как в леднике мясного склада. Вайкери пристроился на просторном кожаном заднем сиденье, укутав ноги в шерстяной полог, и рассматривал пейзажи Глостершира, мелькавшие за окнами. Рыжая лиса вышла было на дорогу, но тут же бросилась обратно под защиту живой изгороди. Жирные фазаны, нахохлившись от мороза, лениво бродили по полям, выбирая из-под снега крохи корма, оставшиеся после уборки урожая. Деревья тянули голые ветки к ясному небу. Впереди открылась небольшая долина, похожая на неаккуратно сшитое лоскутное одеяло. Вдаль убегали поля, разделенные каменными изгородями. Склонявшееся к закату солнце залило снежные просторы бесчисленными акварельными оттенками фиолетового и оранжевого цветов.

Он очень сердился на Элен. Мизантропической части его существа хотелось верить, что благодаря работе в британской разведке он почему-то начал вызывать у нее больший интерес. Его рациональная половина утверждала, что они с Элен встретятся как старые друзья и позавтракают в спокойной обстановке, что может оказаться очень приятным. По крайней мере, из этого может получиться долгожданный отдых от сверхъестественного напряжения, которое он испытывает, занимаясь этим делом. «Чего ты боишься? – спрашивал он себя. – Неужели того, что можешь вспомнить, как испытывал истинное счастье на протяжении тех двух лет, когда она была частью твоей жизни?»

Он заставил себя изгнать Элен из своего сознания. Новость, сообщенная Гарри, чрезвычайно заинтриговала его. Не отдавая себе в этом прямого отчета, он рассматривал подобные факты, как проблемы истории. Основной областью его научных интересов являлась Европа девятнадцатого столетия – его книга о крахе политического равновесия, установившегося после Венского конгресса[24]24
  Венский международный конгресс (сентябрь 1814 – июнь 1815 гг). – ознаменовал завершение войны коалиций европейских держав с наполеоновской Францией, закрепил новое соотношение сил, сложившееся к концу наполеоновских войн, а также ведущую роль России и Великобритании в международных отношениях, которая сохранялась затем несколько десятилетий.


[Закрыть], вызвала восторженные отклики критики. Но у Вайкери была еще и тайная страсть к истории и мифологии Древней Греции. Его чрезвычайно занимал тот факт, что научные знания о той эпохе в значительной степени базировались на догадках и предположениях – огромный промежуток времени, разделявший современность и античность, да вдобавок к этому малое количество исторических свидетельств делали такой подход необходимым. Почему, например, Перикл начал Пелопоннесскую войну[25]25
  Пелопоннесская война (431 – 404 до н. э.), крупнейшая в истории классической Греции война между объединениями греческих полисов – Делосским союзом и Пелопоннесским союзом, охватившая всю Грецию и греческие города Южной Италии и Сицилии.


[Закрыть] против Спарты, которая в конечном счете привела к разрушению Афин? Почему он осмелился не принимать требования своего более сильного конкурента и отказаться от санкций против Мегары? Может быть, он опасался дальнейшего усиления армии Спарты, и без того превосходившей по силам афинское войско? Или считал, что война в любом случае неизбежна? Или предпринял эту злосчастную зарубежную авантюру в надежде ослабить напряжение в стране?

Сейчас Вайкери задавался примерно такими же вопросами по поводу своего противника из Берлина Курта Фогеля.

Какова был цель Фогеля? Вайкери полагал, что цель Фогеля заключается в том, чтобы создать сеть из отборных законсервированных агентов, которая должна была пребывать в бездействии вплоть до начала самого напряженного этапа военного противостояния. Чтобы преуспеть в этом деле, нужно было проявлять величайшую осторожность при внедрении агентов в страну. Судя по всему, Фогелю это удалось: тот непреложный факт, что МИ-5 до сих пор не имела никакого представления об этих агентах, подтверждал это. Фогель должен был понимать, что архивы службы иммиграции и паспортного контроля будут использоваться для поиска его агентов; во всяком случае Вайкери, окажись он на месте Фогеля, исходил бы именно из этого. Но что, если прибывший в страну человек умрет? Не будет никаких розысков. Блестящая мысль. Но одна проблема все же существовала – требуется труп. Могло ли получиться так, что они и в самом деле убили кого-нибудь, чтобы выдать труп за гражданку Голландии Кристу Кунст?

Шпионы Германии, как правило, не были убийцами. Большинство из них были охотниками за легкой наживой, авантюристами и мелкими фашистскими фанатиками, плохо обученными и скромно обеспеченными финансами. Но если Курт Фогель создавал сеть из отборных агентов, то должен был отбирать людей с более серьезной мотивацией, более дисциплинированных и почти наверняка более безжалостных. Мог ли один из этих отлично подготовленных и безжалостных агентов оказаться женщиной? Вайкери смог припомнить только один случай, связанный с женщиной – молодой немкой, сумевшей устроиться горничной в дом британского адмирала.

– Остановитесь в следующей деревне, – сказал Вайкери сидевшей за рулем молодой женщине в форме Женского вспомогательного корпуса ВМС. – Мне нужно позвонить по телефону.

Следующий населенный пункт носил название Астон-Магна. Это была самая настоящая деревня – здесь не имелось даже магазина, а лишь два ряда домов, разделенных парой узких проулков, отходивших от шоссе. По обочине шел старик с собакой на поводке.

Вайкери опустил оконное стекло и высунул голову:

– Привет.

– Привет. – Мужчина, одетый в пальто из грубого твида и обутый в высокие сапоги-веллингтоны, выглядел, самое меньшее, лет на сто. Собака ковыляла на трех ногах.

– В вашей деревне есть телефон? – спросил Вайкери.

Старик покачал головой. Вайкери готов был поклясться, что собака повторила его движение.

– Пока что никому не пришло в голову обзавестись. – Старик говорил на странном диалекте, да еще и не выговаривал столько звуков, что Вайкери с трудом понимал его.

– А где ближайший телефон?

– Это будет, пожал-что, в Моретоне.

– А где это?

– Сверните вона на тую дорожку, что по-за сараюшкою. Оставитя леворучь господский дом и пробирайтеся по-над деревьями в следующую деревню. Тама вам и будеть Моретон.

– Спасибо.

Когда автомобиль тронулся с места, собака яростно залаяла ему вслед.

Телефон оказался в пекарне. Дожидаясь, пока телефонистка соединит его с управлением, Вайкери жевал сэндвич с сыром. Ему хотелось поделиться с другими хотя бы крохами от вновь обретенного богатства, и потому он заказал две дюжины булочек для машинисток и девушек из архива.