Текст книги "Слуга Дракона"

– Что? – проговорил Ансалем в легком недоумении. – О нет, они вовсе не такие уж плохие. К тому же очень умны… Хотя… – его пухлое розовощекое лицо потемнело, – … им, конечно же, не следовало запирать меня здесь. Я так устал… Ведь перемещение целого города из мира яви – нелегкое дело. Я собирался…

Внезапно взгляд Ансалема сфокусировался на Карусе. Гаррик, внимательно наблюдавший за стариком, неожиданно понял: под маской детской невинности скрывалась сильная и аморальная суть – беспощадная, как молния.

– Вы, наверное, очень разозлились на меня за то, что я отказался поддержать вас в великом походе против всех твоих врагов, верно, Карус?

Карус с улыбкой пожал плечами.

– Вообще-то, они являлись врагами всей цивилизации, хотя… – тут король улыбнулся и даже немного повеселел, – да, в то время я действительно порой путал себя и цивилизацию. Но я вовсе не разозлился, нет. По крайней мере не на вас.

Карус отвернулся к окну и выглянул на улицу. Внизу, на сверкающих проспектах и площадях древнего Клестиса, толпились напуганные жители.

– Тогда я посчитал вас недальновидным дураком, – признался король, вновь переводя взгляд на Ансалема. – И сейчас не беру свои слова обратно. Но теперь – задним числом – я понимаю, что и сам был не лучше. Пытался решить все проблемы железной рукой и куском стали.

– Что касается меня, – мягко возразил Ансалем (Гаррик опасался, что он снова сорвется в приступе неожиданного гнева, как во время их первой встречи), – то я знал: у меня не хватит сил спасти Острова. Да и не мое это дело. Моим долгом было спасти Клестис и его граждан, что я и сделал.

– К сожалению, нет, – сказал Гаррик. – Город ныне мертв, как дно морское.

Вот как? – Ансалем вновь уселся на каменное ложе, задумчиво переплетая пальцы. – Видите ли, я не смог закончить начатое, потому что я до сих пор сплю здесь. Сколько времени прошло? Боюсь, уже очень много…

– Тысяча лет, – ответил Карус. – Гаррик – мой далекий потомок, живущий через тысячу лет после того, как я утонул.

Старый волшебник вздохнул.

– Этого я и боялся, – произнес он. – Иначе вы не смогли бы проникнуть в мои сны. Подобные вещи становятся возможными лишь раз в тысячу лет, когда мощь достигает своего пика.

Ансалем встал. Впервые стало видно, что он уже старый, уставший человек. Он провел рукой по пустым полкам, словно лаская исчезнувшие фолианты и свитки.

– Понимаете, – продолжил он, – когда вы умерли, Карус…

Он повернулся к королю со скоростью жабы, хватающей добычу.

– Вы ведь на самом деле умерли, не так ли? – резко спросил Ансалем. Такой вопрос предполагает быстрый и честный ответ.

Карус пожал плечами.

– Мое тело утонуло, – сказал он. – Я не философ и не священник, чтобы судить об остальном. Но сейчас я здесь.

– Да, здесь, в моем сне, – уточнил Ансалем, вновь превратившись в саму любезность. – Полагаю, нам даже не нужно смотреть в магические кристаллы или произносить заклинания, и так можно догадаться, что случилось с Островами после вашей гибели. Я извлек Клестис из времени, чтобы уберечь от наступающего хаоса. Затем…

Он повернулся и оглядел опустевшие полки и ниши, в которых прежде хранились предметы, способные сконцентрировать силы, вращающие вселенную. На сей раз руки его даже не пытались прикоснуться к исчезнувшим сокровищам. Лицо волшебника застыло и показалось на миг нечеловечески старым – как древние, разрушающиеся горы.

– Я слишком устал тогда, – вздохнул Ансалем. – Это была великая работа. И сделать ее мог только я один!

Он бросил быстрый недоверчивый взгляд на Гаррика и Каруса: не спорят ли с ним? В нем снова проглянул ребенок с его ребяческой хвастливостью – и при этом способный запросто изъять город из времени. Что он однажды продемонстрировал.

