Текст книги "Империи песка"

Пока город наполнялся припасами, солдатами и беженцами, часть состоятельных семей, наоборот, покидала Париж, отправляясь в свои летние резиденции на юге Франции, а то и вовсе уезжая из страны. Анри и Серена много говорили об этом и сходились во мнении, что об отъезде не может быть и речи.

– Я не могу оставить Жюля в тюремной камере, – сказал Анри.

Они прогуливались по берегу Сены возле границ своих владений, напротив дворца Сен-Клу. Здесь было тихо и пусто. Блаженные мгновения! Наконец-то им удалось остаться вдвоем и на время отодвинуть приготовления к осаде. Они уселись у кромки воды, прислонившись спиной к старому каштану.

– Для его освобождения может понадобиться много времени. Я уже встречался с тремя генералами и двумя министрами. Никто из них не смог помочь. Во всяком случае, сейчас. При угрозе прусского наступления такие вопросы остаются без внимания. Мне посоветовали прекратить хлопоты и на время оставить все как есть, поскольку мое вмешательство может ускорить суд, а чем раньше Жюля будут судить, тем это опаснее для него. Возможно, тот человек прав. И все же я попросил о встрече с генералом Трошю.

– Мы обязательно останемся здесь, – сказала Серена, у которой не было и тени сомнений по этому поводу.

В отличие от пруссаков, в пустыне враги никогда не сообщали о своем приближении. Скрытые действия и захват врасплох были общепринятыми обманными маневрами сражений в Сахаре. Европейская война велась открыто, а когда видишь, что враг на подходе, есть время подготовиться.

– Как ты думаешь, пруссаки вторгнутся в город?

– Нет.

Найдя прутик, Анри начертил карту на влажном речном песке. Он начал с места слияния Марны и Сены, затем стал рисовать дугу, по которой Сена протекала через Париж. Достигнув графских владений и Булонского леса, река делала петлю и уходила на северо-восток, к полуострову Женвилье.

– Шато находится здесь. – Анри пометил место. – А здесь – городские стены. Как видишь, мы защищены излучиной реки. Это естественная преграда для прусских войск. Мост, ведущий к Сен-Клу, взорвут. Вдобавок мы располагаем орудиями фортов Мон-Валерьен… это здесь… и Исси… вот здесь.

Гора Мон-Валерьен находилась рядом с Сеной. На вершине стояла цитадель, чьи орудия держали под прицелом обширную местность к западу от города.

– Пруссаки остановятся там, – продолжал Анри, указывая на Сен-Клу. – Им незачем атаковать город. Свою тактику они уже показали в Меце. Маршал Базен и его армия по-прежнему заперты там. То же случится и с Парижем. Они накинут на город железную петлю и крепко затянут. Затем расположатся лагерем и будут ждать нашей капитуляции.

– Город будет голодать, – сказала Серена.

– Возможно. Правда, я думаю, все закончится раньше.

Рядом с Анри Серена чувствовала себя в полной безопасности, словно он был продолжением ее, а она – продолжением его. «Так у нас было всегда», – подумала она, и вместе с этой мыслью вдруг нахлынул страх; волна необъяснимого страха, сдавившего грудь. Она повернулась к Анри, нежно обвила ладонями его лицо и притянула к себе.

– Когда я жила в пустыне, у меня не было ни мужа, ни сына. Я не боялась войны и смерти тоже. Но сейчас… – Ее глаза влажно блеснули, она крепко обняла Анри и дрожащим голосом продолжила: – Сейчас сама мысль потерять тебя или Муссу мне просто невыносима. Анри де Врис, ты моя жизнь. Если с тобой что-нибудь случится, меня это убьет.

Анри крепко обнял ее, погладил по волосам и поблагодарил судьбу, подарившую ему такую женщину. Он долгими часами анализировал положение, в котором они оказались. Окружающий мир утратил определенность, однако граф оставался уверенным в себе. Была у него мысль отправить Серену вместе с Элизабет и мальчиками в безопасное место, но он знал: Серена ни за что не согласится. А значит, они останутся. Голод им не грозит. В погребах собраны обильные запасы продовольствия, и к тому же можно охотиться на мелкую дичь. Если понадобится, они укроются от артиллерийского обстрела за толстыми стенами шато, помогшего семьям тридцати поколений де Врисов пережить войны, осады и революцию. Но Анри верил в то, о чем сказал жене: никакого обстрела не будет. Печально это сознавать, и тем не менее он чувствовал: Париж падет с хныканьем, даже не закричав.

