Текст книги "Отходная молитва"

Глава 11

Охваченный каким-то тупым ужасом, Лаверн, шатаясь, побрел назад к телу Эдисон, сел рядом и окаменел, не в силах сдвинуться с места. Йоркские «Англиканцы за мир» продолжали свои бдения, но уже иного рода. Теперь они не сводили глаз с убитого горем отца, который, весь забрызганный кровью, сидел на корточках возле тела дочери. Из уважения к чужому горю присутствующие держались на почтительном расстоянии.

Жена преподобного Боба истерично причитала, а ее супруг – слишком перепуганный, чтобы обращать на нее внимание – в ожидании полиции нервно расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину. Его паства, онемев от пережитого, выстроилась, словно на часах. Время от времени кто-нибудь, осмелев, шептался с соседом, и тогда Лаверн, очнувшись на мгновение от ступора, бросал на виновника недобрый, укоризненный взгляд. Было в нем что-то от пса, зорко стерегущего могилу хозяина.

Наконец прибыла патрульная машина. Судя по всему, двое вышедших из нее полицейских, мужчина и женщина, сочли этот вызов очередной пустяковиной. С десяти вечера, когда началась их смена, они уже несколько раз выезжали разнимать пьяные потасовки. Когда полицейские входили в собор, на их лицах не читалось ни заинтересованности, ни служебного рвения. Но когда они увидели сидящего у мертвого тела посреди лужи крови Лаверна, равнодушия стражей правопорядка как не бывало.

– Ни хрена себе! – вырвалось у мужчины.

Услышав это, одна из верующих неодобрительно шикнула.

Полицейские по рации вызвали подмогу, после чего женщина-констебль, невзирая на протесты Боба, попыталась заговорить с Лаверном.

Тем временем словоохотливый Боб обрушил на нее лавину свидетельских показаний.

– Он напал на собственную дочь. Что с ней стало – вы видите своими глазами. Ударил ее ножом и побежал. Я пытался остановить его, но он и меня чуть не убил.

Констебль прикусил губу и покачал головой. Происшедшее с трудом укладывалось у него в сознании.

– Не могу представить себе этого, сэр. Этот парень наш, из полиции.

Боб недоверчиво хмыкнул:

– Верится с трудом.

– Как хотите, но он наш. И на хорошем счету.

– Ну знаете, – мрачно съязвил Боб, – после этого случая он у вас вообще войдет в историю.

Женщина в инвалидном кресле и ее спутник направились было к выходу, однако констебль, памятуя о своем долге, преградил им дорогу.

– Прошу прощения, все остаются на своих местах. Мы будем записывать свидетельские показания.

Прибыло подкрепление. Боб, очевидно, полагая, что и сейчас он самый главный, увязался вслед за полицейскими, ни на минуту не прекращая своих речей.

– Это черный для меня день. Это черный день для Йоркского Минстера. Более того, это черный день для всех церквей нашего древнего города.

Лаверна, который не смог выдавить из себя ни слова, увели в машину и повезли в участок на Фулфорд-роуд. Там его, всего забрызганного кровью, сфотографировали и взяли анализы из-под ногтей. Процедура проходила в тягостном молчании. Затем несколько полицейских в полиэтиленовых перчатках помогли ему снять окровавленную одежду. Униженный и растерянный, в одном исподнем, он сидел в углу комнаты для допросов. Кто-то послал за Этерингтоном. Все надеялись, что тому удастся вызвать Лаверна на откровенность. Этерингтон, в ужасе от происшедшего, однако польщенный оказанным ему доверием, принялся допрашивать собственного босса. Но единственное, что он услышал от Лаверна, это вопрос "Куда дели тело Эдисон?".

Охранник-сержант, угрюмый служака по имени Хэлфорд, согласно инструкциям, занес эти слова в толстый журнал в черной обложке, после чего послал своего помощника, такого же угрюмого типа, только не такого толстопузого, найти для Лаверна какую-нибудь одежду. Констебль вернулся с помятой формой, но Лаверн отказался в нее облачаться.

– Сразу виден уголовный розыск, – съязвил Хэлфорд. – Куда уж! Только мы, работяги, ходим в форме.

