Текст книги "Как раскрыть убийство. Истории из практики ведущих судмедэкспертов Великобритании"

Глава 6. Знакомство с необычным рабочим местом

(Рассказывает Полин.)

Как так вышло, что довольно наивная молодая женщина 20 лет от роду решила связать свою карьеру с таким нездоровым учреждением, как отделение судебной медицины?

Любовь к медицине у меня проявилась еще в детстве. В десять лет я попала в больницу Гарольд Вуд в Эссексе и пролежала там неделю в детской палате. Мне нравилось быть пациентом – конечно, если не считать страданий, которые мне причинял аппендицит и болезненный послеоперационный период. Атмосфера больницы казалась мне волшебной.

Я бы с удовольствием осталась в ней, будь у меня такая возможность. Мне не хотелось прощаться с магией этого места и забыть, как живется пациентам: ими дорожат и спешат выполнить любую прихоть. Уходя, я навсегда сохранила в памяти эти впечатления. У меня возникло предчувствие, что однажды я тоже вступлю в ряды персонала больницы. Правда, моя интуиция мне подсказывала, что это будет не в качестве доктора или медсестры, хотя на тот момент я не представляла другого способа, как этого достичь. Мой отец был заместителем директора в крупной бухгалтерской фирме, расположенной в лондонском Сити. Мама тоже там работала на должности оператора ЭВМ. Я росла в далекой от медицины семье, хотя моя старшая сестра получила квалификацию специалиста по оккупационной терапии.

Когда мне было 15 лет, классная руководительница миссис Кидд открыла для меня существование должности медицинского секретаря, которая сразу меня заинтересовала. Она проложила мне путь к больнице, к тому же за эту работу неплохо платили. Так я поступила в колледж, чтобы получить диплом по окончании двухлетнего обучения.

В колледже мы изучали стенографию, учились печатать на машинке, проходили основы первой помощи, выучили сотни медицинских терминов и даже ходили на экскурсию в больницу, чтобы понаблюдать за проведением операции по удалению миндалин. Мы проходили двухнедельную стажировку в трех разных медицинских учреждениях, на работу в которых могли претендовать после получения диплома. Мы познакомились с обстановкой в каждом из них: в больнице, в местной поликлинике и в частной клинике врача общей практики.

Разумеется, мне больше всего понравилось в больнице. Больница London Chest[7]7
  The London Chest Hospital – медицинское учреждение национального значения, специализирующееся на лечении болезней сердца и легких. Прим. ред.


[Закрыть], располагавшаяся в районе Бетнал-Грин в восточной части города, подарила мне бесценный опыт. Мне посчастливилось понаблюдать за установкой сердечного катетера на человеке в полном сознании и присутствовать при сборе различных анализов, необходимых для диагностики тяжелых легочных заболеваний. Именно там я узнала, что медицинские секретари могут находиться рядом с докторами во время осмотра пациентов, наблюдать за взаимодействием доктора и больного, запоминать рекомендации и схемы лечения. Это было настоящее откровение. Как завороженная, я следила за тем, как симптомы превращаются в диагноз и программу лечения.

Однако у практических занятий в кабинете врача была одна особенность, которую я не предполагала, – это шквал эмоций у пациентов после оглашения диагноза. Мне было всего шестнадцать, и я была совершенно не готова наблюдать за развернувшейся передо мной трагедией. Престарелый джентльмен привел с собой родственника, о тяжелом состоянии которого они не подозревали. Когда им сказали о необходимости немедленной госпитализации для проведения операции, оба посетителя настолько обеспокоились неудобствами друг для друга, что последующая сцена взаимного самоотверженного сострадания просто ошеломила меня. Я даже не заметила, что у меня по щекам текут слезы, пока врач многозначительно не кивнул секретарю, наблюдавшему за моей работой в кабинете. Я была уверена, что по окончании приема мне укажут на дверь, потому что я продемонстрировала недостаток профессионального самообладания. А потому я очень удивилась, узнав, что мои работодатели переживали за меня и мое благополучие и чувствовали вину за то, что слишком увлеклись, знакомя меня с работой амбулатории. Это было очень неожиданно, и их забота помогла мне быстрее прийти в себя и продолжить работу на послеобеденном приеме, который прошел уже без осложнений.