– С нами ничего не случится, – сказал Анри, и Серена уловила в его голосе убежденность; он поцеловал жену. – Мы постараемся, чтобы жизнь мальчиков максимально напоминала прежнюю. Есть еще одна причина, по которой мы должны остаться. Ко мне приезжала делегация комитета обороны. Просили моей помощи.

– В чем? – резко выпрямившись, спросила Серена.

– По части воздушных шаров.

– Воздушных шаров?

– Представь себе. Город будет отрезан от внешнего мира. Комитет хочет сохранить контакты с остальной Францией. Воздушные шары могут перемещать почту и людей.

Серена взглянула на мужа, вспомнив их первую встречу в пустыне, и ее глаза озорно блеснули.

– Ты им ничего не рассказал?

– О чем?

– О том, что ты не знаешь, в какую сторону подует ветер и что твои шары падают.

– Это не было падением, – засмеялся Анри. – Я ведь еще тогда говорил: это было жесткое приземление. И потом, мне не предлагали летать самому. Я буду только строить воздушные шары.

Мусса чувствовал себя совсем несчастным, запертым в собственном аду, где присутствовала сестра Годрик. На дворе был еще сентябрь, однако ни один год в его жизни не тянулся так долго, как этот. Наверное, чтобы школьные занятия прекратились, мир должен взорваться, поскольку прусская армия, двигавшаяся к Парижу, не оказалась достаточной причиной для закрытия школ. Но отец был непреклонен:

– Если мы позволим пруссакам заставить нас закрыть школы, тогда они победят.

Мусса возразил, что другие школы закрылись; например, большинство государственных школ. Граф на эту удочку не попался.

– Пока нам удается сохранять работу школ, они будут работать.

На перемене Мусса и Поль ушли в конец школьного двора и залезли на забор. Напрасно они высматривали на другом берегу признаки появления пруссаков.

– Они сюда не дойдут, – проворчал Мусса.

Поль промолчал. Он который день был непривычно тихим. Мусса к нему не приставал. Ребята хорошо знали настроение друг друга.

После перемены они вместе со всеми вернулись в класс, чтобы в жаре и скуке провести последний урок, который будет посвящен математике и неизменным молитвам на эту тему. Сестра Годрик станет умолять Господа не замечать больших промахов ее учеников и добавить ума их маленьким глупым головам. Мусса открыл крышку парты, намереваясь достать тетрадь и… Увиденное заставило его нахмуриться. Книжки были на месте, а вот сумка, в которой он их носил, исчезла. Кожаная сумка с плечевым ремнем. Подарок Гаскона. Такой сумки больше не было ни у кого. Мусса помнил: придя утром в класс, он убрал сумку в парту и с тех пор не доставал. Он оглядел класс. Сумки не было ни на одежных крючках в задней части помещения, ни на чьей-либо парте. Значит, ее кто-то взял. Раньше, чем он сумел что-либо выяснить, в классе, величественно шелестя подолом рясы, появилась сестра Годрик. Все разговоры мгновенно стихли. Монахиня обвела глазами класс и начала:

– Отец милосердный, через Твою совершенную благодать мы собрались здесь, дабы приобщиться к поучениям Твоего благословенного сына…

Мусса шевелил губами, но глаз не закрывал и головы не склонял. Он знал: сестра Годрик это увидит. И еще он знал, что эта дерзость не останется безнаказанной. Каждый день одно и то же, словно они с монахиней совершали некий ритуал. Однако сегодня сестра Годрик не заметила. Закончив молитву, она перекрестилась:

– Садитесь.

Все дружно сели и ждали, когда она откроет ящик своего стола и достанет учебник, по которому вела уроки математики. Она делала это автоматически: совала руку в ящик и ощупью находила книгу. Но на этот раз ее пальцы нащупали отнюдь не книгу. Монахиня ахнула от ужаса и тихонько вскрикнула, затем молниеносно выдернула руку и вскочила так быстро, что опрокинула стул и тот рухнул на пол. Сестра Годрик вытерла руку о рясу и уставилась на мерзость в ящике своего стола. Там лежала змея, скорее змейка, уютно свернувшаяся в темноте, пока ее не потревожили. Теперь она с тревогой смотрела на монахиню. То был безобидный садовый уж, но сестра Годрик этого не знала. Она лишь знала, что перед ней змея.