Гаррик засунул ладони за широкий пояс своей ночной туники из беленой шерсти – единственной одежды здесь, во сне. Он осторожно кивнул в знак согласия. Ему казалось, будто он стоит перед бурлящим вулканом, ожидая, что в любой момент скала изрыгнет пламя и испепелит его и все вокруг.

Ансалем зевнул и как-то съежился.

– Я устал и заснул, – тихо проговорил он. – Когда проснулся, то перенес Клестис на тысячу лет вперед – туда, где уже воцарились мир и покой. Я не хотел, чтобы мой народ пострадал от грядущего разрушения.

Гаррик криво усмехнулся.

– Я бы не назвал наше время ни мирным, ни просто стабильным. Но оно все же лучше хаоса, воцарившегося сразу после падения Старого Королевства – в этом я уверен. По крайней мере до сих пор так было. Очень хотелось, чтоб так оно и осталось, сэр… Но ваш мост из Клестиса в наш мир сильно усложняет задачу.

– Мост? – удивился Ансалем. – Но я не знаю никакого моста… Правда, я столько всего забыл… Так вы говорите, там никого нет?

Он махнул рукой, но не в сторону окна, а к алебастровой перегородке, из-за которой Ансалем Мудрый принимал некогда людей из Клестиса. Отсюда, из покоев, Гаррик видел фруктовые деревья в кадках и клумбы с колышущимся на легком ветру портулаком. И по-прежнему никаких людей.

– Да, – ответил Карус, – никого. Полное запустение. Не осталось даже коз, которые щипали бы траву на улицах…

– Это потому, что я так и не проснулся, – сказал старый волшебник, покачивая головой в попытке осмыслить минувшие события. – Как вы думаете, почему Пурлио и остальные заперли меня в моих снах? Ведь они не могли не знать, что Клестис не выживет без меня! Разве нет?

– Возможно, их это не волновало, – сказал Карус. Он возвышался над Ансалемом, стиснув пальцы на поясе, словно изваяние беспощадного бога войны. – Скорее всего, именно так: им было наплевать.

– Сэр, – вмешался Гаррик, – необходимо разрушить заклинание и вернуть вас в ваше собственное время. Расскажите, что для этого нужно?

– О, мальчик, ты не сможешь помочь, – отмахнулся Ансалем. – Такое по силам только амфисбене…

Слушая чародея, Гаррик почувствовал, как некая неведомая сила отшвырнула его, подобно отпущенной тетиве. Комната превратилась в размазанное пятно, и юноша полетел сквозь пространство и время – прямо в опрокидывающуюся вселенную.

Сквозь наплывающую мглу он услышал слова Ансалема:

– … но амфисбена здесь, со мной!

* * *

После долгого полета в жестких птичьих когтях у Шарины кололо в боку. Вначале, обрадовавшись освобождению, девушка не заметила боли, зато сейчас та давала о себе знать.

Стоило ей поднять правую ногу, и волна боли копьем пронзала межреберные мышцы, а как только ступня касалась земли, готовясь принять на себя вес тела, снова следовал болезненный укол.

Она пробиралась сквозь заросли дикой розы. В сезон – а он уже миновал – цветы, наверное, радовали глаз, но сейчас от них остались одни только колючки. Шарина чувствовала себя уставшей и измученной, ей не хватало сил прорубать проход в кустах. Побеги с шипами царапали предплечья, вытягивали нити из алого кушака.

«Таким образом они сумеют проследить мой путь», – подумалось ей. Но жители деревни и так висели у нее на хвосте – кровожадные и безжалостные, как рой ос-убийц. Шарина слышала, как они перекликались в охотничьем азарте.

Воины в тяжелом вооружении неминуемо должны были отстать. Слабое утешение… Ведь если два десятка крестьян с камнями и ножами окружат свою жертву, то даже такому мечнику, как Гаррик, пришлось бы туго. При условии, конечно, что убийцы готовы заплатить кровавую цену за свою победу…

Пьюльский нож висел на широком ремне, туго закрепленный, чтобы не болтался на бегу. Пока Шарина не стала вынимать его – это сбило бы ее с шага, но при мысли об оружии мрачная улыбка скользнула по ее губам. Им придется заплатить, прежде чем они справятся с одинокой женщиной.

