Текст книги "Как раскрыть убийство. Истории из практики ведущих судмедэкспертов Великобритании"

Я снова скосила глаза на бледный труп, и на этот раз мой взгляд упал на голову. Наконец я смогла рассмотреть всю картину… и буквально подпрыгнула от ужаса. Сердце глухими ударами колотилось о ребра, и я только и могла, что постоянно повторять про себя: «У человека нет лица!»

Это было почти правдой. Очевидно, я слышала звук электропилы, которой патологоанатом отрезал верхнюю часть черепа, чтобы обеспечить доступ к мозгу. Голова была наклонена вперед, подбородком к груди, и подпиралась деревянным бруском, а мозг уже был вынут. Сильнее всего мой взгляд привлекла волосистая часть кожи головы, которая была вывернута и опускалась на лицо. Моим глазам предстала красная внутренняя часть кожи черепа, под которой угадывался только выступающий на лице нос. Труп на самом деле оказался без лица.

Зрелище было чудовищным, но хуже всего был острый угол, под которым кожа безжизненно свисала со лба примерно на уровне глаз. То есть я видела безликую, обрезанную голову в половину меньше нормального размера. Ее вид меня ошеломил, и я на несколько секунд оказалась во власти ужаса, пытаясь осмыслить эту противоестественную аномалию. Я совсем недавно посмотрела страшный фильм «Кома» (Coma, 1978) – футуристический медицинский триллер, который полностью оправдывал распространенные в обществе страхи, связанные с больницами, моргами и трупами. В панике я поняла, что очутилась лицом к лицу с моим – и писателя Робина Кука – страхом о том, что творится за дверями моргов.

Резкое движение в дверях наконец дало понять одному из двух сотрудников морга, что у них появился гость и свидетель их манипуляций. Мужчина в белом халате безучастно представился и, как мне показалось, посмотрел на меня с легким самодовольством. Каким-то чудом я смогла выдавить из себя связное предложение, и он быстро поднялся в офис и вернулся с материалом, за которым я пришла.

Знакомство с моргом далось мне очень непросто, и меня еще некоторое время била крупная дрожь. Это мог оказаться первый и последний раз, когда я решилась иметь дело с подобными учреждениями. Но, видимо, у судьбы были на этот счет другие планы.

Второй раз я очутилась в морге примерно через два месяца после начала работы в больнице Гая. К нам на творческий отпуск прибыл австралийский коллега, патолог из Мельбурна. Именно доктор – ныне профессор – Стефен Корднер разжег во мне жажду знаний и зародил восхищение судебной медициной. Благодаря ему я утвердилась в своем желании стать личным ассистентом врача на выездах.

Чтобы не пользоваться диктофоном, он пригласил меня пойти в морг вместе с ним и вести за ним записи напрямую. Мне тоже больше нравилось записывать стенографией, но я начала отказываться из-за пережитого в больнице Святого Варфоломея. Но Стефен настаивал, и около двух часов дня мы с ним отправились в другой корпус нашей больницы. По дороге он болтал со мной о жизни, по-видимому, стараясь заглушить все недобрые предчувствия об ожидающей нас работе.

Одно дело – увидеть труп с частично срезанной головой, но совершенно другое – оказаться в морге, где их множество. И именно туда мы направлялись. Мысли о побеге, безусловно, меня посетили не раз, когда мы тихо вошли в низенькое, безобидно выглядящее здание, расположенное вблизи оживленной транспортной магистрали. Оно ничем не выдавало своего истинного назначения.

Когда я снова увидела Стефана, он уже «облачился» в рабочую одежду и был готов приступить к делу. Проследовав за ним в круглый морг (что уже само по себе навевало ощущение клаустрофобии), я вошла в море человеческих трупов. Все имевшиеся в чистом помещении столы были заняты. Пока я оглядывала их, Стефен повернулся ко мне и произнес с гортанным австралийским акцентом бессмертную фразу: «Видишь, они никуда не уйдут, не так ли?»

