Текст книги "Раскаленная стужа"

Глава четырнадцатая

– Темрик! – вскрикнула она, в страхе отшатнувшись от него.

– Прошу прощения, я не хотел напугать вас. – Он отворил ворота. – Почему бы вам не посидеть здесь немного и не привести свои чувства в порядок. Кажется, вы чем-то очень взволнованны, – добавил он.

Ровена рассмеялась, но ее смех скорее походил на рыдания. Она торопливо скрылась в зелени сада и принялась нервно ходить взад и вперед по единственной аллее. Ее шурин стоял в непринужденной позе, прислонившись к стволу дерева. Под покровом темноты она почувствовала потребность высказать ему все, что накопилось у нее на душе.

– Я веду его хозяйство, кормлю его, не отказываю ему ни в чем, и как же он поступает со мной? Он не только обращается со мной хуже, чем с самой последней служанкой, и терпит меня только из-за моего наследства, он еще намерен взять Мэв в любовницы. Чем я провинилась?

Голос ее прервался, она даже прижала руку к губам, так ей было больно.

– Взять в любовницы леди Мэв? – удивлению Темрика не было границ. – Что такое вы говорите?

Она резко повернулась, глубоко вонзив каблуки в посыпанную гравием дорожку.

– Мэв сказала мне, что мой муж специально устроил этот брак с сэром Джоном, чтобы стать ее любовником.

– И вы поверили ей? – удивился он. – После всего, что она натворила, вы поверили ей? Право, когда вы расскажете об этом Рэннольфу, он все поставит на свои места.

– Вот уж нет! – воскликнула она с негодованием. – Он защищал ее. Он угрожал обвинить меня в клевете, когда я повторила ему ее слова.

– Послушайте меня внимательно и не поймите превратно. Рэннольф способен на то, в чем вы его обвиняете, в той же степени, в какой он способен летать по воздуху. Нарушит он или нет свой супружеский долг, мне неизвестно, но мой брат скорее умрет, чем обесчестит своего вассала, сделав своей любовницей его жену. – Его голос был таким же глубоким и мягким, как ночь вокруг них. Неоспоримая истина звучала в нем.

– Как я могу вам поверить, если он сам не отрицал этого? – и все же Ровена, затаив дыхание, ждала, что он ответит.

– Верите вы или нет, это ваше дело. Я говорю вам только то, что знаю сам, а ваше право понимать это так, как вы желаете. Я знаю Рэннольфа как никого другого, и клянусь вам, он не способен на то, в чем вы его обвиняете.

Она промолчала, проникаясь уверенностью, сквозившей в словах шурина. Только теперь Ровена начала осознавать чудовищность своего поступка. Подобно ангелу с грозным мечом, изгоняющим Адама и Еву из Рая, ее ужасная выходка навсегда разлучила ее с мужем. Она села на скамью, гнев и боль сменились отчаянием.

– Как глупо я попалась в эту ловушку. Сладкоголосая Мэв. Я погубила свою семейную жизнь из-за нее, как она того и хотела.

– Ну, в том, что вы оглушили его своими обвинениями, я не сомневаюсь, но Рэннольфу не повредит, если он поймет, на какую сильную ревность вы способны. – Он констатировал этот факт с такой небрежностью, как будто это был пустяк.

– Не ревность, – вздохнула она, – а страх унижения заставил меня бросить ему в лицо подобные обвинения. Ах, Темрик, скажите мне, что я должна сделать, чтобы хоть как-то наладить нашу совместную жизнь? Я не могу существовать в атмосфере ненависти. Что я делаю не так? Не успеваю я и двух слов сказать, как он начинает на меня кричать. Что бы вы мне ни посоветовали, клянусь, я все выполню, хотя сейчас, боюсь, что уже все потеряно.

– Ваш союз с Рэннольфом не наладится до тех пор, пока он не освободится от груза прошлого. Я этого изменить не в силах, но вам не следует прекращать свою борьбу.

