Текст книги "Призраки грядущего"

4

Странная тишина словно плащом окутала округу, когда над трактиром занялся рассвет. Киаллу казалось, будто селение покинуто. От битвы почти не осталось следов, кроме пятен засохшей крови на снегу. Бельцер взвалил котомку на плечи и топнул ногой:

– Терпеть не могу, когда холодно.

– Мы еще не вышли в путь, а ты уже жалуешься, – сказал ему Финн.

Киалл никак не мог продеть руки сквозь лямки своего мешка, и Маггриг помог втащить ему котомку поверх толстого козьего полушубка.

– Он мне велик, – сказал Киалл.

– Вот благодарность за все труды, с которыми я его добывал, – проворчал Бельцер.

– Ты содрал его с мертвого надрена, – заметил Чареос.

– Но сперва-то мне пришлось этого надрена убить!

Чареос, не отвечая, надел свою котомку. Финн одолжил ему подбитый мехом плащ с глубоким капюшоном, который Чареос и завязал теперь под подбородком. Отойдя в сторону, он достал саблю, сделал несколько пробных выпадов, вернул ее на место и ослабил лямки. Когда он опустил руки, котомка упала с плеч, и сабля тут же сверкнула в воздухе. Чареос проделал это еще дважды и, наконец удовлетворившись, вернулся к остальным. Котомка висела теперь слишком низко, веревки резали плечи, зато ее легко будет сбросить в случае нужды – ради этого стоило потерпеть.

Отряд двинулся вперед по обледенелой тропе. Чареос был не любитель ходить пешком, но по совету Финна оставил лошадей в трактире, уплатив Назе, чтобы тот кормил и холил их до возвращения путников.

Оба лучника отказались идти в долину, но Финн все же согласился проводить их к Движущимся Вратам. Шагая за Финном, Чареос прикидывал, что ждет их впереди. Надрены все еще прячутся в лесу, но их можно особо не опасаться. Пятеро хорошо вооруженных мужчин могут оказать им достойный отпор, особенно после трепки, которую те недавно получили. Нет, самая большая опасность – та, что ждет их за Вратами.

Покрытые Узорами – загадочный народ. Говорят, что когда-то они принадлежали к этому миру, но десять веков назад их начали теснить воинственные племена дренаев, готиров и надиров, шедшие с севера, юга и востока. Одна из легенд гласит, что Покрытые Узорами с помощью волшебства открыли дверь между мирами и ушли в богатую потаенную страну. Другая, что Врата стояли там еще до Ледового Бедствия – это последнее, что осталось от некогда гордого древнего народа, а за ними лежат золотые горы.

Но в чем бы ни заключалась истина, ворота существуют, и Покрытые Узорами изредка, в одиночку или по нескольку человек, проходят через них. Именно так прошел Окас, когда явился в их лагерь за полгода до битвы при Бел-Азаре. Он присел на корточки рядом с костром Чареоса и сидел так, пока Бельцер не предложил ему хлеба и мяса. Окас был мал ростом, не выше пяти футов, живот у него выпирал, а всю его одежду составляла набедренная повязка, украшенная светлыми камешками. Все его тело покрывали голубые узоры татуировки – были там листья, рунические знаки, целые сцены с фигурами. Лицо испещряли извилистые линии, а безволосый подбородок, сплошь синий, изображал бородку, над верхней губой нарисованы были нафабренные усы. К удивлению солдат, он немного говорил на их языке, – и, что еще удивительнее, за те четыре месяца, что Окас у них пробыл, Бельцер освоил его язык. Окас стал для них настоящим сокровищем. В чтении следов ему не было равных – по крайней мере среди готиров. Умел он также отыскивать вещи. Старший офицер, Иокель, потерял дорогое кольцо и отрядил всех солдат на поиски. Окас через Бельцера передал ему, что разыщет пропажу.

Иокель усомнился – но Окас тогда уже проявил свое искусство во время погони за надирами. На потеху всем, Окас взял офицера за руку и немного посидел так с закрытыми глазами. Потом он отпустил руку и пошел прочь из лагеря. Иокель, оседлав коня, поехал за ним, а Чареос и Финн, которым было любопытно, чем все это кончится, – следом. Два часа спустя они оказались на месте вчерашнего сражения с надирским передовым отрядом. С западной стороны поля протекал ручей. Окас стал на колени у самой его кромки и указал пальцем в воду. Иокель подошел и увидел на дне между камней свое кольцо с бледно мерцающим голубым опалом.

