Текст книги "Лицей 2022. Шестой выпуск"

– Здравствуйте, гости дорогие! – развязно воскликнула Марина. – А мы уж думали, вы не приедете.

Аманбеке стрельнула глазами, и Марина, поняв намёк, умолкла. Тулин встал из-за дастархана и двинулся навстречу тестю вдоль стены. Но Аманкул будто нарочно пошёл в другую сторону и уселся между двумя стариками на место Серикбая. Алия устроилась рядом полубоком.

– Да нам и здесь хорошо. – Аманкул почтительно улыбнулся старикам.

Рстушка с Жанокой тут же подбежали к новым гостям со своим ритуалом. Жанока поставила перед Аманкулом таз и стала лить воду из чайника, тот умылся и вытер лицо полотенцем, которое тут же протянула ему Рстушка. Поёрзав, Аманкул вытянул из заднего кармана джинсов смятые деньги и протянул каждой по пятитысячной купюре. Девчонки взвизгнули от радости и выбежали из комнаты, по дороге расплёскивая мутную воду из алюминиевого тазика.

Аманбеке не терпелось услышать поздравления родителей Айнагуль и узнать, что они подарят молодым. В тусклом свете лампочек её сын, с капельками пота на лбу от горячей шурпы, казался почти чёрным. Он царственно развалился на подушках и смотрел на тестя не моргая.

– Какую же вы дочь-умницу воспитали! – елейно сказала Марина и подняла кисайку. – За вас!

– За вас! – хором повторили гости и дружно опустошили кисайки с коньяком.

– Я за рулём, – сказал Аманкул, поднял пиалу с шурпой, громко швыркнул бульоном. – Мы же опоздали. Все гости, наверное, уже сделали подарки. Пойдём, у нас есть кое-что.

От Аманбеке не укрылось, как Алия, почти отвернувшись от мужа, выглотала кисайку и теперь прятала влажно заблестевшие глаза. Аманкул поднялся из-за дастархана и кивнул Тулину. Тот не спеша вытер жирный рот уголком подушки и встал. Остальные мужчины тоже засобирались на улицу. Вслед за ними высыпали и нарядные женщины.

Вокруг джипа по-прежнему кружила ребятня. Одни заглядывали внутрь, другие попинывали колёса, но все послушно отошли, как только Аманкул пикнул сигнализацией. Он молча открыл багажник и с ухмылкой кивнул на большой сундук. Стоявшие рядом жилистый Серикбай и тощий Булат, от напряжения сжавший рот в нитку, не сговариваясь, потащили приданое за ручки. Сундук поддался легко, и Булат даже засмеялся. Серикбай искоса посмотрел на нового родственника, и ему стало даже немного жаль сестру. Он понял, что Аманбеке не получит денег от семьи невесты и ей одной придётся расхлёбывать кашу, которую она заварила с женитьбой сына. Он мог ей, конечно, помочь, но только не сейчас, когда понял, как сильно скучает по дочери. Как он в ней нуждается. Возможно, и она в нём.

Аманбеке с удивлением глядела на сундук – она ждала другого. В современных казахских семьях дарили спальные гарнитуры, автомобили, земельные участки. Новая посуда и текстиль появлялись в доме жениха вместе с невестой, как само собой разумеющееся.

Сверху на крышку сундука Аманкул положил несколько пятитысячных, таких же, какие отдал девчонкам. Булат достал блокнот, чтобы записать, но вдруг подул лёгкий ветерок, и розовые купюры унесло в ноги пацанам, которые успели облапать весь джип. Они тут же похватали вёрткие бумажки и бросились врассыпную. Гостям как будто стало неловко.

Булат попытался было догнать пацанов, но Тулин его остановил и кивнул на блокнот, мол, записывай дальше. Серикбай открыл сундук и чужим голосом перечислил небогатое содержимое. Три хрустальные вазы, укутанные в однотонные бежевые, словно пожелтевшие от многочисленных стирок наволочки. Набор разделочных досок, на которых были выжжены птицы, коробка с чайным сервизом, и под всем этим – слоёный пирог из самодельных корпе.

