Текст книги "Белая ворона"

Патологоанатом в мятом халате поздновато спохватился – Глеб успел задать ему вопрос и получить на него ответ. Значит, Каролина вовсе не утонула в озере. Девушку сначала задушили, а уже потом сбросили в воду. Ну и что это значит? Да ничего, не считая того, что версия об утопленнице-самоубийце больше не актуальна… ну, и что это дает? Информации по-прежнему катастрофически мало, обстоятельства гибели Каролины ничуть не прояснились…

Теплый ветерок врывался в приоткрытые окна. От свежего воздуха и коньяка Лариса пришла в себя. Женщина принялась поправлять растрепавшуюся прическу, поглядывая в зеркало.

– Ой, я выгляжу как чучело… Не смотрите на меня, Глеб Аркадьевич.

– Да я и не смотрю, – машинально отозвался Звоницкий. После этой фразы в салоне автомобиля повисла зловещая тишина.

Ветеринар мысленно обругал себя за то, что в очередной раз не учел особенностей женской психологии и сказал ровно то, что думал. С этой самой психологией Глеб намучился, еще будучи мужем Людмилы Звоницкой. Бывшая супруга любой разговор превращала в прогулку по минному полю. Каждое слово она переворачивала как-то так, что Глеб выходил виноватым не только из любой ссоры, но и из обычной мирной беседы – за завтраком, к примеру. Кстати, Яну Казимирову ветеринар ценил еще и за то, что девушка начисто была лишена этой особенности. Каждое слово ассистентка воспринимала в прямом его значении, не пыталась найти там скрытый смысл и повод для обиды. Но ведь не всем повезло иметь папу-военного…

Вот как звучал короткий диалог с Ларисой Карауловой с точки зрения Глеба Аркадьевича:

«– Ой, я выгляжу как чучело… не смотрите на меня. (Перевод с мужского: «Не смотрите на меня, потому что я плохо выгляжу».

– Да я и не смотрю. («Да я и не смотрю. Никаких неудобств, все в порядке!»)

А вот что услышала Лара:

«– Я выгляжу как чучело… не смотрите на меня. (Перевод с дамского: «Я только испытала потрясение… но ведь я не стала от этого хуже выглядеть, правда? Я все так же привлекательна, мной можно восхищаться?»

– Да я и не смотрю. (Перевод: «Да мне плевать, как ты выглядишь! Да надень ты противогаз, я и не замечу, мымра этакая. Дергай лучше своего тюфяка-мужа, а меня оставь в покое. Стара больно, чтобы глазки мне строить…»)

Ну как-то в таком духе…

Некоторое время в машине царило зловещее молчание. Но долго дуться Лара не умела. Вскоре она уже обсуждала шляпку матери Каролины…

– Никогда не видела шляп с вуалью, разве только в театре. Мне кажется, кроме как в Монако, таких нигде не носят.

Театр… Почему в голову упорно лезут мысли о театре? О постановках, о гриме и реквизите… Звоницкий помотал головой, отгоняя навязчивые образы, и обратился к Сергею Петровичу:

– Скажите, а вы разве не знакомы с матерью Каролины? Мне показалось, вы увидели друг друга впервые…

Караулов наморщил лоб в бульдожьи складки и ответил:

– Действительно, Каролина никогда не знакомила нас со своей семьей. Мало того – она даже не упоминала, что у нее есть родные. У меня создалось впечатление, что она была одинока, пока не встретила Кирилла. Ну, вы знаете современную молодежь… старшее поколение они в грош не ставят…

– Папа! – укоризненно сказал Василий.

Сергей Петрович откинулся на спинку сиденья и устало прикрыл глаза:

– Лучше молчи… Кстати, я надеялся, что мне сегодня дадут повидаться с Кирой… Пока вы несли Лару в машину, я позвонил Анатолевичу… Но он мне отказал! Представляете, он мне отказал!

– Папа, не волнуйся! Тебе вредно! – забеспокоился Вася. – Ну отказал, и ладно. Завтра согласится.

Караулов-старший распахнул глаза и в упор уставился на сына:

– Ты никогда не любил своего брата! Кира в тюрьме, а ты говоришь такое…

Вася пожал плечами и философски произнес:

– Ну, он же не в камере пыток. В нашем СИЗО с ним ничего страшного не случится. Анатольевич не даст волоску с его головы упасть. Кормят там неважно, но ничего – на диете посидит. На днях тебя к нему пустят.