Поглядеть на виновника суеты из своего кабинета спустился суперинтендант Рон Весли – самый старший по званию на тот момент. Он знал Лаверна уже много лет и завидовал его успехам. Весли давно в душе надеялся, что этот хваленый супермен чем-нибудь да и запятнает себя. И вот наконец!.. Но, как ни странно, Весли не ощутил особой радости. Свое раздражение он выплеснул на Хэлфорда.

– Джордж, идиот, принесите ему хоть что-нибудь из одежды. Не может же он здесь сидеть вот так, в одном белье.

Хэлфорд рассказал что к чему, и Весли слегка поостыл. Он поднес форму к Лаверну и попытался убедить того одеться. Лаверн же и слышать не хотел, и Весли отстал от него. Потерпев неудачу, он отвел Хэлфорда и Этерингтона в сторону и признался им в своей растерянности.

– Что говорится в инструкции по этому поводу? За что нам браться первым делом? Честно говоря, мне ни черта в голову не лезет.

Весли вопросительно уставился на Хэлфорда.

– А ты что скажешь?

Хэлфорд покачал головой и лишь от растерянности несколько раз фыркнул, как паровоз.

– Насколько я понимаю, прецедента нет, – промямлил Этерингтон.

Весли наморщил лоб.

– Какого президента? О чем ты?

– Прецедента, – четко, почти по слогам проговорил Этерингтон, – то есть раньше не было похожих случаев.

Весли обратил внимание на душевное состояние Лаверна.

– Может, нам вызвать врача?

Полицейские мигом ухватились за это предложение. Еще бы, если они натравят на Лаверна врача, то все подумают, что ими двигало исключительно сочувствие, а не самая заурядная некомпетентность. А до прибытия врача гордость йоркширского уголовного розыска пришлось запереть в следственной камере. С молодой девушкой-констеблем, которую попросили принести Лаверну чаю, при виде знаменитого детектива, сидящего в холодной камере в одной лишь сетчатой майке, случилась истерика, и ее пришлось срочно отправить домой.

Наконец прибыл врач – немногословный, седовласый нигериец. Осмотрев Лаверна, он изрек, что тот пережил тяжелое нервное потрясение. На что Весли презрительно съязвил:

– Это я и без вас вижу. Не слепой.

Врач в отместку на повышенных тонах потребовал, чтобы Лаверна накрыли теплыми сухими одеялами. Получив отповедь, Весли проследил, чтобы рекомендация врача была выполнена.

Тем временем с постели подняли самого Герейнта Джона. Заместитель главного констебля приехал в участок в четвертом часу, в штатском, с всклокоченными волосами и попахивая алкоголем. Из-за ворота свитера торчали углы воротничка цветастой пижамы. Обнаружив, что Лаверна держат запертым в камере, Герейнт рассвирепел и набросился на Весли:

– Ты что, совсем того? Какое против него обвинение? Мы даже не знаем, в чем, собственно, дело!

Весли залился краской и начал оправдываться:

– Сэр, вы бы взглянули на его одежду. Вся в крови. Хоть выжми. Тут такое заподозришь...

Разговор происходил в коридоре, который вел к камерам. Герейнт, на полголовы выше Весли, поднес к носу суперинтенданта толстый указательный палец.

– Ты у меня повыступай, мать твою... Слышал, что я сказал? Уведите его из камеры!

Весли поднял руки – мол, сдаюсь.

– О'кей, понял.

Он отомкнул камеру Лаверна и удалился. Герейнт вошел. Лаверн, казалось, не заметил его присутствия. Герейнт сочувственно поправил одеяла, прикрывая другу кальсоны, а затем уселся рядом с ним на тонкий жесткий матрац. Какое-то время оба не проронили ни слова.

По распоряжению Герейнта Лаверна отправили домой. Донна, поднятая с постели в двадцать минут пятого, ужаснулась, увидев мужа. Этерингтон, которому, как обычно, пришлось взять на себя дурную весть, сказал, что в Минстере произошел "один случай". Когда же Донна прижала его к стенке, Этерингтон поделился с ней тем немногим, что было ему известно: некую девушку закололи ножом, и один из свидетелей указал на Лаверна.