Иокель пришел в восторг и дал Окасу два золотых. Тот повертел их в руках и бросил Чареосу. В ту же ночь Окас ушел от них, просидев перед этим больше часа с Бельцером. Он ни с кем не прощался – просто забрал свое одеяло и покинул лагерь.

Утром Чареос спросил Бельцера: «Что он тебе говорил?» «Велел держаться поближе к тебе, Маггригу и Финну. Еще сказал, что кольцо Иокеля еще до прихода зимней луны украсит руку надира». «Лучше бы я не спрашивал». «Всего несколько часов, как он ушел – а я уже скучаю по нему, – сказал Бельцер. – Как по-твоему, увижу я его снова?»

Теперь, шагая по утреннему морозцу, Чареос вспоминал тот разговор и многие последующие. Бельцер рассказывал ему о стране, что лежит за Вратами. Там жарко и влажно, растут громадные деревья, а степям и озерам нет предела. Там водятся животные ростом с дом и хищные кошки с клыками, как длинные ножи. Это мир внезапных ураганов и внезапной смерти. «Тебе не хотелось бы отправиться туда?» – спросил Чареос. Бельцер покраснел: «Хотелось бы, но Окас сказал, что Покрытые Узорами убивают всех чужаков. Наши предки истребляли их без всякой пощады – они боятся, как бы это не повторилось».

…Небо нахмурилось, и это вернуло Чареоса к настоящему. Финн скомандовал привал.

– Скоро станет темно, и будет сильная метель, – сказал он. – Придется разбить лагерь и пересидеть ее. Устроим два шалаша и наберем побольше дров.

Путники вошли в густую сосновую рощу. Маггриг и Финн, найдя подходящее место, пригнули вниз четыре молодые сосенки и связали их верхушки. Финн послал Бельцера и Чареоса нарезать ветки с окрестных сосен. Скрепленные сосенки обложили хвойными лапами, и получился круглый шалаш футов десяти в поперечнике. Охотники, предоставив Киаллу, Чареосу и Бельцеру завершать его стены, отошли футов на тридцать и стали строить свой шалаш.

Пошел снег – сначала тихо, потом все быстрее и гуще. Ветер усилился – он швырял снег в лицо, покрывая льдинками брови и бороды. Пока Чареос доделывал стены, Бельцер и Киалл принялись собирать хворост для костра. Когда солнце закатилось за горы, сильно похолодало.

Чареос соорудил нечто вроде двери на южной стороне шалаша, и Киалл с Бельцером заползли внутрь. Посередине горел крошечный костерок, обложенный камнями. Над таким и руки-то не согреешь – где уж тут спастись от холодной смерти, с тоской подумал Киалл. Снег сыпал все гуще – он заметал шалаши, заделывая щели в стенах и преграждая дорогу ледяным сквознякам.

В шалаше стало теплее.

– Снимайте-ка плащи и полушубки, – приказал Чареос.

– Мне и без того холодно, – заспорил Киалл.

– Ну, как знаешь. – Чареос снял свой меховой плащ и толстую верхнюю рубаху, добавил топлива в огонь и лег, подложив котомку под голову. Бельцер тоже скинул медвежью доху. Киалл посидел, стуча зубами, еще немного и расстегнул свой надренский плащ. Освободившись заодно и от козьего полушубка, он сразу почувствовал идущее от костра тепло.

– Почему это так? – спросил он.

Чареос с улыбкой приподнялся на локте.

– Шерсть и мех не пропускают к телу холод, но также удерживают тепло внутри. И наоборот: если телу холодно, а снаружи жарко, они не пропускают к тебе тепло.

– Что ж ты сразу не сказал?

– Есть люди, которые лучше усваивают уроки на собственной шкуре.

Киалл пропустил подковырку мимо ушей.

– А почему Маггриг с Финном построили себе отдельный шалаш? Им бы и тут вполне хватило места.

– Они, как всегда, предпочитают держаться вдвоем, – сказал Бельцер. – Жаль, однако, что они не пойдут с нами за Врата. Я не знаю лучшего стрелка, чем Маггриг, и более хладнокровного вояки, чем Финн.