Аманбеке поймала злорадный взгляд Марины, у которой она занимала деньги, и смущённо улыбнулась, держась за сердце. Сальное лицо соседки в ответ важно скривилось. Будто несколько минут назад не она рассыпалась в комплиментах.

Алия побледнела. Заозиралась по сторонам. Было непонятно, ищет ли она напуганными глазами дочь или просит прощения за такой скудный подарок у всех гостей. Аманкул схватил её за руку и молча усадил в машину. Она лишь прикрыла лицо руками и так и не подняла его, пока машина не слилась с темнотой, показав напоследок алые габаритные огни.

Аманбеке знала, что даже в закромах её небогатого дома можно найти что-то интереснее вышедших из моды хрустальных ваз, отсыревших корпе и блёклых простыней из бязи. Вслух она ничего не сказала.

– Ну, я пошла, домой мне пора. Кто ещё идёт? – засобиралась Марина, еле сдерживая смех.

– Пора по домам! Да и молодых надо оставить наедине, – громко произнёс Серикбай.

Аманбеке тряхнула головой и вручила брату пакет с саркытэм.

Гости стали собираться вслед за Серикбаем. Они сметали с дастархана в целлофановые мешочки всё, что не успели доесть, расцеловывали Аманбеке и оставляли её наедине с горой жирной посуды. Когда Булат вручил ей конверт с блокнотом и вышел вместе с Тулином во двор, Аманбеке резко выдернула провод самовара из розетки. Электрическая дрожь будто ударила под лопаткой. Она посмотрела на свои костлявые руки в толстых венах и вспомнила предсказания косточек.

– А не свою ли смерть я видела?

Серикбай шёл к дому пошатываясь. Путь от Аманбеке до трёхэтажки лежал через детскую площадку, построенную к юбилею посёлка. Высокая металлическая горка, скрипучие качели с боковинами в виде мультяшных персонажей и песочница с какими-то поломанными игрушками.

Гравий под ногами казался ему рассыпанной гречкой. Ночной воздух вместо свежей прохлады обдувал точно мясным ветром. Сам он тоже пропах едой. Серикбай чертыхнулся, вспомнив, что Аманбеке всучила ему пакет с кусками казы и куртом. Он присел на низенькую детскую лавочку – с боковины качелей на него глядел волк из “Ну, погоди!”, и белые полосы его тельняшки казались рёбрами. Серикбай огляделся, нет ли поблизости бездомных собак.

Никого.

Он заглянул в пакет и, выудив оттуда белый комок сухого творога, вцепился в него зубами. Сам удивился, как хрустко у него вышло, и улыбнулся. Его дети любили есть курт. Они суетились вокруг Наины и Аманбеке, когда те развешивали марлевые мешочки с творогом на ветвях старой яблони. А когда лакомство было готово, Маратик присасывался к нему и вкусно причмокивал, от соли его губы распухали и лицо, без того кукольное, делалось ещё милее. Катя грызла на манер собаки, как он сейчас.

Стали всплывать образы. Катя грызёт курт, Катя смотрит на него глазами побитой собаки – в тот день, когда ушла Наина. И он не выдерживает этого взгляда и уходит из дома. Возвращается в надежде застать её спящую, а она снова, как щенок, вертится радостно вокруг него, стягивает с отца грязные сапоги, чтобы он, еле стоявший на ногах, не прошёл в них в комнату и не плюхнулся спать так. Наутро находит на кухне тарелку с остывшим вчерашним ужином, которую дочь грела, пока он храпел в зале.

Ему приходит в голову страшная мысль, что никогда он дочь свою не любил.

От солёного творога захотелось пить. Серикбай глубоко вдохнул, будто прохладным воздухом мог утолить жажду, и, поднявшись с места, сделал несколько неуверенных шагов. Сначала ему показалось, что в темноте он не разглядел дерева и теперь его ветки больно упёрлись в грудь. Но, вытянув руки и ощупав воздух, понял, что впереди ничего нет. Ещё один шаг, и невидимая коряга будто прошла сквозь рёбра.

