Текст книги "Империи песка"

Гамбетта был человеком крепкого телосложения. Для полета он надел тяжелый плащ и сапоги на меху. Он не без труда забирался в корзину, но умело создавал видимость, и зрители думали, будто это ему легко и просто. На Монмартре возле церкви Сен-Пьер царило праздничное настроение. Проводить министра в полет пришли толпы парижан. Полет два дня подряд откладывался из-за неблагоприятного направления ветра. Для проверки запустили два небольших шара и убедились: сегодня условия просто идеальные. Анри переговорил с воздухоплавателем Трише, давая ему последние наставления.

– Не беспокойтесь, – сказал граф, указывая на Гамбетта. – Если шар начнет терять высоту, газа в желудке министра достаточно, чтобы вы долетели до Тура.

Гамбетта покатился со смеху. Смущенный воздухоплаватель тоже засмеялся. Министр умел потешаться над собой не хуже, чем над ним потешались другие, и хотя бы этим заслуживал уважение Анри.

– Отлично сказано, граф, – сказал он, улыбаясь во весь рот. – Только не говорите, как ему поступить, если понадобится сбросить балласт.

– Такая мысль мне бы и в голову не пришла, господин министр. Но Трише – хороший воздухоплаватель и сам найдет выход. Бог вам в помощь! Возвращайтесь с армией.

– Непременно, де Врис. Так я и сделаю.

Отвязали крепежные стропы, и большой желтый шар стал подниматься. Склонный к театральным эффектам, Гамбетта помахал народу котиковой шапкой и развернул триколор.

– Vive la France! – загремел над площадью его торжествующий голос!

– Vive la république! – подхватили провожающие, и Гамбетта улетел.

Вечером того же дня после обеда усталый Анри присел с Сереной на большие подвесные качели на террасе шато. Элизабет уехала в город. Поль с Муссой устроили лягушачьи бега на лужайке. Лягушка Поля победила семь раз подряд. Муссе пришлось отдать ему все мелкие монеты и стеклянные шарики. Потом эта забава ребятам надоела, и они тоже пришли на террасу. Оба сели, прислонившись спиной к перилам и подтянув колени к груди, и начали рассказывать истории об известных им знаменитых лягушках.

Октябрьский вечер был на удивление теплым и влажным. Во второй половине дня на небе собралась огромная гряда белых облаков, предвещавших дождь с грозой. Они напоминали клочки ваты и терялись в вышине. Даже наползавшая темнота не могла их поглотить. Заходящее солнце окрасило облака в малиново-красный цвет, который перешел в нежно-розовый и наконец в лиловый. Когда стемнело, облака вдруг снова ожили яркими желтыми и красными сполохами. Поначалу никто не понимал природу этого явления, затем Анри догадался:

– Это вспышки артиллерийских залпов.

Зрелище было красивым и пугающим, словно летняя сухая гроза. Только свет и никаких звуков. Все понимали, что видят далекие жуткие сполохи смерти. Звук долетал потом, и от него дрожали стекла в конюшне. В стойлах беспокойно ржали лошади.

– А у туарегов есть осады вроде наших или только обычные сражения? – спросил у матери Мусса после особо впечатляющей вспышки.

– По большей части сражения. Но однажды произошла осада. Очень известная.

– Расскажи!

– По-моему, вам с избытком хватает нынешних осад и самой войны. В мире столько бед. Давайте я лучше расскажу вам про гору Тахат, где…

– Не-а, – поморщился Мусса. – Опять про любовь? Одну историю мы уже слышали. Нам про осаду интересно.

Поль кивнул в знак согласия.

Серена взглянула на Анри. Голова мужа сползла ей на плечо. Он сидел с закрытыми глазами. Она прикрыла его шалью, стараясь не разбудить.

