Текст книги "Мечи Дня и Ночи"

– Стоило ли это жизни королевы-колдуньи и Проклятого? Полагаю, что да.

– Ты все так же глуп, Олек. У меня нет времени на глупцов, – резко бросила она, но уходить не спешила.

– Простимся, – сказал он.

– Не хочу. – Она обняла его за шею и поцеловала в губы. В это время на крышу поднялся Маланек с несколькими солдатами. Они остановились на почтительном расстоянии.

– Какие же мы глупые оба, – прошептала Джиана.

Она сошла вниз и оглянулась один-единственный раз, отъезжая от крепости. Скилганнон все так же стоял на стене рядом с Друссом.

Больше она ни разу его не видела, хотя и продолжала следить за его судьбой.

Под конец, узнав, что он готовится к войне со згарнами, она двинула на них наашанскую армию и нанесла им серьезный урон. Это, полагала она, даст Скилганнону возможность выжить.

При жизни Джиана так и не узнала, преуспела ли она в этом. В ночь после битвы ей стало плохо. Боль разлилась в груди, захватив левую руку. Ее уложили в постель, и в какой-то миг, хотя она этого и не помнила, ее жизнь угасла.

Она вздрогнула, вспомнив страшное время, которое провела в Пустоте.

Демоны набрасывались на нее, пытаясь убить, и ей казалось, что рано или поздно им это удастся. Помощь пришла с неожиданной стороны. Окруженная когтистыми чешуйчатыми чудовищами, она увидела яркий свет. Огненный вал сжег нескольких демонов и обратил в бегство других. Джиана, застыв на месте с занесенным кинжалом, увидела вышедшую из дыма Старуху.

– Любовь ослепляет нас и ведет к гибели, – с резким смехом промолвила ведьма.

– Ты сказала это, когда я убила тебя, – вспомнила Джиана. – Тогда я не понимала, что это значит, и теперь тоже не понимаю.

– Пойдем ко мне в пещеру, дитя. Потолкуем.

– Если хочешь отомстить, сделай это сейчас. Я не в настроении разговаривать.

– Отомстить! Ах, Джиана, голубка моя. Я при жизни не делала тебе зла и теперь тоже не сделаю. Ты не поняла, что я хотела сказать, когда ты вонзила Меч Огня мне в спину? Только то, что всю твою жизнь любила тебя. И твою мать тоже любила. Вы кровь от крови моей. Ты мой потомок, дитя, последняя из рода Хеулы. Пойдем же со мной. Там ты будешь в безопасности.

– Ты хотела убить Олека, любовь всей моей жизни.

– Неправда, Джиана. Будь честна с собой. Власть ты любила больше. Иначе ты бы от всего отказалась ради того, чтобы быть с ним. Женщина в тебе любила его, но королева в тебе знала, что он опасен. Так оно и вышло. Ты чувствовала недомогание еще во дворце, до того, как выступить против згарнов. Врачи убеждали тебя остаться дома и отдохнуть. Но куда там! Ты возомнила, что сможешь спасти его. Только он все равно умер, дитя мое.

– Но победа хотя бы осталась за ним?

– Еще бы! Речь ведь о Скилганноне.

– Значит, он тоже где-то здесь?

Из пальцев Старухи брызнул огонь. Раздался вопль демона, и снова настала тьма.

– Поговорим в более тихом месте.

Джиана последовала за ней в глубокую пещеру. Старуха загородила вход огненной стеной и села на камень.

– Хорошо, что зеркал здесь нет, Джиана. Вряд ли тебе понравилось бы твое отражение.

– О чем ты?

– Взгляни на свою руку.

При свете пламени Джиана увидела, что ее кожа, как и у нападавших на нее чудовищ, покрыта серой чешуей.

– Почему я стала такой? – Она спрятала в ножны кинжал и потрогала такую же чешую у себя на лице.

– Зло, совершенное нами, преследует нас. Твой дух отражает истинную твою сущность.

– Ты-то не в чешуе, хотя всю жизнь только и делала, что творила зло.

– Магия действует и здесь, дитя, хотя не столь сильно, как в мире плоти. Я уродлива и вся в чешуе – просто прячу это, чтобы ты от меня не шарахалась. Или, того хуже, не ударила бы меня кинжалом, который я же тебе и дала.

