Текст книги "Дом лжи"

27
Понедельник, 12 сентября 2022 года

Ты сразу поняла, что со мной что-то не так. Я пытался скрыть это от тебя. Приветствовал тебя как обычно – сжал в объятиях, поцеловал, как мы целуемся с тобой всегда, поднял на руки.

Но ты все равно почувствовала. И стала выспрашивать. А ведь я поклялся – ты же знаешь, на этих самых страницах, в самом начале, – я клялся, что никогда и ничего не буду от тебя скрывать. И я рассказал тебе все.

– Мой отец изменял моей матери. Это ее убило.

Ты удивилась. Моего отца ты знала недолго; он был твоим начальником, причем не тем, кто непосредственно давал тебе задания, а самым главным, то есть просто именем на табличке, и ты, наверное, считала его хорошим парнем. Или нет. Может, ты, наоборот, думала, что он засранец. Короче, ты могла знать его, а могла и не знать.

Но главное, что его совсем не знал я, хотя думал, что знаю. Мы не были с ним так близки, как с мамой, но я все же считал, что знаю его. Я поздно понял, что ему не хватает уверенности в своих профессиональных силах – он и мама были коллегами, но она была умнее, у нее лучше получалось то, что она делала; короче, она была успешнее.

Мама преподавала конституционное право в одной из самых престижных юридических школ страны, в Университете Чикаго. А отец был самым обычным адвокатом, который не брезговал никакими делами, вплоть до случаев вождения в нетрезвом виде; короче, хватался за все, что попадется. Но он не понимал главного – маме было плевать на его деньги. Она ценила людей не по тому, сколько они зарабатывают. Зато именно поэтому их ценил отец. Может быть, это вообще мужская черта.

Потом отец получил крупное дело. Его друг детства, парень, с которым они вместе росли в Эдисо-Парк, работал крановщиком на стройке, и однажды стрела его крана зацепилась за линию электропередачи. Парня ударило током, да так, что он остался инвалидом – весь скрюченный, безобразный. И тут за дело взялся мой отец. Тридцать миллионов долларов – такую компенсацию за ущерб здоровью клиента он стребовал с компании, и треть этой суммы пошла на уплату услуг юридической фирмы Теодора Добиаса. То есть отец положил себе в карман десять миллионов долларов.

Я думал, что на этом он успокоится, почувствует себя игроком высшей лиги, на равных или почти на равных с мамой.

Но этого оказалось мало. Теперь, когда он стал мистером Успешный Успех, известным адвокатом, который ходил в дорогих костюмах, ездил на «Порше» и обедал бифштексами, ему понадобилась еще и молоденькая телочка.

Я пытался вернуть его на путь истины, и не раз, но отец не останавливался. Заявлял, что влюбился. Конечно, я, мальчишка восемнадцати лет, не все тогда мог понять. Например, не понимал, что он, еще не старый в общем-то мужчина, хочет наверстать то, что упустил в молодости, а это не так просто сделать с женой, которая прикована к инвалидному креслу. Да, мне было восемнадцать, а не восемь, и я знал, что он имеет в виду. Но даже в восемнадцать мальчик способен оценить такую вещь, как преданность женщине, с который ты связал свою жизнь, даже если с ней случается что-то трагическое – например инсульт. ОСОБЕННО если с ней случается что-то трагическое – например инсульт.

Отец промотал все деньги на новую шикарную жизнь, неудачные вложения и любовницу – на нее он вообще тратил без счета. А потом деньги кончились. Мама вернулась из больницы, но нуждалась в круглосуточном уходе, а у отца не было денег даже на самую дешевую сиделку.

Вот когда мама узнала правду. Отец сам ей признался. Инсульт сильно изменил ее, но я хорошо ее знал – и видел, что даже в таком состоянии она была раздавлена, когда услышала об измене.

И еще одно – конечно, это всего лишь моя догадка, ведь мама была слишком горда, чтобы говорить об этом со мной, – но мне кажется, она поняла, что я все знал и скрывал от нее. Даже представить себе не могу, до чего униженной она себя чувствовала; для нее это было хуже смерти.

Мама убила себя потому, что та жизнь, которая у нее была, рухнула. Ее муж оказался человеком, которого она не знала, который ее разлюбил.

И вот… что же я делаю теперь?

Обманываю свою жену.

Я сам стал тем, кого презирал всю жизнь.