Впереди белела маленькая фигура. Серикбай замер. Фигурка замерла тоже.

– Маратик, – тихо сказал Серикбай и упал на колени.

– Па-а-а-а-а-апа, – запел Маратик, как живой.

Через мгновенье фигурка в белых лохмотьях уже стояла перед Серикбаем.

– Неужели это ты! – всхлипнул Серикбай и осторожно, не веря в происходящее, обнял сына. Ощутил под лохмотьями хрупкие кости. Ему показалось, что сын не дышит.

Он вспомнил маленькое тельце, укутанное в саван. Вспомнил, как ткань для савана покупала Наина. Разомкнул объятия, достал из сумки твёрдый кусочек курта и протянул сыну. Тот взял угощение и часто заморгал, будто впервые видел и не знал, что с этим делать. Серикбай смотрел на его кулачок с творогом, а перед глазами стояла другая картина: безжизненная ручка из-под опрокинутого телевизора.

– Сын, неужели ты живой?

Маратик молчал.

– Почему столько лет я тебя не видел? Я искал тебя. Другие слышали твой голос, а я нет. Неужели ты живой, сын?

– Нет, папа. Это ты мёртвый, – ответил Маратик совсем взрослым голосом.

Серикбай хотел коснуться своей груди, но наткнулся на большую ветку, будто теперь он сам стал деревом. Больным и старым деревом, которое спилили и толкнули, чтобы оно наконец свалилось. Серикбай хотел ещё раз взглянуть на лицо Маратика, но увидел перед собой только заплаканную Катю в несуразном нарядном платье.

Первое место. Номинация Поэзия
Оля Скорлупкина
В стране победившего сюрреализма

Сборник стихотворений

Стихотворение на пришествие эсэмэски ранней весной

 
чего ты хочешь от меня аптека озерки
тогда как в голове снуют прозрачные зверьки
о предложения услуг вы цифровой недуг
там договор видений полн и можно я пойду
 
 
из всех щелей глядит кредит одобренный теперь
нам выставят злопастный счёт и выставят за дверь
в глущобе сказки говорит ужасный микрозайм
так и запишем мы онлайн не соблюдая тайн
 
 
о бойся бармаглота сын и справки собери
уведоми удостоверь читай вердикт жюри
что вьёшься чёрный вексель над моею головой
вот паспорт полис страх и снилс вот франц процесс конвой
 
 
повестка будет хрюкотать и извещенье из-
вещать и страшно верещать пугая стайку виз
какие хливкие шорьки какие блин звонки
когда варкается уже где совести ростки
 
 
барабардает голова от полчища бумаг
где храброславленные зрят антихристовый знак
следы невиданных зверей испортят документ
тут извините рифма мент (он пылкает огнём)
 
 
и только это разберёшь уже тупой как нож
для разрезания бумаг где всё утверждено
подписано разрешено и внесено до дна
тогда как выскочит война как выпрыгнет война
 
 
о бойся бармаглота сын да папа я боюсь
 

Горячая линия

 
в Питере тридцать четыре градуса, что знаменует собой
аварийный выход за все пределы возможного
 
 
вентилятор гоняет горячий воздух
ничто не может спасти нас
разве что превращение преображение
 
 
например, балкона в теплицу
отец сажает там огурцы много лет подряд
большие мягкие листья
умеют дышать, сворачиваться, отзываться
принимать на себя
солнечные удары
закрывая плоды и садовника
 
 
мы говорим с ним по раскалённому телефону
вновь приходила клокочущая соседка
она будет жаловаться, она будет писать
что он незаконно проводит в жилом помещении
шумные производственные работы
 
 
– поймите, мне нужно сделать два миллиона гаек
для новой линии БАМа
госзаказ особенной важности
наш общий долг, национальный проект, —
говорит ей отец
 