– Что здесь творится? Нельзя ли нам куда-нибудь уйти от этого ужаса?

– Таким душам, как наши, нельзя, кровинка моя. Теперь это – место нашего обитания. Но что касается тебя, я не теряю надежды. Твои кости поместили в постамент твоей статуи, стоящей в дворцовом саду. Быть может, с их помощью ты воплотишься вновь. Будем держаться и ждать.

– Ванна готова, ваше величество, – сказал Унваллис.

Джиана вернулась в купальню, разделась и вошла в душистую воду.

– Так что же случилось с возрожденным Скилганноном? – спросила она. – Декадо убил его?

– Когда Декадо вернулся, чтобы покончить с Ландисом, он ушел. Он тоже где-то в горах, вместе с другим Возрожденным.

– С другим?

– По-видимому, Ландис проделал опыт с костями, которые хранились в медальоне на шее у Скилганнона.

– Его жена, Дайна. Он все мечтал вернуть ее к жизни.

– Нет, ваше величество, это мужчина. Ландис описывает его как угрюмого силача с буйным нравом. В последней записи говорится, что Ландис попросил Скилганнона передать этому человеку двойной топор из серебряной стали, найденный в той же могиле.

– Имя этого топора – Снага, – сказала Джиана. – А человека, который владел им при жизни, звали Друсс-Легенда. – Она легла поглубже в воду и вдруг рассмеялась. – Ах, Ландис, умная голова.

Понежившись еще немного, она встала. Унваллис стоял наготове с полотенцем, длинным и мягким. Джиана завернулась в него и опять вышла на балкон. Воздух приятно холодил влажную кожу.

– Ты все еще хочешь меня, Унваллис? – спросила она.

– Да, ваше величество, но боюсь, что теперь я немного стар для такой задачи.

– А мы не будем предаваться бурным страстям. Мне надо немного развеяться, вот и все.

– Я уверен, Декадо скоро вернется.

– Ты боишься его, Унваллис? – Она подошла к советнику и положила руки ему на плечи.

– Да, ваше величество, боюсь.

– И это помешает тебе ласкать меня? – Ее рука скользнула ему под кафтан.

– Думаю, нет.

Настала ночь, а Харад, Скилганнон и Аскари так и не нашли слепого Гамаля и Чарис. Аскари, правда, удалось отыскать их следы. Сначала она подумала, что их преследовал джиамад, но скоро поняла, что зверь шел вместе с ними. Иногда его следы накладывались на человеческие, но в других местах люди ступали сверху. Они направлялись на северо-запад и шли не быстро, но в темноте поиски не стоило продолжать, чтобы не сбиться со следа. Поэтому на ночь они устроились, не зажигая огня, в найденной Аскари лощинке. Харад молча растянулся на земле и тут же уснул. Скилганнон сидел в стороне, задумчивый и отчужденный. Он стал каким-то другим с того мгновения, когда на глазах Аскари слал проклятия небесам. В нем чувствовались огромная ярость и величайшая мощь. А чуть раньше, под теми же звездами, он так грациозно кружился и танцевал со своими мечами. То, что он может быть таким разным, изумляло Аскари, особенно после того, как она видела его в бою. Он убивал джиамадов с холодной расчетливостью и, не задумываясь, зарубил офицера. Он по всем меркам был человек опасный, и от его мрачного молчания Аскари становилось не по себе.

– Что нужно, чтобы стать хорошим бойцом на мечах? – спросила она, желая нарушить молчание.

Ее голос вырвал его из задумчивости, и он слегка изменился в лице. Она подумала, что сейчас он велит ей оставить его в покое, но он взял себя в руки и успокоился.

– Сочетание разных навыков. Одни приобретаются, другие даются тебе от природы. Быстрая рука, острый глаз, умение держать равновесие. Умение запирать страх на замок и освобождать свой ум.

– А какие-нибудь хитрости есть?

– Хитрости?

– Ну да. Как в стрельбе из лука. Скажем, отпускать тетиву между выдохом и вдохом, чтобы грудь спокойна была. Задержка дыхания делает тебя слишком напряженным, а если вдохнешь или выдохнешь, рука может дрогнуть. Поэтому ты медленно выдыхаешь и тут же пускаешь стрелу.