Тем временем деревня осталась уже в доброй полумиле за спиной. Шарина продолжала бежать, высматривая дорогу. Она привыкла ориентироваться в лесу, правда не в таком лесу. К тому же совсем стемнело.

– О Госпожа, – прошептала девушка. Она слишком устала для настоящей молитвы, но продолжала: – Госпожа, защити меня, рабу Твою…

Дорогу ей пересекала поляна, вернее даже не поляна, а широкая просека, деревья на которой еще не успели вырасти в полный рост. Шарина свернула влево, по ее подсчетам дорога вправо, уходившая под острым углом, выводила ее навстречу преследователям. Деревенские наверняка знали – не могли не знать – об этой удобной просеке. И, конечно же, рассредоточились по лесу, чтобы перехватить свою жертву, если ей вздумается двинуться в этом направлении.

Шарина даже не пыталась прятаться в зарослях по краю просеки, а просто бежала вперед. Короткий плащ с капюшоном не прикрывал белую тунику, которая в залитом лунным светом лесу выглядела маяком в ночи. А еще белела светлая кожа, и яркие золотистые волосы развевались, словно призывный вымпел для тех, кто гнался следом.

Сначала девушка подумала, что под ее ногами пласт застывшей вулканической лавы – еще менее гостеприимный для растительности, чем, известняк, покрывавший большую часть острова. Но дорога выглядела слишком широкой – двадцать футов в ширину – и прямее большинства улиц в Вэллисе.

Это была древняя дорога, вымощенная столь искусно, что для корней не нашлось места, кроме как в тонком слое почвы, нанесенном ветрами и дождями за долгие годы запустения.

Шарина отвела в сторону маленькую чахлую сосенку и зашагала по плющу, ковром устилавшему дорогу. Ее ноги легко рвали стебли, оставляя позади отчетливый след из мягких, широких листьев. Птицы с щебетом взлетали с нависающих ветвей, громко хлопая крыльями в листве. Видимо, она потревожила не то голубей, не то перепелов, устроившихся на ночлег.

Дорога упиралась в заросшую стену, в которой имелась выступающая арка. Некогда она вздымалась не менее чем на тридцать футов, но сейчас верхняя часть обвалилась. Голова змеи, призванная внимательно следить за входящими, валялась теперь в проходе на груде маленьких квадратных камней, некогда поддерживавших ее.

Она была вырезана в странном кубическом стиле, что делало ее еще более устрашающей для такого неискушенного зрителя, как Шарина. Челюсти, из которых высовывался раздвоенный язык, легко могли бы перекусить туловище девушки. Всю огромную скульптуру покрывала вычурная резьба, в которой можно было рассмотреть и другие головы, поменьше.

Подойдя к арке, Шарина замедлила шаги и оперлась на холодный камень, чтобы не подвернуть ногу на грудах заросших камней.

Она добралась до большого скопления зданий, которые заметила во время своего вынужденного полета в когтях птицы. Все, сворачивать было некуда. Дорога оборачивалась узким проходом в лесном шатре, куда попадало больше света, чем на других участках. В таких райских условиях по обе стороны «проспекта» пышно разрослись непроходимые колючие кусты.

Впрочем, это не имело значения: все равно Шарина больше не могла бежать – в боку и так огнем горело, ей требовалось передохнуть.

Девушка отступила немного в сторону, чтобы не попасться сразу же на глаза преследователям, и внимательно огляделась. Дорога плавно перетекала в улицу. Справа громоздились руины здания непонятной формы и назначения. Среди развалин успел вырасти гигантский дуб, и лишь квадратная форма плит свидетельствовала о рукотворном происхождении насыпи.

Она имела не меньше полутора сотен футов в длину и была, как и внешние стены, сложена из гранита. Это удивило Шарину: ведь на побережье и в обнажившихся породах возле поселка она видела известняк, а не гранит. Тем не менее сомневаться не приходилось: частички слюды и других вкраплений мерцали в тусклом ночном свете.