Я была безмерно благодарна за то, что ко мне отнеслись с таким вниманием. Из этой ситуации мне удалось вынести понимание того, что прием у врача может принять неожиданный поворот. Я осознала, с каким волнением пациенты приходят на консультацию к хирургу и что существует множество обстоятельств, которые они не в силах контролировать. Это был урок эмпатии, который я не раз вспоминала, когда стала сама заведовать клиниками.

После этой временной «свободы» от колледжа, когда мы все были погружены в бурную деятельность, последние несколько месяцев учебы показались бесконечно долгими. Я вздохнула с облегчением, когда в 1977 году получила свою первую работу в Национальной кардиологической больнице в Вест-Энде в качестве младшего секретаря профессора Магди Якубы. Его имя позже стало у многих ассоциироваться с покойной принцессой Дианой, которую фотограф запечатлел наблюдающей за одной из его операций на сердце. На новой должности я не только присутствовала на приеме больных профессора, но и совершала вместе с ним обходы. Прямое взаимодействие с пациентами меня восхищало и многому научило.

Еще одним плюсом новой работы стала возможность наблюдать за операциями на открытом сердце. При каждом удобном случае я приходила в смотровую галерею, и за несколько обеденных перерывов мне удалось увидеть весь процесс: рассечение грудной клетки, раскрытие ребер и обнажение органа. Меня поразил вид живого бьющегося сердца. Наблюдение за операциями позволило мне связать сложную хирургическую терминологию, которую я изучила, с реальным процессом, и моя работа с каждым днем становилась все увлекательнее.

Переведясь через несколько месяцев в больницу Святого Варфоломея[8]8
  St Bartholomew’s Hospital, Barts – больница в лондонском Сити. Основанная в 1123 году, она является старейшей больницей Лондона и старейшей в Великобритании среди сохранивших свое первоначальное расположение. Прим. ред.


[Закрыть] в Сити, я получила огромное удовлетворение от работы в условиях крупной клинической больницы со множеством специализаций и, конечно, широкими социальными возможностями. Некоторое время спустя мне дополнительно предложили практику стенографа при детском враче, который работал с СДВГ и аутизмом. Передо мной встала практически невыполнимая задача уместить еще одну дневную занятость в полностью загруженный рабочий день, но меня приводило в восторг разнообразие в работе. К тому же меня отметили как очень способного сотрудника, что оказалось не лишним, когда открылась вакансия на руководящую должность. Вскоре мне поручили в управление целое диабетическое отделение. Думаю, это была вершина моей карьеры в Национальной службе здравоохранения Великобритании, до которой я добралась в возрасте 19 лет.

* * *

До повышения я работала в урологическом отделении, где меня заметил консультирующий хирург Джон Уикхэм – настоящий джентльмен, глубокоуважаемый профессионал и светило в области хирургии почек. Позже он предложил мне стать его личным помощником и вести дела в частной консультации на Харли-стрит, пока его помощница находилась в декрете. Я немедленно ухватилась за этот шанс, хотя мне тяжело было оставить диабетическое отделение, свою работу и любимых коллег. Но моим главным стремлением всегда было развитие, и я вышла из колледжа с намерением перейти в негосударственный сектор. Теперь мне полагался офис в элитном районе и высокая зарплата. Правда, приходилось довольно долго добираться на метро, но это были мелочи. Тем более что проезд и обед оплачивал работодатель. Кроме того, я могла лично доставлять сообщения пациентам, остановившимся в роскошном отеле Claridge’s, одновременно наблюдая за людьми и осматривая достопримечательности.

Дом номер 149 по улице Харли-стрит располагался на углу Риджентс-парка и тыльной стороной примыкал к Девоншир-плейс, где соединялся скрытым проходом с Лондонской клиникой[9]9
  The London Clinic – одна из крупнейших частных клиник Англии. Прим. ред.


[Закрыть]. Через эту дверь мы ходили к нашим пациентам в послеоперационных палатах. Часто до нас долетали слухи о том, кто из знаменитостей лег в больницу, а еще мы всегда подбегали к окну, чтобы посмотреть проезд высочайших особ по перекрытой улице. В основном наши пациенты были родом с Ближнего Востока, носили титулы или известные фамилии. Некоторых из них я знала по светской хронике Найджела Демпстера, за которой много лет добросовестно следила.