– Понятно. Свои секреты есть и у нас. В поединке на мечах с другим мастером нужно создать себе иллюзию неприсутствия. Отрешиться от посторонних вещей, таких как жара, холод, голод, боль, страх. Тогда освобожденное тело само делает то, чему его обучали. Само выполняет движения и приемы, атакует и контратакует. Воин бьется, словно танцует.

Аскари взглянула на Харада, который и во сне держался за рукоять своего топора.

– А что может сделать воин с мечом против человека с таким вот оружием?

– Смотря кто его держит в руках. В таком бою верно только одно: надолго он не затягивается. Чтобы убить такого бойца, надо подставить себя под его топор. Если он скор и искусен, то зарубит тебя, не дав нанести удар и отойти. Но если ты сам хороший боец, то убьешь его, поскольку топор – тяжелое наступательное оружие и плохо приспособлен для обороны. Этим топором владел некогда воин-легенда. Я не знаю никого, кто мог бы выйти против него с мечом и остаться в живых. На деле, во всяком случае, это не удалось никому.

– Что же с ним сталось в конце концов?

– Он пал в битве неподалеку отсюда. Ему тогда было уже шестьдесят, но дрался он, словно сказочный великан.

– Ты говоришь так, будто знал его.

Харад сел и проворчал:

– Изволь тут спать, когда у тебя над ухом стрекочут. – Он почесал свою черную бороду. – Поесть ничего не осталось?

– Ничего, – сказала Аскари. – Мы взяли ровно столько, чтобы до Петара хватило. Завтра я добуду мясо, но есть его, наверно, придется сырым. Запах жареного летит далеко по ветру.

Послышался стук копыт, и они замолкли. Скилганнон сделал Хараду знак оставаться на месте, а сам вместе с Аскари прокрался к кустам на южном краю лощины. Спрятавшись там, они увидели на широкой тропе шестерых всадников и одного поджарого джиамада. Ветер дул в сторону двух соглядатаев, и зверь не мог их учуять. Стоя на четвереньках, он нюхал след. Потом показал на северо-запад, и маленький отряд двинулся в ту сторону.

Скилганнон и Аскари вернулись к Хараду, стоявшему с топором в руке.

– Всадники, – сказал Скилганнон. – Проехали мимо. Надо идти за ними.

– Зачем? – спросил Харад.

– У них во главе душегуб Декадо. Полагаю, он разыскивает Гамаля.

– Ландис Кан рассказывал мне разные ужасы про Декадо, – сказала Аскари. – Он носит два меча, как и ты. И поубивал уже много народу. Ландис говорил, что никто из живых не сможет побить его на мечах.

– Это сейчас не главное, – сказал Скилганнон. – Прежде всего пойдем следом за ними. Они нипочем не заподозрят, что позади враг. Ветер нам благоприятствует, но двигаться надо без лишнего шума. Ты, Аскари, пойдешь первой. Оставляй нам знаки, чтобы мы не потеряли тебя в темноте. Если повезет, они либо собьются со следа, либо остановятся на ночлег. И в том, и в другом случае мы их обгоним и поспеем к Гамалю раньше.

– А если этого не случится? – спросил Харад.

– Тогда мы убьем их. Вы с Аскари займетесь солдатами и джиамадом, а я управлюсь с Декадо.

– Да ведь Декадо не человек, – усомнилась Аскари. – Он Возрожденный, из тех, кого приводят назад из ада. У них души нет. Мне так Ландис сказал. – Она коснулась лба и груди, сотворив знак Благословенной. – Они проклятые и только с виду как люди. В них сила демонов, победить их нельзя.

Харад помрачнел, а Скилганнон сухо ответил:

– Будем надеяться, что ты права.

– Как это?

– После поймешь. Сейчас не время об этом. Ступай, а мы за тобой.

Аскари повесила лук на плечо и побежала на северо-запад.

– Это всего лишь расхожие суеверия, – сказал Скилганнон сумрачному, как туча, Хараду. – Не слушай ее.

– А вдруг это правда?

– Ничего подобного. Разве бездушный человек стал бы спасать женщину, которой грозит беда?

– Не знаю, что и думать, – вздохнул Харад, но Скилганнон заметил, что тот стал спокойнее. – Неделю назад я был лесорубом и беспокоился только о том, чтобы заработков хватило мне на зиму. Потом мне достался топор мертвого героя. Я был с ним в бою и убивал.