– Почему же они не хотят идти с нами?

– Потому что они умнее нас, – ответил Чареос.

Равенне снились странные, обрывочные сны. Она была ребенком на руках у матери, и ей было тепло, уютно и безопасно. Потом она стала ланью, бегущей через лес, и ее преследовали волки с длинными желтыми клыками, острыми, как мечи. Потом стала птичкой – она сидела в золоченой клетке и не могла расправить крылышки.

Она проснулась. Вокруг спали другие женщины. В душной комнате не было окон. Равенна закрыла глаза. Завтра ее выставят обнаженной на торговый помост. Сердце у нее бешено забилось, и она тщетно пыталась успокоиться.

Наконец она задремала, и ей опять приснился сон. Теперь она увидела рыцаря в блестящих доспехах – он въехал в ворота, раскидывая надренов. Он нагнулся с седла, снял ее с помоста и увез в степь. Там, в укромной роще, он помог ей слезть и спешился сам. Он поднял забрало… и она увидела мертвое, полуистлевшее лицо с ошметками плоти на оскаленном черепе.

Равенна закричала и проснулась. Ее товарки по-прежнему спали – значит кричала она во сне, а не наяву. Порадовавшись этому, она завернулась в одеяло и села. Ее платье из желтой крашеной шерсти стало грязным, и от него пахло застарелым потом.

– Ничего, переживу, – сказала она себе. – И отчаиваться не стану.

Эти слова на миг придали ей силы, но мысль о плене тут же придавила ее, сокрушив решимость.

Она тихо заплакала. Женщина, говорившая с ней в повозке, выбралась из своих одеял, подошла к Равенне и обняла ее тонкой рукой за плечи.

– Завтра, когда выйдешь на помост, – сказал она, – не пытайся никого соблазнить. Для надиров женщины все равно что скот. Гордых женщин они боятся – понимаешь? Опусти голову и слушайся купца, ведущего торги. Не думай о своей наготе – будь мягкой и покорной.

– Если они не любят гордых женщин, может, меня никто и не купит?

– Не будь дурой! – отрезала женщина. – Если оценщик найдет, что у тебя вызывающий вид, он отхлещет тебя кнутом – или тебя купит такой, что любит обламывать непокорных. Тебе нужен хозяин, который будет относиться к тебе терпимо. Такого животного, как добрый надир, нет в природе, но уж лучше наскоро переспать с равнодушным дикарем, чем быть битой, как собака.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Равенна.

– Меня уже продавали как-то раз. Три года я была шлюхой в Новом Гульготире, но до этого меня продали надирскому вождю.

– И ты убежала?

– Да. И опять убегу.

– Какая ты сильная!

– Это потому, что я была замужем за слабым мужчиной. Поспи еще. А если не можешь спать, полежи просто так, иначе под твоими красивыми глазками лягут темные круги.

– Как тебя зовут?

– Да какая разница, – ответила женщина.

Салида вступил в дворцовый зал в запыленных, потускневших доспехах, с усталыми, налитыми кровью глазами. Но спину он держал прямо и шел, высоко вскинув голову. В зале присутствовали более сорока дворян. Салида поклонился князю, и их взгляды встретились.

– Ты привез мне Чареоса? – тихо спросил князь.

– Нет, мой господин. Зато я привез вам саблю Логара. – Салида высоко поднял клинок и положил его на помост перед князем. – Еще я привел владельца «Серой совы», который был свидетелем боя: он ждет снаружи. Он говорит, что Логар и двое других напали на монаха и что тот доблестно защищался. Кифа солгал вам.

– Ты предпринял это расследование по собственной воле? – холодно осведомился князь, поднявшись со своего трона из черного дерева.

– Я знаю, мой господин, сколь высоко вы цените справедливость. Должен также сказать, что Чареос и поселянин по имени Киалл сражались рядом со мной и прочими тальгитирцами против большой шайки надренов. Чареос убил не меньше шестерых врагов. Без него, а также без Бельцера, Маггрига и Финна, мы могли бы потерпеть поражение. Я рассудил – неверно, быть может, – что нет нужды вести Чареоса назад.