В число моих обязанностей также входила организация доступа к достаточному количеству крови для нужд операционной на текущую неделю и обслуживание потока пациентов. Иначе говоря, потока наличных. Я и без того отличалась завидным энтузиазмом и трудолюбием, но в этих условиях требовалось вывести исполнительность на новый уровень. Одна замечательная дама прислала из своего поместья письмо на тисненой гербовой бумаге, где в самых обходительных и сдержанных выражениях сообщала, что письма и постоянные звонки по телефону не прекратятся, пока я не получу результаты ее анализов – а это заняло у меня три дня. И все это время я названивала человеку, с которого их можно было спросить. Меня вдруг осенило, что в нашем учреждении вежливые и учтивые просьбы поторопиться дают практически мгновенные результаты. Стоит отметить, что в то время между частными клиниками и государственными больницами зияла пропасть, которую благодаря компьютеризации почти удалось преодолеть. Весь коллектив Харли-стрит работал в форсированном режиме, и, хотя временами бывало тяжело, мне нравилось находиться в этой атмосфере.

Когда я работала на Харли-стрит, мне попалась автобиография профессора Симпсона Forty Years of Murder. Она захватила мое внимание и перевернула мои идеалы. Прежде я никогда не слышала о том, что секретари сопровождают своих начальников «в полях» – в прямом и переносном смысле. Секретарь профессора Симпсона так же часто имела дело со смертью, как и сам доктор: они вместе cклонялись над телами убитых, и она записывала результаты наблюдений профессора. Позже она перепечатывала записи в отделении судебной медицины или в морге, сидя за складным столиком.

У меня открылись глаза. Вот чего я хотела на самом деле. Я никогда не стремилась быть исключительно офисным работником. Мне сразу показалось, что описанная в книге работа мне подойдет, и я пообещала себе, что, как только мне попадется подходящая вакансия, я за нее немедленно ухвачусь. Я и представить себе не могла, что кто-то сможет добровольно оставить такую работу в самой больнице Гая.

Дальше все части моей жизни начали меняться синхронно и с головокружительной скоростью. Три месяца спустя я открыла бесплатный еженедельник Ms London, который раздавали в подземке и на остановках, и обнаружила там вакансию на должность главного секретаря в отделении судебной медицины больницы Гая. Это была не просто подходящая работа, а работа моей мечты.

Оглядываясь назад, я понимаю, что если бы по какой-то причине пропустила это объявление, то лишилась бы не только карьеры, но и будущего мужа.

Это была нестандартная работа, поэтому мне следовало подготовить себя к тому, что собеседование пройдет в своеобразном формате, который не шел ни в какое сравнение с моим опытом и ожиданиями. К нам не присоединился сотрудник отдела кадров, и собеседование проводил непосредственно сам профессор Мэнт. Я была потрясена, когда он предложил лично провести для меня экскурсию по отделению.

Возможность своими глазами увидеть место, о котором я столько читала, привела меня в восторг. Профессор представил меня коллективу, который насчитывал трех человек, включая старшего научного сотрудника Дерека: все патологи по утрам работали в моргах. В принципе все выглядело достаточно привычно, за исключением попадавшихся иногда черепов на столах и костей в стеклянных витринах.

Наконец мы повернули за угол, чтобы попасть в последнюю комнату, и очутились на пороге маленького внутреннего кабинета, который оказался секционной. С первого взгляда помещение походило на склад. Я обратила внимание на составленные друг на друга круглые пластиковые разномастные контейнеры с белыми крышками, которые плотными рядами прижимались к задней стене помещения, практически полностью закрывая ее от пола до потолка. Должно быть, емкостей было больше сотни, и они, постепенно уменьшаясь в объеме, составлялись в шаткие башни, напоминая сложенные ребенком кубики (извини, Дерек!).

Размашистые подписи, наспех сделанные черной ручкой, указывали на содержимое контейнеров: почки, печень, мозг. Как я верно догадалась, многие из этих экземпляров хранились там годами и не планировали покидать своих мест в будущем.

Помню, как один объект в этой комнате привлек мое внимание, и я, чувствуя угрызения совести, время от времени продолжала бросать на него любопытные взгляды. Я так и не поняла, что это такое, и направилась к выходу, предполагая, что мы продолжим нашу экскурсию. Однако профессор Мэнт застыл в дверях, что убедило меня в необходимости повторного осмотра помещения. Я рассмотрела образцы повнимательнее, постоянно оборачиваясь на загадочный объект в лабораторной мойке, который буквально меня заворожил. Я видела только верхнюю треть контейнера, и его содержимое – чем бы оно ни было – скрывалось под плотным слоем огромных неподвижных молочных пузырьков. Пена поднималась на несколько дюймов над краем емкости, не позволяя угадать очертания объекта.