Скилганнон помолчал, глядя в знакомые льдисто-голубые глаза.

– И ты беспокоишься из-за того, что тебе это понравилось? Так?

– Так, – признался Харад. – Потому я и боюсь, что девушка сказала правду.

– Мы ближе всего к жизни, когда боремся со смертью, – сказал Скилганнон. – Кровь бурлит в жилах, воздух сладок, синева небес невыносимо прекрасна. Битва пьянит – вот почему такое страшное зло, как война, всегда воспевается и остается в сказаниях. А теперь пойдем за Аскари.

Близилась полночь, и всегдашнее постукивание в висках сменилось острой, вызывающей тошноту болью позади глаз. Декадо нашел ровное место на склоне и мешком свалился с коня. Пройдя несколько шагов, он хлопнулся наземь. Боль накатывала приступами. Из кошелька на поясе он достал стеклянный флакон, дрожащими пальцами сломал восковую печать и выпил. К мерзкому металлическому вкусу снадобья он давно уже притерпелся. Не сказав ни слова своим солдатам, он снял ножны с Мечами Огня и Крови, положил их рядом с собой и улегся.

За сомкнутыми веками заплясали яркие пятна. Все его чувства обострились. Он чуял запах лошадей, слышал их дыхание и поскрипывание седел, в которых ерзали всадники. Боль усилилась, как всегда, пока яд проникал в тело. В желудке начались судороги, руки до кончиков пальцев стало пощипывать. Он лежал очень тихо и ждал. Зачастую его видения были резкими, пугающими и приводили к новым приступам боли. Лишь иногда они навевали ему мирные грезы о лучших днях.

На хорошие сны он давно перестал надеяться. Либо они придут, либо нет. Он не мог вызвать их по желанию.

Запах травы стал крепче, ветер, казалось, нес аромат благовоний.

Перед Декадо возникло тонкое бледное лицо Мемнона с зачесанными назад темными волосами. Большие миндалевидные глаза смотрели пристально. Он сидел у постели Декадо. Тяжелые черные шторы на окнах были задернуты, и только две мигающие лампы давали свет.

– Теперь тебе лучше, дитя? – спросил Мемнон.

Декадо хорошо помнил ту давнюю ночь. Страшная головная боль мучила его, одиннадцатилетнего, несколько дней. Он бился головой о каменную стену, пытаясь довести себя до бесчувствия, но только рассек себе бровь, и боль стала еще сильнее.

Теперь он лежал на большой кровати, прохладный ветерок веял в приоткрытое за шторами окно. Его голова покоилась на атласной подушке. Боль ушла, и ему хотелось плакать от радости.

– Да, господин, все прошло, – сказал он. Мемнон погладил его по руке, и Декадо поморщился. Руки у Мемнона все перевиты жилами, пальцы длинные, с темными, будто крашенными, ногтями. Притом у него отрезаны оба мизинца.

Мемнон, заметив, что мальчику его прикосновение неприятно, убрал руку.

– Ты помнишь, что случилось до того, как ты заболел?

Декадо попытался вспомнить. Он играл с Тобином и другими мальчишками в поле, за яблоневым садом. Солнце светило так ярко, что у Декадо слезились глаза. У них вышел какой-то спор, он забыл о чем, а потом Тобин запустил в него яблоком и попал по скуле. Тогда другие мальчишки тоже стали швыряться яблоками. Обычное дело. Декадо, маленького ростом и хилого, всегда обижали.

– Помнишь? – снова спросил Мемнон.

– В меня бросили яблоком, – сказал мальчик.

– А потом?

– Я потерял сознание.

– А нож ты помнишь?

– Нож Тобина?

Мемнон кивнул.

– Да, господин, такой маленький кривой ножик. Тобину его отец подарил.

– Какого он был цвета?

– Красный, мой господин. Красный и мокрый. – Когда Декадо сказал это, у него в памяти ожила красочная картинка. Он увидел свой кулак, вымазанный красным, и кровь, капающую с ножа. – Ничего не понимаю. А как я здесь очутился?

– Это не важно, мой мальчик. На время ты останешься здесь, у меня, а потом мы поедем с тобой в Диранан.