Вдоль высокого фасада разрослись розовые кусты и сосны с длинными иголками – тут и там их корневища разрывали скульптурные украшения. Груды резных камней (некоторые из них раскололись при падении) лежали вдоль стены. Они завалили два дверных проема, оставив лишь небольшой проход в третьем, ближайшем к Шарине.

Какое никакое, а укрытие, решила девушка. Она прикоснулась к своему ножу и полезла вверх по наваленным камням к отверстию у самого карниза арки. Взбираться приходилось на четвереньках, цепляясь за покрытые жесткой корой побеги пока пальцы ног нащупывали опору на резных лицах обезьян, ящериц и других непонятных тварей.

На верху арки красовалась еще одна змеиная голова. Шарина, скорчившись, поднырнула под ней в темноту укрытия. С этой стороны мусора и обломков оказалось еще больше чем снаружи, Чтобы не полететь вниз головой, Шарина ухватилась за край ниши, в которую когда-то, давным-давно, монтировалась дверная коробка. Девушка осторожно перевалилась через край и нашла точку опоры для ног. Таким образом, она могла стоять позади провала с ножом наготове и поджидать своих преследователей. Она широко открыла рот, чтобы прерывистое дыхание не выдало ее.

Конечно, рано или поздно кто-нибудь из поселян вскарабкается на стену и обнаружит ее убежище. Но им придется подниматься сюда по одному или же расчистить проход, растащив все эти камни, – долгая и тяжелая работа даже при свете дня.

Но и через отверстие попасть будет не проще, пока Шарина стоит здесь с ножом, который способен срубить одним ударом деревце в руку толщиной. Шарина мрачно усмехнулась. Сами виноваты: она не просила их становиться ее врагами.

Когда стук пульсирующей крови в висках немного успокоился, она услышала звук погони. Голоса, исключительно мужские, нервно и неразборчиво переругивались. Похоже, они все еще были достаточно далеко.

Решив, что возможность видеть своих врагов оправдывает риск оказаться замеченной, Шарина медленно подняла голову над грудой камней. Тусклый свет и бледный камень старинного города скроют ее очертания, даже если вдруг кто-то из жителей посмотрит прямо на щель.

Как она и предполагала, ее преследователи задержались у ворот. Они всматривались в отверстие, стараясь при этом не приближаться к змеиной голове. Девушка разглядела с полдюжины юношей и седого мужчину с выступающими буграми мышц на руках и голых ногах. Пока Шарина наблюдала, начали подтягиваться и все остальные.

Споры разгорелись с новой силой, но с минимальным результатом. Каждый из вновь прибывших талдычил что-то свое, остальные возражали, все больше выходя из себя. Стало совсем темно.

Седой присел на корточки с кремневым ножом в одной руке и пригоршней крепких тростинок, сорванных на обочине, – в другой. Он разложил нехитрые приспособления для разведения огня, затем сильно дунул в трубочку запала. Вылетели искры, которые упали на приготовленный трут. Мужчина добавил туда тонких щепок и раздул огонь.

Подошли воины в сопровождении не менее двух десятков деревенских женщин. Все вояки были вооружены копьями, некоторые прихватили шлемы; щиты они, очевидно, оставили дама, рассудив, что в схватке с одинокой девушкой смогут обойтись и без них.

Сейчас они надевали бронзовые шлемы, подгоняя сложную систему ремешков, с помощью которых те держались на голове. Седой поднялся на ноги, держа в вытянутой руке пучок подожженных сосновых веток. Подняв их повыше, он повернулся к провалу, за которым пряталась Шарина. Девушка подавила желание отпрянуть: движение выдало бы ее скорее, чем смутное пятно ее лица.

Седой улыбнулся. Он стоял особняком, не вступая в общую перепалку односельчан. Если они все же доберутся до нее, за этим нужно приглядывать в первую очередь. Хотя Шарина подозревала, что ему хватит хитрости не лезть вперед при штурме, который планировали его товарищи.