– Прекращать борьбу? – воскликнула она. – Я уже перепробовала все мыслимые и немыслимые способы, и все время терпела неудачи. Я дошла до того, что обвинила его в измене.

– Возможно, это было самым правильным поступком из всех. А теперь скажите мне, что вы предпринимали, помимо того, что позволяли ему всячески унижать вас и обращаться с вами так, словно вы никто для него. Вечером третьего дня он разговаривал с вами с непростительной грубостью, а вы даже не подняли на него голос. Я думал о вас иначе.

Ровена мучительно вздохнула и обхватила себя руками.

– Пусть я не могу удержать мужа, я не имею права потерять свои владения, – выдохнула она.

– Мне совершенно непонятен ход ваших мыслей. Как вы думаете утвердиться здесь, если позволяете ему обращаться с вами без должного уважения?

Она безнадежно покачала головой.

– Вы правы, я и сама это понимаю. Но, Темрик, его ненависть ко мне укоренилась очень глубоко. Господи, я умру от стыда, если он поднимет на меня руку в присутствии моих слуг. – Последние слова она произнесла чуть не плача.

– Что вы, этого совсем не следует опасаться со стороны Рэннольфа.

– Может, вы и правы, если бы его гнев вызывал кто-нибудь другой, а не я. Обычно я стараюсь молчать, чтобы не раздражать его, но стоит ему сказать одно только слово, как я теряю весь разум и контроль над собой. Я довожу его до бешенства, хотя сама не знаю, почему делаю это. Я думала, если буду молчать, то он смягчится, поэтому сжимала зубы и унижалась. Ах! – вырвалось у нее с тоской и гневом, – я сносила эти издевательства безропотно, хотя внутри вес у меня переворачивалось. Я не знаю, кого ненавижу за это больше, его или себя.

– Но между вами не всегда бывает так. – Спокойный, уверенный тон Темрика напомнил ей, что он больше знает об их супружеской жизни, чем говорит.

– Ильза много болтает, – мрачно сказала Ровена.

– Зачем мне слушать каких-то старух, когда я и сам вижу это – по глазам брата.

– Мне приходится идти на это, чтобы сохранить свой дом, – проговорила она угасшим голосом. Ночная темнота скрывала выражение се лица.

– Вот теперь вы в самом деле говорите неправду.

– Пусть, – взвилась она. – Мне не так больно, когда я наговариваю на себя.

Наступила долгая тишина, нарушаемая только звуками музыки, доносившимися из замка, и шорохом от шмыгания по саду каких-то ночных зверьков. В этот момент из-за стены показалась луна, чистый свет которой посеребрил ветви и листву деревьев.

Темрик вздохнул. Ровена посмотрела на него ожидающе. В нем не осталось больше суровости: она куда-то делась, потому что сейчас лицо рыцаря выражало одну только печаль.

– Наверное, надо было предупредить вас, но мне не хотелось вмешиваться в жизнь брата. Здесь вам не будет покоя, по крайней мере, такого, к какому вы привыкли в монастыре. Как же вы должны сожалеть о том, что потеряли!

Ровена помедлила с ответом. Ведь то, чего ей не мог дать монастырь, она нашла именно здесь.

– Нет, я ни о чем не жалею. – Вдруг она резко выпрямилась. – Не хотите ли вы сказать, что мой господин намерен отослать меня обратно? Тогда можете ему передать, что я буду бороться с ним до последнего дыхания. Даже если мне предстоит пожизненное уединение на женской половине, я не уеду из Грэстана.

Темрик усмехнулся.

– Насколько мне известно, у него нет таких планов. Моему брату нужна ваша гордость, ваша смелость, а не тихая покорность, которую вы демонстрируете перед ним. Если бы вы были послушным ребенком, он бы не женился на вас.

– Вы ошибаетесь, – возразила она с твердой убежденностью. – Мой отец вынудил его выполнить условия договора. Рэннольф взял меня в жены только для того, чтобы не потерять моего наследства.