Днем голова разболелась снова, но Мемнон дал ему черное питье. Декадо поперхнулся, его стошнило, но кое-что все-таки в желудке осталось. Ему полегчало, и он проспал несколько часов.

Несколько дней он провел во дворце. Мемнон давал ему книги, но они были скучные – все про людей с мечами и со щитами, которые дрались и убивали один другого. Декадо это не занимало. В приюте он полюбил гончарное дело, позволяющее превращать мокрую глину в полезные и красивые вещи. Он очень гордился кувшином, который слепил собственноручно, с ручкой в виде ящерицы. При глазировке кувшин потрескался, но наставник, старый Каридас, хвалил ученика и говорил, что Декадо настоящий художник.

Декадо всегда уходил к Каридасу, когда мальчишки обижали его.

– Почему они меня мучают? – спрашивал он.

– У детей всегда так, как это ни грустно. А ты сдачи не пробовал дать?

– Я не хочу никому делать больно.

– Потому они и не боятся тебя задирать. Знают, что ты ничего им не сделаешь. Им кажется, что они волки, а ты олень. Может, они будут вести себя по-другому, если ты и в себе найдешь немножко от волка.

– Не хочу быть волком.

– Тогда не играй с ними, Декадо.

Хороший как будто совет, но в этом маленьком городишке мальчику было не так-то легко избегать мест, где играют другие дети. Он много времени проводил с Каридасом и мечтал, чтобы господин Мемнон приехал и взял его к себе, в свой загородный дворец. Мемнон наведывался к ним из Диранана не реже двух раз в год. Декадо не знал, почему придворный вельможа принимает участие в нем, да и не задумывался над этим. В те недели, что он проводил с Мемноном, он освобождался от забот и от страха. Господин разговаривал с ним о его мечтах и надеждах, а еще устраивал Декадо разные испытания. Большей частью совсем простые – что он находил в них такого интересного, господин Мемнон? Например, он просил Декадо вытянуть руку ладонью вниз, а сам держал под его ладонью палочку.

– Я сейчас уроню эту палочку, а ты поймай.

И Декадо ловил – что ж тут трудного? Как только Мемнон отпускал палочку, он тут же хватал ее, чуть ли не до того, как вступала в действие сила тяжести.

– Чудеса! – восторгался Мемнон.

Декадо это озадачивало. Какое же это чудо, поймать палочку? Он спросил господина об этом. Тот позвал своих слуг, и ни один из них палочку не поймал. Мемнон ронял ее, а пальцы слуг хватали один только воздух.

– Тут все дело во времени, – сказал Мемнон, когда слуги ушли. – Человек видит, как палочка падает, потом извещает об этом свою руку, потом – и только потом – посылает руке приказ схватить палочку. За это время она успевает упасть. Но только не у тебя, Декадо. Ты действуешь молниеносно, и это хорошо.

Декадо не понимал, какая ему может быть польза от такого умения. Чтобы слепить горшок, глину ловить не надо. Но эти фокусы развлекали господина, а пока они его развлекали, он продолжал приглашать Декадо к себе домой. Это была честная сделка. Мальчик избавлялся от обидчиков, а взамен ему только и приходилось, что ловить палочки, или хватать мух на лету, или жонглировать парой ножей. По вечерам они разговаривали о Вечной, о войнах, которые она вела. Эти разговоры беспокоили мальчика. Один местный житель, приятель Каридаса, потерял на войне руку. Раньше он, по словам Каридаса, был хорошим гончаром, а теперь стал нищим калекой.

В утро их отъезда в Диранан Декадо спросил Мемнона, нельзя ли ему попрощаться с Каридасом, но тот сказал:

– Лучше не надо, дитя.

– Но он мой друг.

– Ты заведешь себе новых друзей.

В дороге головная боль возобновилась. Мемнон дал мальчику черное питье, и Декадо погрузился в тревожный, полный видений сон.

Проснувшись, он вспомнил, что случилось в поле за садом. Мальчишки смеялись над ним и швырялись твердыми яблоками. У него вдруг ужасно заболела голова, и он бросился на Тобина. В какой-то миг он выхватил нож, висевший у Тобина на поясе, и чиркнул его по горлу. Из раны, пузырясь, хлынула кровь. Декадо, визжа, как звереныш, кинулся на другого мальчика, повалил его и стал бить ножом между лопатками, снова и снова. Тот сначала кричал и вырывался, потом затих.