На мгновение сестра Годрик онемела. Волны страха пронизывали ее тело с головы до ног. Страх сдавил ей горло. Но внешне ее лицо оставалось таким же ледяным, как всегда. Она закрыла глаза и сжала в руке четки. Проявив стальную волю, монахиня вернула самообладание, не позволив школярам потешиться над ее оторопью. Затем она торопливо перекрестилась.

– Глядите, змея! – произнес Пьер; он и другие мальчишки окружили учительский стол. – Я ее вынесу!

Монахиня машинально кивнула. Пьер полез в ящик, схватил змею за голову и вытащил. Уж извивался вокруг его руки. Сестра Годрик попятилась. Пьер быстро вынес змею из класса. Ребята молча переглядывались, пытаясь по глазам угадать, кто это сделал.

– Садитесь по местам.

Недавний шок прошел. Сестра Годрик полностью оправилась. Ученики послушно разошлись и уселись за парты. Она подняла упавший стул, оправила рясу и села. Затем с осторожностью открыла остальные ящики стола. Она тщательно осматривала каждый. Вооружившись линейкой, она приподнимала бумаги и проверяла, нет ли чего еще. Довольная тем, что больше сюрпризов не было, она обшарила линейкой ящик, в котором обнаружила змею. Поддев концом линейки нечто другое, монахиня вытащила этот предмет. Осторожно, словно внутри лежал динамит, она выложила предмет на середину стола на всеобщее обозрение.

У Муссы вспыхнуло лицо, когда он увидел, что́ это. Сестра Годрик в упор смотрела на него, и глаза монахини жгли его даже на расстоянии. Он знал: она видит его пылающие щеки. Эх, научиться бы не краснеть, унять покалывание в теле, начинавшееся всякий раз, когда он нервничал или сталкивался с чем-то неожиданным. Стоило ему в чем-нибудь провиниться, как щеки и шея мигом краснели, навлекая на него беду. Однако сейчас, когда он был ни в чем не виноват, он все равно покраснел.

– Мишель, подойди сюда! – велела сестра Годрик.

У него заколотилось сердце, во рту пересохло. Встав из-за парты, он поплелся к ее столу. Как всегда, он поймал на себе ее взгляд и выдержал. В классе установилась мертвая тишина.

– Учиняя мелкую пакость, ты оставил в ящике свою сумку для учебников, – сказала монахиня, указывая на внезапно нашедшийся подарок Гаскона. – Или тебе было страшно вытащить из нее змею?

Мусса нервничал, отчего мысли сбивались, и первые слова, выпаленные им, были сказаны в защиту собственной смелости:

– Сестра, это был садовый уж. Я не боюсь садовых ужей.

Это было самое худшее, что он мог сказать. Мусса немедленно осознал свою ошибку и начал выкарабкиваться, но сестра Годрик перебила его:

– Конечно не боишься, раз принес ее в своей сумке. Значит, ты все знал.

– Нет, сестра, я не об этом. Я лишь хотел сказать, что садовые ужи не кусаются. Их можно не бояться. Я не…

– Господь тебе свидетель, Мишель де Врис. Не усугубляй свое положение ложью перед Ним.

– Но я этого не делал, сестра. Кто-то стащил мою сумку из парты.

– И ты ничего об этом не сказал.

– Сестра, я заметил ее пропажу перед самым началом урока.

Муссе хотелось, чтобы сейчас на них упала прусская бомба.

– Ты говоришь, кто-то взял твою сумку.

– Да, сестра.

– И ты знаешь, кто это мог быть?

Мусса мысленно спорил с собой. Он знал кто, но предпочитал разобраться с шутником после уроков. Однако ему надоело оказываться виноватым в том, чего он не делал. Он решил попробовать иную тактику:

– Я думаю, это был Пьер, сестра.

– Пьер! Подойди сюда!

Пьер торопливо вышел и встал перед столом. Его лицо ничего не выражало.

– Ты выкрал сумку из парты Мишеля?

– Нет, сестра.

– Подкладывание змеи – твоих рук дело?

– Нет, сестра.

Она повернулась и пригвоздила Пьера взглядом. Прищуренные глаза сестры Годрик сурово взирали на него. Иногда такой взгляд будоражил мальчишек и помогал выудить из них правду. Порой он их даже пугал и доводил до слез.

– Бог тебе свидетель, Пьер! Не подвергай свою душу опасности и не лги перед Ним! Ты знал об этом?