– А я скажу вам, что в тот день мой брат отправился в Бенфилд, сказав при этом, что не согласится на сделку, несмотря на все ваши владения. Не забывайте, что я тоже присутствовал при этом и видел не только то, что видели вы. Вашему отцу ни за что не удалось бы заставить Рэннольфа выполнить условия договора, если бы мой брат не увидел в вас то, от чего не смог отказаться.

Ровена не сводила с него глаз.

– Даже если все, что вы говорите, правда, – ответила она, – боюсь, это мне уже не поможет. Я слишком долго сдерживала в себе гнев и выплеснула его слишком быстро. Я не только обвинила его в намерении изменить мне, но еще пригрозила ему, что больше не лягу в его постель и поклялась запереться со своими служанками на женской половине.

К ее полному изумлению, Темрик громко расхохотался.

– Отлично сработано, миледи. Сначала вы демонстрируете ему свою ревность, потом скрываетесь вне пределов его досягаемости. Это распалит брата как никогда. Похоже, что вам моя помощь и не потребуется.

– Как вы можете смеяться? – спросила Ровена, возмущенная его неожиданным весельем. – Сначала вы интересуетесь, почему я прекратила борьбу, а потом, когда я призналась, что не только сдалась, но и покинула поле боя, вы смеетесь. Вам смешно, что я потеряла право называться леди Грэстан?

Он только улыбнулся.

– Вы ничего не потеряли. Свои права на этот замок вы завоевали одним мастерским ударом в самую первую ночь, проведенную здесь, и они будут принадлежать вам до тех пор, пока вы сами от них не откажетесь. Вы не сможете жить без Рэннольфа. И вы это знаете. Не надо качать головой, только слепой не видит этого. Если бы в вашем сердце не было для него места, вы не обратили бы никакого внимания на слова Мэв.

Онемев от такого заявления, Ровена безучастно смотрела, как он стал медленно отходить от дерева, как бы подавая сигнал, что их неожиданный разговор подошел к концу.

– Здесь разбилось столько сердец, и мы так запутались в сетях страстей, что уже не надеялись освободиться от них. Но явились вы и распутали часть из них с такой легкостью, словно подняли опрокинувшийся на стол кубок и вытерли разлитое вино. Вы открыли ему дверь, теперь Рэннольф должен выйти на свободу.

– Что происходило здесь? Что связывает Рэннольфа и Гилльяма? Почему Мэв имеет на них такое влияние? – тихо спросила она, но он поднял руку, предупреждая дальнейшие расспросы.

– Спросите об этом своего мужа. Если вы та женщина, за которую я вас принимаю, он вам сам все расскажет.

– Слишком поздно, – прошептала она.

– Еще нет, – ответил он с легкостью.

– Это по-вашему, – вздохнула Ровена. Несмотря на его слова, в ней не заронилась надежда. – Но все равно я благодарна вам за ваше дружеское участие. Временами мне так одиноко здесь. До тех пор, пока я не оказалась в Грэстане, одиночество никогда не угнетало меня. Здесь, где меня любят многие и где я должна чувствовать себя своей, пустота в моем сердце никогда не была такой глубокой, как сейчас.

– Вам одиноко? Я удивлен, – сказал он вполне искренне. – Вы же знаете, кто вы.

– Знаю, кто я? Я вас не понимаю.

– Я хочу сказать, что вы благородного происхождения.

– Что значит благородное происхождение в сравнении с одиночеством? – с горечью сказала она, несколько смутившись. – Титул не уберег меня от того, что я была нежеланной дочерью, отвергнутой матерью только потому, что родилась от отца, а отец сделал меня своим оружием против нее. Сейчас у меня есть титул леди Грэстан, если не считать, что мой господин не признает меня таковою. – Она сорвала цветок гвоздики и поднесла его к лицу. – Суть человека не зависит от того, знатен он или нет.

– Приношу свои извинения. Такова уж моя привычка, поскольку я и то, и другое, и, вместе с тем, ни то, и ни другое. – В лунном свете отразилась его кривая усмешка.

Ровена подалась немного вперед.