28. Кристиан

О муже Вики Саймоне мне не нужно знать ничего особенного. Кроме того, что у него есть деньги, которые его жена собирается взять и отдать мне. И все же немного прилежания не повредит.

Ха, такого я не ожидал…

Родился и вырос в Грейс-Парк. Проверим. Детство – ничего интересного. Учился в начальной школе Хиллтоп, потом в средней школе Грейс-Парк, окончил «Грейс консолидейтед». В день выпуска произносил прощальную речь… ладно, был местной звездой лыжни и беговой дорожки, побил рекорд школы по забегу на две мили. Молодец Саймон.

А вот это уже любопытно. Вышел из «Грейс консолидейтед» в мае 2003-го. А Университет Чикаго окончил в 2010-м. Целых семь лет на то, чтобы окончить вуз? Ты ли это, Саймон, ученик, говоривший речь при выпуске из школы? Может, ты решил отдохнуть? Но где?..

Так, поставим здесь знак вопроса и двинемся дальше.

Отец, Теодор Добиас, впервые добился крупного успеха в 2002-м – по решению суда наниматель выплатил его клиенту тридцать миллионов долларов в деле о нанесении вреда здоровью при помощи электричества, что, вероятно, означает, что кого-то шарахнуло током. Теодор, как адвокат этого парня, тоже огреб хороший куш. В общем, ура обоим.

2004 год, Глория Добиас – мать Саймона и жена Теодора, профессор права из Университета Чикаго – умерла от передозировки болеутоляющего. Самоубийство? И в новостях, и в пресс-релизе Чикагского универа один туман. Речь только об инсульте, о проблемах со здоровьем, но ничего конкретного о причине смерти.

После этого Теодор уехал из города. Не из Грейс-Парк, вообще из Чикаго, в Сент-Луис. Работал в юридической фирме в Алтоне, Иллинойс, почти на границе Иллинойса и Миссури, где делал серьезные бабки на асбестовых делах[29]29
  Самые масштабные и дорогие тяжбы в США.


[Закрыть]. В его биографии, которую я выудил из давнишних файлов его компании, сказано, что он отсудил для своих клиентов более двухсот миллионов долларов компенсаций. А это огромные деньги для юриста, который обычно получает треть выигранной компенсации в оплату за свои услуги.

Теперь понятно, откуда взялся двадцатимиллионный трастовый фонд Саймона.

Но самое интересное случилось двенадцать лет назад, в мае 2010-го. Теодор Добиас, к тому времени сверхбогатый человек, адвокат, хорошо известный и в Алтоне, и в Сент-Луисе, ведущий защитник в тяжбах по делу об отравлении асбестом, умер. Но не своей смертью – его нашли мертвым в собственном бассейне, с ножевым ранением в живот. И кого же подозревала полиция?

Нет, его не арестовали, насколько я понял. Много раз допрашивали, а прессе сообщили, что ведут допросы «заинтересованного лица», вот журналисты и сообразили – речь идет о единственном сыне покойного.

– Саймон Питер Добиас, – шепчу я себе. – Уж не ты ли грохнул папашу?

И вспоминаю, что рассказала мне Вики, – это безумное условие, по которому жена Саймона не могла наложить лапку на деньги его отца до тех пор, пока их браку не исполнится десять лет.

«Отец Саймона не доверял мне» – вот что она сказала.

Старый Теодор считал тебя шлюхой, жадной до чужих денег, Вики. И, похоже, не ошибался. Интересно, что ты почувствовала, когда он тебя раскусил?

А еще интереснее, чем была занята миссис Вики Ланьер Добиас в ту ночь, когда убили отца Саймона…

29. Саймон

В четверть восьмого я выхожу из школы и начинаю десятимильный забег по району Викер-парка, до переулка за «Вива Медитеррейниа» и обратно. В переулок вбегаю задолго до назначенного срока, то есть до восьми, когда мы посылаем друг другу эсэмэски. Конечно, я уже не бью скоростные рекорды, как в молодости, но милю за шесть минут пробегу даже во сне. Так что еще успеваю отдохнуть, потянуться, поглазеть на жителей кондоминиума, которые жарят в своих патио мясо или просто пьют коктейли.

