Текст книги "Святыня"

– С деньгами туговато стало, мистер Кензи?

– Когда и где, Мэнни?

Он хохотнул:

– О, судя по всему – как бы это выразиться? – вы сникли, мистер Кензи.

– Когда и где? – повторил я.

– На Прадо. Знаете, где это?

– Знаю. Когда?

– В полдень, – сказал Мэнни. – Ноль-ноль. Хе-хе.

Он повесил трубку.

Все в этот день словно сговорились вешать трубку, прерывая разговор со мной. А ведь еще и девяти утра нет.

10

Четыре года назад, когда по окончании особо прибыльного дела касательно мошенничества страховой компании и служебных злоупотреблений я на две недели отправился в Европу, меня все время удивляло, насколько маленькие поселки в Ирландии, Италии, Испании напоминают Бостонский Норт-Энд.

В Норт-Энде сходили с корабля и ставили на землю чемоданы последовательно несколько волн иммиграции. В результате евреи, а затем ирландцы, а потом и итальянцы стали считать этот район своим домом и придали ему европейский колорит, который и сохранился до настоящего времени, – мощенные булыжником узкие улочки извиваются, пересекаясь и сплетаясь в тугой узел на пространстве столь малом, что в других городах его и кварталом посчитали бы с натяжкой. Однако здесь район этот вмещает в себя огромное количество однотипных домов из красного и желтого кирпича, улучшенных и отреставрированных исторических зданий, причудливых строений и складов из железа и гранита, и все это отвоевывает себе место, громоздясь и наползая друг на друга добавочными этажами там, где единственной возможностью выжить становится карабканье вверх. Поэтому на месте прежних мансард теперь вырастают кирпичные и дощатые надстройки, а между пожарных лестниц и обрамленных резными решетками «патио» все еще сушится белье на веревках, а понятие «двор» звучит экзотикой, не меньшей, чем «место для парковки».

Однако где-то в тесноте этого самого тесного района в теснейшем из городов за Старой Северной церковью сохранилась роскошная имитация итальянской «пьяццы», которая носит название «Прадо», но известна также как «аллея Пола Ревира» – не только благодаря своей близости к церкви и дому Ревира, но и потому, что в начале Ганновер-стрит возвышается конная статуя Ревира работы Даллина. В центре Прадо бьет фонтан, окруженный постаментами с табличками, рассказывающими о подвигах Ревира, Доуэса, других участников Американской революции и прочих выдающихся, но менее известных обитателей Норт-Энда.

В полдень, когда мы прибыли на площадь со стороны Юнити-стрит, температура подскочила до сорока, и грязный снег, забившийся в трещины булыжников и щербинки известковых плит на скамьях, растаял, превратившись в лужи. Ожидавшийся в тот день снегопад из-за потепления обернулся моросящим дождичком, и на Прадо не было ни туристов, ни прогуливающихся здесь в свой обеденный перерыв местных обитателей.

Возле фонтана нас поджидал только Мэнни и с ним еще двое. Последних я узнал – накануне вечером они стояли слева от нас, когда я и Джон разбирались с Ларжантом, и хотя ростом ни тот, ни другой не могли тягаться с Мэнни, маленькими их обоих назвать было никак нельзя.

– Видимо, это и есть очаровательная госпожа Дженнаро, – сказал Мэнни, зааплодировав при нашем приближении. – Мой друг благодаря вам, мэм, заработал несколько шрамов на голове, никак его не украшающих.

– Фу-ты ну-ты, – сказала Энджи, – извините.

Подняв брови, Мэнни переглянулся с Джоном:

– Эта пигалица еще позволяет себе иронизировать, да?

Стоявший возле фонтана Джон повернулся к нам лицом. Нос его был крест-накрест перебинтован, вокруг глаз у него вспухло и почернело.

– Простите, – сказал он, выходя из-за спины Мэнни, и ударил меня по лицу.

В удар этот он вложил такую силу, что даже подпрыгнул, но я увернулся, отступив назад, и висок мой пострадал раза в два меньше, чем было запланировано. В целом удар был не из удачных – пчела и та кусает больнее.

– Ну а еще чему учила тебя матушка, кроме как боксировать, а, Джон?

Мэнни загоготал, и два других парня тоже хихикнули.

– Смейся, смейся, – сказал Джон, наступая на меня. – А я теперь все твои секреты знаю, Кензи!

Я пихнул его, дав ему сдачи.

