Текст книги "Огненный дождь"

9. Князь Лютень и Ярослав. Торонтон. Ночь на 24 месяца Серпеня

Избу для себя князь Лютень выбрал добрую. Будь он торингом, или просто – верь в Крест и Розу, ещё удобнее было бы, ибо небольшая деревенская церквушка опиралась одной стеной как раз на этот дом. Впрочем, здесь жил всего лишь один из местных богачей, на свои деньги церковь отстроивший и этим донельзя гордый… Когда-то. Теперь и он был мёртв, а его немолодая, но ещё красивая жена, раскопав где-то сряду[56]56
  сряда – наряд.


[Закрыть], поспешно в неё обрядилась и теперь прислуживала гардарским военачальникам, подавая им на стол блюдо за блюдом, кувшин за кувшином. На открытой шее – её должен был украшать золотой торквес[57]57
  торквес – ожерелье из металла.


[Закрыть], давешний подарок мужа – алел и наливался кровью свежий засос. Хоть и немолода была, а какой-то гардарский хоробр не удержался, испробовал ещё спелую ягодку…

Каждый раз, натыкаясь взором на этот бурый знак чье-то страсти, князь Лютень и сам бурел ликом, крепко сжимал кулаки. Глядя на него, хмурился и Рудослав Буй-тур Владенский – что позор Медведю, позор и Туру!.. На третий или четвёртый проход Лютень не выдержал, рывком притянул к себе женщину, ткнул в синяк пальцем:

– Силой?!

Хоть в гневе прорычал неразборчиво, женщина поняла, поспешно замотала головой:

– Сама уступила!

– Ладно, коль так, – проворчал Лютень, далеко не успокоенный. В следующий момент, вздохнув тяжело, налил себе новую чарку местного пива, пригубил… Поморщился слегка – пиво, молодое, больше напоминало пока брагу. Горчило, в мозг не било…

– Ну, где там твой хвалёный сотник? – не удержался от вопроса Рудослав.

– Ух, будь моя воля…

– Мы – равны как воеводы, я ж говорил тебе! – мрачно ответил Лютень. – Ивещей!!!

Воевода, предпочтя, по дурному настроению князя, обретаться на крыльце, в два шага оказался внутри:

– Звал?

– Где Ярослав? – не скрывая недовольства, спросил князь. – Долго мне ещё ждать его?!

– Идёт уже! – немедленно ответил воевода. – Прикажешь сразу к тебе?

– Сразу! – подумав немного, согласился князь. – А ежели крутить начнёт… Десяток гридней держи тут, рядом. Будет крутить, тут и в поруб посажу! Сволочь…

– Ты, княже, не обессудь, – внезапно решившись на что-то, возразил воевода. – А только я не позволю тебе честного воина сволочить! Допроси сначала, послухов найди. Тогда и карай – твоё право! До сих пор Ярослав – твой верный сотник. Лучший в тысяче, головой отвечаю!

– Ответишь, – скрежетнул зубами Лютень. – Ответишь! Как я теперь Радану в глаза посмотрю?! Защитнички. Деревню сожгли, баб снасильничали! Детей малых, и тех убивали! Как с врагами, право слово!

Тут, наконец, спасительно скрипнула дверь и вошедший внутрь Ярослав, низко поклонившись на карликов рассчитанной притолоке, повторил свой поклон уже для князей. И – ещё раз, наособицу, для хозяйки, зардевшейся ликом от его знака внимания.

Переведя взор с Ярослава на женщину, князь ещё раз обозрел засос у неё на шее, хмуро спросил:

– Твоя работа? – и пальцем ткнул, уточняя.

Ярослав смолчал, возразила сама хозяйка, из-за волнения и малой толики испуга говорившая сбивчиво:

– Не он, не он! Да я ж сказала, по доброй воле всё было! Никто не виноват!

– Чего молчишь? – одним взмахом ладони остановив поток выкриков, спросил Лютень. – Чего не оправдываешься?!

– В чём? – резко спросил Ярослав. – Всё делал твоей волей! Может, слегка только перегнул, когда в драку полез.

– В драку? – вскочив на ноги и побледнев от гнева, заорал князь Лютень. – В драку?! Ты резню устроил! В торингской деревне! Будь это даже в базиликанской, безнаказанно бы не сошло тебе с рук! А ты – в союзной! Детей убивал! Женщин – насиловал!