Один из воинов с криком шагнул вперед. Он метнул копье в проем входной арки, тщательно следя за тем, чтобы не переступать линии ворот. Затем герой вернулся к своим.

Шарина оглянулась назад. Глаза ее достаточно привыкли к темноте, чтобы разглядеть: комната абсолютно пуста. Лишь валялось несколько камней, упавших с крыши, да мелкая лепнина – когда-то часть интерьера – теперь покрывала пол толстым слоем мусора и пыли. Примыкающая стена с балками дверного проема отделяла комнату от остальной части строения. По-видимому, раньше она являлась своеобразным фойе за центральным входом.

Шум снаружи усилился, и Шарина осторожно подняла голову. Селяне пытались запалить факелы, пропитанные сырой нефтью, от горящих сосновых веток, которые седой бросил на землю. Казалось, он единственный, кто чувствовал себя достаточно спокойно в ночном лесу. Не вмешиваясь, мужчина наблюдал с презрительным удивлением, как остальные пытаются поджечь напрочь сгнивший валежник или молодые зеленые побеги.

В конце концов они отчаялись и засобирались обратно. Воин с павлиньим пером погрозил копьем каменным руинам и проревел, коверкая слова:

– Гори в аду, драконье отродье!

Он развернулся и отдал короткий приказ седому. Тот кивнул и подобрал свой горящий пучок. Бросив последний долгий взгляд на убежище Шарины, мужчина направился к поселку с высоко поднятым факелом. Он шел впереди, освещая дорогу воинам, однако наверняка кто-нибудь из этих болванов в сползающих шлемах грохнется на землю, прежде чем доберется до деревни.

Процессия со светом быстро удалялась, и в лесу становилось совсем темно. Селяне с причитаниями натыкались на деревья и путались в плюще. Хотя Шарина не сомневалась, что они убрались, она все же выждала некоторое время около пролома, пока луна достаточно не взошла на небе.

Затем со вздохом убрала пьюльский нож в ножны и стала спускаться в здание. Девушку мучила жажда, к утру она наверняка проголодается, но ей не хотелось блуждать в темноте. В лучшем случае она попусту потеряет время. А в худшем – имеет шанс подвернуть ногу или вообще свернуть себе шею.

Люди с противоположного мыса боялись птицы-рептилии, которая принесла ее сюда. Они страшились также этого места со скульптурами рептилий, и они боялись самой Шарины. В другой ситуации девушка, возможно, поняла бы их, но не сейчас!

Прямоугольник внутренней двери слабо светился – бледнее даже блуждающего огонька. Шарина озадаченно нахмурилась. Лунного света, пробивавшегося сквозь листву, едва хватало, чтоб обозначить отверстие, через которое она пролезла. Чему же здесь светиться? Может, в одной из дальних комнат рухнула крыша и свет льется с неба?

Девушка двинулась по осыпавшейся штукатурке к смежной двери. Она осторожно переступила упавшую из своей ниши и разбившуюся об пол стелу. Ее задняя часть была также покрыта рельефами.

Шарина вошла в центральную комнату. Свет – в другом месте он вообще потерялся бы, но здесь, в абсолютной темноте, был виден – шел из еще одной двери на противоположной стене. Там стояла – лицом к заваленному входу – статуя из отполированного гагата. Ростом она была в два шарининых роста – больше, чем в натуральную величину, подумала девушка, хотя она могла и ошибиться.

Статуя изображала не человека, а чешуйчатую человекоподобную тварь с острыми зубами в длинных челюстях рептилии. При таком слабом свете девушка не могла точно сказать, но предполагала, что вся фигура была вырезана из цельного камня.

«Драконье отродье», – подумала она, проходя мимо. Статуя не пыталась ее убить, в отличие от людей из деревни.

Против ожидания Шарина не увидела летучих мышей. Наверное, здесь было слишком сухо для них. В воздухе стоял некий запах, который девушка никак не могла распознать. Явно не растительного происхождения… возможно, так пахли сами камни.

Шарина пригнулась и пролезла под накренившимся дверным косяком второй двери. И оказалась в следующей комнате.