Сергей Петрович сунул под язык еще одну таблетку и закрыл глаза.

– Так вот почему Кира весь этот год ходил такой мрачный! – внезапно сказала Лариса.

– Что ты имеешь в виду? – заволновался Василий, опасливо косясь на жену.

– Ну как же! – взмахнула рукой Лара. – Мы-то думали, что Кира не в духе потому, что рассорился с невестой, расторг помолвку. Жалели, сочувствовали ему, бедненькому… А оказывается, дело вон в чем?

– В чем? – спросил с интересом Звоницкий.

– Лара, умоляю, молчи! – простонал Василий. Но было уже поздно. Лариса широко раскрыла шоколадные глазища и сообщила:

– Ну, просто Кира все это время знал, что Каролина рядом. Что она там, в озере… тут кто угодно будет мрачный!

Звонкая пощечина заставила Ларису замолчать. Шофер вздрогнул, но оборачиваться и не подумал. Сергей Петрович даже не открыл глаз. Лариса зарыдала, прижимая руку к покрасневшей щеке. Но, против обыкновения, Василий и не подумал извиняться – толстяк уставился в окно. Звоницкий старательно делал вид, что все происходящее его не касается.

Так, в молчании, доехали до дома. Уже выходя из машины, Лара тихо произнесла, обращаясь к мужу:

– Ты не понял… мне просто стало жалко Киру. Он ведь вполне мог свихнуться за эти полгода…

Яна Казимирова встретила шефа, держа на поводках сразу двух собак. В одной руке она держала шлейку Джерри, хозяйского ретривера, а в другой – двойной прочности ремень с извивающимся Грязным Гарри на конце.

– Добрый день! – приветствовала девушка хозяев дома. – А я вот собак выгуливаю. Кстати, они у меня научились находить общий язык. А то сначала норовили друг другу уши обгрызть…

– Благодарю вас, милая девушка, – мимолетно улыбнулся Караулов-старший, проходя мимо. Остальные не удостоили ассистентку ветеринара даже взглядом. Василий скрылся в доме, а за ним, всхлипывая, поспешила Лара.

– Что это с ними, шеф? – удивилась Яна. – Какая муха их всех укусила?

– Знаете, Яна… вы, конечно, девушка сильная и современная, но уверяю вас, после процедуры опознания и у вас бы резко испортилось настроение, – довольно жестко сказал Глеб Аркадьевич, беря из рук девушки поводок Гарри. Иногда его раздражала бесчувственность ассистентки. Во времена молодости Звоницкого юные девушки плакали, смеялись, пугались темноты и маньяков, а не изображали из себя стальные магнолии.

Казимирова молча пожала плечиками. Она знала: когда шеф не в духе, лучше ему не перечить. Ветеринар и ассистентка двинулись в обход дома – туда тянули их собаки.

– Глеб Аркадьевич. А скоро мы сможем отсюда уехать? – вдруг спросила ассистентка. По тому, что вместо дурашливого «шеф» девушка назвала его по имени, Глеб понял, что разговор предстоит серьезный.

– Послушайте, Яна, вас никто здесь не держит, – мягко ответил Звоницкий. – Берите Гарри, прыгайте в машину, и через пару часов вы будете дома.

– Не-ет, я вас тут одного не брошу! – упрямо проговорила ассистентка. – Тут вон какие дела затеваются… два трупа, и это явно еще не конец.

– Что вас наводит на такие мысли? – изумился Глеб Аркадьевич. – Вы знаете что-то, чего не знаю я?

Яна передернула плечами и мрачно ответила:

– Да нет… просто мне так кажется. Это Злобино – настоящий гадючник. Видали, какие тут менты? На голливудских полисменов похожи.

– Яна! – укоризненно воскликнул Звоницкий. – «Менты»! Вы бы еще сказали «легавые»! Вы что – воровка со стажем? Между прочим, эти парни охраняют вас от убийцы, который, очень вероятно, бродит неподалеку. А что они себя так странно ведут… Ребята из маленького провинциального городка насмотрелись голливудских «шедевров». Им кажется, что это стильно – темные очки, каменные физиономии…

Яна резко остановилась – так, что Джерри взвизгнул, когда поводок натянулся.

– Значит, вы тоже думаете, что этот Кира не убивал девицу? И что убийца еще на свободе?