Князь, помолчав некоторое время, улыбнулся:

– Я люблю, когда мои офицеры проявляют самостоятельность, Салида. Кроме того, ты уничтожил шайку разбойников, выказав при этом, как я полагаю, большое личное мужество. Ты заслуживаешь похвалы – и за свои боевые действия, и за свою рассудительность. Ступай отдохни – ты заслужил это.

Салида с поклоном отступил на два шага и вышел из зала. Князь, зная, что привлекает к себе общее внимание, вернулся к своим гостям. Около часа он провел с ними, ведя себя самым благодушным и веселым образом, и только на закате, покинув зал, быстро прошел по каменным коридорам замка и поднялся в свои покои.

Войдя в кабинет, он закрыл за собой дверь. У окна стоял высокий человек с ястребиным лицом и светлыми глазами. Давний шрам белой чертой тянулся от его лба до подбородка. Черный кожаный плащ блестел при свете лампы, и на перевязи через грудь висели три ножа.

– Итак, Гарокас? – сказал князь.

– Кифа мертв. Умудрился утонуть в ванне. Я понял так, что то, другое, дело, закончено?

– Нет, не закончено. Он оскорбил меня, оскорбив моего сына, а затем публично опозорил меня. Найди его и убей.

– Я хорошо владею мечом, мой господин, – но не настолько.

– Я не приказывал тебе сражаться с ним, Гарокас, – я приказываю убить его.

– Не мое дело судить…

– Верно – не твое! – отрезал князь. Гарокас сузил свои зеленые глаза, но промолчал. – Я хочу, чтобы он знал, за что умирает, – добавил князь.

– Что я должен сказать ему, мой господин? Что герой Бел-Азара осужден на смерть за выговор, сделанный дерзкому мальчику?

– Берегись, Гарокас, – процедил князь. – Мое терпение имеет предел – даже с теми, кто служит мне верой и правдой.

– Как прикажете, – сказал Гарокас, откланялся и вышел.

Сны Киалла были тревожны. Он снова и снова видел, как врываются в их деревню надрены, видел их сверкающие на солнце мечи и шлемы, слышал их боевой клич. Он в ту пору был в лесу и собирал травы для аптекаря. При этом занятии он каждый раз воображал себя рыцарем, бардом или благородным дворянином. В своих мечтах он обладал несгибаемым мужеством и мастерски владел всеми видами оружия. Но когда начался набег, он застыл на месте, в бездействии глядя, как надрены убивают, грабят, насилуют и жгут. Он видел, как Равенну и других женщин перекидывали через седла и увозили на юг, – и ничего не сделал.

Он знал тогда, как и теперь, почему Равенна отвергла его, и заново переживал горечь их встречи на горном лугу у серебристого ручья.

«Ты мечтатель, Киалл, – сказала ему она. – Ты мне нравишься, правда нравишься, но мне нужно нечто большее, чем мечты. Мне нужен мужчина, который строит и растит, – сильный мужчина». «Я тоже могу делать все это», – заверил он. «Только в воображении. Оставь меня. Если Джарел увидит, что ты говоришь со мной, он будет ревновать – а тебе не стоит сердить Джарела». «Я его не боюсь. И я люблю тебя, Равенна. Неужели тебе это безразлично?» «Бедный Киалл, – прошептала она, погладив его по щеке. – Опять мечты. Любовь? Что такое любовь?» И она со смехом ушла от него.

Киалл проснулся. Тело согрелось под одеялом, но лицо замерзло. Он приподнялся на локте и увидел, что костер догорает. Киалл подбросил в огонь топлива и сел. Бельцер храпел, Чареос крепко спал. Огонь лизнул ветки и разгорелся. Киалл погрел над ним руки и завернулся в одеяло.

В шалаше было душно и пахло дымом, но этот запах не мог заглушить исходящего от Бельцера зловония. Это уже не сон. Он отправился в путь вместе с героями Бел-Азара, чтобы освободить из плена прекрасную деву. Но действительность ничуть не похожа на мечты. Чареос зол и угрюм, от Бельцера дурно пахнет, а двое охотников слова не молвят ни с кем, кроме как друг с другом.

Бельцер всхрапнул и повернулся, открыв рот. Киалл увидел, что у него недостает нескольких зубов, а остальные гниют. Разве мог этот жирный старик хоть когда-нибудь быть златовласым героем легенды?