Пока я рассматривала ведро и гадала о его содержимом, я поняла, что мы уже довольно долго стоим в дверях, и мне стало неловко тратить время профессора Мэнта. Но… я почувствовала, что «центральный экспонат» этой выставки находился здесь неслучайно и, несомненно, от меня ожидали, что я его тщательно осмотрю. И то, что я увижу, мне совершенно не понравится. Я принялась строить предположения. И чем больше я думала, тем быстрее развеивался ореол романтики вокруг работы моей мечты, и его место занимала элементарная логика. Итак, мы на пороге медицинской лаборатории в окружении объектов, которые не могут быть ничем иным, кроме частей человеческих тел разных размеров и свойств, а в мойке стоит ведро очень внушительного размера.

– Там лежит голова.

Это заявление прозвучало деловито и сухо, почти шепотом мне на ухо, но я все равно испытала сильный шок. Кажется, я тогда подпрыгнула, что с учетом обстоятельств не так уж удивительно. Но замешательство мгновенно вытеснили другие соображения: «А что, если он блефует? Может быть, профессор решил пошутить? Он дразнит меня, чтобы прощупать степень моей наивности?»

Но в его голосе не слышалось ни тени веселья, он выглядел серьезным и сосредоточенным.

Тот факт, что мы остались неподвижно стоять, застыв в нерешительности в дверях лаборатории, послужил ответом на мои вопросы. Должно быть, он наблюдал за моей реакцией и, скорее всего, даже слышал бешеные удары моего сердца. Может быть, сейчас я повернусь к нему спиной и с криками выбегу из отделения?

Мои мысли бешено неслись во всех направлениях: «Серьезно? Кто кладет голову в ведро и растворяет ее ткани… в кислоте? Разве нормальный человек станет этим заниматься, а потом держать у себя результат этого действа на манер трофея? Может быть, в этом отделении работают одни психопаты?!»

На тот момент эти выводы мне казались вполне логичными. Да мне и сейчас так кажется. Как я позже узнала, ни один из здешних сотрудников не стал бы особо беспокоиться, если бы случайно обнаружил в ведре с химикатами чью-то голову. В отделении такого типа подобные вещи были «обычным делом». А конкретно в этом отделении это был очередной «проект» Дерека.

Глава 7. Первые встречи

(Рассказывает Дерек.)

Впервые я заметил Полин, когда утром выходил из Медицинской школы. Я увидел молодую привлекательную девушку лет двадцати, которая мило беседовала с нашим аспирантом – фармакологом-токсикологом Полом Моррисоном. Он встретил ее, когда она с несколько потерянным видом блуждала в фойе, и предложил проводить до нашего отделения на собеседование. Позже меня коротко представил ей профессор Мэнт во время экскурсии.

После собеседования с Полин мы собрались для обсуждения всех кандидатов. На самом деле их было всего двое – сейчас это кажется невероятным, но в то время очень немногие люди знали о судебной медицине. Кроме того, мы дали объявление только в одном журнале и не обращались в агентство. Тогда не существовало социальных сетей, через которые наша вакансия смогла бы выйти за пределы круга читателей Ms London. Необходимый нам сотрудник должен был обладать высокой квалификацией и, что немаловажно, не смущаться работать бок о бок с трупами. Нас поразило, что Полин была молода, красива, обладала высокой культурой речи (хотя родилась в Эссексе!) и была прекрасно одета. Мы все просмотрели ее резюме и были впечатлены скоростью стенографического письма и машинописи. Мы были готовы с радостью принять ее в свой коллектив.

* * *

(Рассказывает Полин.)

От предвкушения первого дня на новом месте я рано встала, на электричке добралась из дома в районе Джидея-парк в Эссексе до Лондона, вышла на Ливерпуль-стрит, прошлась до Лондонского моста и пришла в офис за 50 минут до начала рабочего дня.

Тогда я еще не знала, что все патологи по утрам работают в моргах. Уборщица Милли, увидев меня, очень удивилась, но радушно пригласила войти, и мы вместе дожидались прихода первого сотрудника. Через 15 минут к нам подоспел лаборант Майк из серологической лаборатории (исследование крови), и в приветливой и дружелюбной атмосфере мы сели поболтать за чашечкой чая. Они то и дело поглядывали на часы и оптимистично заявляли: «Дерек придет с минуты на минуту», а затем снова принимались развлекать меня занимательными историями, которых у Майка было хоть отбавляй, и рассказывал он их мастерски.