Я никогда не жил в таком районе, как этот. Да что там, я вообще никогда не жил в большом городе. Всю свою жизнь провел в Грейс-Парк. Отец съехал из дома вскоре после маминой смерти, почти сразу после того, как я дал ему понять, что у меня больше нет отца. Он переехал в Сент-Луис и нанялся в юридическую фирму, специализировавшуюся в выколачивании компенсаций для рабочих асбестовых производств или таких, где асбест используется хотя бы в каких-то вспомогательных целях. Если работнику такого производства случилось заболеть мезотелиомой, то он идет к юристам, те оформляют за него все нужные бумаги и являются с ними в суд, а дальше уже, что называется, дело техники. К тому времени графство Мэдисон в Иллинойсе давно уже стало флагманом так называемой мезоюриспруденции, на которой юристы поднимались, как тесто на дрожжах.

Отец пришелся как раз ко двору в такой фирме – и начал наконец зарабатывать столько денег, сколько давно жаждала его душа. А я остался жить в родительском доме, откуда каждый день ездил на учебу и обратно. Мне не хотелось оставлять дом, ведь он связан с мамой. Вот как получилось, что я, в отличие от многих других студентов, никогда не жил в Чикаго. И не был знаком с районами вроде этого, не бывал внутри таких вот кондоминиумов.

Все студенческие годы я жил в пригороде, один как перст. Все годы, кроме полутора лет в «Новом горизонте», то есть, говоря по-простому, в дурке, хотя на политкорректном языке это теперь именуется «заведением для людей, преодолевающих психологические трудности».

Мне там помогли. Доктор Макморроу оказалась хорошим специалистом, которая больше слушала, чем говорила. После смерти матери я стал буквально психом – некоторое время еще пытался учиться, но скоро понял, что не могу, и сам пришел в клинику. Доктор Макморроу – Анна, она просила, чтобы я обращался к ней по имени, – боролась с раздиравшим меня чувством вины. Это она произносила все те слова, с которыми я теперь обращаюсь к людям на собраниях SOS, – про контроль, про то, как мы стремимся контролировать буквально все и всех вокруг нас, и про то, что необходимо научиться признавать это, чтобы освободиться от вины.

Но мое излечение началось не с этого, а с простых и очевидных слов: «Разве твоя мать хотела, чтобы ты страдал? Нет, она хотела, чтобы ты поступил в колледж и прожил хорошую жизнь. Так чего ты ждешь?»

Вот тогда я понял, что пришла пора возвращаться в строй. Окончил колледж и получил диплом. Анна оказалась права. У меня получилось. Не излечиться, нет. Просто продолжать жить.

Жить, но при этом помнить.

В восемь часов я вставляю сим-карту в зеленый телефон, включаю его и посылаю вот такое сообщение:

Как насчет гольфа завтра?

Наша внутренняя шутка, когда мы притворяемся, что говорим кодом, хотя всякий, кто прочтет наши сообщения по порядку, наверняка поймет, в чем тут суть. Она отвечает немедленно:

Уже не терпится.

Так, хорошо. Но тут прилетает второе сообщение:

Не терпится поговорить с тобой.

А вот это уже можно понимать по-разному. Смысл нарочито затуманен.

Все в порядке?

Ее ответ:

Много думаю о нас. Поговорим при встрече.

Моя реакция:

Хорошее или плохое?

Мне уже начинать беспокоиться?

30
Вторник, 13 сентября 2022 года

Что за дурацкое сообщение ты прислала мне сегодня вечером? Что значит, ты много о нас думаешь и лучше нам поговорить при встрече? Ты собираешься порвать со мной, Лорен? Бросить меня?

Я не знаю, что тогда сделаю. Наши встречи с тобой, эти несколько раз в неделю, наши эсэмэски дважды в день – вот единственное, что имеет для меня смысл в жизни.

Или это из-за того, что я рассказал тебе вчера про то, как мой отец обманывал мою мать? И как я вырос, ненавидя супружескую неверность больше всего на свете, а теперь неверен сам?

Ну что мне стоило промолчать, а? Тут же совсем другая ситуация, Лорен. Вики давно меня не любит. Мне, конечно, тоже нечем гордиться, ведь я – неверный супруг, но, поверь, это совсем не то же самое, что было у отца с моей матерью! А твой брак с самого начала не был настоящим.

То есть мы с тобой никого не обманываем, по крайней мере, не по-настоящему! Мы не лжецы!

Вот, вот, ВОТ что я особенно ненавижу – эту слабость, ощущение уязвимости. Я клялся, что никогда не позволю этому случиться снова, – и вот позволил. Двадцать лет я возводил стену между собой и миром, двадцать лет стерег все подступы к ней, но стоило мне увидеть тебя тогда, на Мичиган-авеню, как я сломал ее собственными руками и вышел к тебе, такой же голый и уязвимый, как двадцать лет назад, когда ты превратила мою жизнь в пустыню.