Не зная, что и думать, обуреваемая тревогой и сомнениями, Донна помогла мужу подняться наверх и уложила его в постель. Понимая, что их присутствие излишне, полицейские удалились. Впрочем, Донна не сомневалась, что они еще вернутся.

Лаверн пролежал в постели весь день. Из-за пережитого потрясения он так и не смог уснуть, но сил встать тоже не было.

Донну угнетала неопределенность, и она позвонила домой Линн Сэвидж. Увы, там сработал автоответчик. Донне ничего не оставалось, как попросить Линн позвонить ей, когда та вернется. Затем она позвонила Герейнту и поговорила с его растерянной женой. Из разговора выяснилось, что Герейнт ушел из дома ранним утром и с тех пор не давал о себе знать. Донна позвонила по прямой линии в управление, но опять нарвалась на автоответчик.

Дженифер пришлось солгать. Дочь должна была вместе с семьей приехать к ним на обед, но Донна отменила приглашение, сославшись на то, что у отца грипп и поэтому малышку Гарриет лучше не привозить.

К вечеру Лаверну слегка полегчало, он даже принял душ и оделся. Вечером без аппетита поклевал ужин и, взяв жену за руку, ответил как мог на ее расспросы. Из этих кратких, обрывистых фраз Донна постепенно сумела составить картину выходных и их кровавого финала.

Но тут затрезвонил телефон. Донна взяла трубку. У незнакомца был приятный, вкрадчивый баритон, а говор выдавал в нем лондонца или жителя соседних графств. Представившись репортером одной из солидных общенациональных газет, он выразил желание поговорить с мистером Лаверном.

Донна сбивчиво объяснила журналисту, что это невозможно. Она бросила взгляд на мужа – тот сидел на диване со стаканом в руке, делая вид, будто слушает пластинку Дюка Эллингтона. Шустрый служитель пера тотчас перевел разговор на ее персону. Известно ли ей, что ее муж – главный подозреваемый в деле об убийстве? Донна предпочла положить трубку.

Пройдя через всю комнату, она поправила стакан в руке мужа. Лаверн даже не заметил, что тот наклонился под коварным углом.

– Осторожно, – произнесла Донна, стараясь придать голосу спокойствие, – надеюсь, ты не хочешь испортить ковер.

Затем она вышла из комнаты и поднялась в спальню. Не зажигая света, подошла к окну и выглянула на улицу. Что ж, этого следовало ожидать. Они слетелись, как рой саранчи, как стая стервятников. На улице возле их дома стояло несколько огромных фургонов, а на дорожке толпились фотокорреспонденты, осветители, операторы, звукотехники – словом, вся репортерская рать.

При виде этого полчища Донне стало не по себе. Присев на кровать, она заставила себя сделать глубокий вдох. Если она хочет хоть чем-то помочь Вернону, ей следует сохранять спокойствие – насколько это, конечно, возможно. Главное, не паниковать и не нервничать. Ведь она нужна ему. Донна знала, что ей делать. Эти люди так просто не уйдут. Однако если она согласится дать короткое интервью, возможно, их с Верноном оставят в покое. Все равно что ампутировать ногу при гангрене, подумала Донна, вещь малоприятная, но без нее нельзя.

Донна направилась в ванную ополоснуть лицо. Вытерлась чистым сухим полотенцем, причесалась, проверила, не застряли ли между зубами остатки ужина, нет ли пятен на свитере, после чего спустилась вниз и отомкнула парадную дверь.

Ее неожиданное появление застало репортерскую братию врасплох – они в нерешительности топтались на крыльце, словно исполнители рождественских гимнов. Когда же стало ясно, что Донна намерена что-то сказать, репортеры обступили ее со всех сторон. Их коллеги, светотехники и операторы, тоже устремились поближе. В лицо Донне ударили вспышки блицев и слепящий свет софитов, а перед носом, словно гигантские фаллосы, неожиданно замаячили сразу несколько микрофонов. Донна вся внутренне напряглась, однако согласилась подождать, пока команда Би-би-си не установит аппаратуру.