«Надо было остаться в деревне, – сказал себе Киалл, – и учиться аптекарскому делу. По крайней мере я смог бы завести себе жену и построить дом». Но нет – у мечтателя своя дорога.

Он услышал шаги на снегу и испугался: вдруг это надрены подкрались к ним, пока они спали? Киалл вскочил и быстро оделся, но тут услышал голос Маггрига. Натянув сапоги, Киалл выполз на заснеженную поляну. Небо радовало глаз густой бархатной синевой, и солнце всходило над восточными горами. Маггриг и Финн обдирали четырех белых зайцев, капая кровью на снег.

– Доброе утро, – сказал Киалл.

Маггриг улыбнулся и махнул ему рукой, но Финн и глазом не моргнул. Киалл подошел к ним:

– Рано вы нынче поднялись.

– Как для кого, – буркнул Финн. – Займись-ка делом. – Он бросил Киаллу зайца, и юноша неумело ободрал тушку. Финн бросил внутренности в кусты, соскреб жир со шкурок и затолкал их в котомку.

Киалл вытер окровавленные руки о снег и присел на камень. Рядом лежал лук Финна, и юноша протянул к нему руку.

– Не трогай! – рявкнул Финн.

Киалл рассердился:

– Боитесь, что украду?

– Сказано – не трогай.

– Не принимай это к сердцу, – мягко сказал Киаллу Маггриг. – Ни один лучник не любит, чтобы трогали его оружие. Такое уж у нас суеверие. Видишь ли, каждый лук делается для своего стрелка. А Финн сам делает свои луки, и даже мне не разрешается прикасаться к ним.

– Нечего за меня оправдываться, – проворчал Финн.

Маггриг, пропустив это мимо ушей, продолжил:

– Когда мы придем в нашу хижину, ты увидишь там много луков. Быть может, Финн подарит тебе один, подходящий по длине руки и по силе.

– Что толку, – сказал Киалл. – Я не стрелок.

– Я тоже не был им, когда встретился с Финном. Но чему только не научится человек, когда за дело берется мастер. Финн завоевал все мыслимые награды. Даже талисман регента, за который боролись лучники шести стран: Дреная, Вагрии, Вентрии, надирских земель и даже Машрапура. С Финном никто не может соперничать.

– Да, пока что не может, – проворчал, смягчившись, Финн и улыбнулся. – Не держи на меня зла, парень. Я человек нелюдимый. Но тебе я вреда не хочу и надеюсь, что ты найдешь свою милую.

– Жаль, что вы не пойдете с нами, – сказал Киалл.

– Что делать. Я не хочу, чтобы мою голову насадили на кол или вывесили мою шкуру около надирской юрты. Мое боевое прошлое осталось позади. Странствия и подвиги – это для таких молодых, как ты.

– Но Бельцер-то идет, – заметил Киалл.

– Этот никогда не повзрослеет, – буркнул Финн. – Но в тяжелую минуту на него можно положиться, это точно.

– Как и на Чареоса, – ввернул Маггриг.

– Да. Странный малый этот Чареос – но ты, парень, смотри на него и учись. Такие не часто встречаются, если ты понимаешь, о чем я.

– Не совсем.

– Он человек с железными устоями. Каким бы разнообразно серым ни был мир, для Чареоса существует только черное и белое. Он благороден – рыцарски благороден, если хочешь. Со временем ты поймешь, о чем я толкую. А теперь довольно болтать. Буди своих соседей. Если хотят перекусить, пусть встают – я их ждать не стану.

Снег держался несколько дней, однако путники медленно, но верно продвигались вперед. На пятый день Маггриг, шедший во главе, подошел слишком близко к логову самки снежного барса, у которой были детеныши. Барсиха выскочила из кустов с шипением и ревом, сбила Маггрига с ног и разодрала ему рукав. Бельцер и остальные бросились вперед, вопя во всю глотку, – но барсиха не ушла и присела, прижав уши к черепу и оскалив клыки. Финн оттащил Маггрига прочь, и путники обошли зверя стороной. Царапина на руке Маггрига оказалась неглубокой – Финн зашил ее и перевязал.

На следующее утро они пришли в долину, где стояла хижина охотников. Снова поднялась метель, и они, пригнув головы от ветра, добрели до замерзшей двери, заметенной снегом, как и окошко. Бельцер разгреб снег своими ручищами. Внутри стоял мороз. Финн развел огонь, и прошел почти час, пока хижина нагрелась.