– Ну что ж, – вздохнула она. – Я расскажу вам про мальчика Тахмани, который спас свой народ. Давным-давно он жил в Ахаггаре, пустынной горной местности, где я родилась. Тахмани был туарегом из кель-рела, знатного туарегского дома, к которому мы с Муссой принадлежим. Еще в детстве он показал себя удачливым охотником, умеющим ловить в силки зайцев и даже газелей. Как и всем мальчишкам, ему не терпелось поскорее вырасти. Он хотел наравне с мужчинами сопровождать и охранять большие караваны золота, соли и рабов, проходившие по его земле, и однажды в сражении прославить свой меч. Но каждый туарегский мальчик, какого бы знатного происхождения он ни был, сначала должен научиться присматривать за козами и верблюдами, принадлежащими племени. И потому Тахмани целые дни проводил в горах, где паслись козы. Часто он и ночевал на пастбище, поскольку жить со звездами над головой вместо крыши означает быть туарегом, а быть туарегом – значит быть свободным. Свободу Тахмани ценил превыше всего.

Слова матери заинтриговали Муссу.

– Присматривать за животными – это все, что должен делать туарег? Разве ему не надо было ходить в школу?

– Сахарская земля – школа со множеством уроков. Наблюдай окружающий мир и учись у него.

– И что, учителей совсем нет?

– Все женщины способны обучать. Иногда этим занимается марабут.

– Он похож на монаха?

– Что-то в этом роде.

– Одно немногим лучше другого, – проворчал Мусса. – Но мне куда больше нравится наблюдать за козами, чем сидеть в классе.

– Мусса, ты бы вскоре убедился, как это нелегко, – сказала Серена. – Тахмани в этом убедился. Однажды он уснул, а на коз напал лев и нескольких съел.

– Разве в пустыне водятся львы? – спросил Поль.

– Сейчас уже нет, но тогда были, – ответила Серена. – Их изображения остались на стенах пещер. Тахмани нужно было проявить больше бдительности и не спать, но когда он проснулся и увидел льва, то вскочил и убежал, даже не попытавшись защитить своих коз. Он прибежал в лагерь, рассказал взрослым, однако ему не поверили. Львы уже тогда встречались очень редко. Все взрослые подумали, что он попросту потерял коз из-за своей беспечности. Отчасти так оно и было.

Тахмани очень переживал. Отец сказал ему, что у него есть еще только один шанс и если он снова потеряет коз, то больше не сможет смыть позор. Можете себе представить, каково было мальчику. Он боялся, что ему не позволят надеть тагельмуст[43]43
  Тагельмуст – мужской головной убор туарегов, который сочетает в себе тюрбан и вуаль и закрывает голову, нижнюю часть лица и шею.


[Закрыть].

– А когда туарегские мальчики надевают этот тагельмуст? – спросил Мусса.

– Обычно по достижении шестнадцати лет, когда считается, что они выросли и стали мужчинами.

– А во что одевался Тахмани до этого?

– Лет до девяти он вообще ходил голым, – ответила Серена.

Услышав это, мальчишки брезгливо поморщились.

– После того случая, – продолжала Серена, – Тахмани сделался невероятно усердным. К своим пастушеским обязанностям стал относиться очень внимательно. Он часами упражнялся с копьем на случай, если вдруг нападет другой дикий зверь. Спать он ложился, только убедившись, что козам ничего не угрожает. За долгое время он не совершил ни одной оплошности. Однако взрослые помнили коз, съеденных львом. Прошел целый год, а его голова оставалась непокрытой. Однажды он отправился искать место для выпаса и ушел далеко от лагеря. Тахмани оказался на высоком плато, где прежде не бывал. Он подходил к пещере, когда оттуда послышался страшный грохот. Заглянув туда, Тахмани ужаснулся. Такую жуть он видел впервые. В пещере обитало чудовище величиной с наш дом.

Серена указала на шато. У ребят округлились глаза.

– Тахмани неслышно, будто слабый ветерок, вполз в угол пещеры. Перед ним был тарбен. Мальчик, конечно же, слышал об этих чудовищах, но никто из соплеменников их не видел. Тарбен походил на гигантскую ящерицу. Его глаза светились, как угли в костре. Затылок порос клочками мягкой шерсти. Бока покрывала чешуя, и чешуйки светились, словно драгоценные камни. На каждой лапе было по шесть когтей, напоминавших кривые сабли, только острее. В пасти сверкало три ряда зубов, каждый – размером с кинжал, а хвост покрывали шипы, словно колючки кактуса.