Мои новые знакомые, очевидно, дожидались представителя руководства, который взял бы за меня ответственность и нашел бы мне занятие, а значит, решила я, скоро придет кто-то авторитетный. Так что я немного удивилась, когда ровно через полчаса в шлеме и мотоциклетной экипировке в офис завалился Дерек. Он совершенно не отвечал тому образу, который я себе придумала за время ожидания.

Приход долгожданного коллеги сразу оживил обстановку в комнате. Все почувствовали себя свободнее, когда он сделал себе чашку растворимого кофе и подсел к нам. При первой встрече мы стояли далеко друг от друга и мне не удалось разглядеть его внешность, но теперь я заметила его высокий рост, черные кудри (в то время перманент делали даже мужчины) и темные глаза. Отхлебнув горячий напиток, он привычным движением удобно откинулся на спинку черного пластикового стула и с легкостью повел содержательный и интересный разговор. И тут мне стало ясно, почему его так ждали: ему было комфортно общаться с незнакомыми людьми. Он поддерживал беседу, создавая ощущение беззаботности и непринужденности. Его коллегам заметно полегчало от того, что он избавил их от необходимости поддерживать вежливый разговор с незнакомым человеком. Дерека любили за его смелые добродушные шутки, за прямоту и оригинальное чувство юмора, за теплоту и доброту. В то первое утро в новом коллективе, который пока не стал мне родным, я заметила, что Дерек умеет держать себя, обладает живым характером, неподдельным дружелюбием и может посмеяться над собой.

Спустя полчаса Дерек произнес судьбоносную фразу: «Здесь ты найдешь для себя всё». И еще одну: «Если ты видишь, что вопрос не связан с работой нашего отделения, то о нем вообще не стоит задумываться». За последующие несколько месяцев я поняла, насколько оба высказывания попали в точку.

В современных больницах обязанности одного медицинского секретаря выполняют не менее трех человек. В прошлом мне приходилось справляться просто с огромным объемом работы, а на новом месте еще и слышать и видеть такие вещи, от которых начинало тошнить. Позже стало очевидно, что здесь мне предстоит испытать нечто новое.

Как всегда, приоритетом было сочетание скорости и точности. От меня требовалось четко передавать информацию патологу, когда к нам поступал вызов на место преступления. Врач сообщал время явки, и я передавала эти сведения главному следователю. Уже через несколько минут патолог выезжал к месту обнаружения тела.

Раньше у меня уходила уйма времени на поиски личных дел пациентов в архиве размером с самолетный ангар. Теперь все досье были занесены в таблицу, которая отсылала к нужному ящику в шкафу позади меня, и для получения необходимого документа мне достаточно было повернуться на стуле. Все аспекты моей деятельности теперь умещались в одном помещении, что значительно ускоряло выполнение задач.

Пока я работала исключительно в офисе, я настолько погрузилась в работу отделения, что почти забыла о том, как сильно хотела сопровождать патологов на выездах к месту преступления. Сохраню ли я свой трудовой энтузиазм после первого настоящего выезда и работы в морге вместе с патологоанатомом? Вопрос пока оставался открытым.

Имея дело с судебной медициной, в досье жертв я постоянно натыкалась на такие описания, которые навсегда врезались в память. Я прекращала печатать и просто читала материалы дела. Таким образом я отдавала дань уважения погибшим людям и уделяла внимание их судьбам. Каждое досье давало мне почву для размышлений вне зависимости от причин смерти.

Уже через несколько дней я осознала, насколько безобидной была моя прежняя жизнь. Неважно, сколько у меня было энтузиазма и воодушевления, на них нельзя было полагаться вечно. Теперь мне требовалась известная доля храбрости, способность шагнуть за пределы того, что ты видишь и слышишь, умение задавать вопросы и доходить до сути. Каждый день я неминуемо возвращалась к мысли о том, какое странное я выбрала себе место работы. Здесь все было иное, иногда разговоры велись полушепотом, и вообще вся наша деятельность была связана с убийствами. Кроме того, новые коллеги рассказывали такие мрачные вещи, что голова шла кругом. Порой во мне поднималась настоящая тревога, но в то же время все это поразительно быстро стало нормой.