На это ушла пара минут. Нельзя ли задать вопросы лично суперинтенданту? Нет. Он все еще под впечатлением событий предыдущей ночи и не в состоянии ни с кем разговаривать. Как он относится к тому, что его обвиняют в убийстве? Пока что против него не выдвинуто никаких обвинений, возразила Донна. В каких отношениях он состоял с покойной Эдисон Реффел? Эдисон, пояснила Донна, согласилась помочь ему в расследовании убийства.

– Сейчас мы с семьей Эдисон переживаем ее трагическую смерть. Прошу вас, больше никаких вопросов.

С этими словами Донна закрыла дверь и заперла ее на засов. Утомленно прислонилась к стене, и ей стало немного легче. Дюк Эллингтон продолжал играть на рояле за закрытой дверью гостиной. Донна набрала полную грудь воздуха и вошла. При ее появлении Вернон поднял печальный взгляд. В его глазах читалась благодарность. Он точно знал, на что она решилась. От Донны не ускользнуло, что трубка телефона снята с рычага. Лаверн похлопал ладонью по пустому концу дивана, и Донна присела рядом с ним. Лаверн взял жену за руку.

– И что мы будем делать?

– Что и всегда.

Лаверн вымучил улыбку.

– Надо послать цветы ее родителям.

Донна пожала его руку.

– Хорошая мысль. А где они живут?

– Понятия не имею.

– Ничего, это мы выясним.

Какое-то время они сидели молча. Неожиданно Донна произнесла:

– Надеюсь, ты не винишь себя? Я хочу сказать – в том, что Эдисон умерла.

– Нет, – не колеблясь, ответил Лаверн, – иначе бы меня уже давно не было в живых.

– Не понимаю, что ты этим хочешь сказать.

– И ладно, – отмахнулся Лаверн, – так оно даже к лучшему.

* * *

На следующее утро, уже в семь часов, когда Донна открыла дверь, чтобы забрать молоко, репортерское воинство заняло новые позиции. На улице было еще темно, однако Донна разглядела, что у ворот маячат около десятка фигур, а сквозь ветви деревьев мелькают огни. К их дому, медленно рокоча моторами, съезжалась целая процессия фургонов и трейлеров. Донна схватила бутылки с молоком и спешно захлопнула дверь. Как там обычно называют группу репортеров? Стая? Свора?

Лаверну удалось немного поспать, и теперь, словно позабыв, что случилось, он твердил, что ему пора на работу – "проветрить мозги". Правда, проходить сквозь строй осаждавших дом репортеров не хотелось. Дверной звонок трезвонил без умолку, но о том, чтобы дверь открыть, не было и речи. Шторы на окнах были опущены – не дай Бог, еще попадешь в чей-то телеобъектив. Пока Лаверн с Донной завтракали, какая-то наглая особа сумела-таки обойти дом. Донна буквально в самый последний момент успела опустить штору. Еще мгновение – и Лаверн наверняка оказался бы запечатлен на пленку с прилипшим на подбородке яичным желтком. И, разумеется, уже на следующий день этот снимок появился бы на первой странице "Дейли миррор".

Донна позвонила Дженифер – оказывается, та пыталась дозвониться до них еще со вчерашнего вечера.

– Мам, тебя показывали в вечерних новостях. Я глазам не поверила.

– И как я смотрелась?

– Просто замечательно. Объясни, что происходит. Что там натворил отец?

– Ровным счетом ничего, моя дорогая. Просто твоему папе крупно не повезло.

Это заявление, мягко говоря, не совсем соответствовало действительности.

Часам к десяти утра приехала Линн Сэвидж и с ней еще четверо полицейских в форме, которых она оставила охранять ворота. Лаверн про себя задавался вопросом, то ли они охраняют его от вторжения, то ли он их пленник.

Линн вместе с Лаверном расположились в столовой. Донна сделала им кофе и ушла, чтобы не мешать.

Поначалу разговор не клеился. Линн была такой же бледной, как и Лаверн. Однако, повздыхав немного о бесцеремонности репортерской братии, она, что называется, взяла быка за рога.

– Довожу до твоего сведения, что тебя отстранили от дела.

– Ой, мне дурно. Дайте мне нашатырь.

– Меня послал к тебе мистер Джон. Он считает, что тебя необходимо поставить в известность, прежде чем ты получишь официальное уведомление. То есть рано или поздно ты его получишь, а пока...