– Так, значит, это и есть твой идиот компьютерщик, Мэнни?

– Ну, он не главный, мистер Кензи.

Мне еще не приходилось испытывать, как бьет Мэнни. В мозгу у меня что-то сильно взорвалось, все лицо мое онемело, и я вдруг понял, что сижу на мокром булыжнике.

Дружкам Мэнни это понравилось. Они заулюлюкали и стали мелко притопывать, словно вот-вот намочат в штаны.

Я проглотил подступавшую к горлу рвоту и почувствовал, как онемевшее лицо оживает тысячью булавочных уколов. Затылок за ушами заливает горячая волна, а место мозга занял кирпич. Кирпич был жарким, раскаленным.

Мэнни протянул мне руку, я схватился за нее, и он поднял меня на ноги.

– Не обижайся, Кензи, – сказал он. – Но в следующий раз, когда ты поднимешь на меня руку, я тебя убью.

Я стоял пошатываясь, все еще сглатывая рвоту, а фонтан, как мне казалось, бил откуда-то из подводных глубин.

– Приятно знать, – выговорил я.

Я услышал грохот и, обернувшись влево, увидел, как вверх по Юнити-стрит ползет мусоровоз – такой огромный на узкой улице, что колеса его заезжают на тротуар, а мусорные баки с дребезжанием бьются о цемент и металл. О радость!

Мэнни, обвив меня левой рукой, а правой приобняв Энджи, усадил нас возле фонтана. Не спускавший с нас злобного взгляда Джон маячил где-то над нами. Два же других слизняка-подручных остались поодаль, наблюдая за въезжающими на площадь.

– Мне понравилось, как вы вчера вешали лапшу на уши этому копу. Класс, нечего сказать: «Мэнни, ты ведь не передумал отвезти его в больницу?» – Он хохотнул. – Здорово! Ловкий вы парень!

– Благодарю, Мэнни. Слышать это от вас особенно приятно.

Мэнни повернулся к Энджи:

– А вы так прямиком направились за дискетами, словно знали, где их искать.

– А что мне оставалось?

– То есть?

– Я ведь, как в ловушке, была заперта в компьютерной этим вашим чертовым лазерным устройством в главном офисе.

– Ну да. – Он кивнул своей массивной головой. – А я было подумал сначала, что вас конкуренты наняли.

– У вас есть конкуренты? – удивилась Энджи. – По части утешения в скорби?

Мэнни улыбнулся ей:

– Но потом Джон сказал, что вы интересуетесь Дезире Стоун, а я выяснил, что вы даже пароля на компьютере не знали, и понял, что нам крупно повезло.

– Крупно повезло, – повторила Энджи.

Он похлопал ее по коленке:

– У кого дискеты?

– У меня, – сказал я.

Он протянул руку.

Я положил дискеты ему на ладонь, и он сразу же передал их Джону, который сунул их в кейс и защелкнул замок.

– Ну а что насчет моего банковского счета, кредитных карточек и прочего? – спросил я.

– Вообще-то, – признался Мэнни, – я собирался тебя убить.

– Ты и эти трое? – засмеялась Энджи.

Он кинул на нее взгляд:

– Забавно, да?

– Глянь-ка на свою ширинку, Мэнни, – сказал я.

Он опустил взгляд и увидел пистолет Энджи, почти вплотную приставленный к его мужскому достоинству.

– Забавно вот это, – сказала Энджи.

Он засмеялся, и она засмеялась тоже, выдержав его взгляд, причем рука ее, державшая пистолет, даже не дрогнула.

– Ей-богу, – сказал Мэнни, – вы нравитесь мне, госпожа Дженнаро.

– Ей-богу, – сказала она, – не могу ответить тебе взаимностью, Мэнни.

Отвернувшись, он разглядывал бронзовые таблички и глухую стену напротив.

– Но все обошлось, и пока что все живы, только боюсь, мистер Кензи, что вы сами себе испортили жизнь лет на семь. Кредита вашего больше нет. Денег тоже. Это необратимо. Я и некоторые мои коллеги решили вас как следует проучить.

– И видимо, преуспели в этом, иначе не видать бы вам этих дисков.

– Да, это так, но хотя урок и окончен, мне нужно быть уверенным, что он хорошо усвоен. Так что, мистер Кензи, вы вновь отброшены на первую клеточку. Даю вам слово, что отныне мы вас трогать не будем, но убытки, которые вы понесли, возмещены не будут.