Тарбен не заметил Тахмани. Мальчик замер, слившись со стеной пещеры. Чудовище выползло из пещеры и, будто птица, взмыло в воздух. Позади задних лап у него были крылья. Вскоре тарбен исчез из виду, подняв сильный ветер. Казалось, это подул самум. Тахмани боялся шевельнуться.

Вскоре чудовище вернулось, неся в когтях четырех диких верблюдов. Тахмани с ужасом увидел, что хозяин пещеры прихватил и двух его коз, поскольку стадо осталось без присмотра. Но было уже слишком поздно. Дыхнув на верблюдов огнем, тарбен зажарил их и съел одного за другим. Козы Тахмани послужили ему десертом.

Мальчик съежился в темном углу, боясь, что следующим может оказаться он. Когда тарбен уснул, Тахмани со всех ног бросился домой и рассказал старшим. Но никто ему не поверил. Сначала лев, теперь тарбен. Есть ли предел необузданному воображению мальчишки? Отец велел ему не возвращаться, пока не найдет коз, которые по его недосмотру разбрелись.

Тахмани вернулся к пещере, боясь, как бы тарбен не полакомился еще несколькими козами. Нужно было как можно скорее уводить стадо из опасного места. Уже вблизи пещеры мальчик услышал пронзительные крики. Заглянув внутрь, он увидел, что крыло тарбена застряло между камнями. Тахмани был готов стремглав убежать, однако жуткие крики удержали его на месте. Тогда он взял копье и, собрав всю храбрость, подошел к крылу, чтобы высвободить. Тарбен взревел и попытался схватить мальчика своими когтями, но увидел, что тот пытается ему помочь. Тахмани удалось высвободить крыло, однако оно было сломано. Тарбен не мог летать, а без посторонней помощи он мог умереть с голоду. Тахмани знал разные способы, которыми туареги лечили больных животных. Из ветвей тамариска он сделал лубок и наложил на крыло. Пока тарбен выздоравливал, Тахмани приносил ему еду, охотясь на ящериц, зайцев и газелей. За это благодарное чудовище пообещало не есть своего спасителя.

Когда тарбен выздоровел, то первым делом позволил Тахмани полетать на его спине, пока он проверяет, как действует зажившее крыло. Тахмани был вне себя от радости. Еще бы, он летел выше пустынных соколов. А потом они вместе полетели на охоту. Узнав, что Тахмани пасет коз и предпочитает есть мясо диких коз, тарбен согласился не только перестать таскать коз из его стада, но и позволил им пастись у себя на спине, где росла густая трава. Он даже отдал мальчику половину пойманных коз, чтобы восполнить потери.

Ухаживая за тарбеном, Тахмани провел долгие недели вдали от дома. В его отсутствие шамба из северных оазисов собрали большое войско и вторглись в Ахаггар. Численность захватчиков намного превосходила войско туарегов, которые доблестно сражались, но сдержать натиск шамба не смогли. Кончилось тем, что остатки племени загнали на склон высокой горы Тарарат. Вскоре шамба убедились, что силой оружия туарегов не одолеть, и тогда они окружили гору со всех сторон, отрезав осажденным пути к отступлению.

Из всего племени только Тахмани остался на свободе, но он находился далеко. Крыло тарбена окончательно зажило. Стадо Тахмани заметно увеличилось. Полный гордости, он вернулся в лагерь, чтобы рассказать отцу удивительные новости. Обнаружив лагерь пустым и поняв трагическую участь кель-рела, как вы думаете, что сделал Тахмани?

Мусса хмыкнул:

– Я бы отправился в город и купил митральезу.

Серена улыбнулась:

– В те времена такого оружия еще не существовало. И туареги всегда сражались холодным оружием.

– А я бы сделал из верблюжьих шкур воздушный шар, как у дяди Анри, и вывез бы всех со склона, – сказал Поль.