 
когда-то он возглавлял научную лабораторию
его пенсия пятнадцать тысяч
его лекарство после инфаркта стоило
тринадцать семьсот девяносто девять за упаковку
отмена препарата
приводит к обильным кровотечениям
то лето было таким же непоправимо жарким
к рухнувшему на скамейку
сошёл беременный ангел
(прохожая – женщина в положении – обеспокоилась —
вызвала скорую)
 
 
– Как там звали того художника из Испании
он рисовал видения всякие ужасы
– Сальвадор Дали, папа. Пылающие жирафы…
– Точно. Наверное, это он
всё от жары и выдумывал
мозг совершенно плавится
 
 
А ты знаешь, что скоро
можно будет послать президенту
смс на горячую линию?
не знаешь ты ничего
всё потому что телек не смотришь
только там объём знаков очень уж ограничен
то есть если начать как порядочный человек
“Уважаемый Владимир Владимирович…”
останется места всего на три слова
вот ты филолог и тексты какие-то пишешь
как тут быть
 
 
– уважаемый Владимир Владимирович, пора на покой
 
 
отец смеётся
я так люблю когда он смеётся
это случается редко
как солнце в Питере
как покой и воля
в стране победившего сюрреализма
 
 
последняя болотная прохлада выставлена на лестницу
крохотные жирафы бегают по перилам
все в огне, вскидывая ноги
на глазах у безумной соседки
искра ставит свою печать на её бумагу
весело вспыхивает донос, осыпается в тёмный пролёт
по которому тихо возносится с прячущейся улыбкой
круглый беременный ангел
 
 
плавленый сырок на одной ладони
огурец на другой
и пепел в его волосах
 

Аносмия

 
когда запахи кончились
оказалось
что всё сделано из пенопласта
 
 
все эти лёгкие шаткие декорации
установленные как попало
закреплённые врасплох
на сцене из серого
детского
постсоветского
рыхлого картона
 
 
я стою на ней
с корзиной прилагательных
лишённых всякого смысла
там есть кислый
острый
горький
сладкий
солёный
апельсиновый
что всё это значит
 
 
на дне – муляж батончика сникерс
из ларька на остановке 90-х
нагретого солнцем проржавленного ковчега
в море опасностей
со скользкой палубой со скамейками
с завалящими телами без чувств
(пьяный корабль)
 
 
на дне – пустотелые фрукты из пластика
со вмятинами
спелых
слепых
прикосновений
 

* * *

 
пытаюсь хотя бы вспомнить/вообразить
вызвать на спиритическом сеансе
дý́хи запахов
 
 
умозрительные фантомы в пустых костюмах
выходят на сцену один за другим
представление начинается
 

* * *

 
запах зелёного месива тёмной глубокой травы
расстающейся с жизнью в сердцевине газонокосилки
 
 
запах старой книги стихов, размокающей в “Старой книге”
в закромах Петербурга в год смерти автора
в мои 16
“Только бы не Эльбрус из туфель
узниц Освенцима!”
 
 
запахи крови, околоплодных вод, мочи и мекония
окаймлённые белизной
нежный овал камеи в окладе судна
жемчужное голубоватое ожерелье
пуповины
тонкой выделки
красоты бесконечной
 
 
запах дома, в котором давно никто не живёт
и проёмы зияют густым запустением
там добывают холодное мёртвое масло
 
 
запах капусты капусты капусты капусты
едкой капусты казённого учреждения
психиатрической клиники/интерната
испуганного непригодного грязного тела
 

* * *

 
мне ещё повезло
всего лишь участвовать с ними
в затянувшейся на три дня
авангардной
иммерсивной
невыносимой
постановке
“Аносмия”
 
 
бывает гораздо хуже
все эти лёгкие
поражаются
бывает самое страшное
 

* * *

 
среди них есть одна
крошечная фигура
в глубине мизансцены
глядящая ясно из-под светлой пушистой чёлки
сжимающая корзинку
из реквизита к спектаклю по Красной Шапочке
это запах кружки горячего молока с чайной ложкой мёда
 
 
(роль без слов)
 

Дух, душа, тело (в ином порядке)

 
Как же оно летало и грохотало
Как не щадило себя когда трепетало
То триповало а то об этом трепалось
Всё ему мало
 