– Я – не насиловал, – сухо возразил Ярослав. – Воинов – не держал. И не стал бы! То казнь была. Месть, о которой нас вот они и просили! Она, Лаора, в том числе!

– Ты – Лаора? – резко повернувшись к хозяйке, спросил князь.

– Я, – подтвердила та, уже всерьёз испуганная страстями, разыгравшимися у неё на глазах. – Лаора, вдова Торстона Коротышки!

– Ты просила моих воинов пойти войной на соседнюю деревню?

– На Рыжие Камни? – лицо женщины исказилось гримасой ненависти. – Умоляла! На коленях валялась и награду обещала. Обещанное – исполнила! За то, что сделали, вдвое больше бы заплатила, да они и так отказывались…

– Вот как… Ты просила их убить своих соседей, изнасиловать их жён и дочерей, убить детей? – князь, похоже, был неприятно поражён. – За что такая ненависть?

– За это за всё – не мало ли? – раздёрнув на себе рубаху, медленно ответила Лаора. – За мужа моего, ко мне завсегда доброго, за детей, внуков… За то, что на всё село один мальчишка жив остался. И того – девчонка, сестра своим телом выкупила… Первая красавица!

– Ты не поняла, женщина, – раздражённо прервал её воевода Рудослав. – За что – соседей зорить?!

– Так это они ж всё сотворили, нечисть этакая! – удивилась женщина. – Базиликанцы только грабили, да насиловали. А эти – ещё и убивали…

– Понятно, – пробурчал Рудослав. – Княже, сотник неповинен! Вот тебе моё слово против любого иного, сам бы так поступил! Это ж надо, законы Рода преступить, соседей зорить… Подлый люд жил в этих ваших Рыжих Камнях. Да и название – дурное!

– Дурное не дурное, а я рассчитывал в той деревне как раз твою тысячу поставить. На роздых и ночлег. Или ты думаешь, мы здесь сумеем три тысячи разместить? – мрачно возразил Лютень. – Ярослав, ты – иди сюда!

– Я здесь, государь, – холодно, глядя перед собой и явно не желая замечать примирительные нотки в голосе князя, ответил Ярослав.

– Ну, ну… не обижайся, – князь уже извинялся, пока – через силу. – Всякое в голову придёт, когда увидишь пепелище, да поймёшь, кто это сотворил. Да и обидно…

– А объясняться с Раданом всё равно придётся! – заржал вдруг устроившийся у окна Рудослав. – Вон он идёт. Аж пышет гневом!

– Ну уж нет, – с достоинством возразил Лютень, поспешно вставая. – Ты у нас – младший воевода! Вот ты и объясняйся… Сотник, за мной!

– А как же наши равные права? – заржал ему вслед Рудослав. Невесело получилось.

– А вот это – они и есть! – уже из-за порога возразил Лютень.

Глава 5 «Ярославова застава»

1. Князь Лютень. В пяти верстах к полуночи от Сальма. 28 день месяца Серпеня

Опершись ногой на твёрдо, рукой Мирона поддерживаемое стремя, князь Лютень медленно взобрался в седло. Устал князь. Обернулся из седла…

Войско медленно вытягивалось из походного стана. От того, впрочем, остались уже только чёрные круги кострищ, да остовы двух палаток торингов – их не успевали собрать за назначенный князем срок, пришлось бросить. Лютень, всем известно, был суров. А последнее время и вовсе – неласков.

Второй день, с того часа как они покинули Торонтон, три гардарских тысячи и сотня увязавшихся за ними следом торингских всадников во главе с графом Раданом крутились вокруг Сальма – мощного, хорошо укреплённого города. Не так и много времени прошло с тех пор, как он оспаривал у Фронфора титул местной столицы, ныне сдал город. Впрочем, ставку свою император Теодор в начале войны разместил под Сальмом. Здесь в городе – древний, старинный замок, здесь – три ряда стен… Взяли их, эти три ряда, в два дня. Двумя же базиликанскими арифмами, пусть после боя в каждой из них наверняка не все шестьдесят сотен воинов были… Правда, стоит признать и то, что в городе после боя оставалась дай Бог тысяча боеспособных мужчин, знающих, с какой стороны взяться за оружие. Виной тому – императорский набор, выметший все здоровые резервы из Фронтира. И весь поголовно полёгший на левом крыле имперского войска, когда на него обрушились жуткие, невиданные по силе боевые заклинания базиликанских магов. И – два невиданных доселе, огнедышащих существа… Знающие люди называли их – Драконы…