– Понятия не имею! – честно ответил Звоницкий. – Но, боюсь, в самое ближайшее время это выяснится… Кстати, Яна, одолжите мне ненадолго ваш телефон.

Ассистентка молча протянула Глебу маленькую серебристую «Нокию».

Оказавшись у себя в комнате, Глеб Аркадьевич предпринял кое-какие действия, которые показались бы странными человеку, незнакомому с ветеринаром близко. Звоницкий взял лист бумаги и написал на нем несколько букв и цифр, а также один московский адрес. Память у ветеринара была превосходная, и он без проблем запомнил адрес и номера автомобиля матери Каролины.

Затем Глеб Аркадьевич, мягко ступая, подошел к двери своей комнаты и рывком распахнул ее. За дверью никого не оказалось. Тогда Звоницкий старательно запер дверь, проверил, хорошо ли закрыты окна, и только после этого взялся за мобильник. Трубку на том конце сняли сразу, и связь была превосходной.

– День добрый, Паша! Как дела? Процветаешь, да? Ну, молодец. Да, стараюсь, стараюсь… хотя куда нам до вас, молодых… А если серьезно, Паш, у меня к тебе дело. Будь другом, пробей по базе адресок один и госномер машинки… да, дама одна. Нет, ничего важного. Буду очень обязан. Сам перезвонишь? Жду.

И Звоницкий оборвал связь. Человек, которому звонил Глеб Аркадьевич, был одним из многочисленных знакомых «из прошлой жизни». Во времена работы в прокуратуре многие водили знакомство с влиятельным Глебом Аркадьевичем, многие были ему обязаны. В те далекие времена карьерист Звоницкий тщательно коллекционировал полезных людей. Никогда не забывал поздравить с юбилеем или продвижением по службе, охотно оказывал услуги, если это не требовало каких-то чрезмерных усилий… Теперь Глеб Аркадьевич иногда обращался к ним за помощью. «Полезные» люди после взрыва разом исчезли из его жизни, но если он звонил сам, никогда не отказывали, помня старые добрые времена…

Звонок раздался через десять минут. Звоницкий поднял трубку:

– Ага, записываю… да неужели? По этому адресу в Москве парковка торгового центра? Ничего удивительного, чего-то в таком роде я и ждал… а машинка? Там с номером все в порядке, надеюсь? Ага, пишу… И адрес есть? Спасибо, дорогой! Я твой должник… шучу, шучу… Так, пишу… Московская область, город Злобино, улица Лесная, дом три. И я рад тебя слышать! Надеюсь, увидимся. Ну, пока!

Звоницкий опустил телефон на колено и довольно улыбнулся. Он любил, когда его догадки подтверждались – кому же не нравится чувствовать себя умным, проницательным и крутым профи?

Первые сомнения возникли у Глеба еще там, в подвальном помещении морга. Уж чересчур быстро мать погибшей опознала тело. Когда-то давно по долгу службы Звоницкому приходилось присутствовать на опознаниях – нечасто, но бывало. Так вот, родные и близкие, как правило, всеми силами оттягивали момент опознания, сомневались, даже когда покойника узнать было не так уж сложно. Это своего рода психологическая защита – пока не опознан в лежащем на цинковом столе трупе, значит, остается надежда, значит, жив… А эта дама едва ли не с порога, ну по крайней мере с первого взгляда, опознала дочь в неузнаваемом, полгода пролежавшем под водой теле.

Кстати, никто из Карауловых, которые хорошо знали и часто видели Каролину Азину, тоже ведь ее не опознал. Каждый из них сомневался: «Да, возможно, она… но стопроцентно не поручусь…» Вот изумрудное колье все опознали уверенно. Но если колье подлинное, то это не значит, что и девушка настоящая.

Хотя… кем еще могла быть незнакомка из озера? Волосы, платье, украшение принадлежали Каролине. Девушка поссорилась с женихом, Коля и Лида Волгины даже видели, как Кирилл ударил Каролину…

Кстати, почему младший Караулов расторг помолвку? Просто ссора влюбленных? Или Кира раскусил авантюристку?

Если Лара говорит правду, а с чего бы ей лгать, то знакомство на трассе Злобино – Москва действительно выглядит подстроенным. Беспомощная красавица и спущенное колесо – старый трюк. Кира – редкостный красавчик, известный ведущий на радио. Папа его богат. Журналы регулярно публикуют фото таких, как Кира, в рубрике «Самые завидные женихи России».