 
В жгучем избытке сил на всякую слабость:
 
 
• Читать всю ночь при неверном секретном свете
• Само собой, поедая при этом сладости
• А в этом пункте весна и вино и ветер
• Отплясывать на каблуках высотой с ладонь
• Говорить огню, чтобы шёл с тобою огонь
• Лазить сквозь смех через цепкую сеть забора
фотографировать ржавый аттракцион
• Одержимо худеть, как будто пытаясь исчезнуть
языком примерзая незримо к сырому железу
• Купаться в шторм, пропадая меж каменных жерновов
• Любить заниматься любовью делать любовь
• Залпом пройти полгорода с музыкой во главе
 
 
• Ринуться к краю так, чтоб отстал Ловец
 
 
Так вот оно горело, но не сгорало
В ритме аврала надрыва и карнавала
Даже в себя приходило каким-то чудом
Но так и знало: однажды придёт в негодность
 
 
Заходит а там нет света, пыльно, откуда
Ни возьмись начинает болеть, реагировать на погоду
Обрастать изнутри чем не надо
 
 
В чёрном углу там ночует протяжное облако, а по стене
Совершенно вслепую порхает театр теней
“Как же я задолбалось”, – думает тело
Пряча лицо в билет на остаток дней
 

 
Он присутствовал
И имел силу.
Его могло захватить, поднять,
Привести в упадок
Или прекрасное расположение.
Чего только с ним не происходило!
Он знал, что бессмертен
И времени хватит на всё.
 
 
С ним можно было собраться
И совершить
Подвиг.
(Взобраться с железным посохом на вершину)
Даже если хочется
Преступления.
(Ухнуть с вершины в истошный весёлый полёт)
 
 
Обдувало
Ветром, поднятым вековыми книгами,
Где русские мальчики
Делают паузу, чтобы перевести его
Между яростными монологами
О любви и Боге.
Быстро облизывают шершавые губы.
 
 
Обдавало
Знаменным распевом, чистым, как первый снег,
Выпавший в мёртвой деревне,
И тогда
Можно было воспрянуть духом.
 
 
С кем говорил он – с Кем говорил он, пока
Тело скучало и переминалось
С ноги на ногу,
Украдкой переводя
Взгляд с креста на экран мобильного,
Ожидая момента,
Когда наконец будет можно, как в том рассказе Бунина,
Спустя много часов
Выйти на паперть и закурить.
 
 
Фигурка голубя под самым куполом
Словно игрушка для блудных больших детей
 
 
С кем говорил он – и Кто отвечал, пока
Душа отвлекалась на орнаментальный мотив
В убранстве, на щедрые россыпи росписей,
Головокружительное благоухание
Полчища роз,
Томительные глаза
Ангелов на штукатурке.
Осуждение ближнего,
Сострадание дальнему.
 
 
Теперь-то уж что
Он больше не боевой
 
 
Слоняется неупокоенный
Облачился в смертность
 
 
Иногда, встречая героев
Смеётся как дурачок
Похищает ману
 

Наташе Явлюхиной

 
в старом томе сказок, утраченном вместе с детством
бархатцы иллюстраций разреженно произрастают
хищный искрится царевич на волке густом
гусей лебедей безвозвратная стая взлетает без комментариев
их прикрывает от буквы на грубой странице
 
 
тоненькая бумага
полупрозрачный саван
кто говорил папиросная кто говорил пергамент
все были неправы
это душа; хрупкая и надорванная
заплаканная, пустая
дух и тело, ей тесно распластанной между вами
снова стая, другая
а вот и жар-птица
изнурительной летней ночью летит изнутри
 
 
ещё такая бумага
прикрывает фото в семейном альбоме фатой
неразборчивые заснеженные черты; а что за чертой
 
 
вырвется, чтобы подняться к глазам
пропустить сквозь себя перочинный закатный луч
задохнуться от памяти, страшно сказать
и на обочине слова мерцать, голосуя
за рисунок на парте: пробитое сердце, стрелу
 