Может, я придаю случившемуся слишком много значения. Может, причиной тому дерьмо, в которое превратилась моя жизнь – все мои карьерные перспективы пошли прахом, брак превратился в дружбу, – и это туманит мне мозг. Да, наверное, я просто слишком эмоционально ко всему отношусь, а на самом деле все нормально.

Но разве ты не понимаешь, что твоя эсэмэска – «Много думаю о нас. Поговорим при встрече» – для меня чистая пытка? Теперь я буду мучиться до самого утра, ждать, пока ты включишь свой дурацкий мобильник! Ведь не бежать же мне к тебе, в самом деле? Так что спасибо тебе, Лорен, удружила! Вывернула меня наизнанку. Снова.

Я знал, что так будет. Знал…

31. Саймон

С Лорен Лемуан я познакомился в первый же день на работе в отцовском офисе.

Я только окончил школу и готовился к колледжу. В плане учебы школа далась мне легко, а вот в социальном плане – сложно. В начале школы я был коротышкой и только к концу вдруг выстрелил аж до пяти футов одиннадцати дюймов – вполне заурядный мужской рост, как я теперь понимаю, но когда приходишь в школу ростом в пять и два и тебя обзывают Мини-Мы и разными другими дурацкими прозвищами, то, добавив всего девять дюймов, чувствуешь себя Полем Баньяном[30]30
  Поль Баньян – дровосек-великан, герой североамериканского фольклора.


[Закрыть].

В общем, в школе я почти всегда был мелким, неуверенным в себе книжным мальчиком и окончил ее таким же книжным, только чуть более уверенным и чуть более рослым.

Перед колледжем мне нужны были деньги, и отец сказал, что летом я могу поработать у него рассыльным. Время тогда было денежное – ведь отец только что прогремел, как он сам выражался, с тем судебным решением о многомиллионной компенсации за травму на производстве, полученную от удара электрическим током. В фирме «Юридические услуги Теодора Добиаса» работали тогда три партнера, пять ассоциированных членов, десять ассистентов и четыре помощника, то есть люди, не имеющие диплома юриста.

Одним из таких помощников и была Лорен. В мой первый день один из партнеров фирмы провел меня по всем кабинетам и представил всем служащим (отец не захотел делать это лично), и тогда я впервые увидел Лорен. Она стояла, склонившись над ящиком с какими-то файлами. На ней была мини-юбка, и ноги было видно почти до трусов. Для меня это тогда было все равно что порно, но она тут же спохватилась, выпрямилась, одернула юбку и поздоровалась со мной – приветливо, но без интереса.

Зато у меня интерес к ней возник сразу, да еще какой… Но мне было страшно. Для меня она была как девушка с журнальной обложки – роскошная и недостижимая, которой можно сколько угодно восхищаться издалека, но о том, чтобы коснуться, и мечтать нечего, ведь мы с ней явно играли в разных лигах. Я выдавил в ответ «здрасте», стараясь, чтобы это прозвучало легко и безразлично, но ничего у меня, конечно, не вышло.

В следующий раз наши пути пересеклись в начале моей второй недели. Я был на кухне – так в той фирме называли уголок с раковиной, холодильником и кофемашиной – и мыл руки; я только что принес из здания суда коробку с документами, и она оказалась пыльной.

– Так это ты сынок Теда…

Я увидел ее и попытался разыграть безразличие, и опять у меня ничего не вышло: я зачем-то встал спиной к раковине, выпрямился, вытянул по швам мокрые руки, с которых капала вода.

– Я Лорен, – сказала она. – Вряд ли ты запомнил – ты же слышал так много имен сразу…

Тут она была права: в первый день мне пришлось запомнить много имен, что всегда было для меня непросто. Но ее имя я не забыл.

– Приятно познакомиться, – сказал я, хотя вообще-то нас уже знакомили. И я даже урвал у офис-менеджера несколько драгоценных крох информации о ней – оказалось, что Лорен живет на севере Чикаго, ей двадцать лет, она еще не разъехалась с родителями, копит деньги на колледж, болеет за «Чикаго кабс». Но я стеснялся расспрашивать очень уж откровенно, чтобы офис-менеджер, не дай бог, не подумал чего-нибудь эдакого. Как будто он не понимал, в чем дело! Тут и говорить было нечего. Лорен уже тогда была роскошной красоткой.