Мать приехала на опознание из Москвы. Приехала одна, на машине, сама за рулем, хотя в такой ситуации садиться за руль может только неадекватный человек… Ну и что? Может, Инна Сергеевна одна, ни родных, ни друзей, и ей некого попросить отвезти ее на опознание тела дочери… Держалась она уверенно и спокойно, в обморок, а отличие от Лары, не падала… ну это, положим, тоже ни о чем не говорит. Может быть, Инна Сергеевна – операционная сестра в хирургии. Или владелица собственного бизнеса. Или просто по жизни такая… сильная.

Что ж, очень скоро он это выяснит. Глеб Аркадьевич прихватил ключи от своей машины, вернул телефон ассистентке, предупредив, что ненадолго отлучится (девушка мрачно кивнула в ответ), и, насвистывая, спустился по лестнице.

Внизу ему навстречу попался Василий. Толстячок, успевший переодеться в костюм-двойку, был мрачен, от его обычной суетливой доброжелательности не осталось и следа. Видимо, супруга устроила Васе хмурое утро. Однако при виде гостя Василий Сергеевич выдавил улыбку и поинтересовался:

– Далеко собрались?

– Да вот хочу съездить в Злобино, купить себе новый телефон! – Глеб Аркадьевич выдал заранее заготовленную отмазку. – А то мой мобильный после купания в вашем озере приказал долго жить.

– А, да, конечно, – рассеянно отозвался Вася. – Ну, я пойду. Мне нужно в банк. Папа прилег – его утомила эта поездка, Ларочка тоже отдыхает… всего хорошего!

Звоницкий проследил, как Василий забирается в джип и отдает распоряжение шоферу Косте. Наконец Василий Сергеевич укатил на службу, и Глеб открыл свой «Паджеро». Эту машину Глеб Аркадьевич чрезвычайно любил. Несколько лет назад ее переделали под ручное управление, потому что после взрыва нога у Глеба почти не сгибалась. Теперь необходимости в ручном управлении не было, но Звоницкий попросту привык.

До города Глеб доехал очень быстро. На то, чтобы найти улицу Лесную, ему понадобилось куда больше времени. Городишко точно вымер – ни одного человека не попалось ветеринару на сонных, пыльных улицах.

Глеб заглушил мотор и задумался. Следовало спешить. Конечно, дама, которая представилась Инной Сергеевной, местная, злобинская. Так что никуда она не денется, и рано или поздно Глеб Аркадьевич ее разыщет. Но лучше бы рано.

Какая все-таки сонная атмосфера в этом Злобине. Жужжат мухи, вьется пыль в луче солнечного света, травка зеленеет, у забора желтеют одуванчики. Есть в провинции какое-то очарование… И пусть Звоницкий всю жизнь прожил в столице, не считая двух лет армейской службы… Может быть, переехать в такой вот городок? Выстроить дом, как у милейшего Сергея Петровича Караулова, да и жить в нем на покое. Пить вечерами чай из самовара, разводить лебедей на озере, рыбу ловить. Ничего, что днем в городке остаются одни дети и пенсионеры – он, Звоницкий, ведь тоже пенсионер. Пенсия у него более чем приличная. Никто не заставляет его работать…

На этом месте Глеб Аркадьевич очнулся и быстренько выбрался из сладостного омута, куда погрузила его провинциальная нега. Это что же – оставить обожаемую клинику, в которую Звоницкий вкладывал все свое время и силы? Бросить любимую работу, призвание, которое он обрел благодаря трагическим обстоятельствам? И ради чего – сонной скуки и пыльных одуванчиков?! Не-ет, Глеб Аркадьевич, рановато тебе пенсионерские тапки надевать. И вообще, хватит спать, расследование буксует.

– Добрый день! Я могу вам чем-нибудь помочь? – раздался совсем рядом приятный женский голос. Глеб обернулся. Из-за забора с одуванчиками на него смотрела дама лет пятидесяти. На селянку она была похожа не больше, чем сам Звоницкий – на балерину. Брючный костюм из натурального льна, короткая стрижка, волосы черные с сединой. В руке дама держала весьма устрашающего вида стальные ножницы с загнутыми концами.

– Можете! – решительно ответил Звоницкий, косясь на ножницы. – Я совершенно заплутал в этих проулках. Ищу улицу Лесную. Поможете?