С ним было трудно не согласиться. Я делала записи, а он занимался своей работой. Для меня это был очень непростой день. Я испытала серьезное потрясение от вида красивой маленькой девочки, одетой в изысканный, тонкий шелк и кружево. Она мирно лежала, и можно было подумать, что она просто спит. С самого детства у меня ярко проявлялся материнский инстинкт, и мне было очень тяжело удержаться, чтобы не подбежать к малышке и не взять ее на руки. Несколько секунд мне пришлось бороться с собой, чтобы подавить сильное желание обнять ее. Но вскоре за ним последовало тяжелейшее осознание: даже сделав это, я ничего уже не смогу исправить. Это было невероятно тяжелое испытание для первого дня работы в морге.

До профессора Мэнта дошла весть, что я стоически пережила свое первое знакомство с работой патологов. И он стал приглашать меня с собой в морг Саутуарка, куда я регулярно сопровождала его еще шесть месяцев – вплоть до его выхода на пенсию. Я ездила на вызовы вместе с доктором Кевином Ли и периодически помогала доктору Стефену Корднеру в морге больницы Гая.

* * *

(Рассказывает Дерек.)

Полин всегда поражала меня умением держать себя в руках при любых обстоятельствах, но у нее иногда проявлялся талант попадать в нелепые ситуации. Я ничего не знал об истории, которая произошла практически перед самым выходом профессора Мэнта на пенсию – до тех самых пор, пока мы не сели писать книгу. Несмотря на смущение Полин, я считаю, что этим рассказом нужно поделиться. Передаю ей слово…

* * *

(Рассказывает Полин.)

Шел 1983 год – эпоха задолго до появления ситкома «Фрейзер»[11]11
  Фрейзер (англ. Frasier) – американский ситком, выходивший с 1993 по 2004 год. Сериал установил рекорд по количеству наград «Эмми» среди комедий, получив 37 премий, и по количеству ежегодных побед в категории «Лучшая комедия» (шоу получало награду пять лет подряд – с 1994 по 1998 год). Прим. ред.


[Закрыть] на телеканале Channel 4, который познакомил британских «язычников» с настоящим кофе и снобизмом, окружавшим этот напиток в Сиэтле, на родине «Старбакс». В то время у нас в офисе сплотилась небольшая группа людей, которые втихаря покупали свежемолотый кофе. Для тех, кто не состоял в «кофейном клубе», этот напиток представал только в виде порошка из стеклянных банок с закручивающейся крышкой, разбавленного гнусной водопроводной лондонской водой.

Мы готовились к первому визиту высокоуважаемого профессора Хью Джонсона. Профессор судебной медицины Джонсон планировал перейти к нам из больницы Святого Фомы и занять место руководителя, которое неминуемо пришлось бы освободить профессору Мэнту в связи с выходом на пенсию. На тот момент больницы Гая и Святого Фомы уже начали объединение, и мы восприняли это изменение как первый шаг к слиянию. Так случилось, что профессор Джонсон так и не успел принять бразды правления, потому что неожиданно скончался от сердечного приступа еще до завершения объединения медицинских учреждений. Вакантная должность досталась его заместителю, доктору Иэну Уэсту. Но в тот день никто из нас еще не знал об этом, и один наш дотошный коллега Иэн Брэнбрук выспросил все у профессора Мэнта. Стремясь поделиться особо важными сведениями, он сделал нам три первостепенных предупреждения: высокий и представительный профессор Джонсон обладает суровым характером и едва ли станет поощрять шутливые выходки; он известен тем, что не терпит болванов и часто нагоняет страх на окружающих; ходят слухи, что он очень быстро выходит из себя. Мы поняли, что на гостя неплохо было бы произвести хорошее впечатление.