На Юнити-стрит мусорщики кидали с высоты на тротуар жестяные баки, а стоящий за ними фургон сигналил, и пожилая женщина, высунувшись из окна, честила всех по-итальянски. Все происходившее никак не улучшало моего похмельного самочувствия.

– Вот, значит, как! – Я мысленно представил себе все эти десять лет строгой экономии, четыре кредитные карточки, которыми мне уже никогда не воспользоваться, сотни и сотни дел – мелких и крупных, – над которыми я трудился и которые расследовал. И все это – впустую, я опять нищ.

– Да, вот так. – Мэнни встал. – Поосторожнее надо быть с теми, кого хочешь поиметь. Вы ничего о нас не знаете, а мы знаем о вас все, поэтому можем держать вас в страхе, и вы в наших руках.

– Спасибо за науку, – сказал я.

Он нависал над Энджи, пока та не подняла на него глаза. Пушка была по-прежнему в ее руке, но дуло ее глядело в землю.

– Может быть, до тех пор, пока мистер Кензи не в состоянии оплатить ваш ужин, я могу поразвлечься с вами на его месте? Что вы на это скажете?

– Скажу, чтоб купили себе на обратном пути экземплярчик «Пентхауса» и хорошенько поработали правой рукой.

– Я левша. – Он улыбнулся.

– Один черт, – сказала она, и Джон засмеялся.

Мэнни пожал плечами, и на секунду мне показалось, что он ищет, что бы такое ответить, но он промолчал и, повернувшись на каблуках, направился в сторону Юнити-стрит. Джон и двое других последовали за ним. На углу Мэнни остановился и повернулся к нам. Крупную его фигуру обрамлял серо-синий кузов стоявшего там мусоровоза.

– Ну, до новых встреч, друзья мои! – И он помахал нам рукой.

Мы в свою очередь помахали ему, а из-за мусоровоза вышли Бубба, Нельсон и братья Туоми; у каждого в руках было подобие оружия, которое они держали на изготовку.

Джон открыл было рот, но Нельсон сильно ударил его по лицу обломком хоккейной клюшки. Из сломанного носа Джона брызнула кровь, он стал падать вперед, и Нельсон подхватил его и взвалил себе на плечо. Тут на авансцену выступили братья Туоми с мусорными баками; они стали метать эти баки прямо в голову Мэнни и его дружков-обмылков, отчего те вповалку полегли на булыжник. Я услышал громкий треск – это один из них расшиб себе о камень коленку, после чего оба съежились, вжавшись в землю клубком, как это делают бездомные собаки.

Мэнни так и обомлел. Руки его опустились при виде этого зрелища расправы над его дружками, занявшей не более четырех секунд.

Бубба стоял у него за спиной, и крышка бака в его руках была поднята, как щит гладиатора. Он похлопал Мэнни по плечу, отчего тот изменился в лице.

Когда он повернулся, Бубба нащупал свободной рукой его затылок, ухватил его, а затем металлическая крышка четырежды опустилась ему на голову со звуком, с каким шлепнулся бы арбуз с крыши дома.

– Мэнни, – сказал Бубба, когда тот стал оседать на землю. Он ухватил Мэнни за волосы, и тело того изогнулось в его руках, мягкое и податливое. – Мэнни, – повторил Бубба, – как ты, приятель?

Они побросали Мэнни и Джона в фургон, а двух других парней – в контейнер мусоровоза вместе с тухлыми помидорами, гнилыми бананами и полиэтиленовыми подносиками от замороженных полуфабрикатов.

Была пугающая секунда, когда рука Нельсона потянулась к гидравлической ленте в задней части контейнера и он спросил:

– Можно мне, Бубба, а? Можно?

– Не стоит, – сказал Бубба. – Слишком шуметь будет.

Нельсон кивнул с огорченным видом.

Мусоровоз они утром увели со стоянки Службы экономической безопасности в Брайтоне. Сейчас они оставили его, направившись к фургону. Бубба окинул взглядом выходившие на улицу окна. Там никого не было. Но если б кто-то там и оказался, следовало учитывать, что происходило все это в Норт-Энде, мафиозном районе, где люди с рождения усваивают одну нехитрую заповедь: что бы ты ни видел, ты этого не видел, офицер.

– Хороший прикид, – обернулся я к Буббе, когда он влез в фургон.