Кто-то схватил Декадо и оттащил его прочь. Он повернулся и с размаху вонзил нож в правый глаз Каридаса. Старик с криком упал, забился в конвульсиях и вытянулся рядом с Тобином и другим мальчиком.

Декадо, лежа в большой карете, громко завопил. Мемнон отложил свиток, который читал, и склонился над ним.

– Что с тобой, дитя?

– Я убил Каридаса. И других тоже.

– Я знаю. И очень горжусь тобой.

Глава двенадцатая

Аскари поднималась в гору, держась с подветренной стороны от джиамада-следопыта. Зная, что слух у него не менее острый, чем чутье, она всякий раз дожидалась, чтобы ветер подул и зашелестела листва, а потом уже переходила с места на место. Поэтому двигалась она медленно. Однажды ей показалось, что она потеряла солдат из виду, но вскоре они остановились на середине склона, шагах в пятидесяти от ее укрытия. Один из них слез с коня, зашатался и свалился на землю. Наверно, ему стало плохо. Другие на какое-то время остались в седлах, но затем тоже спешились. Тощий джиамад присел на корточки, дожидаясь приказа.

Тот, кто лежал на земле, закричал от боли, напугав лошадей. Другой, высокий, подошел к нему, присел рядом и стал тихо говорить что-то. После этого всадники снова сели по коням и поехали дальше, пустив джиамада вперед. Больного оставили на месте, привязав его лошадь к кусту. Аскари слышала его стоны, потом он опять закричал.

Что с ним такое творится?

Аскари тихо приблизилась, держа наготове нож.

Молодой, черноволосый, он был хорош даже с искаженным от боли лицом. Из лежащих рядом широких ножен торчали две рукояти мечей. Стало быть, это и есть Декадо, демон из преисподней. Клинок в руке Аскари сверкнул под луной. Перерезать ему горло – дело одной минуты. Став на колени, она занесла нож.

– Прости, любимая, – сказал он, открыв глаза. – Я старался. Красный туман сошел на меня. Я не мог его разогнать. Но Ландис мертв, и его пепел развеян по ветру. Слепой тоже близко. Я найду его. Скоро.

Аскари приставила нож к бледному горлу, где бился пульс.

– Не гневайся на меня, Джиана, – сказал он и снова закрыл глаза.

Джиана… Это же имя произнес Скилганнон, когда увидел ее впервые.

Аскари снова приготовилась нанести смертельный удар… и не смогла. Когда она охотилась, то убивала ради мяса и шкур. Сама превратившись в добычу, она убивала, спасая себя и Ставута. Но то, что она собиралась сделать сейчас, было бы настоящим убийством. Она спрятала нож, не сводя глаз с бледного страдальческого лица. Он опять открыл глаза, поднял руку и коснулся ее щеки. Она невольно отбросила его руку, и он обиделся, почти как ребенок.

– Что прикажешь теперь? – спросил он.

– Возвращайся в Петар, – сказала она.

– А слепой? Ты хотела его смерти.

– Больше не хочу. Оставь его. Возвращайся.

Он попытался встать, застонал и вновь повалился. Аскари взяла его за руку и помогла подняться. Он прислонился к ней, и она ощутила легкий поцелуй в щеку.

– Ступай! – сказала она. Декадо с глубоким вздохом поднял ножны и надел их через плечо. Аскари подвела его к коню, подсадила в седло. – Ступай! – крикнула она снова, хлопнув коня по крупу, и тот поскакал вниз. Ей казалось, что Декадо вот-вот свалится, но он удержался.

Еще немного, и он скрылся из глаз.

«Напрасно я не убила его, – мысленно вздохнула Аскари. – Ну, да теперь поздно жалеть». Из найденных на холме веток она выложила стрелку, указывающую в сторону, куда уехали всадники, и отправилась за ними сама. Здесь, на высоте, лес становился все гуще. Конные придерживались узкой оленьей тропы, и она шла за ними около полумили. Затем тропа повернула на запад, и она оказалась в затруднении. Ветер теперь дул с востока. Если она и дальше пойдет по тропинке, джиамад может уловить ее запах, неслышно вернуться и напасть. Аскари сняла с плеча лук, припасла стрелу. «Ты Аскари-охотница, – сказала она себе. – Если зверь явится, ты убьешь его».