– Я слышала, что ты поступил в университет. И что на выпускном в школе ты говорил торжественную речь. И еще, что ты чемпион штата по кроссу. – Она улыбнулась так, что у меня даже на душе потеплело. – Твой отец любит тобой хвалиться.

– Просто мне повезло. Честное слово.

Лорен рассмеялась, и я вдруг почувствовал себя так, словно выиграл в лотерею или еще что-то в этом роде. Этот ответ про везение, я слышал от матери, когда она выиграла дело о землепользовании, которое слушалось в Верховном суде Соединенных Штатов. Мне тогда показалось, что это хороший способ реагировать на комплименты. Я запомнил его, чтобы использовать когда-нибудь в будущем. И хорошо, что запомнил. Мне только что удалось рассмешить это прекрасное создание!

Она прищурилась и взглянула на меня наигранно скептически:

– М-м-м, умный, красивый, да еще и скромный… Саймон Добиас, настанет время, когда ты разобьешь много сердец.

32
Среда, 14 сентября 2022 года

Я больше не мог ждать. Мне необходимо было тебя увидеть. Я не стал писать тебе, а просто поехал прямо к твоему дому к десяти утра. Ты удивилась, даже встревожилась, увидев меня на пороге. Но ты должна была знать, Лорен, ты ДОЛЖНА была понять, что твоя эсэмэска о том, что нам надо поговорить при встрече, не просто держит меня в подвешенном состоянии, – она для меня как пытка, хуже пыток.

За всю ночь я не сомкнул глаз. И выглядел, наверное, ужасно. Но мне было все равно. Что бы ты ни хотела мне сказать, я должен был это услышать, услышать сейчас, немедленно.

– Я много думала о том, что ты рассказал мне, – начала ты. – Как твой отец обманывал твою мать и как тебе не хочется быть тем же, чем был он, – обманщиком. Я тоже этого не хочу. Не хочу, чтобы ты был обманщиком. И сама не хочу никого обманывать.

Я напрягся, готовясь услышать непоправимое. Я знал, что сегодня утром все может закончиться, и я говорил себе: «Саймон, ты взрослый человек, прими это как мужчина, хотя тебе будет больно. Вытерпи все, и когда-нибудь ты сможешь гордиться собой…»

Но оказалось, что я был совсем не готов. К такому я точно не готовился.

– Я хочу, чтобы мы поженились, – сказала ты.

День после Хэллоуина
33. Джейн

– О-о-о… да, с Лорен я встречалась.

Кассандра Барклай кладет ногу на ногу и откидывается на спинку кресла в комнате для допросов, которая находится в том же коридоре, что и помещение следственной бригады.

Кассандра двадцать шесть лет была женой Конрада Бетанкура. У них двое детей, мальчики; одному теперь двадцать четыре, второму двадцать два. Бракоразводный процесс бывших супругов завершился за считаные месяцы до того, как Конрад женился на Лорен, – три года назад.

– Настоящая куколка, правда? Она ведь гольфистка, вы знаете… Так они и познакомились. Сам Конни даже ради спасения своей жизни не может загнать мяч в лунку, но он любит потолкаться в клубе, выкурить с друзьями сигару, поговорить о деньгах… То есть идея игры в гольф ему нравится куда больше, чем сам гольф.

– И вы с ней встречались, – напоминает Джейн.

– С Лорен? Да, много раз. Я ведь и сейчас еще хожу в клуб время от времени.

– «Грейс кантри клаб».

– Он самый. Теперь я уже не так часто там бываю: дети выросли и потеряли интерес к игре, ну и я в целом тоже. Но когда мне хочется, я иду. Не хватало еще, чтобы она думала, будто выгнала меня из моего клуба…

Джейн кивает. Пусть говорит – чем больше подробностей, тем лучше.

– Она именно такова, какой кажется, – продолжает Кассандра. – Все очень просто. Она украла у меня мужа. Конни богат, а ей нужны деньги. Она на двадцать лет моложе меня и в несколько раз красивее – я даже в ее годы не была такой красоткой. Я надоела, она увлекла… Она была новой куклой, а я – старой и скучной.

Кассандра Барклай не производит впечатления скучного человека, да и время обошлось с ней более чем милостиво. По крайней мере, по мнению Джейн. Подтянутая стройная фигура, хорошая кожа, стильный костюм. Хотела бы сама Джейн выглядеть не хуже, когда ей стукнет пятьдесят пять…

– Для протокола, – говорит Кассандра, протянув руку вперед, – я ни у кого Конни не крала. Мы с ним встретились, когда он уже развелся, но еще не заработал состояние. Мы были молоды и по-настоящему влюблены друг в друга.