– Повезло нам, – сказал Бельцер, освободившись наконец от своей дохи и присев на коврике перед огнем. – Эта вьюга могла бы разразиться несколько дней назад – застряли бы мы тогда в горах не на одну неделю.

– Тебе, может, и повезло, дурья башка, – ответил Финн, – а вот меня ничуть не радует, что мой дом невесть сколько времени будет набит потными телами.

– Ты самый неприветливый хозяин из всех, кого я знал, – ухмыльнулся Бельцер. – Где у тебя питье?

– В колодце, где же еще.

– Да нет – пиво, или вино, или хотя бы солод?

– Мы ничего такого не держим.

– Да ну? – выпучил глаза Бельцер. – Совсем ничего?

– Ни капли, – улыбнулся Маггриг. – Ну что – опять скажешь, что тебе повезло? – Маггриг побелел, пот выступил у него на лбу. Он не устоял на ногах и повалился на стул.

– Что с тобой такое? – бросился к нему Финн.

– Что-то мне… – проговорил Маггриг и сполз со стула. Финн подхватил его и уложил на кровать.

– У него лихорадка, – сказал Чареос, пощупав ему лоб. Маггриг открыл глаза.

– Кружится все… Пить…

Финн принес в ковше воду и приподнял Маггригу голову, пока тот пил. Киалл откашлялся:

– Если вы вскипятите воды, я сделаю ему отвар.

– Ты что, знахарь, что ли? – обернулся к нему Финн.

– Я помощник аптекаря, а в Горном Трактире я запасся кое-какими травами и порошками.

– Ну так не стой там, парень, – иди и посмотри на него! – закричал Финн.

Киалл подошел и первым делом осмотрел рану у Маггрига на виске. Она закрылась и хорошо заживала, но хозяин всегда говорил Киаллу, что удар по голове может потрясти человека до основания. Возможно, вторая рана, нанесенная зверем, доконала и без того уже ослабленного воина. Стараясь вспомнить, что говорил ему Ультен о таких ранах, Киалл размотал повязку у Маггрига на руке. Рана была воспалена, но ни гноя, ни иных следов заражения не было.

Киалл налил воды в медный котелок и подвесил его над огнем. Вода вскоре закипела. Юноша достал из котомки объемистый сверток в промасленной бумаге. Внутри лежало с дюжину пакетиков, каждый с изображением какого-нибудь листа или цветка. Он выбрал два, раскрыл их, размял листья в ладонях, всыпал в воду и размешал ложкой. Потом снял котелок с огня и поставил в очаг остывать.

– Пахнет хорошо, – заметил Бельцер.

– Ты-то почем знаешь? – огрызнулся Финн. – Что это за зелье, парень?

– Отвар из листьев ивы и огуречной травы. Оба эти растения сбивают жар, а огуречная трава, кроме того, очищает кровь и придает больному сил.

– От чего она еще помогает? – спросил Бельцер.

– Сращивает кости, лечит опухоли, останавливает понос. Еще, как говорил мне хозяин, она предотвращает гангрену… ага, и ревматизм облегчает.

– Завари-ка еще котелок, пока у тебя все нужное под рукой, парень, – попросил Бельцер. – У меня в колене ревматизм – болит как сто чертей.

Когда отвар остыл, Финн напоил им Маггрига. Больной, давясь, проглотил половину содержимого и упал на подушки. Киалл укрыл его одеялом, а Финн сел у изголовья, вытирая Маггригу пот со лба. Бельцер допил лекарство, громко рыгнув под конец.

С час или больше Маггриг оставался в том же состоянии, потом уснул.

– Он уже вроде бы не такой бледный, – сказал Финн, обращаясь к Киаллу за подтверждением. Тот кивнул, хотя не видел в больном особой перемены. – Он ведь поправится, правда? – спросил Финн.

– Посмотрим, что будет завтра, – осторожно ответил Киалл. Он встал и выпрямил спину. Бельцер уснул прямо у огня, а Чареоса не было видно. Увидев, что дверь в заднюю комнату открыта, Киалл прошел туда. Там было чуть холоднее, но вполне терпимо. Чареос сидел на верстаке, разглядывая части будущего лука.