К счастью, у нас был большой опыт организации социальных мероприятий для представителей судебной медицины. Конечно, мы немного нервничали, но что в самом деле могло пойти не так? Что ж…

В тот день я надела свое любимое платье для особых случаев. Это было короткое хлопковое платье-рубашка в клетку с низкой талией, прошитое по низу тончайшей прорезиненной полоской, целью которой было не давать платью подскочить с бедер. Ниже этой полоски оставались каких-то 15 см ткани, считавшихся юбкой, но меня это не пугало. Единственное, вещь нужно было часто поправлять – каждый раз, когда я вставала или садилась. Но я была готова примириться с элементом непредсказуемости в угоду моде.

Я несла ответственность за создание приятного впечатления и прежде всего предложила горячие напитки профессорам Джонсону и Мэнту, которые беседовали, стоя примерно в 20 футах позади меня. Чайные пакетики уже были наготове, но неожиданно гости попросили кофе. Я хорошо помню ту злополучную банку Nescafe. Помню этикетку, сколько кофе в тот момент оставалось в банке, ее высоту, ширину, вес и ее вид в углу на самой высокой полке. Определенно, не я принимала решение поставить банку на высоту пять футов три дюйма (160 см). Чтобы добраться до нее, мне пришлось поднять руку и сильно вытянуться. Этого дополнительного напряжения тонкая резиночка вокруг бедер не выдержала… и со свистом подскочила до уровня талии.

Разве это такая большая проблема? Я могла бы стянуть юбку назад вниз, сделать остроумное замечание, чтобы спасти положение, и посмеяться над нелепым случаем. Но мне было всего 23 года, ситуация была напряженная, я не знала нашего нового гостя, боялась его вспыльчивости и запаниковала.

Драгоценные секунды утекали, пока я стояла в оцепенении. Наконец я решила, что, если вернуть платье на место сейчас, ситуация станет еще унизительнее. Теперь самое лучшее было продолжать делать вид, что все в порядке, и надеяться, что профессор Мэнт уведет профессора Джонсона к библиотеке в другом конце комнаты.

Позади меня профессор Мэнт, уже привыкший к моему стилю в одежде, попробовал продолжить беседу, но ничего не получалось. Воцарившаяся гробовая тишина была красноречивее слов. В том момент я думала только о том, как сильно подвела своего профессора. Его унижение для меня было в сто раз невыносимее собственного.

И тут меня осенило: я надела стринги!

В глазах потемнело, щеки загорелись еще яростнее… Время остановилось. Но, слава богу, руки сами механически выполняли всю работу: взять кружки, насыпать кофе, положить сахар, включить кран, поставить чайник.

Чайник закипал целую вечность. А я мучительно ждала, по-прежнему повернувшись спиной к изумленным профессорам. Несколько минут в моей голове беспорядочно путались мысли. Я понимала: поправить юбку сейчас – значит признаться профессорам, что все это время я прекрасно знала о недоразумении со своей одеждой… и позволила им смотреть. Уму непостижимо! Если оставить платье как есть и кто-нибудь увидит нас из коридора, возникнет резонный вопрос, какого черта здесь вообще происходит. Так будет еще хуже. В итоге я просто продолжала делать вид, что ничего необычного не случилось: это была единственная спасительная возможность.

Но тут появилась еще одна серьезная проблема. К кофе нужно было подать молоко. Оно находилось на самой нижней полке в дверце небольшого холодильника, под лабораторным столом сбоку от меня. Снова ударившись в панику, я попыталась просчитать свои движения. Если сесть на корточки, то резинка опять натянется и платье подскочит еще выше. Когда это случится, у меня вообще не останется юбки. В то же время, если я развернусь к профессорам хоть немного боком, они увидят мое лицо и пылающие щеки. А это по непонятной причине казалось мне страшнейшим унижением из возможных. Может быть, я смогу быстро наклониться вниз, хотя на шатких каблуках по 12 см я рискую потерять равновесие и растянуться в нелепой позе на полу. Но у меня просто не было другого выбора. Не дав себе времени передумать, я вцепилась в ручку холодильника, распахнула его так, что содержимое яростно загремело, коршуном кинулась вниз, схватила молоко и резко захлопнула дверцу. Казалось, я провернула это дело одним грациозным танцевальным движением, но на самом деле я согнулась пополам и открыла взорам кое-что похуже стыдливых щек.