Никаких провалов в крыше не обнаружилось, наружная дверь блокировалась прочной массой корней и каменной крошки. Голубоватое свечение – хотя в цвете девушка сомневалась – исходило из ниши в задней стене здания. Более того, там что-то шевелилось, если только воображение не играло злую шутку с Шариной.

Пьюльский нож сам скользнул ей в руку до того, как девушка о нем подумала. С замиранием сердца она шагнула вперед. Вблизи стало видно, что никакой ниши там не было. Взгляд упирался в прочную сухую кладку позади свечения.

Шарина резко обернулась, уверенная, что источник света находится за ее спиной и лишь отражается от стены. Но и там не обнаружилось ничего нового: только дверной проем, в нескольких шагах почти неразличимый.

Тогда она снова повернулась к стене, скорее удивленная, чем испуганная. Теперь она разглядела – на прочной стене – фигуру, сидящую за письменным столом. При человеческих очертаниях и человеческих размерах принадлежала она рептилии. Глаза ее сияли голубым огнем.

– Эй! – крикнула Шарина, замахиваясь ножом. Она не задумываясь расколола бы череп твари, если б та приблизилась.

– Я не враг тебе, Шарина ос-Рейзе, – раздался голос. Безгубый рот рептилии шевелился, но слова, казалось, звучали непосредственно в сознании девушки. Они несли в себе сухой холод, напомнивший ей неуловимый запах в здании.

Фигура повела трехпалой рукой. Возле задней стены комнаты обнаружилась каменная скамейка – этакий приступочек возле бестелесного стола из света и теней.

– Не желаешь присесть? – прозвучал все тот же холодный голос. – У меня есть к тебе предложение.

* * *

Все время, пока они пробирались через безмолвный лес, Кольва прижималась к левому плечу Кэшела.

– Как мне повезло, что ты пришел и спас меня, – говорила она. – За твой подвиг, мой герой, любая награда покажется недостаточной!

Рука Кэшела одеревенела от напряжения, словно посох, который он держал в другой руке. Но просто отпихнуть женщину он не мог… да и не хотел.

– Никакой я не герой, – пробурчал юноша.

Дворец Ландура оказался высоким, строгим зданием, вырубленным в скале, которая возвышалась над мягким травянистым склоном. Фасад был плоским, но боковые стены и задняя часть образовывали мягкий полукруг, словно срез ствола гигантского каменного дерева. Верхние этажи выступали из внутреннего склона скалы, поднимаясь вверх башенками, а куполообразная крыша основного здания была чуть ниже, чем скала позади нее.

Наверное, оттуда открывался неплохой вид на долину, подумалось Кэшелу, хотя он не увидел окон, кроме узких вертикальных отверстий, прорезавших стены. Они являлись единственным украшением сурового фасада.

Кольва слегка потянула его в сторону, и оба они остановились перед замком.

– Он выстроил его в виде рабочей части ключа, запирающего структуру этого мира, – пояснила женщина бесстрастным голосом. – Яимею в виду Ландура, моего мужа. Что ты думаешь на этот счет, Кэшел?

Кэшел откашлялся.

– Ну да… очень интересно, – медленно промямлил он. А что он, собственно, еще мог еще сказать? Здание казалось ему таким же утилитарным, как старый водосточный желоб. Кэшел это ощущал, хотя не мог объяснить. – Так мы идем внутрь?

Ему хотелось чего-нибудь попить, лучше всего молока с маслом. Горло после стычки пересохло, хотя он вроде не кричал. Или кричал? Как правило, потом, задним числом, Кэшел не мог припомнить подробности.

– Разумеется, Кэшел, – ответила Кольва, опять сильно сжимая ему руку. – Прямо сейчас и пойдем.

Входные двери – тоже незатейливые, сливающиеся с фасадом – были достаточно высокими, чтоб такой крупный человек, как Кэшел, мог спокойно пройти. Издалека ему показалось, что они сделаны из потемневшего от времени дерева. Но вблизи обнаружилось: двери обшиты панелями из серебра или какого-то другого металла, почерневшего, но по-прежнему крепкого. Вертикальная ручка блестела, отполированная частыми прикосновениями.