– Можно к тебе? – спросил юноша.

Чареос кивнул.

– Как там Маггриг?

– Не знаю толком, – прошептал Киалл. – Я работал у аптекаря всего несколько месяцев. Лекарство снимает жар, но я не знаю, как быть с раной на руке. У этой кошки под когтями могло быть что угодно – помет, тухлое мясо…

– Ну что ж – либо он выживет, либо умрет. Присматривай за ним и делай что можешь.

– Сейчас я мало что могу. Какой тонкий лук, правда? – сказал юноша, разглядывая кусок дерева в руке у Чареоса.

– Это только часть, одна из трех. Финн потом соединит их вместе для пущей гибкости. Знаешь, что это за дерево?

– Нет.

– Тис. Любопытное дерево. Если обстругать его, то видно, что у него два цвета: темный и светлый. Светлая сторона гибкая, а темная хорошо сжимается. – Чареос показал это Киаллу на куске дерева. – Видишь? Светлая древесина используется на внешнем изгибе, где нужна наибольшая гибкость, а темная – на внутреннем, где лук сокращается. Красивое дерево, и лук получится отменный.

– Я не знал, что ты еще и лучник.

– Я не лучник, Киалл, но я солдат и должен разбираться во всех видах оружия. Что-то озяб я здесь – да и проголодался. – Чареос вышел в большую горницу. Финн дремал рядом с Маггригом, Бельцер спал на полу. Чареос, переступив через него, подбросил дров в огонь, достал из котомки вяленое мясо и сушеные фрукты и поделился с Киаллом.

– Спасибо, что согласился помочь мне, – сказал Киалл тихо. – Это для меня очень много значит. Финн сказал мне, что ты настоящий рыцарь.

Чареос с улыбкой откинулся на спинку стула.

– Нет, Киалл, я не рыцарь. Я такой же себялюб, как большинство людей. Иду, куда хочу, делаю, что мне вздумается, и ни перед кем не отвечаю. Скажешь мне спасибо, когда мы ее освободим.

– Но почему все-таки ты пошел со мной?

– Разве на все должен быть ответ? Быть может, со скуки. Быть может, потому, что мою мать тоже звали Равенной. Быть может, я переодетый князь, который живет, чтобы совершать неосуществимое. – Чареос закрыл глаза, помолчал и потом добавил шепотом: – А быть может, я и сам не знаю почему.

К позднему утру жар у Маггрига прошел, и он проснулся голодный. Финн, ничем не выказав своего облегчения, взял лук и стрелы и вместе с Чареосом и Бельцером пошел отыскивать занесенную снегом тропу в Долину Врат. Киалл сварил на завтрак овсянку с медом, развел жаркий огонь, подвинул стул к постели Маггрига, и они почти полдня проговорили.

О Бел-Азаре Маггриг рассказывать не хотел, но поведал Киаллу, что был послушником в монастыре, а на свой шестнадцатый день рождения сбежал и вступил в роту тальгирских лучников. Через два месяца его отправили в крепость, где он встретил Финна и всех остальных.

– Я бы не сказал, что с Финном легко подружиться, – заметил Киалл.

Маггриг улыбнулся:

– Учись смотреть глубже резких слов и судить по делам. Если бы не он, я бы не пережил осады. Он человек хитроумный и прирожденный боец. Скорее скала уступит, чем он. Но характер у него нелюдимый. Ваше присутствие, должно быть, сводит его с ума.

Киалл обвел глазами хижину:

– Как же ты-то выносишь такую жизнь? Вдали от людей, в этих диких, суровых горах…

– Финн как раз городскую жизнь считает дикой и суровой. Здесь хорошо. Много оленей, горных баранов, голубей и кроликов, и есть съедобные коренья, чтобы приправить суп. А видел бы ты эти горы весной, когда они блистают всеми красками под небом столь голубым, что глазам больно. Что еще человеку нужно?

Киалл посмотрел на красивое, почти безупречное лицо охотника с ясными голубыми глазами и ничего не ответил. Маггриг встретился с ним взглядом, и они поняли друг друга.

– Расскажи мне о Равенне, – попросил Маггриг. – Она хороша?

– Да. У нее длинные темные волосы и карие глаза. Ноги у нее длинные, и она покачивает бедрами при ходьбе. Ее смех – как солнышко после грозы. Я найду ее, Маггриг, – рано или поздно.