– Тахмани почти так и поступил, но обошелся без воздушного шара, – продолжила Серена. – Он бросился в пещеру и рассказал тарбену о беде, постигшей его племя. Тарбен тут же подогнул лапы, чтобы мальчик смог забраться к нему на спину. Тахмани с копьем в руках указывал дорогу. Тарбен понесся по воздуху к Тарарату, где туареги продолжали биться с шамба. Тарбена боялись все, но когда туареги увидели Тахмани, сидящим у него на спине, то возликовали. Тарбен опустился на склон, и «люди покрывала» забрались к нему на спину. Врагам оставалось лишь глазеть, поскольку хвост тарбена не подпускал их близко.

К тому времени тарбен успел проголодаться, поэтому, прежде чем взлететь, он схватил десятка два воинов шамба, намереваясь ими закусить. Уже в полете он дыхнул на них огнем и зажарил. Попробовал одного… Такого дрянного мяса он еще не ел. А потому тарбен выбросил всех шамба. Они упали в каменном лесу близ Ин-Салаха. Я видела их своими глазами. Их испуганные лица устремлены к небу, а тела превратились в камень.

Войску шамба не оставалось ничего иного, как с позором покинуть Тарарат и вернуться домой, подбирая на ходу тела убитых соплеменников. С тех пор ни они, ни никакое другое племя не отваживались вторгаться в заколдованную землю Ахаггар, опасаясь, что «люди покрывала» призовут на помощь своих духов.

По всему Ахаггару туареги слагали стихи и пели песни о храбром мальчике, спасшем свой народ. Тахмани получил в награду много верблюдов, а когда вырос, стал великим воином. Он женился на Алихе из рода царицы Тин-Хинан, первой и самой знатной из всех туарегских женщин. У них родилось много детей. Я потомок Тахмани и Алихи, как и ты, Мусса.

Однако Мусса был погружен в раздумья, прикидывая, сколько бы времени понадобилось тарбену, чтобы зажарить монахиню, и достаточно ли его родственных связей, чтобы убедить чудовище выполнить его просьбу.

Вскоре ребята отправились спать, а проснувшийся Анри лукаво посмотрел на жену:

– Скажи, все туарегские женщины умеют так лихо перекраивать легенды или только ты?

– Ты о чем?

– Когда ты рассказывала мне историю про тарбена, там не было никакой осады и он не ел воинов шамба. Насколько помню, речь шла о караване, исчезнувшем по прихоти ревнивой женщины.

– Я думала, ты спишь.

– Ну как я мог пропустить историю о тарбене? Мне бы он сейчас очень пригодился вместе с таким воздухоплавателем, как Тахмани.

– Это был другой тарбен, – озорно сверкнула глазами Серена. – Та история предназначалась только для тебя. И потом, ребята не захотели слушать легенду про любовь.

Глава 11

И этот день настал.

Поль проснулся еще в утренних сумерках и лежал, глядя в потолок. В комнате было тихо, если не считать тяжелого дыхания Муссы, мертвецким сном спавшего на соседней кровати.

Полю под одеялом было тепло и уютно. И комната дышала покоем. Но у него в животе запорхали бабочки, предвещая беду или опасность. Только на сей раз не для него самого. Сегодня их порхание касалось его отца. Наступил день, о приближении которого Поль молился и которого страшился. Дядя говорил, что нужно проявлять терпение. Полю казалось, этот день никогда не наступит.

Сегодня его отца будет судить трибунал. Поль решил во что бы то ни стало повидать отца. Этот день приходился на понедельник, а значит, Полю надлежало идти не на суд, а в школу.

– Суд – зрелище не для детей, – сказал ему Анри. – Я там буду и затем подробно расскажу обо всем. Обещаю.

Поль согласился, но при одной мысли о суде над отцом все внутренности завязывались в тугой узел.

Как-то поздно вечером он подслушал разговор дяди и тети. Они думали, будто их не слышат. Но Полю не спалось, он слушал их через вентиляционное отверстие, и то, что они говорили, наполнило его ужасом. Если обстоятельства на суде сложатся не в пользу его отца, того могут поставить к стенке и расстрелять. Так сказал дядя Анри, причем дважды. Если Поль не понимал, почему это может случиться, то слова «к стенке» и «расстрелять» были ему хорошо понятны. И он не допустит, чтобы так случилось, пока он сидит в своем дурацком классе и смотрит на монахиню. Он никогда… ну… почти никогда не ослушивался дяди. Непослушание грозило многими бедами. Но сейчас все было по-другому. Если его ждет наказание, что ж, он готов. Вчера они с Муссой перед сном это обсуждали. Обычно большие замыслы приходили на ум Муссе, однако на сей раз зачинщиком выступил Поль, осмелившийся нарушить запрет.