Дама улыбнулась и пояснила:

– Да, чужому человеку здесь недолго и заблудиться. Не смотрите, что город маленький – в здешней географии черти ноги поломают… Улица Лесная – это не здесь. Это на другом конце города. У вас есть на чем писать? Давайте я вам нарисую план. На словах объяснять бесполезно – все равно вы не знаете, где Котяшкина слободка…

– Простите, какая… слободка? – невольно засмеялся Глеб, разыскивая в бардачке блокнот и карандаш.

– Котяшкина, – мило улыбнулась дама. – Там у нас проживают выселенные на сто первый километр. Места компактного проживания, так сказать… вот, смотрите. Здесь повернете налево, а потом направо. От почты еще минут десять по прямой – и будет вам улица Лесная.

И дама протянула блокнот Звоницкому. Тот поблагодарил и, не удержавшись, спросил:

– А что это у вас в руке? Выглядит жутко.

Дама улыбнулась:

– О, это всего лишь секатор. Обычный садовый секатор. Розы, понимаете? Я выращиваю розы. А это что за безобразие?

Звоницкий не успел опомниться, как дама открыла калитку и проворно подскочила к одуванчику у забора. Миг – и растение уже болталось в руке любительницы роз.

– Если не уследишь, семена залетят в сад, и потом все лето придется их выпалывать, – пояснила дама, мило улыбаясь. – Ну что же вы не едете?

Звоницкий поспешно попрощался. Еще раз поблагодарил за помощь и завел мотор. План, нарисованный дамой-садоводом, оказался чрезвычайно толковым, и Лесную улицу Глеб нашел быстро. Но мысли его возвращались к женщине с секатором. Во-первых, она показалсь Глебу чрезвычайно симпатичной. Во-вторых, его немного удивило отсутствие любопытства. В таких городках, как Злобино, все друг друга знают. Резонно было бы поинтересоваться, кого разыскивает незнакомец на «Паджеро» на улице Лесной. Однако дама такого вопроса не задала.

Дом номер три на улице Лесной был одноэтажным, деревянным, выкрашенным в зеленый цвет. У дома росли кусты сирени, а под кустами стояла уже знакомая Глебу серенькая «Дэу». Отлично! Значит, хозяйка здесь.

Звоницкий поднялся на крыльцо и постучал. В доме гремела музыка. Девичий голос надрывно выводил: «У тебя есть деньги, у меня тоже. Ты не очень мачо, и я моложе… Ху из секси фрау? Ху из? Ху из?»

Звоницкий усмехнулся – песенка подтверждала его теорию – и постучал вторично. Музыка смолкла, скрипнула дверь.

– Вам чего? – спросила женщина, выглядывая на улицу.

– Я приехал поговорить.

– О чем это? – удивилась та.

– О Каролине Азиной. Предупреждаю, я не уеду, пока не побеседуем.

Жительница дома номер три по улице Лесной воровато оглядела улицу, потом посторонилась, пропуская Звоницкого в дом.

Пыльный глаз телевизора таращился на гостя. Пыльный фикус обвисал в углу. На полу лежал синтетический палас ядовито-зеленого цвета, а у порога – плетенный из ткани коврик. Двухкассетный магнитофон – привет из 90-х – был единственной относительно новой вещью в этом доме.

– Что вам надо? – поминутно облизывая губы, спросила женщина. Звоницкий всмотрелся в нее повнимательнее. Да, это точно была она – та, что всего пару часов назад приезжала в морг на опознание. Но что-то в «матери» Каролины… изменилось. Утром это была ухоженная, небедная женщина с манерами вдовствующей герцогини. Сейчас – простоватая тетка в спортивном костюме с лампасами. Без прикида а-ля Жаклин Кеннеди, без шляпки с вуалью было видно, что жизнь здорово потрепала эту женщину. А еще было заметно, что она боится Глеба, боится предстоящего разговора. Взгляд ее метался, перебегая с незнакомца на телефон и обратно.

– Я вас видел сегодня в морге, – начал Звоницкий. – Вы ведь Инна Сергеевна Азина?

– Да, это я.

Видимо, дама решила искать спасения в уже знакомой роли, поэтому уселась в кресло, выпрямила спину и положила руку на телефонный аппарат.

– Я могу присесть? – спросил Глеб, дождался кивка и опустился на стул с дерматиновым сиденьем.