И пошла дальше.

Тропа, прежде шедшая в гору, стала спускаться в долину, где рос густой лес. Аскари нашла место, где кони свернули в сторону, и увидела далеко внизу двух замыкающих всадников. Они скрылись в лесу, опережая ее примерно на четверть мили.

Аскари, присев, стала обдумывать, что делать теперь. Впереди у нее лежал голый склон, обход занял бы слишком много времени. Услышав позади шорох, она натянула тетиву, но из кустов вышел Скилганнон, за ним Харад. Аскари быстро рассказала им, какую дорогу выбрали всадники. Скилганнон выслушал и вперился в нее своими сапфировыми глазами.

– Мы видели всадника, скачущего на юг.

– Это был Декадо.

Скилганнон кивнул.

– Я видел твои следы на холме. У вас была встреча.

– Верно.

– Следы показывают, что ты стояла к нему очень близко.

– Ты хороший следопыт. Да, я помогла ему сесть на коня.

– Зачем ты сделала это, Аскари?

Она расслышала подозрение в его голосе и бросила раздраженно:

– Я не стану тебе отвечать.

– Ты знаешь его? – настаивал он.

– Нет. Он лежал, больной, на земле и бредил. Я поняла, что убить его не смогу.

– Он тоже не стал тебя убивать. Почему?

– Он принял меня за другую. Назвал, как и ты, Джианой. Поцеловал в щеку и спросил, что я ему прикажу. Я велела ему возвращаться в Петар.

Скилганнона поразили ее слова, и его жесткий взгляд смягчился.

– Потолкуем об этом позже. Пока что надо догнать этих конных.

Он начал спускаться по склону. Харад, так и не сказавший ни слова, пошел за ним, Аскари присоединилась.

Луна хорошо освещала открытый склон. Далеко в лесу кто-то пронзительно закричал, словно от боли, раздался звериный рык, в страхе заржали лошади.

Почти весь день Большой Медведь нес слепого на себе, а Чарис тащилась сзади. Она изорвала юбку, исцарапала ноги – чтобы оторваться от погони, они прошли через ежевику. Никогда еще она не чувствовала такую усталость. Ноги точно свинцом налились, икры жгло, как огнем. Они поднимались все выше, и ей становилось трудно дышать. Разговаривать они давно перестали. Гамаль совсем обессилел, лицо у него сделалось серым, губы посинели. Прошлой ночью Медведь сказал им, что погоню ведет джиамад и что преследователи едут верхом. Надежда на успешный исход таяла с каждым часом.

С горных вершин дул ветер, и Чарис даже за стволами деревьев пробирала дрожь. Большой Медведь положил слепого на землю и посмотрел назад. Чарис тоже оглянулась. Далеко внизу показались из леса всадники с длинными пиками. Их серебристые панцири и шлемы с белыми перьями сверкали на солнце.

Гамаль, очнувшись, тронул мохнатую лапу Медведя.

– Уходи, – сказал он. – Спасайся. Они охотятся не за тобой.

– Ты умереть скоро, – проворчал джиамад.

– Я знаю.

– Я ухожу. – Медведь выпрямился и, не сказав больше ни слова, скрылся в лесу. Чарис села рядом с Гамалем и прижала дрожащего старика к себе, легонько растирая ему спину и плечи.

Дневной свет угасал, холод усиливался. Пятеро всадников выехали на открытое место, и Чарис разглядела бегущего впереди джиамада. Он, не сбиваясь, шел по следу, оставленному ими всего час назад.

– Ты тоже иди, – прошептал Гамаль. – Медведь был прав. Я умираю. У меня рак. Даже без Декадо я протянул бы не больше нескольких дней. Спасайся, Чарис.

– Я слишком устала, чтобы бежать, – сказала она. – Отдыхайте.

Три бегущие фигуры показались позади всадников и тут же снова свернули в лес. На таком расстоянии Чарис не могла рассмотреть, кто это – солдаты или джиамады. Какая, собственно, разница? Теперь уже ничего не имеет значения.