– Ага, – сказала Энджи. – Форма мусорщика тебе к лицу.

– Инженера санитарной службы, – поправил Бубба, – чтобы быть точным.

Бубба мерил шагами верхний этаж своего склада, время от времени прикладываясь к горлышку водочной бутылки, улыбаясь и поглядывая на Джона и Мэнни, туго прикрученных веревками к металлическим стульям и все еще находившихся без сознания.

Нижний этаж склада Буббы был опустошен, верхний – теперь, когда дело его было ликвидировано, также был совершенно пуст. На среднем же этаже помещалась квартира Буббы, и там, как я полагал, было бы уютнее, не покрой он все в преддверии годичного отсутствия тряпками и чехлами и не начини всю квартиру взрывчаткой. Да, взрывчаткой, вы не ослышались.

– Малыш очухивается, – сказал Игги Туоми. Он, как и брат его с Нельсоном, сидели рядышком на сдвинутых вместе кипах старых циновок, передавая друг другу бутылку. То и дело без всякой видимой причины они прыскали от смеха.

Джон открыл глаза, когда Бубба мощным прыжком перемахнул пространство помещения и присел перед ним в позе борца сумо, положив руки на колени.

На секунду мне показалось, что Джон тут же потеряет сознание.

– Привет, – сказал Бубба.

– Привет, – выдавил из себя Джон.

Бубба низко склонился к нему:

– Вот какое дело, Джон… Ты ведь Джон?

– Да, – сказал Джон.

– Ладно. Ну так вот. Здесь мои друзья Патрик и Энджи. Они зададут тебе несколько вопросов. Понял?

– Да. Но я не знаю…

Бубба поднес палец к губам Джона:

– Тш-ш… я еще не кончил. Если ты не станешь отвечать на вопросы, Джон, то здесь присутствуют и другие мои друзья. Видишь их вон там?

Бубба посторонился так, чтобы Джон мог разглядеть трех типов, развалившихся в углу на циновках и потягивающих из бутылки в ожидании, когда можно будет приступить к делу.

– Если ты не станешь им отвечать, Патрик и Энджи уйдут, а я с друзьями сыграю в нашу с тобой любимую игру при участии Мэнни, а также огромной отвертки.

– Ржавой отвертки, – загоготал один из братьев Туоми.

Джона стало корчить, и не думаю даже, что он понимал, что с ним происходит. Он глядел вверх на Буббу, как если бы перед ним материализовался призрак или какой-то кошмар из его снов.

Сев на Джона верхом, Бубба отвел с его лба пряди волос.

– Вот так-то, Джон. Договорились?

– Договорились, – сказал Джон, часто кивая.

– Договорились, – повторил Бубба и удовлетворенно кивнул. Он потрепал Джона по щекам и слез с него. Затем, подойдя к Мэнни, он брызнул ему в лицо водкой.

Мэнни очнулся, закашлялся и, потянув на себя веревки, стал выплевывать водку, попавшую ему в рот.

Первое, что он произнес, было:

– Что это?

– Привет, Мэнни.

Мэнни взглянул на Буббу и попытался было храбриться, на секунду изобразив привычное ему бесстрашие, но Бубба лишь улыбнулся, и Мэнни вздохнул и потупился.

– Мэнни! – воскликнул Бубба. – Рад, что ты снова с нами. Дело вот какое, Мэнни. Джону надо рассказать Патрику и Энджи все, что они захотят узнать. Если я решу, что он лжет, или если ты ему помешаешь, я тебя малость прижгу.

– Меня? – переспросил Мэнни.

– Тебя.

– А почему не его, если лгать будет он?

– Потому что ты гореть будешь лучше, Мэнни.

Мэнни прикусил губу, и глаза его наполнились слезами.

– Скажешь им правду, Джон.

– Пошел ты… Мэнни!

– Скажешь!

– Скажу! – взвизгнул Джон. – Но не потому, что ты мне велел! «Почему не его»! – передразнил он. – Тоже мне друг! Если мы отсюда выберемся, я всем расскажу, как ты плакал, точно старуха!

– Я не плакал.

– Еще как плакал!

– Джон, – сказала Энджи, – кто уничтожил банковский счет Патрика и его кредитные карточки?

Джон уперся глазами в пол:

– Я.

– Каким образом? – спросил я.

– Я в налоговой инспекции работаю, – сказал он.

– Значит, ты все это и восстановишь, – объявила Энджи.