Центон

 
ехал поезд запоздалый
провалился в ямку бух
ни стихов ни карт ни ба́лов
осквернился скорбный дух
 
 
рано чувства в нём остыли
кошка сдохла хвост облез
в облаке летучей пыли
гроб и колыбель чудес
 
 
ясен долгий путь до боли
не ложися на краю
страшно, страшно поневоле
бегать с котелком в раю
 
 
шутки света есть в пейзаже
вышла б к свету темнота
где мы были мы не скажем
но смерть грешников люта
 

Стихи это улица Можайская

 
Стихи это улица Можайская, и вот почему
 
 
Однажды мне было нужно
Оказаться в некотором месте
В окрестностях Техноложки
 
 
Посмотрела на карту/вообразила путь
Свернуть из метро направо и преодолеть
Несколько маленьких сумрачных перекрёстков
Там будет нужная улица
 
 
Одна из многих, что разделяют питерский центр
На аккуратные каменные ячейки
Где сидит в заточении солнце и жалуется коменданту
Пишет невидимыми чернилами о подготовке бунта
Уже прочитало все книги в библиотеке крепости
Поначалу пускали гулять во внутренний двор
Но вернёмся
 
 
Телефон разрядился, название было забыто
Осталось только примерное направление
Внутренний компас ёжится на ветру
 

* * *

 
Решила идти и читать
Обозначения улиц
Вдруг я увижу её и пойму/узнаю
 
 
Бронницкая
Нет
Серпуховская
Нет
Подольская
Нет
(Отвлекаюсь на мысли о Человеке из Подольска)
Верейская
Нет
Можайская
Можайская!
 
 
И так несуразно, несоразмерно радостно
Будто не просто признала забытое имя
А получила знак/а наткнулась на клад/
А одноклассник шепнул избавительную подсказку/
А переправили зашифрованное послание
Тебе одному
 

* * *

 
Так и читая стихи
Идёшь туда (почти) не знаю куда
Найти то не знаю что
И иногда каким-то чудом находишь
Тебя окатывает каким-то чудом
С головой/как внезапными струями
Фонтана-аттракциона в Петродворце
(Куда, в принципе, можно всем, но немного неловко
Когда ты уже не ребёнок)
 
 
Замираешь и наглядеться не можешь
На эти слова
Пропустившие ошеломительный свет
Узнаёшь их/нет никакого сомнения
Это именно то, что нужно
То, что твой внутренний человек
ищет всю жизнь
Причём в себе самом
Причём оно там и было всё это время
Но какое-то
Неназванное
Ускользающее
Неподвластное охоте и собирательству
Забытое во младенчестве
Проступающее на потолке сновидений
Непостижимыми знаками с бахромой
Выпадающее секретной синей росой
На траве, раздвигающей непобедимо
Мёртвое тело булыжника мостовых
 
 
Уравнение со всеми неизвестными
Из задачника вымышленного народа
Из символов изнаночного алфавита
Решается необычайно легко
В одно действие/в одну строчку
 
 
Вот он ключ от королевства
(Не)опознанный и тающий объект
Вот он ответ
На все риторические вопросы
И на проклятые
 
 
Держи его
За перекладину буквы как за улыбку Джоконды
Вот оно что
И как
Вот те крест
 

* * *

 
На самом деле я просто искала салон красоты
Сделать со скидкой какую-то глупую процедуру
Реклама которой гарцует по всей сети:
“Девушка из Петербурга? Тогда тебе к нам!”
Ноготочки реснички
Видимо, в ней всё и дело —
В Красоте. От каземата
И креста нужно как-то вырулить к красоте,
Спасающей мир. Я ещё точно не знаю,
Что именно я пишу:
Стихотворение или заметку в фейсбуке,
Но кажется, что сейчас
Самое время сворачивать
 

Юльк

 
так это странно – когда человек пропадает
в нашу эпоху, где все постоянно на связи
 
 
ты не заходишь в соцсети уже полгода
иногда я смотрю твои старые фото
звоню, чтобы снова услышать, что телефон
абонента выключен
 