– Надеюсь на это. – Маггриг потрепал юношу по плечу. – Надеюсь также, что встреча тебя не разочарует. Ты можешь увидеть ее совсем не такой, как она тебе запомнилась.

– Я знаю. Она может стать женой надира и нарожать ему детей – но мне это все равно.

– Ты будешь растить ее детей как своих? – осведомился Маггриг. Выражение его лица трудно было разгадать, и Киалл покраснел.

– Я еще не думал об этом. Ну да… буду, если она захочет.

– А если она не захочет уйти с тобой?

– Как так?

– Прости, дружище, – не мое это дело, но ведь она уже однажды дала тебе от ворот поворот, верно? Как бы этого снова не получилось. Женщина, заведя детей, меняется: теперь они становятся ее жизнью. И если их отец любит их – а надиры чадолюбивы, – она может пожелать остаться с ним. Ты не думал о такой возможности?

– Нет, – честно ответил Киалл, – но разве все можно предусмотреть? Она может умереть, может пойти по рукам, может заболеть, может выйти замуж, но если она останется жива, то будет знать, что есть человек, не пожалевший усилий, чтобы отыскать ее. Я думаю, это для нее важно.

– Тут ты прав, дружище, – кивнул Маггриг. – На твоих юных плечах сидит умная голова. Но ответь мне вот на что, если сможешь: есть ли у твоей милой иные достоинства, кроме красоты?

– Достоинства?

– Ну да. Добрая она? Любящая? Ласковая?

– Н-не знаю, – сознался Киалл. – Никогда не думал об этом.

– Не стоит рисковать жизнью ради одной лишь красоты, Киалл. Красота преходяща. Это все равно что ставить жизнь на кон ради розы. Подумай об этом.

Финн обошел вокруг покинутого лагеря. В нем осталось три шалаша, и снег был утоптан тяжелыми сапогами.

– Сколько их? – спросил Чареос.

– На мой взгляд, семь или восемь.

– Давно ли они ночевали тут?

– Прошлой ночью. Потом ушли на восток. Если они наткнутся на наши следы, то придут прямиком к хижине.

– Ты уверен, что это надрены?

– Больше некому. Надо возвращаться. Маггриг не в состоянии драться, а твой селянин с ними не сладит.

Киалл постоял на пороге, подставив лицо солнцу. С длинных сосулек, окаймляющих крышу, капала вода. Он вернулся в хижину и сказал Маггригу, крошившему оленину в большой чугун:

– Странное дело. Солнце греет, как летом, и лед тает.

– Да ведь теперь еще осень. Минувшая вьюга – только предвестница зимы. Они тут часто бывают. Ударит мороз, постоит несколько дней, а потом, глядишь, словно весна опять вернулась. Через день-другой весь снег сойдет.

Киалл натянул сапоги и взял саблю, которую дал ему Чареос.

– Ты куда? – спросил Маггриг.

– Пойду поупражняюсь, пока они не вернулись, – усмехнулся Киалл. – Ведь боец из меня неважный.

– Из меня тоже. Я так и не сумел как следует овладеть этим искусством. – Маггриг добавил в горшок овощей, соли, подвесил его над огнем и без сил повалился на стул. Он был еще слаб, и голова у него кружилась.

Киалл вышел на солнце и взмахнул саблей справа налево. Клинок был хороший, острый, с обтянутой кожей рукоятью и железным эфесом. В былые времена, оказавшись в лесу, Киалл часто брал длинную палку и махал ею, воображая себя рыцарем. Враги бежали прочь от его страшного клинка, потрясенные его небывалым мастерством. Теперь он рубил и колол воображаемых врагов настоящей саблей. Она свистала, рассекая воздух. Трое, четверо, пятеро человек уже пали под сверкающей сталью. У Киалла пот струился по спине, и рука устала. Еще двое противников полегли. Он повернулся на месте, чтобы отразить удар сзади… и разрубил надвое летящую стрелу. Моргая глазами, он уставился на две половинки древка, лежащие на снегу.

Потом он поднял глаза и увидел на опушке надренов. Тот, что держал лук, изумленно раскрыл рот. Их было семеро, и у четверых на руках и головах белели повязки. Они стояли молча, глядя на воина с саблей.