– Ну, – промямлил он, – уничтожить намного легче, чем восстановить.

– Джон, – сказал я. – Погляди-ка на меня!

Он поглядел на меня.

– Восстанови их.

– Я…

– К утру.

– К утру? Это невозможно. Требуется…

Я навис над ним.

– Ты можешь одним махом уничтожить мой кредит, и это очень страшная вещь. Но я могу одним махом уничтожить тебя самого, и это еще более страшно. Согласен?

Он сглотнул, и у него на шее подпрыгнул кадык.

– К утру, Джон. Завтрашнему.

– Ага, – сказал он. – Ладно.

– Ты и у других кредит уничтожал? – спросил я.

– Я…

– Отвечай ему, – сказал Бубба, не отрывая взгляда от своих ботинок.

– Да.

– У тех, кто пытался оставить Церковь Истины и Откровения? – спросила Энджи.

– Эй, погодите-ка, – вмешался Мэнни.

– У кого есть спички? – спросил Бубба.

– Молчу, – сказал Мэнни. – Молчу.

– Нам известно все относительно «Утешения в скорби» и Церкви, – сказала Энджи. – Один из способов расправиться с непокорными, который вы практиковали, – это лишение их денег. Правильно?

– Иногда, – сказал Джон, надувшись точно мальчишка, которого застукали за подглядыванием в девчачьей раздевалке.

– У вас всюду имеются свои люди, не правда ли, Джон, – сказал я, – в солидных компаниях, в налоговой инспекции, в полиции, в банках, в медиагруппах. Где еще?

Он хотел пожать плечами, но они были стянуты веревками.

– Вы все их назвали.

– Как мило, – сказал я.

Он фыркнул:

– Когда католики работают в тех же самых организациях, никто не жалуется. Или если евреи.

– Или адвентисты седьмого дня, – добавил Бубба.

Я бросил на него взгляд.

– О, – он поднял руку, – прошу прощения.

Присев перед Джоном на корточки, я оперся локтями на его колени и вперил взгляд в его лицо.

– Ладно, Джон… А сейчас очень важный вопрос. И не вздумай мне врать.

– Не то плохо будет, – добавил Бубба.

Джон опасливо покосился на него, потом опять перевел взгляд на меня.

– Джон, – сказал я, – что произошло с Дезире Стоун?

11

– Дезире Стоун, – зхом откликнулась Энджи. – Давай, Джон. Нам известно, что она была клиенткой «Утешения в скорби».

Джон облизнул губы, моргнул. Он молчал больше минуты, и Бубба стал проявлять нетерпение.

– Джон, – сказал я.

– Помнится, был у меня здесь где-то огонек… – С озабоченным видом Бубба похлопал себя по карманам, потом вдруг щелкнул пальцами: – Так я же его внизу оставил! Вот в чем дело! Я мигом!

Джон и Мэнни глядели, как он рысью ринулся к лестнице в дальнем углу чердака, громыхая своими солдатскими бутсами, от чего даже балки сотрясались.

Когда Бубба исчез внизу, я сказал:

– Ну вот, сами виноваты.

Джон и Мэнни переглянулись.

– С ним ведь как бывает, – сказала Энджи, – никогда не знаешь, что он учудит. Большой выдумщик.

Глаза у Джона стали большие, как блюдца, и едва не вылезли из орбит.

– Вели ему меня не трогать!

– Да что я сделать-то могу, если ты о Дезире Стоун не рассказываешь?

– Я ничего не знаю о Дезире Стоун!

– Наверняка знаешь, – сказал я.

– Вот Мэнни, тот знает. Мэнни был ее первым консультантом.

Мы с Энджи как по команде медленно повернули головы к Мэнни, обратив взгляды на него.

Мэнни покачал головой.

Энджи с улыбкой подошла к нему.

– Ах, Мэнни, Мэнни! – пропела она. – Ну и скрытный же ты парень. – Она задрала ему подбородок, заставив смотреть прямо ей в глаза. – Ну же, выкладывай, качок!

– Если мне еще приходится терпеть этого прохвоста, то какая-то девка мне не указ. – И он плюнул в Энджи, но она ловко уклонилась от плевка.

– Господи, – сказала она, – ты, наверное, в спортзале перезанимался, Мэнни. Так ведь, дружок? Вечно с гантелями таскаешься, вечно спихиваешь с турника тех, кто послабее, а потом морочишь головы дружкам, рассказываешь, как накануне всех шлюх перетрахал. Я вижу тебя насквозь, Мэнни.