– Я завтра в школу не пойду, – объявил он. – Ты иди, если хочешь. Я должен видеть, как они поступят с отцом.

Муссе замысел понравился. Они оба непременно должны там быть.

– Но нас вряд ли пустят, – заметил он.

– Проберемся тайком.

– Нас увидят и почти наверняка выгонят.

– А мы снова проберемся. Я буду смотреть в окно или слушать под дверью. Я не пропущу этого дня.

Мусса заулыбался во весь рот, предвкушая приключение, что натолкнуло Поля еще на одну мысль.

– На этот раз мы пройдем в город через ворота, – безапелляционным тоном произнес он, и Мусса сделал вид, что огорчен.

Поль смотрел, как их комната медленно наполняется светом очередного осеннего дня. Когда настало время, он разбудил Муссу. Ребята вели себя так, словно ничего не замышляли, и в привычное время вышли из дома, якобы отправившись в школу. Граф сидел в кабинете, занимаясь бумагами. Поль спиной чувствовал, что дядя провожает их взглядом, наблюдая из окна кабинета. Мусса шел, ничего не замечая. Вскоре шато скрылось из виду. Ребята свернули на дорогу, ведущую в собору Сен-Поль. Подойдя к перекрестку, где им следовало повернуть направо, они повернули налево.

Полтора месяца осады притупили грани былой парижской веселости. Люди ходили медленнее, говорили тише и смеялись меньше, чем прежде. Даже Поль с Муссой замечали перемены.

Идя мимо продуктовых магазинов, они видели длинные очереди. Еды становилось все меньше, и она дорожала. Они прошли по Марсову Полю, превращенному в большой военный лагерь. Вид у солдат был изможденный; многие мучились с перепоя. Громада Военной школы выделялась среди окрестных зданий. При виде ее у Поля сразу забилось сердце. Ребята быстро шли по боковой улице, держась поближе к стенам домов и стараясь не угодить под кареты. И вдруг послышался знакомый голос, от которого они застыли на месте:

– Вы забыли дорогу в школу или испытываете мое терпение?

У Поля встали волосы на затылке. Он покраснел и скосил глаза на Муссу, который старательно глядел под ноги. «Чтобы показать свой гнев, графу незачем повышать голос, – подумал Поль. – Он и без крика сделает так, что тебе станет тошно, а его бархатный громовой голос проберет тебя до печенок». Ребята повернулись. Им пришлось задрать головы. Солнце, светившее из-за графской спины, слепило им глаза. Казалось, вокруг его головы сияет огненное кольцо.

– Дядя Анри, это была моя идея, – скороговоркой произнес Поль. – Я подбил Муссу.

– Мусса, а у тебя больше нет своей головы? Теперь за тебя думает двоюродный брат?

– Да… в смысле, нет, отец, – запинаясь, ответил Мусса. – Я не мог пустить его одного.

– Поль вообще не должен был туда идти, и ты это знаешь. Ты слышал наш разговор. – (Покрасневший, пристыженный Мусса кивнул.) – Я думал, мы понимаем друг друга, – сказал Полю граф. – Я верю тебе на слово, а ты должен верить мне.

– Дядя Анри, я должен был пойти. – Поль подумал об этом и вспомнил, что прав, и это придало ему уверенности; он выпрямился и уже не чувствовал себя таким виноватым. – Я знаю, что вчера говорил по-другому. Но мне недостаточно услышать. Я должен видеть, что они будут делать.

Анри посмотрел на обеспокоенных мальчишек. Они молчали, ожидая его решения. С того самого момента, как они вышли из дома, он уже знал, куда они отправятся. Знал он и то, как ему поступить. Но если он собирался пресечь анархию в собственном доме, надо дать им повариться в бульоне из нервов и чувства вины. Поль нервничал и с взволнованным видом то приподнимался на цыпочках, то опускался. Мусса теребил в руках прутики, а на лице застыла маска полной непричастности. «Это он унаследовал от матери, – с гордостью подумал Анри. – А вот хитрость – уже его черта».