– Не откроешь для меня дверь, Кэшел? – промурлыкала Кольва и улыбнулась, склонив голову набок. Ее пальцы – легкие, как осенняя паутинка, – по-прежнему касались его левого бицепса.

– Чего? – не понял юноша. – Ох, разумеется… Простите мою неучтивость.

Недовольный собой, он покачал головой. Как всегда, он не подумал. Ждал, что Кольва на правах хозяйки дома отопрет дверь, и не принял в расчет ее хрупкость.

Дверь оказалась именно такой, как он и ожидал: тяжелой и неподатливой. Кэшел медленно тянул ее; большой вес нельзя резко дергать, если не хочешь что-нибудь порвать, например мышцы собственной спины. Наконец раздался чмокающий звук, и панель сдвинулась мягко, как молоко, льющееся из крынки. Кэшел подивился устройству двери: ни малейшего намека на петли…

– Благодарю тебя, Кэшел, – произнесла Кольва, осторожно переступая через высокий порог. Притолока и дверной косяк были сделаны из того же гладкого металла, что и сама дверь. Запор отсутствовал.

– Никаких замков? – удивился Кэшел, разглядывая дверь. В их деревне все более-менее состоятельные дома запирались на защелку. Даже в самых бедных хижинах ладили засовы с внутренней стороны.

– Твари из Подземного мира не могут открыть эту дверь, – промурлыкала Кольва, с жадным блеском в глазах разглядывая интерьеры дворца. – А больше Ландур не боится ничего.

– Но когда вы одна?.. – начал Кэшел. Он вошел следом за Кольвой, так же аккуратно переступая порог, чтоб не коснуться босой ногой металла. Возможно, подумал юноша, хозяева таким образом стараются не повредить плотное металлическое покрытие.

– О, ты о том монстре, что напал на меня? – с улыбкой произнесла Кольва. – Видишь ли, он выследил меня снаружи. По счастью, ты явился и спас меня… мой герой!

Она снова ласково прикоснулась к его плечу. Юноша не знал, как воспринимать ее… скажем так, шутливое поддразнивание. К этому Кэшелу не привыкать – он часто не понимал чужих мотивов. Правда, он не был уверен, что Кольва шутит. Не вполне уверен.

Юноша снова откашлялся.

– Вы не могли бы раздобыть мне чего-нибудь попить? – спросил он. – Например, воды… Пить хочется ужасно.

– Конечно, – проворковала женщина. Она осматривала комнату с любопытством мыши, забравшейся в кладовую. Быстрыми маленькими шагами подошла к металлической корзине.

Кэшел тоже огляделся, стараясь не задеть что-нибудь своим посохом. Он затруднялся определить: что здесь было настоящим, а что – просто… ну, отражением.

Все-таки прорези в стене оказались окнами. По крайней мере, свет поступал через них, но не так, как обычно проходит свет через распахнутые ставни. В воздухе плавали полосы чистейшего цвета. Иногда они накладывались друг на друга, образуя новые оттенки, иногда оставались разрозненными, словно квадратные каменные глыбы волнореза в родной Барке.

Кэшел вытянул руку, наблюдая, как играют на коже красные, синие и бледно-желтые, словно клеверный мед, блики.

Ему почему-то казалось, что он должен не только видеть, но и ощущать этот свет. Но блики были столь же невесомы, как и обычный солнечный свет.

От подобных эффектов Кэшел почувствовал себя неуютно, но не встревожился. Он часто чувствовал себя не в своей тарелке, например – на официальных приемах в Вэллисе.

Внутри дворец представлял собой одну полукруглую залу. Она вздымалась вверх на…

Кэшел задумался, пытаясь соотнести высоту потолка с наружным видом дворца. В цифрах юноша был не так силен, как Гаррик и Шарина. Но как опытный лесоруб мог точно определить высоту дерева и траекторию его падения.