Когда я завершила свою миссию по приготовлению напитков, мне показалось, что прошло уже несколько часов. Я повернулась и, стараясь не подходить близко, вручила кружки профессорам. Думаете, я рискнула поднять глаза и узнать, какие выражения застыли на их ошеломленных лицах? Шок? Стыд? Недоумение? Или… что-то похуже?

Конечно, нет!

Мужчины неразборчиво пробормотали слова благодарности и, несколько ошарашенные, направились к двери.

На трясущихся ногах я шла к своему столу и думала, какое впечатление я умудрилась произвести на моих начальников – старого и нового. Я тяжело опустилась на стул, но сначала резко одернула сбежавший подол на место.

Глава 8. Смерть при подозрительных обстоятельствах

(Рассказывает Полин.)

Слава богу, «инцидент с юбкой» не повлиял на мою профессиональную репутацию. Когда к нам пришел доктор Иэн Уэст, я начала проводить половину офисного времени на выездах. Такой формат меня очень вдохновлял, к тому же ради него я и пришла на эту должность.

Все решилось буквально в течение недели. Я думаю, что многие знали о моей готовности работать в морге. Скорее всего, новый начальник узнал об этом от Кевина, потому что они дружили. Так или иначе, вскоре я стала проводить большую часть рабочего дня на выездах с Иэном. Каждое утро я брала такси прямо от больницы Гая и ехала к нему в Вестминстерский морг. Если после обеда к нему поступал вызов в юго-восточный район, я сопровождала его и туда.

Целый день на выезде с патологом – это была работа мечты, ровно такая, как я себе представляла: захватывающая, волнующая и продуктивная. Нет ничего интереснее, чем находиться в эпицентре событий, когда они разворачиваются прямо у тебя на глазах.

Фигура патолога в полицейском расследовании была ключевой, поэтому полицейские окружали его почетом и вниманием, и часть этого расположения распространялась и на меня. Я стояла рядом с ведущим специалистом в области судебно-медицинской экспертизы, пока он выяснял детали предшествующих смерти событий и определял причину гибели жертвы. И, более того, я могла привносить в этот процесс что-то ценное от себя. Стенографируя под диктовку, я ускорила их коллективную работу. Иэн не так давно купил для меня электронную печатную машинку, которую я брала с собой на выезды в морги. Теперь я могла перепечатывать надиктованные им записи в обстоятельства дела, не возвращаясь в офис. Эти новшества пришлись по нраву главному детективу и следователю, которые получали «свеженапечатанный» протокол вскрытия сразу, а не через несколько дней или недель. Этот документ был чрезвычайно важен, так как давал полиции нужное направление расследования и позволял сконцентрироваться на других, более важных аспектах дела.

Я убеждена, что Иэн заметил мой неподдельный интерес к работе на выездах, к тому же я экономила ему массу времени. Но на самом деле мы оба помогали друг другу. Думаю, мне очень повезло, что доктор не любил делать записи на диктофон. То есть мы все время работали бок о бок, и я вела за ним записи стенографией. Это был огромный плюс, потому что мне никогда не нравилось расшифровывать скучные, безликие аудиозаписи. Кроме того, фоновый шум морга иногда заглушал слова. Стенография позволяла мне получать информацию из первых рук и затем быстро делать очень точные расшифровки.

Я по-прежнему вела дела бригады патологов и каждый день в обеденное время принимала звонки от Иэна из Вестминстерского морга. Он диктовал мне все отчеты о вскрытиях, которые провел за утро. Затем он мчался на спортивном автомобиле из Вестминстера до Лондонского моста. За эти двадцать минут я, бросив все другие дела, печатала для него больше десятка отчетов. Обычно он не задерживался в офисе надолго и уезжал домой в Суррей, а следователи из Вестминстера получали все отчеты уже на следующее утро. Мы справлялись с рабочей нагрузкой чрезвычайно эффективно.