У Дерека и остальных мое появление тоже вызвало небольшое потрясение. Очевидно, они не привыкли видеть в конце дня ящик для входящей документации абсолютно пустым. Я так быстро справлялась со своими обязанностями, что Дерек дал мне прозвище Супер Спинк (Спинк – моя девичья фамилия).

Профессор Кит Симпсон не обманул моих ожиданий. Он действительно был мастером своего дела и, по мнению многих, культовой фигурой судебно-медицинской патологии. Он прекрасно держал себя, был настоящим джентльменом и обладал очарованием и харизмой. Кроме того, он был очень скромен и при этом вызывал величайшее уважение.

Никогда не забуду день, когда мы познакомились. Он быстрым шагом вошел в офис и, увидев новое лицо, вежливо спросил мое имя и протянул руку для приветствия. Ответив на рукопожатие, я, как всегда, назвала только имя. Однако, судя по всему, этого было недостаточно, так как повисла напряженная пауза, во время которой наши руки продолжали покачиваться в воздухе. Тут до меня дошло, что он ожидал непременно услышать фамилию. С той самой встречи он называл меня только мисс Спинк.

Официально профессор вышел на пенсию из больницы Гая в 1972 году, но все равно каждый день заезжал за своей корреспонденцией. Эти визиты стоили ему некоторых усилий: он жил в Белгравии[10]10
  Белгравия (англ. Belgravia) – район Вестминстера к юго-западу от Букингемского дворца. Прим. ред.


[Закрыть], и при умеренной загруженности дорог до больницы ему приходилось добираться минут сорок. Если бы я его случайно не увидела, то никогда бы не узнала о его приходе: настолько тихо он появлялся и так же скромно уходил через три минуты.

Профессор Симпсон затевал беседу, только если был серьезный повод поговорить, что только укрепляло его авторитет. Когда он приходил, каждый сотрудник вне зависимости от занимаемой должности чувствовал его превосходство над собой.

Наши отношения носили исключительно деловой характер в течение нескольких лет, пока однажды вечером нас обоих не пригласили на корпоратив по случаю отъезда старшего патолога, доктора Кевина Ли в Австралию. Как раз на запланированное мероприятие выдался самый жаркий день в году, и, когда на город опустился знойный вечер, мы все собрались на вершине Примроуз-Хилл. Пока мы пили шампанское и наслаждались чарующим закатом над панорамой Лондона, профессор Симпсон решил со мной поболтать. Позже, когда мы покончили с первым блюдом, для продолжения ужина нас попросили пересесть на шесть кресел левее, из-за чего мое место оказалось прямо рядом с ним. Тогда впервые в жизни между нами завязался искренний, задушевный разговор. Он проявил ко мне неподдельный интерес и, как оказалось, многое обо мне знал. О моей работе в отделении он отзывался с большим уважением, подчеркивая, насколько ценной благодаря мне стала эта должность. Из этого я заключила, что он специально выяснял, что именно я делаю в отделении. Я и не подозревала о его «тайном» расследовании, хотя стоило бы, ведь он обладал навыком точно подмечать детали. Но больше всего меня шокировало, что во время беседы он назвал меня просто по имени и продолжил ко мне так тепло обращаться весь остаток вечера.

На следующий день мы вышли на работу, где нас снова ждала деловая атмосфера, и он немедленно вернулся к обычным формальностям. Между нами восстановилась профессиональная дистанция, как будто вчерашнего «нарушения протокола» и не было.

* * *

Когда я пришла работать в больницу Гая, популярность Дерека распространялась на всю Медицинскую школу. В течение рабочего дня к нему постоянно забегали многочисленные друзья как из научного сообщества, так и с разных кафедр школы. Патологи считали его надежным и простым в общении. В 1985 году его повысили до главного научного сотрудника, и после утренней работы в морге патологи приносили к нему в кабинет отчеты о вскрытии и образцы для последующего исследования.

В условиях постоянного профессионального взаимодействия с патологами Дерек и я очень много времени проводили в их компании. В обеденное время мы часто отбывали прямиком в винный бар Boot & Flogger на Боро-Хай-стрит. Врачи считали нас своей фактической командой ассистентов как в работе, так и в моменты отдыха. Мы сплотились в маленький коллектив внутри большой организации, и их отношение к нам было бесценным. Эта сопричастность породила глубокую симпатию и преданность между нами, которые выражались через приглашения на коктейли, обеды и даже ужины. Кроме того, ежегодно приезжающие на стажировку специалисты из разных стран тоже рассчитывали на нас, так как видели высокую степень нашей вовлеченности. Больше всего нам нравились социальные преимущества большой лондонской учебной больницы, потому что за обучением и практикой всегда следовало празднование академических достижений.