– Забирайтесь! – наконец скомандовал Анри.

Мальчишки залезли к нему в карету, которая сразу же тронулась с места. Они не знали, поедут в суд или к собору Сен-Поль. С графом никогда не знаешь, как он себя поведет. Анри окинул их суровым взглядом:

– Я проведу вас внутрь. Но чтобы сидели тихо и не путались под ногами. Понятно?

У Поля засияли глаза. Он облегченно вздохнул и торжествующе улыбнулся. Он обожал своего дядю. Ребята дружно закивали.

Карета протиснулась сквозь толпу идущих и свернула во двор Военной школы. Караульный узнал графа и пропустил. Пока шли по коридорам здания, Поль удивлялся, с какой легкостью дядя пробирается вперед. Он здоровался с теми, кто был в форме и в цивильной одежде, пожимал руки и перекидывался несколькими фразами. Казалось, везде, где появлялся граф, вокруг него возникало бурление. Кто-то демонстративно отходил в сторону, хмурился, а то и с ненавистью смотрел на дядю Анри. Они ненавидели его влияние, аристократическое происхождение, богатство. Однако никто не оставался равнодушным. Поль ощутил прилив гордости, что находится рядом со столь властным, уверенным и важным человеком. Это придавало ему значимости и делало старше. Должно быть, дядино поведение подействует и на судей. У Поля на глазах граф сунул караульному несколько плотно сложенных банкнот. Всех троих пропустили внутрь.

Трибунал должен был состояться в импровизированном зале суда с высоким потолком и рядами окон, тянущимися по верху одной из стен. Там, где раньше висел портрет императора, красовался триколор, но флаг был меньше рамы исчезнувшего портрета и не закрывал это место целиком. Помещение выбрали из-за того, что ожидался большой наплыв зрителей, как военных, так и гражданских. Все остальные комнаты были меньше. Впереди стоял длинный стол с тремя стульями, причем у среднего, находившегося посередине, спинка была намного выше, чем у двух других. Напротив большого стола расположили два поменьше, с обычными стульями. По другую сторону стола находился подиум. Остальное пространство заполняли десятки стульев и скамеек для посетителей, поставленные почти впритык. Места для гражданских разыгрывали по лотерее, устроенной во дворе. На каждое место претендовало по десять человек. Поль и Мусса смотрели, как люди заходят в помещение. Кто-то вел себя шумно и грубо, кто-то входил тихо, кто-то смеялся, готовый развлечься на процессе над полковником де Врисом, поскольку мест увеселения в городе осталось совсем немного.

– Не понимаю, зачем сюда набилось столько народу, – шепотом признался Поль.

Ему это не нравилось. Ему многое не нравилось: напор толпы, заполнившей зал, их галдеж, шуточки, грубые манеры и запах винного перегара. И выражение глаз собравшихся ему тоже не понравилось. Казалось, эти люди пришли посмотреть на слонов в зоопарке, Кастора и Поллукса. Мусса это тоже почувствовал.

– Будто карнавал, – прошептал он.

Анри указал на два стула в конце зала. Взгляд графа не оставлял сомнений, что он ожидает увидеть ребят на тех местах. Пришлось подчиниться. Они сели, а граф прошел к одному из столов в передней части зала. Там он заговорил с двумя мужчинами в форме, которую Поль не узнал. В зал вошли крепкие, рослые мужчины в другой форме, тоже неизвестной ребятам. Все они заняли места за противоположным столом. Один из них принес кипу бумаг. У него был выпирающий кадык, темные задумчивые глаза и грива нечесаных седых волос. Поль инстинктивно невзлюбил этого человека. Вот он, враг.

Открылась боковая дверь, и сердце Поля радостно забилось: он увидел отца. Полковник де Врис выглядел бледным, усталым и непохожим на себя прежнего, однако все равно оставался большим и сильным, как гора. Таким его видел сын. Жюль оглядел судей и зрителей, но сына среди последних не заметил. Прямой, как шомпол, с высоко поднятой головой, полковник прошел к своему месту. При появлении зал сначала затих, затем Поль услышал ерзанье и выкрики толпы: «Voilà le poltron! Traître!»[44]44
  «Вот он, трус! Предатель!» (фр.)