Теперь всё было иначе. Теперь в городе, на постоянной основе, стояли те самые две арифмы. Уже пополнившиеся солдатами, имеющие запас снаряжения и опиравшиеся в грядущей обороне на четыре подготовленные линии: три городских обвода стен – их они могли и не защищать, по правде-то говоря. И Замок. Огромный, из гигантских, несокрушимых глыб составленный Сальмский замок, внутри которого как раз и был размещён магазин Южной армии торингов – запас провианта, воинского снаряда и фуража на три года лихой войны. Никто и никогда не брал Сальмский Замок, построенный ещё во времена завоевания Фронтира Конрадом Великим. Никто не брал… Он – попытается. Он, Лютень, потомок по прямой линии великого и непобедимого Грома. Он, Лютень, за спиной которого – вся мощь рода Медведя, а рядом – верные союзники-родовичи, Туры и Лисы.

– Ивещей! – рявкнул он, поднимаясь в стременах. – Сторожу выставили?

– Воевода Рудослав с полутысячей дружины ушёл час назад, – заверил Ивещей. – А позади – вторую часть своей дружины услал! Своей волей! Я не препятствовал…

– Правильно, – одобрил князь. – Рудослав – горяч, но умён. К тому же, его туры великолепно подходят именно для первого боя…

– Ждёшь? – озаботился Ивещей. – Так может, и я прикажу…

– Идти в бронях! – опередил его Лютень. – Заставы во все стороны выставить на три-четыре перестрела! Я не желаю попадать в засаду.

Уже попали! От головы колонны, где, вопреки всем законам, двигался с дружиной сам Лютень – дорога была суха и пыль поднималась высоко, душила – хорошо было видно как из-за ближайшего раменья[58]58
  раменье – врезающийся в поле участок густого леса, часто – заболоченный.


[Закрыть] вымахал отряд конницы. Сотни четыре всадников, даже чуть меньше… Туры передовой сторожи. Вот только…

– Почему так мало? – тревожно спросил князь, привставая в стременах. – Почему так мало, Ивещей?!

Воевода, в отличии от него, размышлять долго не стал, а просто набрал побольше воздуха в лёгкие и заорал погромче иной трубы:

– Тревога!

Поперхнувшись на первом такте, его приказ повторил серебряным пением турьего рога княжий отрок.

– Ивещей, бери тысячу, выдвигайся вперёд, – придя в себя, уже командовал князь Лютень. – Поспешай, пока изгон следом не показался!

– Навряд ли, – покачал тот головой. – На изгон у базиликанцев сил не хватит… Конных. Скорее, Рудослав, сгоряча на пехоту нарвавшись, с лёту в атаку пошёл. Его, разумеется, кувырнули, намяли как следует бока… Вот и драпает теперь! А конница… Ну, может, номадская и есть… немного. Так что нам – номады?!

Тем не менее, приказ князя Ивещей выполнил. В нём был смысл, безразлично – есть погоня или нет. А через четверть часа – даже меньше, к князю подскакал забрызганный грязью, утомлённый бешеной скачкой сотник. Отсалютовал, доложил ревущим голосом:

– Сотник Бугай[59]59
  Бугай – Бык. Почётное имя в роду Туров, как Медведко – у Медведей, как Скил – у Соколов.


[Закрыть], княже! За раменьем нарвались на засаду – тыщи четыре пехоты, да конницы сабель пятьсот. Не номады – базиликанцы! И два «василика» имеют! Стоят в боевых порядках!

– И воевода Рудослав, конечно, в атаку пошёл, – обречённо сказал Лютень.

– Воевода Рудослав с вящей сотней отход прикрывает, – быстро перебил его Бугай. – Нам на рысях отходить велел, чтоб, значит, предупредить! Ну, мы и отошли… Только по приказу, княже!

Поспешное пояснение сотника вызвано было боязнью, что кто-то усмотрит в этом быстром отходе – испуг, трусость… Как будто у Туров в войске мог задержаться хоть один не только трус – просто осторожный! При таком-то воеводе, каков Рудослав.