– Иди ты…

– Нет, это ты иди, Мэнни, – сказала она. – Иди и пропади пропадом!

Тут в комнату вкатился Бубба с ацетиленовой горелкой в руках, он громко вопил:

– Нашел, нашел!

Мэнни вскрикнул и забился в своих веревках.

– Вот это по-нашему, – сказал один из братьев Туоми.

– Нет! – заорал Мэнни. – Нет, нет, нет! Дезире Стоун прибыла в Терапевтический центр девятнадцатого ноября! Она, она… была в депрессии, потому что… потому что…

– Не части, Мэнни, – попросила Энджи. – Помедленнее.

Мэнни прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, по лицу его тек пот.

Сидя на полу, Бубба поглаживал свою горелку.

– Ладно, Мэнни, – сказала Энджи. – Давай сначала.

Поставив перед ним на пол магнитофон, она включила его.

– Дезире находилась в депрессии, потому что у отца ее был обнаружен рак, мать только что умерла, а парень, с которым она училась в колледже, утонул.

– Это все мы знаем, – сказал я.

– Потому она пришла к нам и…

– Каким образом она к вам пришла? – спросила Энджи. – Пришла прямо с улицы?

– Да. – Мэнни недоуменно заморгал глазами.

Энджи повернулась к Буббе:

– Он лжет.

Бубба медленно покачал головой и включил горелку.

– Хорошо, – сказал Мэнни. – Хорошо. Ее заманили.

– Я опять включаю ее, – сказал Бубба. – Без нее не обойтись, Энджи. Хочешь ты или не хочешь.

Энджи кивнула.

– Джефф Прайс, – произнес Мэнни. – Он ее заманил.

– Джефф? – удивился я. – Я думал, его зовут Шон.

Мэнни покачал головой:

– Это его второе имя. Иногда он использовал его как кличку.

– Расскажи нам о нем.

– Он был старшим консультантом «Утешения» и членом совета Церкви.

– Что за совет такой?

– Совет Церкви – это как совет директоров. В него входят те, кто был членом Церкви еще со времен Чикаго.

– Ну а этот Джефф Прайс, – сказала Энджи, – где он сейчас?

– Пропал, – ответил Джон.

Мы глядели на него. Даже Бубба, казалось, заинтересовался. Возможно, он делал мысленные заметки на тот случай, если в один прекрасный день он откроет собственную Церковь – Церковь Неблагонадежных. – Джефф Прайс спер два миллиона долларов церковных денег и исчез.

– Давно? – поинтересовался я.

– Месяца полтора назад, если не больше, – сказал Мэнни.

– То есть тогда же, когда исчезла и Дезире Стоун?

Мэнни кивнул:

– Они были любовниками.

– Стало быть, вы думаете, что она с ним? – спросила Энджи.

Мэнни бросил взгляд на Джона. Тот опустил глаза.

– Так что же? – подала голос Энджи.

– Я думаю, что ее нет в живых, – проговорил Мэнни. – Видите ли, этот Джефф…

– Первостатейный подонок, – сказал Джон. – Такого хладнокровного мерзавца еще мир не видел.

Мэнни кивнул:

– Он за пару штиблет мать родную скормит крокодилам, если вам понятно, что я имею в виду.

– Однако не исключено, что Дезире с ним? – спросила Энджи.

– Не исключено. Но Джеффу выгоднее перемещаться налегке. Понимаете? Ему известно, что мы его ищем. И известно, что девушка с такой внешностью, как у Дезире, всегда обращает на себя внимание. Я не хочу сказать, что из Массачусетса они не могли бежать вместе, но на каком-то этапе он от нее отделался. Возможно, как только она прознала про украденные деньги. А когда я говорю «отделался», я не имею в виду, что он ее бросил, оставив где-нибудь по пути. Он должен был отделаться от нее кардинально.

Он опустил глаза, и связанное веревками тело обмякло.

– Вам она нравилась, – сказала Энджи.

Он вскинул на нее глаза, в которых можно было прочесть ответ.