[Закрыть] Это напомнило ему одноклассников, когда те решались испытать терпение учителя. Они тоже выкрикивали достаточно громко, чтобы слышали все, и в то же время так, чтобы не узнать, кто кричал. Жюль игнорировал выкрики. Сев, он заговорил с графом и другими сидевшими за его столом. В зале стало шумно от гула сотен голосов.

Вскоре открылась другая дверь, и в зал вошли трое офицеров важного вида. При их появлении все поднялись, закрыв Полю и Муссе обзор. Мальчишки встали на стулья, но все равно смогли увидеть лишь лысые головы и усы зрителей передних рядов. Для Поля все события начавшегося дня проходили, как в тумане. Он старался быть внимательным, однако почти ничего не понимал. Суд начался с выступления обвинителя – того седовласого человека. Обвинитель встал и по бумаге зачитал все пункты обвинения, предъявленного отцу. Он вновь наговорил разных ужасов, произнося слова «государственная измена», «позор» и «трусость». В зал летели слова об офицерской чести, непригодности к службе, халатности и дезертирстве.

Когда Поль перестал понимать смысл слов, то сосредоточился на самом обвинителе. Манерами тот напоминал уличного лицедея, которого Поль однажды видел на площади Согласия. У лицедея была обезьянка, он расхаживал взад-вперед, играл на флейте, хохотал и пародировал зрителей. Обвинитель держался чванливо, его глаза метали молнии, рука указывала на обвиняемого, которого он буравил пристальным взглядом. Говоря, он вышел из-за стола, остановился напротив Жюля, подался вперед, его лицо оказалось совсем рядом с лицом полковника, а изо рта продолжал литься поток обвинений. Поль с удивлением и отвращением смотрел на дергающийся кадык обвинителя, как бы подтверждавший каждую произнесенную фразу.

– Этот подлец, этот дезертир…

Голос обвинителя звучал монотонно, а его длинный указательный палец едва ли не тыкал полковнику в лицо. Поль был ошеломлен, что кому-то хватило дерзости так вести себя с его отцом. Неужели обвинителю невдомек, что он сильно разозлит отца и удар отцовского кулака может свалить его на пол? Неужели он не знает, что обращается к полковнику де Врису?

А отвратительные слова продолжали лететь в зал:

– …Это непростительное пренебрежение к своим солдатам, оставление их один на один с прусскими саблями…

Поль слушал и истово молился, чтобы обвинителя хватил удар и он замертво рухнул на пол, но вместо этого тот достал рапорт офицера по фамилии Делеклюз. Наверное, содержание рапорта было очень важным, поскольку обвинитель, расхаживая перед судьями, прочитал его дважды. Он читал медленно, негромким голосом и с нескрываемой угрозой.

– «Но относительно характера его преступления и непреложности факта, что он бросил вверенных ему людей и бежал с поля боя, как трус, не может быть никаких сомнений», – читал обвинитель, для большего эффекта делая паузу после каждого слова.

– Он напоминает мне сестру Годрик, – мрачно шепнул Мусса.

– Тише ты! – пихнув двоюродного брата локтем, прошипел Поль.

По наблюдениям Поля, выступление обвинителя сокрушительным образом подействовало на зал. Собравшиеся вытягивали шеи, чтобы лучше слышать. Они качали головой и переговаривались с соседями. Судьи были вынуждены четыре раза призывать собравшихся к порядку. Поль видел глаза, полные ненависти и желания мести, и все они смотрели на его отца. Но он в основном следил за выражением отцовского лица. Тот сразу распознавал чужую ложь. Это Поль знал по собственному опыту. Полковник, что называется, носом чуял ложь, и наказание за нее бывало жестоким. Но здесь, в суде, он почему-то сидел и слушал.