Тут и Рудослав с сотней показался. Вернее, сотни уже не было – десятков семь-восемь – уже хорошо. Сразу за родянами, преследуя их по пятам, из-за раменья вымахали базиликанцы и у Лютеня не осталось сомнений – ала тяжёлой конницы. Как раз пять сотен всадников…

– Трубач, атаку! – резко приказал он, опуская наличь[60]60
  Наличь – забрало, часть шлема, защищающая лицо


[Закрыть]. – Воеводе Ивещею приказ – атаковать с забега[61]61
  атаковать с забега – атаковать во фланг.


[Закрыть]! Слава Роду!

За его спиной тысяча дружинников разом откликнулась на боевой клич, этот клич тысячеголосо подхватило железо, добываемое из ножен… А впереди тысяча Ивещея уже набирала ход. И, услышав сигнал рога – приказ к атаке, разом заворачивали коней дружинники-туры. Чтобы быть первыми подле своего вожа[62]62
  вож – вождь (гард.)


[Закрыть]. Чтобы даже не заподозрили в трусости…

Ала базиликанской конницы вряд ли состояла из ветеранов. Сколько-то, наверное, было… они первыми завернули коней, сразу поняв – их не ждёт успех. Остальные, в основном – молодые воины, радостно заорали и бросили коней навстречу. Четыре сотни против двадцати пяти…

Столкновение, пока с равным количеством туров, случилось в перестреле от леса. Страшный лязг, взвившийся к Коло рёв сотен глоток, визг коней и звон оружия… А потом Лютень перестал вслушиваться, пригнувшись к холке коня и удерживая копьё у колена – чтобы сразу же вонзить его во врага.

Врубились.

Тысяча отборных дружинников-медведей, могучих и яростных, атаковала лавой, потому не смяла, а вобрала в себя вражеский отряд. И на каждого базиликанского клибанария оказалось по три-четыре гардара. В таких условиях продержаться долго, до подхода подмоги, могли бы только ветераны. Они-то как раз и удрали ещё до боя. Сопливых юниоров[63]63
  юниор – солдат-новобранец, первого года службы.


[Закрыть] резали как скот, почти без сопротивления. Пока из-за леса, равняя строй под аквиллум[64]64
  аквиллум – Орёл, золочёный (у гвардии) или серебрёный (у регулярных) знак арифмы.


[Закрыть], не выдвинулись те самые сорок сотен пехоты – вернее, тридцать шесть. Шесть полных когорт из десяти – три пятых арифмы. И – два аспида, как базиликанцы именовали огнемёт на колёсах, жуткую машину, выжигающую всё на своём пути на двадцать-тридцать шагов.

– Атака! – услышал Лютень яростный рык Рудослава, и пять неполных сотен воинов-туров разом ринулись вперёд.

– Безмозглый дурень! – выругался князь. – Что там Ивещей?!

Ивещей выполнял приказ. Атаковал. В левое крыло, где стояла, кажется, только набранная когорта – вексиллум[65]65
  вексиллум – знак легиона – небольшой флажок, подвешенный к поперечине. То же самое – золотой у гвардии, серебряный у регулярных, красный у запасных.


[Закрыть], знак когорты, был обычным, не золочёным и не серебряным. Впрочем, паники в рядах базиликанцев князь не заметил. Как и положено по Стратегикону, две передние центурии составили стену из скутумов, ощетинились копьями-гастами. А остальные встретили родянскую конницу шквалом пилумов в упор. Лютень сцепил зубы и закрыл глаза, чтобы не видеть как посыпались под этими копьями его люди и кони… Впрочем, уши он закрыть не мог.

2. Ярослав. Тысяча Ивещея. Сражение у Сальма. 28 день месяца Серпеня

Ярославова сотня, как и положено первой среди равных, во главе строя. Именно она попала под первую, самую густую тучу вражеских дротиков. Что обидно, особого вреда от них не было, но попадая в щит, они так оттягивали руки, что воины раскрывались. И уж тут в дело вступали многочисленные велиты[66]66
  велит – лёгкий бездоспешный пехотинец в базиликанской армии. Вооружён (на выбор) пращей, дротиками или является стрелком.