– Да, – тихо проговорил он. – Послушайте: вот я обманываю людей. Верно. Обманываю. Но в большинстве своем кто они, эти кретины? Приходят с жалобами на тревожное состояние или синдром хронической усталости, рассказывают, какие неизжитые комплексы оставил у них их детский энурез, и чего только не рассказывают, черт их дери совсем. Ясно, что у них слишком много свободного времени и свободных денег, и если часть этих денег может помочь Церкви, что ж тут плохого? – Он поглядел на Энджи с холодным и дерзким вызовом, но тут же взгляд его потеплел и как бы смягчился. – А вот Дезире Стоун была совсем другое дело. Она обратилась к нам за помощью. Весь ее мир вдруг рухнул, как карточный домик, две недели прошло, и она испугалась, что может не выдержать, сломаться. Хотите верьте, хотите нет, но я искренне считаю, что Церковь могла бы ей помочь.

Энджи медленно покачала головой и отвернулась от него.

– Давайте покороче, Мэнни. Что насчет этой истории с семьей Джеффа Прайса, которую отравили угарным газом?

– Ерунда это все.

– За последнее время кто-нибудь проникал в «Утешение»? – спросил я. – Кто-нибудь вроде нас? Понимаете, о чем я?

Мэнни искренне не понял вопроса.

– Нет.

– Джон?

Джон покачал головой.

– Что-нибудь нарыли относительно местонахождения Прайса? – спросила Энджи.

– Что вы имеете в виду?

– Брось, Мэнни, – сказал я. – Ты мог лишить меня кредита и банковского счета за одну ночь, меньше чем за двенадцать часов. Я больше чем уверен, что скрыться от вас не так-то просто.

– Но Прайс по этой части дока. Он разработал целую систему упреждающих мер.

– Упреждающих мер, – повторил я.

– Ага. Нанесения удара противнику, прежде чем тот успеет нанести удар. Систему подавления и обезвреживания того, чем сам занимается. Разведывательное управление. Сбор информации, выездные сессии, выведывание пин-кода – все это идеи Прайса. Он все это еще в Чикаго начинал. Если кто-то и может от нас скрыться, так это он.

– Как это в Тампе было, – проговорился Джон.

Мэнни бросил на него злобный взгляд.

– Не хочу, чтобы меня поджаривали, – сказал Джон. – Вот уж не хочу!

– А что было в Тампе? – спросил я.

– Он воспользовался кредиткой. Собственной. Не иначе спьяну, – пояснил Джон. – Есть у него такая слабость. Пьет. А мы взяли парня, который только этим и занимается – сидит у компьютера, связанного со всеми банками и кредитными компаниями, где имел счета Прайс. Три недели назад этот парень, сидя вечерком возле экрана компьютера, углядел там кое-что и поднял шум. Прайс воспользовался своей кредитной карточкой в Тампе, в мотеле «Двор Мэриотт».

– И?..

– И, – подхватил Мэнни, – наши парни прибыли туда уже через четыре часа. Но тот уже исчез. Мы даже не знаем, он ли это был. Портье утверждал, что его карточкой воспользовалась девушка.

– Возможно, Дезире? – предположил я.

– Нет. Та девушка была блондинкой со шрамом на шее. Портье сказал, что по виду принял ее за проститутку. Уверяла, что карточка эта – папина. Думаю, Прайс мог продать свои карточки или выбросить их из окна – пускай, дескать, их подберут какие-нибудь бродяги. Чтоб нас уделать.

– И часто с тех пор этими карточками пользовались? – осведомилась Энджи.

– Нет, – ответил Джон.

– Но это брешь в вашей теории, Мэнни.

– Она мертва, мистер Кензи, – сказал Мэнни. – Поверьте, очень мне не хочется это признавать, но это так.

Мы держали их под огоньком еще с полчасика, но новых сведений не раздобыли. Дезире Стоун познакомилась с Джеффом Прайсом, он ею вертел как хотел и влюбил ее в себя. Прайс украл два миллиона триста тысяч долларов, о чем нельзя было даже заявить, так как эти деньги, составлявшие фонд необходимых расходов Церкви и «Утешения», были обманным путем выманены у клиентов и членов Церкви. В десять утра 12 февраля Прайс взломал код счета, находившегося в банке на Больших Каймановых островах, перевел деньги на свой личный счет в Банке Содружества, после чего в одиннадцать часов того же утра снял их со счета. Выйдя из банка, он исчез.

Двадцать одну минуту спустя Дезире Стоун припарковала свою машину возле дома № 500 по Бойлстон-стрит, в девяти кварталах от банка Прайса. С тех пор ее также больше никто не видел.