– Можете не приходить на работу.

– Жалованье тебе сохранили.

– Черт побери, – съязвил Лаверн, – теперь мне в карман пойдут грязные деньги, а грязную работу за меня будут делать другие.

– Ну, Вернон, – вздохнула Линн, – я же просила тебя не делать глупостей. Я же говорила тебе: офицер твоего ранга не может выдавать себя за кого-то еще. Подобные игры – для мелкой сошки, для тех, кто думает, будто они – тайные агенты.

С мрачным видом Лаверн отпил кофе.

– И ничего бы не произошло, прислушайся ты тогда к моим словам. Дело не в том, что ты непонятливый. Ты же знаешь, какого я высокого мнения о тебе.

– По твоим словам такого не скажешь.

– Да ты кого угодно выведешь из себя!.. Происшедшее аукнется не только тебе. И мне аукнется. И всему отделению.

– Ты хочешь сказать, нашему коллективу.

– Да замолчи наконец! – вспылила Линн. – Помнишь, о чем я тебя просила? Давай проведем самое обыкновенное расследование, старым испытанным способом, когда ведущего следователя прикрывает целая команда. Кстати, ты и есть тот ведущий следователь, если тебе это еще непонятно. И что в результате? Ты в который раз отправляешься в одиночное плавание. Только на этот раз свидетеля убивают в метре от тебя. А требовалась самая малость – прислушаться к моим советам. Хотя бы раз. Я бы прошла вместе с тобой огонь и воду...

Лаверн перестал дуться и теперь смотрел на Линн с сочувствием. Кровь прилила ей к щекам. В голосе ее звучала злость, но в глазах затаилась обида.

– Это ты и хотела мне сказать?

– Нет, не это. Я хочу сказать, что переживаю за тебя. Переживаю, что ты попал в беду, переживаю, что не была до конца с тобой честной. На тебя уже завели досье, а я промолчала.

В ответ Лаверн лишь пожал плечами:

– Не важно. Я и так знал.

– То есть?

– Линн, сколько живу, мною вечно кто-то интересуется.

– То есть ты все знал... Ну, тогда дела еще хуже. Ты знал, что о тебе думают, – и все равно продолжал делать по-своему.

Лаверн как ни в чем не бывало допил кофе, встал со стула и, подойдя к окну, отодвинул занавеску, чтобы было светлее. Напуганная неожиданным движением, за окном с ветки сорвалась малиновка и упорхнула через лужайку к живой изгороди в дальнем конце сада.

– И кто же вместо меня?

– А ты как думаешь?

Вернон посмотрел на нее.

– Неужели Весли? Только не это.

– Нет. Я.

– Слава Богу. – Было видно, что у Вернона камень с души свалился. – Я бы сам рекомендовал только тебя.

– Ты не имеешь права никого рекомендовать, если не ошибаюсь.

– Зачем же так сурово. Мои показания сэкономили бы вам уйму времени.

– Например?

– Например, что все эти убийства на совести одного человека, а именно: Хьюго Принса.

На Линн это заявление не произвело должного эффекта.

– У тебя есть соответствующие доказательства?

– Все зависит от того, что понимать под доказательствами. Но готов поклясться, что Дерека Тайрмена уже нет в живых.

Этого Линн никак не ожидала.

– Да.

– И Шилы Дайе тоже.

– Верно. Они оба умерли рано утром в воскресенье.

– Значит, я прав. Принс прикончил и этих двоих.

– Это он убил Эдисон Реффел?

– А кто же еще? По крайней мере он сделал так, чтобы ее убили. – Лаверн сел и посмотрел в глаза Линн. – Послушай меня. Тебе придется меня выслушать, если ты хочешь мне поверить. Знаю, то, что я скажу, с трудом укладывается в голове. Главное, не перебивай...

И он начал рассказывать ей об отходной молитве, о том, что пережил в Норт-Эбби, и как, несмотря на все сомнения и скепсис, ему пришлось поверить в то, что Принс действительно владеет черной магией и повелевает целым сонмом злых духов.

Линн слушала, не перебивая, стараясь не выдать своего недоверия, особенно там, где рассказ казался ей чудовищной фантасмагорией. Но пока она слушала этого человека, которого так хорошо знала и привыкла уважать, негодование в ее взгляде уступило место жалости.