Поль умел определять по лицу настроение отца и знал, когда тот чем-то расстроен или готов обрушить свой гнев. Сейчас он видел, как отец прищурился, побледнел и передернул плечами. «Ну почему ты ничего не говоришь?! – хотелось крикнуть Полю. – Скажи им, что все это вранье, что все было совсем не так!» Но он не произнес ни слова. Выполняя требование дяди Анри, Поль сидел молча и мечтал, чтобы все скорее закончилось.

Поль почуял беду, когда в руках обвинителя появилась толстая книга в синем переплете, где были записаны те, кто поступал на военную службу в Вузье.

– Из этих документов явствует, что Виктор Делеклюз действительно является капитаном нерегулярных войск и что… – обвинитель снова схватил рапорт, поднял на уровень глаз и стал потрясать в такт каждому своему слову; наверное, для большей убедительности зала, – это… его… подпись. Никакой подделки. Никаких ошибок. Сличение подписей доказывает подлинность рапорта…

В зале снова зашептались, и судья опять потребовал тишины.

Судейские о чем-то спорили. Они делали это постоянно, демонстрируя скверные манеры и произнося высокопарные слова. Они не могли прийти к согласию ни в чем. Один говорил «да», другой «нет». Один говорил «сегодня», другой «завтра». Полю все они были одинаково противны, даже те, кто, казалось бы, должен защищать его отца. А эти защитники просто сидели и слушали все оскорбления в адрес полковника, всю ложь. Когда же им давали слово, они вставали и упражнялись в пустой болтовне. Полю хотелось, чтобы эти люди совершили какой-нибудь поступок, например выхватили сабли и устроили сражение, вывалив на стол кишки противника, а на пол – отрубленные головы. Но едва ли судейские умели сражаться. Даже дядя Анри сидел и слушал все эти мерзости.

В зале стало душно. Воняло потом и застарелым табаком. Ближе к полудню жара и вонь сделались почти невыносимыми, однако заседание продолжалось. Новая буря разразилась, когда обвинитель вызвал свидетеля, которого не ожидал разыскать «из-за неблагоприятного протекания войны».

– Сказал бы проще: «Из-за того, что пруссаки хлещут нас по заднице», – прошептал Мусса.

Свидетелем оказался драгунский сержант – Поль узнал его форму, – высокий, сильный, исполненный присутствия духа. Он держался, словно кавалерийский офицер, и являл собой воплощение славы Франции. Форма на нем была новой и сверкающей. Красный мундир с белым поясом, на плечах алые эполеты, по бокам золотые пуговицы, начищенные кожаные сапоги до колена. Сержант снял золотой шлем и взял под мышку. Сам он стоял по стойке смирно, пока судья не вызвал его к столу. Глаза всего зала были устремлены на свидетеля, идущего к столу. Обвинитель попросил его представиться. По лицу отца Поль понял: тот вовсе не рад встрече с сержантом.

Свидетель начал рассказывать свою историю, и это была история обвинений в адрес полковника де Вриса, излагаемая со спокойной уверенностью. Да, подтвердил он обвинителю, судье и зрителям, это он сделал приписку на обратной стороне рапорта Делеклюза. Да, это он видел, как полковник пытался сбежать от сопровождающего. Да, заявил он суду, он узнаёт этого человека. Сержант указал на Жюля де Вриса уверенно, без тени сомнения и каких-либо колебаний. Он говорил твердым голосом, убедительно и правдиво. Да, услышал суд, он оттащил полковника от сопровождающего, которого полковник едва не убил. А несчастный солдат всего-навсего выполнял свой долг и приказ по препровождению арестованного в Шалон. Да, он видел нападение с самого начала, видел, как полковник подкрался к сопровождающему, напал и начал безжалостно душить. Да, полковник сам признался ему, что пытался бежать!

Да, слышал Поль: да, виновен, да, совершил, да, да, да… Ему хотелось заткнуть уши и закричать, хотелось вскочить, ударить сержанта по напыщенной физиономии и бить до тех пор, пока грязные, лживые сержантские мозги не потекут на пол. Дальше Поль не слушал. Он закрыл глаза и выкинул сержанта из своего сознания. Мусса наблюдал за двоюродным братом и видел одинокую слезинку, скатившуюся по щеке Поля. Слова тут были бесполезны. Мусса положил ему руку на плечо.