– Да, кстати, – сказал я, думая о Ричи Колгане, – кто возглавляет Церковь? На чьи средства она существует?

– Никто этого не знает, – ответил Мэнни.

– Повтори-ка.

Он покосился на Буббу:

– Нет, правда. Я серьезно говорю. Должно быть, члены совета знают, но люди вроде меня – нет.

Я взглянул на Джона.

Тот кивнул:

– Настоятелем Церкви считается преподобный Кетт, но за последние пятнадцать лет его никто в глаза не видел.

– А может быть, и за двадцать лет, – сказал Мэнни. – Впрочем, Кензи, платят нам хорошо. Щедро платят. Так что мы не в обиде и лишних вопросов не задаем.

Я взглянул на Энджи. Она пожала плечами:

– Нам нужна фотография Прайса.

– Она есть на дискетах, – сообщил Мэнни. – В файле «ФПЦУС» – файлы персонала Церкви и «Утешения в скорби».

– Можете рассказать еще что-нибудь о Дезире?

Мэнни покачал головой, и когда он заговорил, в голосе его послышалось страдание.

– Хороших людей можно встретить не так уж часто. Я имею в виду людей по-настоящему хороших. Вот здесь сейчас, в этой комнате, таким ни одного не назовешь. – Он оглядел всех присутствующих. – А о Дезире так сказать можно было. Она была слишком хороша для этого мира. И сейчас, возможно, валяется в какой-нибудь канаве.

Бубба опять оглушил до беспамятства Мэнни и Джона, после чего Нельсон и Туоми отвезли их на ту часть городской свалки, что находится под мостом через Мистик-Ривер в Чарльстоне. Они дождались, пока те очухаются со связанными руками и кляпом во рту, потом, вышвырнув их на землю из задней двери фургона, запузырили пару очередей в землю возле самых их голов и стреляли, пока Джон не заскулил, а Мэнни не заплакал. Только тогда они уехали, оставив их лежать на свалке.

– Иной раз на людей только диву даешься, – сказал Бубба.

Мы сидели на капоте «краун Виктории», припаркованной у обочины напротив Плимутского исправительного заведения. С нашего места был виден парк для заключенных с теплицей и слышались бодрые звуки баскетбольного матча, звуки эти неслись с той стороны стены, хорошо резонируя на свежем воздухе. Но одного взгляда на колючую проволоку, шедшую по верхнему краю стены, проволоку, скрученную и злобно извивающуюся, на фигуры вооруженных до зубов часовых на их вышках было достаточно, чтобы понять, что перед тобой – место, где людей держат взаперти. И как бы ты ни относился к проблеме преступления и наказания, факт остается фактом. И факт этот непригляден.

– А может быть, она жива, – сказал Бубба.

– Угу, – отозвался я.

– Нет, серьезно. Как я сказал, на людей иной раз только диву даешься. До того, как эти два кретина очухались у меня дома, вы двое рассказывали мне, как она однажды обошлась с одним парнем, пшикнув на него нервно-паралитическим газом.

– Так что же? – спросила Энджи.

– Значит, она крепкий орешек, понимаете? Я что сказать хочу – представьте себе, рядом с вами человек, а вы вытаскиваете жестянку с газом и пшикаете ему в глаза. Знаете, это ведь не пустяк. Эта девчонка с характером. Возможно, она смогла как-то улизнуть от этого мерзавца Прайса.

– Но тогда она позвонила бы отцу. Попробовала бы наладить какой-нибудь контакт.

Он пожал плечами:

– Возможно. Не знаю. Детективы-то вы, а я всего лишь неуч, посаженный в тюрьму за хранение оружия.

Он откинулся на капот и, задрав голову, стал глядеть на гранитные стены, колючую проволоку и низкое потемневшее небо.

– Пора, – сказал Бубба.

Энджи крепко обняла его и поцеловала в щеку.

Я пожал ему руку.

– Хочешь, мы проводим тебя до самых дверей?

– Нет. Это вроде как вы мои родители и меня в школу в первый день провожаете.

– В школу в первый день, – повторил я. – Помню, ты тогда здорово отколошматил Эдди Рурке.

– За то, что он стал дразниться, что мои родители меня до дверей провожают. – Он подмигнул. – Ну, через год увидимся.

– Да мы раньше увидимся, – сказала Энджи. – Ты что, думаешь, мы тебя забудем и не станем ходить на свидания?