– Кто вы такой? Что вам надо? – Дама перешла в атаку, видимо, вспомнив, что лучшая тактика защиты – это нападение.

– Я тот, кто нашел вашу дочь в озере, – ответил Звоницкий. После этого дама замолчала надолго. Наконец она стиснула пухлые руки и задала вопрос:

– Чего вы хотите?

– Всего лишь поговорить. – Звоницкий усмехнулся. Она явно его боялась, а значит, все расскажет.

– Для начала хочу выразить вам соболезнования, – сказал Глеб Аркадьевич. Дама молчала, в упор глядя на него, поэтому он попросил:

– Я никогда не видел Каролину живой. Не могли бы вы показать мне ее фотографию?

Женщина встала, сделала несколько шагов к двери, потом остановилась. На диване стояла сумка, довольно объемистая, с золотой цепочкой вместо ручки. Инна Сергеевна покопалась в сумке и извлекла большой кошелек. Из отделения для пластиковых карт достала фотографию и молча протянула Глебу.

Это было типичное фото на документы – взгляд прямо в камеру, губы сжаты, волосы убраны назад. Но даже по этой фотографии было ясно, насколько красива была покойная Каролина. Высокие скулы, короткий прямой нос, явно знакомый со скальпелем пластического хирурга, большие глаза. Прямые черные волосы, что-то спортивное в развороте широких плеч, в посадке головы.

Кстати, ничего общего с «матерью». Ну, это, положим, не аргумент… зато будем считать аргументом то, что фото хранится в бумажнике. Обычно фотография дорогого покойника находится в доме на самом видном месте, да еще с траурной лентой. А тут?

Из того, что Звоницкий успел узнать о Каролине, следовало, что такая девушка никогда не станет жить в доме с пыльным фикусом и плетеным ковриком у порога.

В доме не было ни малейших признаков того, что еще недавно здесь жила молодая девушка. У порога стояли разношенные туфли большого размера, даже тапочки были всего одни.

Ну и, конечно, песенка про «секси фрау». Матери, конечно, бывают разные… но мало кто будет слушать разухабистую музыку, приехав из морга.

А самым главным аргументом Звоницкий считал то, что эта женщина вообще пустила его в дом и начала разговор. Ничто не мешало ей захлопнуть дверь перед носом у незнакомца… Или мешало?

– Кто вас прислал? – хрипло спросила Инна Сергеевна. Женщина все больше нервничала. Глаза ее то и дело останавливались на телефоне. Скоро она сообразит, что Глеб никак не связан с тем, кто имеет над ней власть. И позвонит своему покровителю. Надо было спешить.

– Вы ведь в столице живете? – поинтересовался Глеб. – Ну, то есть обычно? И Каролина жила в Москве, правильно?

Женщина облизнула губы.

– У Каролины была своя жизнь. Она девочка взрослая. Я в ее дела не лезла.

– Зачем вы дали следователю неправильный адрес? – поинтересовался Звоницкий. – Или вы живете на парковке торгового центра?

В глазах Инны Сергеевны мелькнула усмешка.

– Ничего я ему не давала. По-моему, вы в этом деле посторонний…

– Нет, уважаемая, – покачал головой Звоницкий. – Это вы в этом деле человек посторонний. Никакая вы не мать Каролины. Вас наняли для того, чтобы сыграть роль матери. Эта девушка никогда не жила в этом доме, вы ей не родня и никаких чувств по поводу ее гибели не испытываете. А теперь вы мне объясните, кто вас нанял и для чего весь этот спектакль. Я слушаю.

Женщина вдруг широко улыбнулась:

– Ничего-то ты не знаешь, баклан. Сам не понимаешь, во что вляпался. Даю тебе совет – по-дружески и, заметь, бесплатно, – держись подальше от этой истории, понял? А лучше вали-ка ты отсюда, пока цел.

– Вы мне угрожаете? – слегка удивился Звоницкий.

– Я?! – развеселилась Инна Сергеевна. – Да ты что, на кой ляд ты мне сдался? Тут и без меня есть кому угрожать. Вот они с тобой церемониться не станут. Оп-па! И найдут тебя в озере. Ну, ты знаешь в каком…

Глеб во все глаза смотрел на женщину. Из-под маски проступило настоящее лицо. А «мать» прошлась по комнате, зачем-то выглянула в окно и сипло проговорила:

– Уезжаю я, понял? Больше ноги моей в этом клоповнике не будет. Новая жизнь у меня начинается. Вот махну в Сочи… – и женщина хрипло запела: – В городе Сочи темные ночи…

И напоследок выкинула даже какое-то танцевальное коленце. Потом повернулась к гостю.