Пьер взглянул на монахиню, затем уперся глазами в пол. Он был одним из тех, кто боялся взгляда сестры Годрик.

– Нет, сестра. Клянусь перед Господом Богом! – дрожащим голосом ответил он.

Мусса закрыл глаза. Ему ли не знать!

– Прекрасно. Возвращайся на место.

Со вздохом облегчения Пьер вернулся за парту, криво поглядывая на дружков.

– Сестра, я тоже клянусь… – вновь попытался оправдаться Мусса.

– Не смей! – рявкнула она, не дав ему больше произнести ни слова. – Мальчик, не умеющий склонять голову во время молитвы Господу Богу, не может клясться Его именем! Не смеет это делать перед Ним! – Сестра Годрик встала. – За свою ложь, Мишель, тебя постигнет Божья кара на том свете. А за змею ты примешь наказание на этом, от меня. Приспусти брюки.

– Здесь?

– Здесь.

Мусса решил не показывать страха и услышал голос отца: «Они уважают только силу». С огромным усилием он собрал все свое мужество, чтобы выглядеть сильнее, чем чувствовал себя на самом деле. В глазах Муссы не было и тени поражения. Он подчинится, но его никто не сломит: ни сестра Годрик, ни порка, ни предательство одноклассника. Монахиня заставила наклониться над столом и взяться за его края. Затем она велела ученикам встать с мест и выстроиться в ряд, чтобы видеть происходящее. Мусса у них на глазах подвергнется унижению, а им его наказание послужит устрашением. Двойная польза. Сестра Годрик заставила его повернуться головой к одноклассникам – пусть видит, что они наблюдают за наказанием. Только рубашка прикрывала ягодицы Муссы. Он видел и слышал ухмылки одноклассников, лицезреющих его со спущенными брюками. Дубовый паддл со свистом опустился вниз. Сестра Годрик ударила им со всей силы. Кто-то из мальчишек даже подпрыгнул, когда орудие монахини достигло места наказания. Сегодняшняя экзекуция ничем не напоминала привычные удары по рукам. Ребята видели, как держится монахиня. Она была невысокого роста, но удар наносила всей верхней частью тела, тщательно прицеливаясь. После пяти ударов она остановилась, тяжело дыша.

– Мишель, своим признанием ты заслужишь милость Господню, – сказала она.

– Я не подкладывал вам змею, сестра.

Сестра Годрик оскалилась, и дубовый паддл вновь замелькал в воздухе. Семь, восемь, девять раз. Классное помещение наполнилось жутким звуками ударов паддлом. Р-р-раз! Получай! Р-р-раз! Получай! Снова и снова острое ребро паддла находило цель, впиваясь в плоть. Никто слова вымолвить не мог, все боялись даже шевельнуться. В классе стало жарко. Мусса стискивал зубы, чтобы не вскрикнуть. Ягодицы жгло, как настоящим огнем. Хотелось дотянуться до них, прижать к ним руки и держать так.

После двенадцати ударов сестра Годрик вновь остановилась.

– Мишель, своим признанием ты заслужишь милость Господню, – повторила она.

Костяшки пальцев Муссы, сжимавшие края стола, побелели. В уголках глаз стояли слезы. Зубы были плотно стиснуты. «Будь сильным, будь сильным, будь сильным», – мысленно твердил он, не проронив ни звука.

– Прекрасно. Твоя гордость, Мишель, – это твоя погибель. Гордость – дьявол, обитающий внутри тебя.

Дубовый паддл вновь взвился в воздух и ударил. Поль отвернулся, готовый заплакать. Он знал, что Мусса силен, но не представлял, как двоюродный брат выдерживает такое наказание. Обычно провинившемуся доставалось три удара, в крайних случаях пять. Большее число ударов вряд бы кто выдержал. К тому же удары никогда не наносились с такой силой, даже самим кюре.

Р-р-раз! Получай!

В нижней части рубашки Муссы появилось красное пятно. По левой ноге потекла струйка крови. Мусса попытался сглотнуть, но во рту пересохло. Казалось, его бьют раскаленным прутом. Он плотно зажмурился, отгородившись от внешнего мира. Будь сильным, будь сильным.

Р-р-раз! Получай!