– Но Рэннольф так любит вас. Не думаю, что он откажет, если вы попросите признать вас сыном его отца.

– О, он все бы мне отдал, включая Грэстан. Но это не в его власти. Если бы мой отец… – голос Темрика прервался, он отвернулся от нее, чтобы она не видела его страданий.

Напряжение постепенно отпускало Темрика, она поняла это по тому, как опадали его плечи. Когда он снова повернулся к ней лицом, Ровена прочитала в его глазах решимость.

– Простите меня, что я своими неуклюжими лапами залез в ваши самые сокровенные тайны. В общем, я старше брата всего на несколько месяцев. Моя мать была кормилицей Рэннольфа, потому что его мать умерла, дав ему жизнь. Но не думайте, что я завидовал его положению, потому что это не так.

– Если бы это было так, вы не любили бы его. – Произнеся эти слова, она вдруг поняла, что Темрик прав. Не нужен ей ни замок, ни титул, она всем сердцем была привязана к тому, что являлось общим для двух братьев, трогало душу всякого живущего внутри этого замка и чего ей так не хватало в жизни. Их любовь друг к другу была тем материалом, который скреплял собой камни Грэстана. Именно это чувство создало нерушимые узы, которые даже Мэв, при всем своем старании, не смогла разрушить. И Ровене вдруг стало ясно, что только муж смог бы заполнить пустоту в ее сердце. А как раз это теперь несбыточно, потому что она сама не оставила себе никакой надежды.

– Мы вместе воспитывались, вместе учились, и нас обоих должны были посвятить в рыцари, если бы был жив наш отец, или на этом настоял бы Рэннольф. – Темрик рассказывал спокойным голосом, между тем как она все глубже впадала в отчаяние.

– Так вы не посвящены в рыцари? – с большим трудом ей удалось скрыть свои чувства.

– Нет. Нам не было восемнадцати, когда умер наш отец, и Рэннольф, который должен был вступить в свои права по закону, получил рыцарское звание вместе с наследством.

– Так вы ничего не получили? – Ей казалось странным, что человек, который так любил своего незаконнорожденного сына, что даже воспитал его в замке вместе со своим законным наследником, не упомянул его в своем завещании.

– А что я должен был получить? Ведь я его незаконный сын. – Как Темрик ни старался, он не мог скрыть своей боли и обиды. Резкий тон голоса Темрика относился не к ней, и она это поняла. Он вздохнул, и даже если Ровена не видела выражения его лица, она и так догадалась бы, что оно снова стало жестким и замкнутым. – Когда-нибудь, миледи, быть может, и вы мне окажете услугу.

– Конечно, если это в моих силах. – Только так она могла отплатить ему за откровенность и дружеское участие. Такой искренности между ними, как этой ночью, наверное, никогда больше не будет. Не такой он был человек.

– Недавно овдовела моя мать и просила меня приехать к ней. Они с отчимом занимались торговлей шерстью и изготовлением пергамента, а мои сводные братья еще слишком малы, чтобы помогать ей. Она говорит, что соскучилась по мне, но на самом деле ей нужно опереться на мое плечо. – Темрик помолчал, как бы размышляя над тем, в каком положении оказалась его мать.

– Вы должны покинуть Рэннольфа, – медленно проговорила Ровена, – а он будет страдать из-за того, что члены его семьи уезжают от него без особых церемоний.

– Вы попали в точку, миледи. Да, я должен уехать. У меня как бы две семьи, и я не собираюсь разрываться на части даже в угоду ему. Я обещал матери, что буду у нее раньше середины лета, до этого времени остаются считанные недели. Может, вы сможете объяснить ему это.

– Вряд ли у меня будет такая возможность, но я попытаюсь, – сказала она и поднялась на ноги.

– Это все, что я прошу у вас, – сказал он. Улыбка на его лице была точно такой же, как у брата. – А теперь позвольте мне проводить вас в замок. Миледи не следует одной разгуливать в темноте. Мои люди, когда пропустят лишнюю кружку, становятся довольно разнузданной бандой.