– Ты еще тут, баклан? – удивилась Инна Сергеевна. – Чего сидим, кого ждем?

Настроение у нее стремительно улучшалось. Звоницкий не тронулся с места.

– Да я уже понял – вам неплохо заплатили за то, чтобы вы сыграли роль подставной матери. Но вы еще не назвали мне имя заказчика. Назовите – и езжайте спокойно в Сочи.

Женщина открыла рот и разразилась потоком самой черной ругани. Маска респектабельности сползла окончательно, и выглянуло мурло.

Общий смысл матерных фраз сводился к следующему: «Ничего ты от меня не узнаешь, а сейчас проваливай!»

Звоницкий встал и вышел. Не успела захлопнуться щелястая дверь за его спиной, как ветеринар потерял к очаровательной Инне Сергеевне остатки интереса. Она в этом деле никто, подставное лицо. Ей заплатили с условием, чтобы она свалила из города так, чтобы ее нельзя было разыскать. Еще каких-то полчаса – и Глеб Аркадьевич ее бы не застал.

Конечно, жаль – Звоницкий надеялся разговорить «мать». Но то, что он узнал, тоже было важно. А узнал Глеб Аркадьевич, что женщина боялась своего покровителя куда больше, чем незнакомого мужика с мордой в шрамах. Это кто же у нас тут такой страшный, в этом сонном провинциальном городишке?

Судя по тому, как Инна Сергеевна косилась на телефон, первое, что она сделает после ухода Звоницкого, – кинется докладывать своему покровителю о странном типе, что приходил к ней и задавал неприятные вопросы.

А это означает, что с этой минуты Глебу Аркадьевичу нужно вести себя крайне осмотрительно. Неизвестно, какое змеиное гнездо разворошил ветеринар в городишке Злобине…

Оставался непроясненным всего один, зато чрезвычайно важный вопрос: для чего понадобилось все это представление? Если Инна Сергеевна никакая не мать, то, получается, эта девушка, что всплыла со дна озера, вообще никакая не Каролина.

Ну, ошиблись с опознанием, бывает – все-таки тело пролежало в воде целых полгода… Если бы не несколько «но».

Первое «но». Тело было одето в платье, которое все уверенно опознали как платье Каролины. Мало того – изумрудное колье, что подняли со дна озера. Именно это украшение Кирилл подарил своей невесте.

Конечно, установление личности убитой посредством изумрудного колье – это, прямо скажем, новое слово в мировой криминалистике…

Отсюда следует второе «но». Кому-то очень надо, чтобы погибшую опознали именно как Каролину… вон какое представление устроили – наняли статистку, явно неплохо заплатили…

«Но» номер три. Тогда кто эта девушка, найденная в воде? И где настоящая Каролина?

Четвертое «но» заключается в ответе на вопрос, виновен ли Кирилл Сергеевич Караулов в гибели девушки. Если это его невеста, с которой он ссорился, то получается – да. Виновен. Вон и Коля Волгин видел своими глазами, за что и поплатился… но если это не Каролина, получается, Кира Караулов ее не убивал.

Кто убил Колю Волгина? Что такого мог рассказать сторож помимо того, что уже раззвонил, что его непременно надо было заткнуть?

Звоницкий тяжело вздохнул и завел мотор своей машины. Под лавиной этих «но» можно и пострадать ненароком. Зашибет каким-нибудь неудобным ответом на неприятный вопрос… впрочем, он ведь сам в это ввязался. И кстати, может в любой момент это бросить.

Так вот, последний вопрос. Кому-то понадобилось, чтобы в утонувшей девушке опознали именно Каролину… Почему личность погибшей непременно нужно было установить, и как можно быстрее? Ведь сцена с подставной матерью сляпана на живую нитку и не выдержала даже самой простой проверки! Почему нельзя было оставить тело неопознанным? Нет, не так. Перефразируя вопрос, получаем ключ к ситуации. Главный вопрос в этом деле звучит так: «Кому было отчаянно нужно, чтобы Каролину Азину признали умершей?»