 
время от времени
пишу случайно взятой твоей знакомой:
здравствуйте
простите за беспокойство
вы не знаете, что случилось с N
но никто не знает
 

* * *

 
когда мне было 14, ты дала мне
послушать кассету Егора Летова
лучезарную яростную акустику
 
 
вооружившись ею, я принялась прогуливать школу
на ледяном недостроенном берегу
петербургского моря
с тех пор
мне ничего не нужно больше от музыки
не понимаю все эти красоты/аранжировки
стилистические нюансы
тонкости саунд-дизайна
сделался нужен один только вопль
чистый
ну то есть грязный
 
 
чайки носились над краешком изнурённо
падали в воду ступени каменных лестниц
с тех пор прошло много лет и берег достроен
терминал пассажирский газоны шоссе скоростное
не понимаю
 
 
наши пути разошлись так ли это важно
 

* * *

 
нашла твою маму
в дебрях из яркого пластика инстаграма
это было не то чтобы просто
написала ей
здравствуйте
простите за беспокойство
и так далее
отправка сообщений была ограничена
 
 
я суеверно оставила эту затею
но горькая тусклая
необходимость узнать
возвращается
 

* * *

 
когда тебе стало известно, что твоей первой
настоящей любви больше нет на свете
что он умер он умер он умер он умер он умер
тебя это сломало
 
 
true love is a rose, как пел Эллиотт Смит
и вот эта роза растоптана вырвана с корнем
замёрзла в кромешном космосе
в ожидании
 
 
ты пошла по наклонной
стала пить и связалась с очень плохой компанией
знаешь, просто вставали волосы дыбом
при виде этих твоих
фото и сториз
о том, как живётся на улице
о пяти бутылках водки 0.7 на троих
ты, наверное, даже не знала
что есть такой фильм
пока я смотрела артхаус, ты поселилась в артхаусе
 
 
ты вела репортажи из самого ада
отчитываясь о нём
как прежде о котиках/стрижке волос/покупках
 
 
твоё лицо
с кровоподтёками
на фоне ободранных стен нежилого мира
неповоротливо говорило на камеру всё в дыму:
“Это был социальный эксперимент.
Честное слово, я буду его сворачивать.
Всё, девки”.
 
 
Господи посмотри
инстаграм-аккаунт бездомной
видео, где отплясывают маргиналы
(настоящие, а не панкующая богема)
без зубов/с парой тюремных сроков
с энцефалопатией
 
 
изредка раздобывали какие-то деньги
снимали квартиру на сутки выспаться и помыться
он приносил с помойки малиновых плюшевых мишек
а что
это даже есть термин фриганство
 
 
нет, я писала
я что-то пыталась сделать
Юльк
пожалуйста, выбирайся, это не жизнь
Юльк
ты же можешь опять переехать к матери
Юльк
это медленный суицид это очень страшно
 

* * *

 
у твоей мамы всё хорошо
в её аккаунте каждый день сплошные коты
с милыми кличками/толстыми щёчками
спасённые тобой
из вентиляционных шахт и подвалов
 
 
я подписалась, чтобы иметь возможность
отправить-таки это дикое сообщение
она прочитала, но ничего не ответила
возможно, она не знает, как написать мне,
чтобы я тебя не ждала
 

* * *

 
Юльк
 
 
я так надеюсь, что ты просто
переехала к ней и просто
отключила все номера
выпуталась из сетей
как и хотела, как мы и говорили
прошла лечение от алкоголизма
нашла работу
встретила хорошего человека
чтобы не пил и не бил
 
 
я пишу этот текст как приходит сплошным потоком
ничего не правя и не меняя
наверное, так и должно быть
в тексте о непоправимом
 
 
просто однажды придётся узнать
да или нет
что там в коробке с котом
а пока ты
ни жива ни мертва
и я ни жива ни мертва
 
 
психоделический камешек вырывается
из-под ноги подростка
обутой в тяжёлый ботинок с квадратным носом
катится вниз в густую ёмкую воду
 
 
Юльк