Не отпуская старика, она подняла глаза к небу. На нем уже загорались звезды. Отец говорил, что звезды – это просто дырки, через которые к людям идет негасимый свет Истока. Керена с этим не соглашалась. Ее отец утверждал, что это духи погибших героев. Исток дал им место на небе, чтобы они в урочный час могли вернуться на землю. Иногда, если повезет, можно увидеть, как герой летит обратно к земле. Чарис сама наблюдала такое чудо. Однажды ночью, когда она сидела на крыше пекарни, по небу промчалась звезда, очень яркая – наверно, это был великий герой.

Но этой ночью звезды не падали.

Гамаль уснул, положив ей на плечо тяжелую голову. Она села поудобнее. Теперь она думала о Хараде. Ей хотелось надеяться, что он пережил взятие Петара. Так скорее всего и есть. Даже джиамад подумает дважды, прежде чем напасть на ее Харада.

В поле ее зрения появился сгорбленный джиамад. Не приближаясь, он присел футах в тридцати от нее. Вскоре подъехали всадники и остановились, глядя на девушку и старика.

– Ну что? – сказала Чарис. – Кто из вас, героев, не побоится подойти и убить слепого?

Солдаты переглянулись, и один из них тронул коня вперед.

– Не мы придумали его убивать, – сказал он. – Это приказ Вечной. Отойди. Насчет тебя я приказа не получал.

– Чума на твои приказы! – осклабилась Чарис. – Я никуда не уйду.

– Ну как хочешь. – Он перекинул ногу через седло и приготовился спешиться.

В это время из леса с громовым ревом выбежал Большой Медведь. Лошади заплясали. Солдат, не успевший слезть, упал, а его конь в панике проскакал мимо Чарис. Медведь налетел на всадников и разодрал когтями шею другого коня. Тот, истекая кровью, заметался, сбросил седока и упал сам. Медведь, не теряя времени, бросился на вражеского джиамада, и в тот же миг один из солдат атаковал его с пикой наперевес. Пика проткнула Медведю плечо и тут же переломилась. Взревев от боли и ярости, Медведь обернулся, чтобы напасть на всадника. Тогда чужой джиамад прыгнул ему на спину и всадил клыки в его шею. Еще один кавалерист устремился в атаку… и раздробил пикой хребет своему джиамаду. Раненый зверь свалился с Медведя. Тот кинулся на солдата, вцепился когтями ему в бок, и стащил с коня. Шлем всадника покатился по земле, и Медведь клыками сокрушил ему череп. Еще чья-то пика вошла в мохнатое тело и тоже сломалась. Медведь зашатался. Из плеча и разорванного горла хлестала кровь.

Чарис с ужасом смотрела, как четверо уцелевших солдат смыкают кольцо вокруг огромного зверя. Трое спешились, пустив лошадей на волю, четвертый колол Медведя пикой, не давая ему подойти близко. Медведь снова взревел, но в этом реве уже не было прежней мощи. В последний раз он попытался напасть на пеших врагов, не устоял на ногах и упал. Солдаты, окружив его, вонзили в него пики. Зверь закричал напоследок, пронзительно и как-то очень по-человечески, содрогнулся и умер.

Тот, кто остался в седле, послал коня к Чарис. Битва, как ни странно, не разбудила Гамаля. Может быть, он уже мертв, подумала Чарис, и не ощутит боли, когда мечи пронзят ему грудь.

– Ты знала, что зверь затаился поблизости, сука, – сказал Чарис всадник, бледный и злой. – Теперь и тебе не жить.

Тут его голова дернулась вправо, черная стрела пробила висок. Какой-то миг он сидел неподвижно, потрясенный до глубины души. Потом выронил пику, поднял руку к голове и повалился на шею коня.

Трое оставшихся выхватили сабли и стали оглядываться, ища, откуда прилетела стрела.

Долго им ждать не пришлось.

Из леса с левой стороны вышли трое. В одном из них Чарис узнала Харада, и ее охватил радостный трепет. Второй был Каллан, татуированный чужеземец. Теперь он изменился, стал жестче, голубые глаза похолодели. В руках у него зловеще поблескивали два меча. Третья, темноволосая женщина, одетая по-мужски, держала лук со стрелой на тетиве.

Харад с огромным топором приближался к солдатам, но Каллан отозвал его и сам вышел вперед.

– Умирать больше нет нужды. Забирайте своих лошадей и отправляйтесь.