Ровена вымученно улыбнулась, когда Темрик предложил ей руку.

– Я ни о чем не думала, когда выбежала из замка, иначе я вообще не пришла бы сюда.

– Да, понимаю, – он вывел ее из сада и проводил к внешней лестнице. – А теперь быстрее бегите. Я подожду здесь, пока вы благополучно не войдете внутрь.

Со своего кресла, стоящего в стороне, чтобы не мешать танцующим, Рэннольф видел, как его жена вернулась в замок. Не останавливаясь, она пересекла зал и взбежала вверх по лестнице. Как будто ей не терпелось скорей добраться до женской половины, чтобы он не смог до нее добраться.

Ровена могла бы и не спешить. Он больше не желал ее видеть. Рэннольф осушил свой кубок, сожалея о том, что ему не удастся так же легко покончить со своими горькими мыслями. Этот брак обернулся тяжелейшей ошибкой: единственное, что он выиграл от этого союза, было ее богатство. Как только он уладит вопрос с наследством, жена может поселиться в Апвуде и навсегда уйти из его жизни.

Шли часы. Слуги, наконец, закончили развлекаться и вытащили свои тюфяки и скамьи, устраиваясь на ночлег. Однако он все еще медлил, не желая уединяться в башенной комнате, приготовленной для двоих, которую с сегодняшнего дня будет занимать только он один.

Когда летняя ночь начала быстро таять и сменяться рассветом, а в очаге догорели угли, в зал вошел Темрик. Рэннольф смотрел, как его брат пересекает зал, переступая через храпящих слуг.

– Чего тебе надо? – неприветливо спросил он, когда брат подошел к нему.

– Значит, ты не смог напиться до полного забвения?

Лорд Грэстан издал звук, который с большой натяжкой можно было принять за смех.

– К несчастью, не смог, хотя уже не чувствую под собой ног. Нет такого крепкого вина, что излечило бы мою головную боль. Неужели ты так прочно стал на ее сторону, что пришел сюда насмехаться надо мной?

– Не надо вмешивать меня в вашу глупую ссору, – тихо ответил Темрик.

Рэннольф глухо и сердито проворчал:

– Не такую уж и глупую. Она обвинила меня в том, что я хочу наставить рога Джону с его Мэв.

– Правда? Я не знал, что она осмелится высказываться насчет того, с кем ты решил делить свое ложе. Я думал, что вы даже не разговариваете.

Рэннольф бросил на брата пристальный взгляд.

– Сомневаюсь, что она это сделала из ревности. Жену занимают только две вещи – гордость и деньги. Во всяком случае, мне до смерти надоел злобный язык миледи. Видишь, как дорого я снова плачу за свое глупое желание обладать красивой женщиной. Мне следовало бы выучить урок, который я получил в прошлый раз, когда все окончилось катастрофой.

Темрик долго смотрел на него и печально качал головой.

– Ты не можешь сравнивать ее с Изоттой. Они слеплены из разного теста. Раскрой глаза, Рэннольф. Неужели ты пожертвуешь прекрасной женой только для того, чтобы доказать, что на тебе лежит проклятье?

Лорд Грэстан вздрогнул, как будто эти слова больно ударили его. Он открыл было рот, чтобы возразить, но прежде, чем он успел что-то сказать, Темрик добавил:

– Я пришел сюда не для обсуждения твоих семейных проблем, а чтобы передать вот это. – Он бросил на колени брату кожаный мешок.

Рэннольф порылся в мешке и вытащил оттуда послание, затем прищурился в полумраке, чтобы разобрать слова.

– Освальд, – произнес он и рассмеялся. – Ах ты, хитрая лиса! – он взглянул на Темрика. – Наш кузен нашептал епископу о том, какая замечательная охота в наших угодьях. Епископа, страстного поклонника этого занятия, нетрудно будет убедить остановиться у нас на пути в Хирфорд. Таким образом, на досуге, он сможет принять решение, надо ли пересматривать завещание. Я думаю, что нам не повредит, если охота окажется удачной, как и было обещано.