Остаток дня Линн провела в раздумьях. Она оказалась права в своих подозрениях: Лаверн и впрямь помрачился рассудком, и кто знает, может, он и совершил убийство. А еще Линн понимала, что Лаверн доверяет ей, иначе не стал бы делиться своими тайнами. Так что Линн не была уверена, стоит ли ей делиться услышанным с кем-то еще.

Вечером она решила посоветоваться с Йеном. Тот лежал в постели с журналом по строительству. Муж воспринял ее рассказ как несусветную чушь.

– Не будь дурой. Расскажи всем. Твой приятель Лаверн вляпался в большое дерьмо. Ты говоришь о преданности. Чему? Кому? Да этот парень будет вешать тебе лапшу на уши, чтобы только не угодить за решетку. Ну ладно, может, он и не убивал. Но крыша у него явно поехала. Мой тебе совет – расскажи всем. Матери расскажи, собаке...

Линн натянула ночную рубашку.

– Спасибо тебе, Йен. Спасибо за твое спокойное и взвешенное мнение.

– Как знаешь, – фыркнул он и перевернул страницу журнала, сделав вид, будто в данный момент его не интересует ничего, кроме бетона. – С тобой тоже надо набраться терпения.

Линн спустилась в гостиную и порылась в сумочке. Их собака, в надежде, что ей сейчас перепадет что-нибудь вкусненькое, подошла поближе и скорчила умильную мину. Линн вытряхнула содержимое сумочки на диван и наконец-то нашла, что искала, – помятую визитку. Она бросила взгляд на каминные часы – без десяти одиннадцать. Поздновато? Наверное. Но она не могла ждать.

Линн схватила телефонную трубку и набрала номер. Короткое молчание, затем послышался гудок. Он звучал так глухо, будто другой конец провода заканчивался где-то на Луне. Потом раздался какой-то треск, и хриплый мужской голос произнес: "Да".

– Здравствуйте. Могу я поговорить с мистером Джоном?

И вновь короткое молчание.

– Кто говорит?

Линн решила, что ошиблась номером.

– Сэвидж. Следователь Сэвидж.

– Это я. Чем могу быть полезен?

Линн почувствовала, что уверенность покидает ее. Она совершенно позабыла, каким высокомерным может быть Герейнт.

– Помнишь, ты попросил позвонить меня, если у меня будет что-нибудь насчет Вернона...

Вздох.

– А тебе не кажется, что уже поздновато?

Линн вздохнула разочарованно:

– Извини. Как знаешь.

В трубке раздался треск помех, словно Герейнт переносил телефон в другое место. Затем он заговорил вновь:

– Хорошо. Какие у тебя планы на завтра?

Такого Линн никак не ожидала.

– Я что-то не поняла.

– Поговорим завтра.

– Прекрасно. Мне удобно утром, в любое время.

– Я, собственно, думал... Может, вместе перекусим?

– Великолепно. – Собака громко скулила в кухне. – Люси, тихо.

– Что?

– Ничего, это я собаке.

– А, собаке? – В голосе Герейнта послышались недоверчивые нотки. – Значит, до завтра. Я заеду за тобой в час.

На том конце положили трубку. Линн, не выключая света, прошла в кухню проверить, отчего скулит Люси. На улице шел проливной дождь. Черные стекла были все в водяных каплях. Люси скреблась у двери.

– Что с тобой, псина, – попробовала успокоить ее Линн. – Хочешь на улицу?

Она подошла к буфету рядом с холодильником, где обычно висели ключи, но затем почему-то обернулась к окну. Оттуда на нее смотрело мужское лицо. Водяные капли на стекле делали его нечетким, словно размазанным, однако это не помешало Линн тотчас узнать Лаверна. Она вскрикнула, и Люси, скуля, бросилась к ней.

Линн закрыла глаза, вновь открыла... Он все еще был там, уставившись на нее холодным взглядом. Затем, несколько мгновений спустя, лицо медленно растворилось в ночной тьме. Линн же продолжала стоять, вглядываясь в ночь, и только дождь барабанил по стеклу, стекая вниз бесчисленными ручейками.