Струйка стекала в подколенную впадину, образуя маленькую лужицу. После пятнадцати ударов Мусса понял: больше ему не выдержать. Он уже был готов закричать и признаться, как вдруг экзекуция прекратилась. Он дрожал всем телом, ожидая очередного удара. Он ждал новых слов монахини, нового предложения признаться в обмен на милосердие, однако сестра Годрик молчала. Ее кровь бурлила, сама она была крайне возбуждена, а по жилам жарким потоком разливалась месть Господня. Но, увидев кровь Муссы, монахиня спохватилась. Она не хотела калечить строптивого мальчишку, а паддл так и не заставил его признаться. Сила Муссы, как и его гордость, была такой же умопомрачительной. Сестра Годрик молча помолилась, прося Господа подсказать ей способ вразумления этого маленького дикаря.

– Посмотрим, Мишель, усвоил ли ты свой урок, – отдышавшись, сказала она.

Сестра Годрик выпрямилась, расправила складки рясы и посмотрела на ребят, по-прежнему стоящих в ряд и ждущих, чем все закончится. Мальчишки хранили гробовое молчание и были напуганы. Показательная порка принесла свои плоды. Пора возвращаться к обычному порядку вещей.

– Ступайте по местам и откройте сборники упражнений на седьмой странице, – сказала она, и школяры повиновались так, будто им угрожала ядовитая змея.

На следующей неделе пруссаки оказали услугу Муссе, хотя и временную.

Утром, едва рассвело, Мусса и Поль услышали сильный взрыв и вместе с Гасконом помчались на берег. Там они влезли на дерево и увидели дым, поднимавшийся с моста в Сен-Клу, который взорвали защитники Парижа. На противоположном берегу за деревьями и дальше, до самого горизонта, вздымались клубы пыли, поднимаемые передовыми частями прусских войск под командованием кронпринца Саксонского. Он наступал с востока, намереваясь окружить южную часть Парижа. А одновременно с ним с севера двигались войска кронпринца Пруссии. Под командованием обоих принцев находилось четверть миллиона солдат, готовящихся взять город в кольцо. Воздух сотрясало уханье пушек, стрелявших с фортов вокруг Парижа и проверявших дальность стрельбы на приближавшихся прусских войсках. Отдаленные взрывы свидетельствовали о разрушении других мостов. Железнодорожное и водное сообщение полностью прекратилось. Городские ворота Парижа накрепко закрылись. Пруссаки перерезали телеграфные линии, выходящие из города. Наконец обе армии врага встретились на западе и кольцо замкнулось.

Теперь жди осады Парижа.

Анри проводил дни в лихорадочных приготовлениях. Генерал Распай помог ему найти солдата, крепкого, жилистого мужчину по фамилии Бланки́, который отличился в Алжире, где служил в егерском полку. Худощавый Бланки производил впечатление человека наблюдательного. Несколько лет он прожил в Седане и хорошо знал те места. Идея Анри разыскать майора Дюпре, свидетеля невиновности Жюля, вызвала у него смех, однако за пятьдесят тысяч франков авансом и еще столько же в случае успешных поисков он согласился отправиться на поиски, взяв с собой двоих помощников. Бланки обязался проследить путь Дюпре и полка, которым командовал майор, от крестьянского дома до полей сражения под Седаном, ведя поиски по госпиталям и расспрашивая солдат.

– Даже если я и найду Дюпре, полковнику это не поможет, – сказал Бланки. – Ваш брат находится в руках безумцев. Я знаю людей, способных этим же вечером вывести его за пределы Военной школы, и стоить вам это будет намного меньше.

Анри думал об этом, но оставлял такой вариант лишь на крайний случай. Он знал своего брата. Жюль не позволит, чтобы его тихо, по-воровски, вывели из камеры. На кону была честь брата, которого арестовали по ложным обвинениям. Бежать сейчас означало бы опозорить семью и обречь себя на жизнь в изгнании. На такое полковник де Врис ни за что не согласится.

– Возможно, в другой раз, – сказал Анри.

– В другой раз, граф, может быть слишком поздно, – пожал плечами Бланки. – Но я выполню вашу просьбу.

Бланки обязался также разузнать о Делеклюзе, однако сразу назвал поиски сведений о капитане бесплодными. Все расследование нужно будет провести так, чтобы пруссаки, расположившиеся в тех местах, ничего не заподозрили. Суровый облик бывалого солдата дополняли седые волосы и короткая колючая борода. Он слегка прихрамывал на одну ногу – результат удара кривой арабской саблей.

– Пруссаки решат, что я всего-навсего старый хромой француз, – сказал он. – Но с ними в случае чего я справлюсь.