Он расплылся в широкой улыбке.

– Я должен утром встретить их там, где северная дорога пересекает реку, и сделать официальное приглашение. А тем временем надо все подготовить в Грэстане. – Он еще раз пробежал глазами письмо. – Епископ путешествует в сопровождении двух рыцарей, но только одному из них должна быть предоставлена отдельная спальня, кроме Освальда и его господина, естественно. Свита состоит еще из двадцати человек, менее знатных людей, слуг и солдат.

Он поднялся на ноги, готовый немедленно приступить к делу.

– Отнеси это послание моей жене, когда она проснется. Ей придется потрясти своим кошельком. Если денег не хватит, пусть займет. Скажи ей, что епископ ест один раз в день, но на столе должны быть свежайшие фрукты и вкуснейшие супы к рыбе и дичи. Вино он пьет только самого отменного качества.

– Придется переселить новобрачных из твоих покоев, чтобы предоставить их епископу, – напомнил ему Темрик.

– Джон не обидится. – Рэннольф отмахнулся от этой заботы, обошел вокруг очага и положил руку на плечо одного из своих людей. – Ульрик, проснись. Пройди потихоньку в мои покои, возьми оттуда доспехи и самое лучшее платье. Только не разбуди новобрачных.

Слуга поднялся, протер глаза и оправил на себе рубашку.

– Слушаюсь, милорд, – пробормотал он и неверной походкой направился к лестнице.

– Темрик, я возьму с собой десять человек. Проследи, чтобы они были одеты во все самое лучшее и лошади выглядели как следует. Но поторопись, ибо я собираюсь выехать, как только облачусь в доспехи.

– Они будут готовы раньше тебя, – сказал брат и удалился.

Рэннольф все еще изучал послание, когда вернулся Ульрик, держа в руках одежду и доспехи. За ним следовала Мэв, закутанная в одеяло, с рассыпавшимися по плечам золотистыми волосами.

– Милорд, что случилось, если вы должны срочно одеваться в середине ночи?! – воскликнула она приглушенным голосом, с нежной заботой дотрагиваясь до его руки.

– Мэв! Неужели этот мужлан разбудил вас? Приношу свои извинения вам и сэру Джону. Я не думал, что мне придется вторгаться сегодня в вашу спальню. – Он говорил не так грубо, как обычно, словно пытаясь снять с себя груз обвинений, брошенных его женой. Рэннольф ждал, что она сейчас извинится и немедленно удалится к своему супругу.

– Это ваши доспехи? На нас кто-то напал? О, милорд, мое сердце замирает при мысли о том, что вы можете оказаться в опасности. – Она подошла поближе и подняла на него нежный взгляд. Красивые черты лица, глаза, полные тревоги, излучали тепло. Леди Мэв поглаживала пальцами его руку.

Рэннольф неловко поежился от прикосновения женщины. Затем он мягко отстранил ее и отступил назад.

– Нет, никто не напал на нас. Утром я выезжаю на встречу с епископом Хирфордским. Он должен решить судьбу наследства моей супруги. Вам не стоит так беспокоиться обо мне, Мэв. Братья, – он намеренно подчеркнул это слово, – должны быть забыты, когда есть муж. А теперь возвращайтесь в спальню и не думайте об этом. Если сэр Джон спросит обо мне, скажите ему, что я вернусь до захода солнца.

Она нежно вздохнула и подняла руку, чтобы поправить волосы, рассыпавшиеся по плечам. Одеяло распахнулось, обнажив округлые линии ее грудей.

– Вы правы, но я так недавно замужем, что вы должны меня простить. Мне следует бросить свою привычку тревожиться за вас.

Он гневно нахмурился.

– Прикройтесь, мадам. Боже мой, ведь это ваша первая брачная ночь! О чем только думает Джон, если позволяет вам разгуливать в таком виде? Отправляйтесь в постель.

Она рассмеялась тихо и хрипло, но не подтянула сползшее с плеча одеяло.