Здесь задачка принципиально не отличалась. Потолок был – Кэшел растопырил пальцы на левой руке, затем сжал их в кулак и снова выпрямил указательный и средний пальцы – в семь раз выше его роста. При взгляде снаружи здание (до верхушки куполообразной крыши) всего вдвое превышало его рост. Значит, наверху имеется еще один этаж и, возможно, жилой чердак… хотя трудно предположить, что дворец построен на манер обычного дома.

Крутая, узкая лестница вела вдоль изгиба стены к отверстию в потолке. Перила отсутствовали.

– Вот, Кэшел, – произнесла Кольва, оборачиваясь к нему. В руках она держала графин и хрустальный бокал для вина – высокий, сужающийся книзу. Лицо женщины в переменчивом освещении казалось то фиолетовым, то оранжевым… Затем вдруг все цвета сменились на противоположные, как на негативе. Зубы Кольвы стали черными, кожа – серой с янтарным оттенком, а волосы – темного отлива лесной зелени.

Она улыбнулась и наполнила бокал жидкостью, такой же бесцветной, как глыба горного хрусталя.

– Твое здоровье, мой герой, – произнесла Кольва. Она пригубила из бокала и протянула его Кэшелу.

– Вода? – спросил он. Впрочем, сейчас это не имело для него никакого значения: в горле у юноши так пересохло, что вместо слов раздавалось хриплое кваканье. Холодная жидкость вызвала во рту покалывающее оцепенение. Кэшел проглотил ее и почувствовал, как все тело наполняют тепло и бодрость.

– Что это? – спросил он, опуская бокал. Это точно было не вино: его юноша раньше пробовал, и вкус ему не понравился. Больше всего жидкость напоминала бы воду, если б вода – каким-то чудом – оказалась… живой.

– Тебе нравится, Кэшел? – спросила женщина. – Выпей еще.

Она снова наполнила бокал. Кэшел собирался возразить, но вкус ему действительно понравился, да и пить очень хотелось.

Он вновь приложился к бокалу. На этот раз юноша старался не хлебать большими глотками, но, опустив бокал, обнаружил, что тот наполовину пуст. Кольва улыбнулась ему и долила до краев.

Пол окаймлял мозаичный бордюр шириной в человеческую руку. На нем изображались птицы и животные, занятые своими лесными делами. Причем лес очень напоминал тот, что располагался снаружи. Все выглядело очень реалистично, звери вышли как живые, несмотря на то, что материалом для них послужили кусочки камня.

Глядя на пересмешника, сидящего на ветке кизила и бранящегося на скачущую тут же белку, Кэшел ощутил вдруг острый приступ ностальгии. Глаза подсказывали ему, что если он нагнется и дотронется до пола, то почувствует твердую древесную кору вместо кусочков стекла и цветного мрамора.

Центральное панно производило не меньшее впечатление, чем лесной бордюр. Но изображало оно световые мечи, переносящие монстров к бронзовому порталу, через который Кэшел появился в этом мире.

В клубке рычащих тварей внутри огненного кольца можно было рассмотреть несколько монстров, казавшихся собранными из частей различных животных, другие выглядели обычными людьми, похожими на мужчину, которого Кэшел только что убил. Некоторые из монстров имели человекообразное, но слишком малопривлекательное обличье; да и то, что выглядывало из окон их глаз, казалось слишком жутким для живых существ.

Кэшел судорожно сглотнул и снова осушил бокал.

– Чья это работа? – спросил он, удивляясь, как вообще слушается его язык.

– Самого Ландура, – коротко ответила Кольва. – Моего мужа.

Прикоснувшись кончиками пальцев к шее Кэшела, она направила его к тому, что выглядело как диван. Юноша чувствовал, как затрепетал пульс под легким давлением ее пальцев.

– Присядь, – приказала она.

Мебель Ландура несла печать той же простоты, что и весь остальной дворец. Изогнутые ножки дивана казались отлитыми из бронзы, но цвет их приобретал лавандовый оттенок у светлых клинообразных расширений. Сиденье – из того же неизвестного материала, подушки отсутствовали. В целом оно производило впечатление чего-то, крайне неудобного и хрупкого.