Забавно, как люди всегда хотят показаться с самой лучшей своей стороны, даже если никогда не встречали собеседника раньше и вряд ли когда-нибудь встретят снова.

– Когда вы говорили с ним в последний раз? – спрашивает Джейн.

– Вообще-то сегодня утром. Я позвонила ему сразу, как только услышала о Лорен. Выразила свои соболезнования. Хотя, может быть, и напрасно…

– А что вам сказал Конрад?

– По-моему, до него еще не совсем дошло, что случилось. – Она задумывается. – Я бы сказала, что его чувства по отношению к Лорен сильно усложнились.

Джейн молчит, надеется, что дама сама разговорится. Но Кассандра тоже молчит и смотрит на Джейн, и тогда та спрашивает:

– В чем именно усложнились?

– Знаете, услышать, что с кем-то случилось что-то плохое, всегда неприятно, даже если вы с этим кем-то давно отдалились друг от друга.

– Отдалились… Вы имеете в виду Конрада и Лорен?

Кассандра склоняет голову набок и снова смотрит на Джейн.

– Конрад и Лорен разводились. Вы не знали?

– Нет, не знала. Мой телефонный разговор с мистером Бетанкуром был коротким. Вообще-то он скоро сам будет здесь.

– Вот и хорошо. Но да, Конрад уже подал на развод.

– А вы не знаете, когда именно?

– Нет, точно не скажу. Он, правда, звонил, чтобы сказать мне об этом, но я не запомнила, какой тогда был день. Где-то в сентябре, может, в начале октября… В общем, примерно месяц – полтора назад.

– Он звонил вам, чтобы рассказать, что они с Лорен разводятся?

– Да. И еще поблагодарить меня. – Кассандра прячет удовлетворение за улыбкой – безуспешно.

– За что поблагодарить?

– За то, что я предложила ему подписать с будущей супругой добрачный контракт. Хотя я тогда вовсе не хотела ему ничего советовать. Скорее это подразумевалось как оскорбление. Но, как потом оказалось, я попала в точку.

Джейн ждет продолжения. Но не дожидается. Видимо, Кассандра из тех, кто любит работать на публику.

– Не могли бы вы рассказать об этом подробнее, мисс Барклай?

– Я просто хотела подчеркнуть, что она выходит за него не по любви, а из-за его денег. Я не отговаривала Конни от женитьбы, но, видимо, ему хватило ума внять моим словам и составить контракт.

– И сколько она получает по условиям контракта? – спрашивает Джейн.

– Миллион долларов, кажется.

На дороге такие деньги, конечно, не валяются, но в сравнении с состоянием Конрада – сущая мелочь.

– Могу ли я задать вам вопрос, сержант?

– Конечно, – говорит Джейн.

– У Лорен был другой мужчина?

Джейн едва не подпрыгивает от удивления.

– А почему… почему вы спрашиваете?

Кассандра коротко хихикает.

– Ну кто-то ведь ее убил… К тому же мы говорим о Лорен Лемуан, не забывайте.

– То есть ничего иного вы от нее не ждали? Только обмана?

Джейн пробует улыбнуться, но линия ее рта настолько закостенела в профессиональной серьезности, что у нее ничего не выходит.

– Я не ждала – я гарантировала, что она обманет, сержант. Ведь кто такая Лорен? Охотница на альфа-самцов. Это было видно за милю. И Конрад, не будь он так увлечен ее внешностью, тоже увидел бы это.

– Нам все еще не хватает множества деталей, мисс Барклай. Может быть, у вас есть какая-то информация о человеке, с которым встречалась Лорен?

– О нет, я не имею ни малейшего понятия о том, как жила Лорен. Конрад никогда не говорил со мной о ней, да я и не стала бы поощрять такие разговоры. Мой вопрос был основан исключительно на знании ее характера.

Интересно, Кассандра говорит сейчас как старая брошенная жена или она и впрямь правильно прочитала эту Лорен?

– У меня нет ни малейшего сомнения в том, что она уже была в процессе перехода к новому мужчине, – продолжает Кассандра. – Богатому, разумеется. Миллион долларов ее точно не устроил бы. Попомните мои слова: Лорен Лемуан уже подыскивала себе следующего папика.