– Зачем ломать комедию? Вот уж, право, какая забота о моем супруге! А встреча с епископом? В этот час? Кто вам поверит. А если вы боитесь, что ваш слуга начнет болтать лишнее, то я вас могу успокоить. Я сделаю так, что он будет держать рот на замке. Ах, у меня сердце изболелось, пока он не появился в спальне. Я уже не надеялась, что нам удастся побыть несколько минут наедине.

Она шагнула вперед, обнажив длинную стройную ногу. Блики огня играли на ее голом бедре.

– Прием, оказанный вами вчера, был бальзамом на мою душу. Если вы не мечтали обо мне, предлагая этот нелепый брак, то не знаю, зачем все это было нужно.

– Что мне нужно? Да ничего, а в том, что я радушно встретил вас, не было ничего предосудительного, – начал было он, но осекся, вспомнив обидные упреки жены по поводу того же самого события. Ему всего-навсего хотелось немного загладить свою вину за скоропалительную свадьбу. Где же он сделал ошибку?

– Как ничего? – вкрадчиво повторила она. Голос Мэв был похож на соблазнительный шорох шелка по голой коже. – Вы заключили меня в свои объятия, прижимали меня к себе, как никогда раньше, а теперь говорите, что ничего этого не было? Не обманывайте самого себя, Рэннольф. Вы желаете меня. Я знаю, как вы несчастны в своем браке. Взгляните, вот я здесь, перед вами. Я могу ослабить вашу боль. Позвольте мне любить вас так, как вы того заслуживаете. И не огорчайтесь за Джона, потому что я вполне могу с ним справиться. Он такой простофиля.

– Нет!

Гнетущая тишина повисла в воздухе. Она не шевельнулась, только крепче вцепилась пальцами в одеяло.

Рэннольф сверлил ее взглядом, по-новому оценивая эту женщину. То, что он нашел в глазах Мэв, заставило его отвернуться. Он почувствовал тошнотворный стыд от того, что так упорно не желал принимать ее за ту, какой она была в действительности.

Когда, наконец, лорд Грэстан обрел дар речи, голос его дрожал от отвращения.

– Как вы могли так подумать обо мне? – он потер рукой лоб и снова повернулся лицом к ней. – Как? Вы жили под крышей моего дома многие годы, и я никогда ни разу не прикоснулся к вам и не дал никакого повода для подобных мыслей. Что я такого сделал, что вы могли подумать, будто я способен обесчестить верного слугу, который не причинил мне никакого зла?

Он смотрел ей в лицо, выражение которого нисколько не изменилось. Она так и не укуталась в одеяло. И в том, как это простая шерстяная ткань ниспадала с нее, обнажая грудь, было нечто постыдное. Он протянул руку и натянул конец одеяла на ее плечо, пока не прикрыл наготу женщины.

– Боже правый, ведь это ваша первая брачная ночь! Поступить так с человеком в такую ночь – значит, навсегда погубить свою душу.

– Какой же вы благочестивый, – в мурлыканье леди появились угрожающие нотки. – Раньше за вами этого не водилось. Вряд ли вы испытывали такое же благочестие, когда бросили умирать мою сестру. Как свободно вы должны были вздохнуть, когда она испустила последний вздох, и вам не пришлось решать, что делать с незаконным ребенком, которого она носила в чреве. Скажите мне, милорд, кого звала она, когда прощалась с жизнью? Или, может, вам невыносимо слышать, что она звала Гилльяма и проклинала вас за то, что вы разлучили их?

Рэннольф закрыл глаза, внутри у него вес кипело. Он так старался изгнать память об этих событиях, но слова Мэв, как острые кинжалы, пробили с таким трудом поставленные им заслоны. В его воображении эта сцена вспыхнула в таких ярких подробностях, словно все это произошло вчера, а не пять лет назад.

У Изотты, которой едва исполнилось пятнадцать, беременной от другого, случился выкидыш. Повивальная бабка сделала все, что могла, но она была не в силах остановить кровотечение. Кровь пропитала тюфяк, постель, даже его собственная одежда была вся в крови.