Со временем мы заметили, что эти приглашения отягощались некоторыми обстоятельствами, а именно проявлением зависти у тех сотрудников, которых патологи не возвышали до своего уровня. Мы никогда не стремились разговаривать на «служебные» темы в нерабочее время, что, бесспорно, поставило бы в невыгодное положение наших отсутствующих коллег. Тем не менее появилось ощущение, что нам стоит поменьше участвовать в жизни врачей. Разумеется, приняв это контрпродуктивное решение, мы потакали недоброжелателям. Мы выстраивали близкие отношения с патологами много месяцев, а в случае с Дереком много лет, и это общение помогало нам на время отстраняться от материалов и документов, связанных только со смертью и убийствами. Хотя в нашем отделении вопрос служебного положения никогда не стоял остро, все равно в эти минуты мы чувствовали особое единение, потому что система рангов на время отходила на второй план.

Наше отделение находилось на Темзе, на южном берегу в районе Саутуарк, и обслуживало не только ближайшую область (сам Саутуарк), но и другие районы – Эссекс на севере и Суррей на юго-западе. К отделению также относился Оксфорд и вся Долина Темзы. Территория получилась огромной, поэтому вызовы патологов на места обнаружения трупов при подозрительных обстоятельствах были у нас обычным делом. В месяц к нам поступало примерно по шесть вызовов, но бывало и больше. Четыре года спустя мы объединились с больницей Святого Фомы, и, когда доктор Иэн Уэст встал во главе нашего отделения (и переехал в наши помещения), он «прихватил» с собой и свой район обслуживания. Так к нам добавились Вестминстер, Сохо и Сассекс.

Самыми неотложными событиями были для нас вызовы патологов. Все было направлено на поиски свободного специалиста, который выезжал из отделения уже через несколько минут. Разумеется, до его появления место преступления необходимо было сохранить в нетронутом виде, чтобы врач смог провести важнейшие наблюдения и определить время смерти. Вызовы могли поступать в любое время дня и ночи. Довольно часто случалось, что посреди ночи за несколько миль от дома патологи, невзирая на недосып, уже приступали к работе, описывая от десятка до сотни ранений в мельчайших подробностях.

Впервые я увидела труп, что удивительно, не в больнице Гая. Это случилось за полтора года до ухода из больницы Святого Варфоломея. Врач-консультант направил меня в патологическое отделение, в котором я еще ни разу не бывала, для получения необходимых материалов. Я отправилась в долгий поход, завершившийся в безмятежном и красивом сквере напротив дверей самого дальнего крыла здания. Там до моих ушей долетели стук и скрежет, доносящиеся из коридора. Эти звуки мне пока не были знакомы, хотя в последующие годы они стали привычными: там работала механическая – возможно, ленточная – пила и тяжело опускался молоток. Но тогда мне показалось, что где-то идет ремонт и у рабочих можно спросить дорогу.

В конце коридора меня встретили широко раскрытые двойные двери. Я вежливо постучала, но никто не откликнулся, и тогда я наклонилась вперед, рассчитывая поймать чей-нибудь взгляд. Тем временем механические звуки не затихали.

То, что предстало перед моими глазами, уже никогда не изгладится из памяти. Нагнувшись, я увидела бледные ноги человека, распростертого на жестком столе из нержавеющей стали. Физически ощутив ужас, я поняла, что пришла в морг. Я удивилась, что двери в него были открыты любому желающему. Уйти? Но тогда я не смогу справиться со своим заданием, и позже мне все равно придется идти за образцами. У меня было слишком много работы, чтобы позволить себе еще одну прогулку, поэтому я набралась храбрости и решила довести дело до конца, позвав кого-нибудь из комнаты.

Я снова наклонилась, и мой взгляд от бледных ног скользнул выше к животу, грудной клетке и до конца грудины. Я чувствовала себя виноватой, что рассматриваю тело без спроса – обычно двери морга закрыты для всех, кроме работающих там людей, – и у меня бешено забилось сердце. Я не могла справиться с ощущением, что смотрю на нечто недозволенное, но решительно настроилась добиться своего. Собрав волю в кулак, я переступила порог и стала ждать, что меня заметит человек с механическим устройством и прервет свое занятие.