Теперь, когда я стала регулярно посещать Вестминстерский морг по будням, меня допустили до подробного изучения объектов вскрытия. Патологи показывали мне затвердевшие артерии, сгустки крови в сердце и мозге, опухоли, переломы и глубокие гематомы в мышечной ткани. Мне открылись загадки патологических процессов, обычных и сложных причин смерти, что позволило посмотреть на имеющиеся у меня анатомические знания с новой точки зрения. У меня в голове за двадцать лет скопился огромный «банк» изображений, к которому я обращалась, если нужно было зарисовать травму, – такие рисунки я выполняла для отделения судебной медицины.

Когда я впервые попала на место преступления с доктором Иэном Уэстом, я поразилась тому, насколько сложнее оказалась процедура расследования гибели при неясных обстоятельствах, чем я предполагала.

За несколько часов работы мне едва удалось присесть. Рано утром Иэн залетел ко мне в кабинет и сообщил, что мы выезжаем через пять минут на вызов в юго-восточную часть города. Проведя два часа в дороге, мы оказались в респектабельном районе, где у ворот одного из домов нас дожидался старший следователь. Было одиннадцать утра, и, хотя я не видела движения занавесок в окнах, остро ощущалось, что за нами наблюдают. В доме уже работали несколько криминалистов, постоянно возвращаясь к фургону на улице. Их белые халаты сильно резали глаз на фоне идиллических солнечных лужаек. Зайдя внутрь, мы попали в мрачный антураж, где в каждом углу усердно трудились криминалисты. Впервые в жизни я наблюдала за их работой вживую: прежде мне, как и большинству людей, удавалось видеть их только в кино и новостях. Сосредоточенные, целеустремленные действия специалистов быстро напомнили мне о цели нашего визита.

Иэна немедленно повели в другое помещение, чтобы он осмотрел тело. Он всегда внимательно ко мне относился, и, так как это было мое первое в жизни место преступления, он тепло улыбнулся и предложил подождать его в открытой кухне, совмещенной с гостиной и проходом в задние комнаты. Я нашла уголок, где, как мне показалось, я никому не буду мешать, и стала оглядываться по сторонам.

Прежде всего меня поразил откровенный беспорядок. Раковина и разделочный стол были заставлены грязной посудой. На полу в гостиной валялись раскиданные игрушки. Меня осенило, что всего несколько часов назад в этих стенах шла простая семейная жизнь и, судя по игрушкам, тут возились маленькие дети. И затем неожиданно произошло нечто, что положило ей конец.

Я стала прислушиваться к голосу Иэна и гадать, что происходит в остальных комнатах. Я выглянула в холл и очень удивилась, когда увидела лежащее на лестнице тело. Оно принадлежало женщине 25–30 лет. Она лежала на животе, и ее лицо потемнело от крови. Положение тела девушки выглядело очень подозрительно. Она неестественно изогнулась над ступеньками, правая рука была согнута, и казалось, что тело вообще не касается окружавших его поверхностей. Если бы ее толкнули, пока она спускалась, то при падении она бы вытянула руки вперед. Без сомнения, она лежала в странной позе.

Старший следователь сообщил Иэну, что прошлым вечером в доме состоялась ссора между мужем и женой. Супруги выясняли отношения, стоя наверху около лестницы. В какой-то момент женщина потеряла равновесие, возможно, ударилась головой, и муж не смог привести ее в чувства.

Вскрытие было назначено на два часа дня в местном морге, и, прежде чем приступить к работе, мы сходили перекусить. Я расположилась в кресле, которое поставили специально для меня в паре метров от секционного стола, и приготовилась вести за Иэном протокол вскрытия. На этом расстоянии я слышала каждое слово, но с полдюжины детективов, окружавшие стол, почти полностью закрывали мне обзор. Помню, что это дело вызывало у меня необычные предчувствия. К тому времени я уже успела напечатать несколько тысяч отчетов о вскрытиях и лично присутствовала на многих из них. Однако это был первый раз, когда я наблюдала за вскрытием тела человека, погибшего при подозрительных обстоятельствах, истинность которых еще требовалось установить. Я не знала, чего ожидать, но результаты могли попасть в одну из трех категорий: смерть от естественных причин, непредумышленное убийство или умышленное убийство.