Даже если миссия Бланки увенчается успехом, ему придется каким-то образом провезти Дюпре по оккупированной части Франции, а затем переправить через прусское кольцо вокруг Парижа. Когда Анри заговорил об этом, старый солдат лишь пожал плечами:

– Граф, если я найду его, то решу и эти задачки. Они будут самыми легкими.

Бланки и его помощники выехали за пять дней до того, как пруссаки взяли Париж в кольцо.

После этого все внимание Анри сосредоточилось на воздушных шарах. Комитет обороны выступил с дерзким планом: запускать шар раз в два или три дня для отправки почты, донесений и поддержания морального духа парижан. Французы изобрели воздушные шары еще сто лет назад, а потому знали о них больше и умели летать лучше, чем кто-либо в мире. Теперь их шары будут летать под самым носом пруссаков, оставаясь недосягаемыми.

– Когда пруссаки задерут головы, чтобы посмотреть на нас, мы плюнем им в глаза, – заявляли члены комитета.

Во всяком случае, так это выглядело на уровне планов.

Анри и другим людям, которых нанял комитет обороны и которые имели опыт обращения с воздушными шарами и полетов на них, пришлось начинать почти на пустом месте. Воздушных шаров в Париже нашлось совсем немного, в основном оставшихся после Всемирной промышленной выставки 1867 года. Их оболочки изобиловали порезами, а корзины имели неприглядный вид. Придется все это чинить и попутно делать новые. Местом работы Анри определили громадное помещение Орлеанского вокзала, погрузившегося в спячку из-за осады. Он ходил по пустому главному залу с высокими арками и железными балками. Граф был доволен: места тут хватит. Он прикинул число добровольцев, необходимых для осуществления работ. Получалось более семидесяти человек, включая тех, кто будет летать на шарах.

Опытных воздухоплавателей в городе можно было пересчитать по пальцам. Придется искать добровольцев и спешно обучать. Этих хватало с избытком. Покинуть осажденный город на великолепном воздушном шаре – чем не героический поступок? После короткой, бесславной войны такая перспектива манила многих. Воздухоплавание было занятием опасным, однако на каждое место претендовало по десять человек. Анри предвидел людские потери, предполагая, что по неопытности погибнет столько же, сколько будет сбито пруссаками или захвачено в плен.

Он с головой ушел в работу и теперь спал урывками. Предстояло сделать запасы каменноугольного газа, а также позаботиться о трубах для подачи газа и накачки шаров. Шелка нужного качества в осажденном городе не было. Значит, придется довольствоваться хлопчатобумажной тканью. Ее нарезали полосами и сшивали швеи, работавшие за длинными столами. Каждый шов тщательно осматривался и проверялся на прочность. Анри пробовал разные смеси лака для пропитки тканей. Первые образцы получились слишком жесткими и потрескались.

– Нет-нет, – говорил Анри, видя плоды труда своих помощников. – Шары с такими оболочками летать не будут.

И помощники продолжали подбирать смеси и, казалось, нашли. Ткань после пропитки оставалась мягкой, но обнаружился другой дефект: теперь она пропускала газ, и он быстро уходил из оболочки. Наконец Анри удалось подобрать нужное сочетание льняного масла и оксида свинца, удовлетворявшее поставленной задаче. Начался утомительный процесс пропитки каждой секции, ее высушивания и перехода к следующей. Готовые оболочки перетаскивали в другую часть громадного зала, где слегка надували и снова проверяли, а затем оболочки оплетали веревками, концы которых крепились к корзинам. Корзины делались из дерева и лозы, после чего подвешивались к балкам. Анри полностью оснастил несколько шаров такелажем и балластом, а затем начал обучение своего корпуса воздухоплавателей. Большинство добровольцев были моряками. Тех, кто не обучался премудростям полета, отправляли плести фалы и наполнять песком мешки для балласта.

Моральный дух мужчин и женщин на этой фабрике воздушных шаров был очень высоким. Они оживленно переговаривались и радовались, что занимаются чем-то полезным, а не просто убивают время в мрачных раздумьях. Орлеанский вокзал стал одним из немногих мест Парижа, где людей не терзали мысли о вражеском превосходстве и проигранных сражениях.

Анри с гордостью смотрел, как надувают оболочку его первого шара.

– Красивыми их не назовешь, – сказал он члену комитета обороны, приехавшему взглянуть, как обстоят дела. – Но они полетят.