[Закрыть] базиликанцев… Не прошло и пары мгновений, а за спиной у Ярослава и самого воеводы Ивещея, шедшего во главе, ряды поредели. Пока не сильно, но ведь самое главное препятствие – фаланга тяжёлых щитоносцев, гастатов-принципов. Хорошо вооружённые и защищённые от вражеского нападения, они способны были на долгое время стать непроходимой преградой для любого войска. А длинные копья, выдвинутые за линию щитов на три-пять локтей… М-да…

– Слава! – заорал Ярослав, вздымая над головой сулицу и почти в упор швыряя её в смазанное розовое пятно – чьё-то лицо. Попал, нет, он не видел – резко разворачивая коня, уходил из-под ответного удара, от острых рожнов копий…

Первая сотня метала сулицы и била из луков вся. И вторая. И третья – тоже… Четвёртую сотню вёл сотник Берсень, немолодой и свирепый воин. Его дружинники, сбив плотный клин, атаковали в лоб… как и было задумано с самого начала – в разреженный предыдущими сотнями центр фаланги, на копья и скутумы ещё живых, но уже усомнившихся в своей способности устоять.

Следом, подпирая сотню Берсеня, ринулись остальные шесть сотен. Им пришлось атаковать уже по трупам, по выбитым из сёдел, но ещё живым сородичам. Они прошли, и фаланга была взломана в единый час. Велитов частью потоптали конями, частью взяли в мечи… Дольше всех держались шесть десятков триариев, вставших вокруг вексиллума и отчаянно оборонявшихся. Этих выбивали стрелами, порядком опустошив тулы.

Два десятка базиликанцев ещё оставались живы, когда Ивещей скомандовал отход. Подчинились ему нехотя… А потом – хвалили предусмотрительного воеводу, который в последний момент вывел конницу из-под огненного дыхания «аспидов» и слитного удара двух отборных – под серебряными вексиллумами когорт.

– Стрелами! – хрипато орал воевода, находясь уже вне боя, а возле себя придержав две сотни – последний свой резерв. – Стрелами их, гадов!

Ну, восемь – не восемь, а шесть сотен лучников у него было. Шесть сотен лучников – страшная сила, которой вполне достаточно, чтобы смять любое сопротивление. Ибо это – тридцать шесть сотен стрел одновременно в воздухе. Туча! Дождь, уязвляющий железом!

Трибун[67]67
  трибун – офицер среднего звена, командир когорты в 400 воинов.


[Закрыть], ведущий когорты на выручку погибающим соратникам, был либо молод и горяч, либо не ведал, что его ждёт. За что и поплатился – стрелы пошли густо, кощунники бы сказали – заслонили собой Коло. И почти все тучно легли в голову первой когорты, по базиликанскому обычаю идущей мощным, слитным квадратом. С вексиллумом, резервом и трибуном в центре, велитами на флангах и в тылу…

Пока Ивещей вытягивал на себя когорту за когортой, князь Лютень и присоединившиеся к нему Туры Рудослава во главе с самим воеводой, атаковали оставшуюся часть арифмы. Тут пострашнее было – базиликанцы встали одним большим квадратом, на флангах имея «аспиды», близко не подпускали и зайти себе в тыл не давали. И попробуй-ка, возьми две тысячи пехотинцев, когда они встали крепкой ногой и не желают никуда уходить! А терять воинов Лютень не желал, предпочтя свести пока весь бой к перестрелке. Всё одно с родянскими лучниками мало кто может сравниться…

Никто и не пытался равняться. Как и в пешем строю атаковать конницу. Такое безумие, достойно разве что нордлингов… Они, правда, пару раз пытались. Кровью умылись! Здесь же единственное оружие, которое могло бы остановить родянскую конницу – два полупустых «аспида». Но они, к тому что горючего «Дыхания Дракона» в сосудах осталось на один выстрел, не могли удержать конницу надолго. Ну, сгорит поднятое выстрелом пламя… А дальше – что?

Ивещей и его тысяча, меж тем, порядком потрепали выступившие против них когорты. Первую – и идущую впереди – выбили стрелами и потоптали конями. Вторая неожиданно упёрлась… В ней почти не осталось панцирнников, но велиты, хоть единственным доспехом у них были холщовые рубахи, сражались отчаянно, а потери дружинников росли слишком быстро. Слитный залп сотни пращников, он тоже страшен. Притом убитых было немного, больше – раненных.