– Увы, – тихо проговорил он, и странное чувство умиротворения снизошло на него. Он открыл глаза, и видение постепенно исчезло, не оставив после себя неприятного осадка, как бывало прежде. Вместо этого он ощущал печаль, но это была печаль без страданий. – Увы, она звала к себе, но ее зов предназначался матери, ведь она сама была ребенком. Рядом с бедняжкой были только священник и я. Перед смертью она прижалась ко мне. Я обнимал жену, пока она не скончалась. Однако не этого вы, видимо, хотели добиться с помощью своей уловки. Что еще есть у вас против меня? Или же ваш арсенал, истощился?

Мэв небрежно пожала плечами.

– Если угодно, можете считать это последней попыткой уязвить вас за то, что вы отвергаете меня, прощальным уколом. А теперь я хочу предупредить вас. Вы рогоносец вдвойне. Вот только мне неизвестно, как это произошло. Может быть, вы не осознаете, что творится в Грэстане? Мне сказали, что за последние дни вы почти не расстаетесь с Гилльямом, милорд?

Она пристально вгляделась в него, желая увидеть, какое действие произвели ее слова. Рэннольф смотрел на нее сверху вниз, с бесстрастным выражением лица.

– Ах, каждый видит то, что ему хочется.

Женщина повернулась к очагу и протянула руки, словно пытаясь поймать уходящее тепло.

– Но в самом деле, Рэннольф, если вы так жаждали выдать меня замуж, зачем выбрали этого деревенского олуха? Вы видели, как он запачкал жиром рукав моего платья? Отныне я становлюсь фермершей, гуси и козы вечно будут толочься вокруг меня. – Неожиданно в се голосе вспыхнула пронзительная нотка безнадежности, но Мэв взяла себя в руки и продолжала.

– Такой неотесанный. Он еще хуже, чем мой первый муж.

– Господи, что я натворил, – прошептал лорд Грэстан в ужасе. – А я-то отказывался верить им. Ровена предупреждала меня. Я сказал, что из ненависти к вам она видит только самое плохое. Джон славный малый, он не заслуживает такую жену, как вы, – вырвалось у него. – Что ж, дело сделано и исправить его ничем нельзя. Я сам приложил к этому руку. Но еще можно предупредить его. Надеюсь, Джону удастся вколотить в вас хоть немного благодетели.

– Слишком поздно, – сказала она со смешком, с вызовом бросив взгляд на Рэннольфа. – Моя власть над ним безгранична. Он очарован мной и не будет никого слушать. – Мэв откинула голову назад, так что свет от очага, падающий на нее, только подчеркивал красоту этой женщины. Уголки рта приподнялись в едва заметной улыбке, глаза сверкали. – Только попробуйте мешать мне, я уничтожу вас в глазах ваших же людей, – она с издевкой отвесила ему низкий поклон и направилась к лестнице.

– Ульрик, проводи ее, – приказал лорд Грэстан. – Удостоверься, что она вернулась в постель к мужу. Разбуди парочку слуг, пусть они встанут по обе стороны двери от спальни, чтобы она не убежала оттуда до того, как проснется сэр Джон. После этого поможешь мне одеться. А тот из вас, кто слышал, что произошло этой ночью, и проронит хотя бы одно слово, прежде чем я поговорю с сэром Джоном, лишится своей головы.

Слуга кивнул и побежал за ней следом. Когда Ульрик вернулся, лорд Грэстан был уже в шерстяных толстых наколенниках и рубашке, которая служила прокладкой между его телом и кольчугой. Натянув вдвоем кольчугу и закрепив ее, они остановились, чтобы передохнуть.

– Каким же я был глупцом! – вырвалось у Рэннольфа.

– Да, милорд, – сказал Ульрик, – это верно. Но потом вы образумились и женились на нашей госпоже, да благословит Господь вас обоих. – Слуга нагнулся, чтобы поднять железные доспехи, и не видел, с каким исказившимся лицом его господин встретил эти слова.