Я уже знала об особенностях трупного окоченения. Сначала тело положили лицом вниз – так, как нашли на лестнице. Верхняя часть спины оказалась выгнута вверх и вправо и не касалась стола. Эту информацию занесли в результаты наружного осмотра, после чего тело перевернули. Правая рука была согнута в локте под острым углом и в защитном движении прижата к груди, правая ладонь раскрыта и находилась рядом с лицом. Было похоже, как будто женщина умоляла кого-то или пыталась закрыться от ударов. Обе руки закрывали доступ к передней поверхности тела и не давали Иэну осмотреть лицо, шею и грудь на предмет внешних повреждений – старых или новых.

То, что произошло следом, меня очень удивило. Одарив извиняющейся улыбкой всех собравшихся, Иэн вдруг поднял обе свои руки вверх и со всей силы ухватил погибшую женщину за руки. Он с трудом начал разводить их в стороны. Помещение наполнилось громким треском, и руки неохотно стали поддаваться его силе. Жуткая сцена и сопровождавшие ее звуки, разносившиеся эхом в тишине морга, вызвали у присутствующих легкий шок. Я впервые оказалась в ситуации, когда окоченевшие конечности пришлось разгибать.

Когда руки расположили по сторонам от тела, у всех вырвался вздох изумления, потому что скрывавшаяся за ними правда оказалась ничем не прикрыта. Нам хорошо был виден ряд подозрительных кровоподтеков овальной формы в основании шеи женщины. Эти отметины, как чудовищное ожерелье, обрамляли всю переднюю поверхность шеи – четыре серо-синие гематомы по форме подушечек пальцев. Когда Иэн слегка повернул тело, на шее нашелся и пятый отпечаток большого пальца. В этот момент все поняли, как именно умерла женщина и как сильно эти улики компрометируют человека, который последним видел ее живой. Когда Иэн рассек шею, видимые снаружи следы удушения подтвердились результатами внутреннего исследования: кровоизлияния в тканях шеи и сломанная подъязычная кость относились к классическим признакам удушения руками.

Позже меня ошеломило известие, что это дело завершилось не так, как мы предполагали. Дело закрыли по юридическим причинам, и мужа выпустили на свободу.

С точки зрения человека, впервые оказавшегося на месте убийства, этот день принес мне очень увлекательный, хотя и эмоционально тяжелый опыт. Было странно притягательно следить за тем, как события разворачивались прямо у меня на глазах. Узнать причину смерти в одно время с патологом – невероятная удача, хотя трагические обстоятельства, окружавшие это дело, даже много лет спустя не дают мне покоя.

Я испытала невероятное ощущение, стоя в обычной уютной, домашней атмосфере, перечеркнутой внезапным проявлением жестокости. Я присутствовала в доме погибшей, когда ее тело все еще лежало в нем ровно на том месте, где оборвалась ее жизнь. Этот дом уже никогда не станет прежним. Он навсегда останется в памяти семьи, полиции и соседей как место трагедии. Однако самая тяжелая мысль, которая сопровождала меня до дома спустя двенадцать часов, была связана с детьми, потерявшими мать. Наверняка это произошло при жестоких и ужасающих обстоятельствах. Мне было невыносимо думать о том, что они могли не только подслушать ссору родителей, возможно, не в первый раз, но и стать свидетелями гибели матери. Тем утром сотрудники местной полиции пронесли их вниз по лестнице прямо мимо тела женщины. Полицейским требовалось как можно быстрее и деликатнее убрать детей с места преступления, в которое неожиданно превратился их дом. Мгновенная вспышка насилия навсегда лишила детские жизни спокойствия и безмятежности, потому что в течение нескольких секунд матери этих детей вообще отказали в праве на жизнь.

Я никогда не забуду, при каких обстоятельствах впервые побывала на месте преступления и своими глазами увидела работу судебно-медицинского эксперта.