– Не пойдёт! – заорал вдруг Ярослав, когда третий подряд накат конницы не принёс результата и тысяча вновь откатилась, теряя людей и коней. – Воевода, надо менять что-то!

– Что?! – взвился в седле Ивещей, советчиков из молоди не любивший – жуть. – Что ты мне посоветуешь?! Тут пехота нужна, чтобы их взять! Неспешно врубиться, удара снизу не боясь! И – припереть их к лесу!

– Так… Мы что, пешими драться не сумеем?! – возмутился слышавший разговор сотник Дуб, прозванный так вовсе не за скудоумие, но за сугубые рост и крепость тела. – Прикажи, воевода! Я – готов!

Ивещей и рад бы приказать, да что-то против души ложилось. С князем посоветоваться?… А где он, князь? Это перед боем – разумник не по возрасту, осторожный и восхищение вызывающий. Как бой… Ищи князя в самом пекле!

– Вели, воевода, – поддержал Ярослава и Дуба ещё один сотник – Берсень, только вышедший из боя и выведший из пекла свои изрядно потрёпанные десятки. – Ну же, пока не поздно!

– Вот вы втроём и пойдёте, – озлился Ивещей. – Что я уговариваю дурней?! Всё одно кони устали, тулы опустели… Ярослав, ты – старшой!

– Благодарю, воевода! – скрыл довольную улыбку в низком поклоне сотник. Велика честь, вести три сотни, когда рядом – куда более опытные!

– Благодарить будешь, коли из боя живой вернёшься! – огрызнулся воевода. – Сам бы повёл, да куда там. И в поединке – обузой буду!

Тут Ивещей, пожалуй, лукавил. То, что стар – верно. Толст сверх меры… кольчугу специально под него вязали. Но булава его, огромная и в чужих руках – неповоротливая, летала пёрышком лебединым. Да и в двобоях на дружинном поле, на булавах и мечах, секирах и сулицах, равных себе если и знал, то – редко. Ярослав один раз – одолел. Мокрый потом был, как мышь. И бока болели, в синяках все.

Пока воевода Ивещей страдал, шестым воеводским чувством ощущая неправоту своего согласия, три дружинных сотни торопливо спешивались. Многие – особенно ветераны, побывавшие не в одном походе и пострашнее нынешнего – открыто жалели, что из щитов – лишь обычные гардарские – на перевёрнутую каплю похожие. На коне, может, и хороши. Но спустившись на твёрдую землицу, лучше иметь в левой руке щит вроде скутума – если в первом ряду, или круглого тарча – если в задних. А этот… Ноги стоящим впереди не прикрывает – они и для стрел с желудями, и для мечей с копьями уязвимы. В задних рядах тащишь его как бревно – бесполезное и тяжёлое. Неудобен. А иначе взгляни, по руке он и коннику, и пешему. Потому родянская конница может и на земле сражаться, что эти щиты есть… Это, конечно, одна из причин, не единственная и не главная.

Ну, как бы там ни было, сбили клин – против фаланги первейший способ пешей атаки. Можно, конечно, стенка на стенку атаковать, но – не выгодно. Надавить с такой силой не получится, а пока базиликанскую фалангу – четыре первых ряда, из самых защищённых воинов составленную не проломишь, до честного боя всё равно не доберёшься. В «свинье» же, как нередко именовали клин, идущие впереди тяжело вооружённые богатыри, лучшие воины – самые смелые и умелые, первыми пробивали вражеский строй. Следом шли те, у кого и доспех похуже – лишь нагрудник булатный, и меч – с булатной оковкой, а то и вовсе без оной… Молодь, одно слово!

Три сотни – не три, но две с половиной точно набрали, и ударили разом по врагу. В сто ужасно медленных, на самом деле – широких и яростных шагов дойдя до базиликанского первого ряда, врубились яростно и зло. В первом ряду и впрямь лучшие богатыри: Ярослав со своей секирой, Яросвет и Дуб. Берсеню, как ни орал, как ни брызгал слюной, отвели место в середине. Там он и пал – первый из них, получив свинцового «жёлудя» в лоб от руки меткого велита… Погиб ли – никто не думал, на всякий случай оттащили в обоз…

– Слава! – стоял многоголосый рык над полем. – Слава Роду!..