Текст книги "Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2"

Эта женщина выглядела очень растерянной. Она не могла понять, что произошло с этим знаменитым свами.

Она продолжала: «Он решил не совершать никакое паломничество. Его последователи уже уехали без него. Они едут в Бадринат и Кедарнат сами».

Эта женщина из ашрама Махила Самадж Мандир сообщила мне, что свами завтра уезжает домой, так как ему больше нечего делать в Гималаях.

Многие люди приходят ко мне с головой, наполненной всяким мусором. Мусор – это все то, что они насобирали в прошлом. Среди этого мусора нет ничего полезного, поэтому я говорю им, чтобы они выбросили его. Многие люди хотят поговорить об этом мусоре, поскольку считают, что, если они поймут его, он каким-то образом станет менее гнилым и менее вонючим. Вы можете говорить о мусоре хоть весь день, но к концу дня он все равно так и останется мусором.

Вместо этого я говорю людям: «Не трогайте его, – что означает – не позволяйте ни одной мысли из прошлого появляться в уме. Приходите ко мне с чистым, незамутненным умом, в котором не возникает ни одна мысль из прошлого». Если кому-нибудь это удается, одного сатсанга достаточно, чтобы показать истину. Сатсанг означает единение со своим Я. Когда мысли из прошлого не возникают, раскрывается Я.

В середине 1971 г. Пападжи принял приглашение поехать на Запад. Йоахим Греберт, учитель трансцендентальной медитации, который выпил раствор стирального порошка, чтобы очиститься, купил ему билет в Кельн, его родной город в Германии. Он уехал из Индии сделать все необходимые приготовления, чтобы Пападжи мог проводить там сатсанги.

Мира тоже уехала в Европу, но с некоторой тревогой, так как ее паспорт и виза были давно просрочены.

Учитель проводил меня до Дели и посадил на самолет. Это было легко. Никто меня не побеспокоил. Я думала о том, как мне повезло, когда мы прилетели в Бомбей. Там проверяли все документы пассажиров, улетающих международными рейсами. Я не знала, что этот перелет считался внутренним рейсом. Когда они увидели, что моя виза истекла два с половиной года назад и мой паспорт недействителен, меня арестовали. Я просила и умоляла их отпустить меня на мой самолет, но никто не обращал на меня внимания. Мне сказали, что оставаться в стране дольше положенного срока – это уголовное преступление и что меня, возможно, посадят в тюрьму. Мне стало по-настоящему страшно, потому что внезапно я поняла, что я теперь даже не знаю адреса учителя. Если у меня будут серьезные проблемы, я не буду знать, как связаться с ним.

В конце концов один полицейский подошел ко мне и очень сердитым тоном спросил: «Что вы делали в Индии все это время?»

«Изучала индуизм», – ответила я. Я не хотела называть имя учителя, чтобы ненароком не впутать его в неприятности, поэтому не сказала, что я делала на самом деле. Затем, без всяких причин, я сложила ладони в жесте «намаскар» и начала петь стихи из Бхагавад Гиты на языке оригинала – санскрите. Я не знаю, как это произошло. Это было так, словно какая-то сила овладела мной и заставила меня петь эти стихи. Весь кабинет затих, все оставили свои дела и начали слушать мое пение.

Наконец человек, который только что изводил меня, подошел ко мне, швырнул мой паспорт на стол передо мной и сказал: «Можете идти, но больше так не делайте».

Уходя, он сказал: «Большинство индийцев не знают Гиту так хорошо. Вы не напрасно тратили время».

Я добежала до самолета за пять минут до вылета. Он летел в Париж, и еще один сюрприз ждал меня, когда я сошла с самолета. Там меня встречал мой отец. Я не видела его несколько лет и не говорила ему, когда я вернусь. Он пришел, потому что, как он сказал, кто-то позвонил ему и сообщил, каким рейсом я прилетаю. Учитель, зная, что я возвращаюсь домой этим самолетом, позвонил моему отцу и сообщил, когда я прилечу.

В период до отъезда Пападжи в Европу в Лакнау умер его отец, Пармананд. Прежде чем рассказать об этом, я вернусь назад по времени и расскажу один случай, когда несколько членов его семьи думали, что Пармананд умер. Чтобы обрисовать контекст, мне следует сказать, что в течение жизни Пармананд проводил джапу Ситарам, чтобы вызвать видение его любимого божества. Несмотря на то что Пападжи часто говорил ему, чтобы он не искал видений богов, которые появляются и исчезают, он только в последние годы жизни признал мудрость этих замечаний.

Пападжи продолжает эту историю.

Однажды, после сатсанга в моем доме в Нархи, я зашел ненадолго навестить своего отца, потому что он был болен. В то время мои родители жили недалеко от берега реки Гомти, на улице Батлер Роуд.

В течение следующих двух дней я не мог увидеться с ним, потому что был занят с учителем дзэн, который приехал ко мне, а также с многими другими людьми.

На третий день я рано утром принимал ванну, когда моя сестра, которая ухаживала за отцом, начала стучать в дверь.

Я понял, что что-то случилось, потому что она кричала: «Сейчас же выходи! Это важно! Ванну примешь потом!»

Я не мог себе представить, что за событие могло произойти настолько срочное, что оно не могло подождать, пока я приму ванну. Я крикнул в ответ: «Что за срочное дело? Оно не подождет несколько минут?»

Она была не в настроении спорить.

Она закричала через дверь с некоторой тревогой: «Выходи! Выходи, я все тебе расскажу!»

Рикша, на котором она приехала, все еще ждал на улице. Она затолкала меня в рикшу и по дороге сообщила мне, что мой отец умер ночью. Моя мать, младший брат, его жена и еще несколько членов семьи уже устроили в доме поминки. Моя мать была расстроена тем, что меня не было в момент смерти отца, потому что есть традиция, согласно которой отец должен умирать, лежа головой на коленях своего старшего сына. Дом моих родителей был заперт изнутри, так как мать не хотела, чтобы кто-то вошел в дом и узнал, что в последние минуты жизни отца старшего сына не было рядом.

Пока меня не было, присутствующие члены семьи подняли его тело на возвышение и провели последний обряд, поставив масляный светильник на его правую ладонь. Затем они оставили его одного в комнате и стали ждать меня.

Как только я вошел в дом, моя мать стала рассказывать мне в подробностях о последних часах его жизни. Пока она рассказывала, как он умирал, все плакали. Все еще плача, они открыли дверь, чтобы показать мне тело. Когда мы вошли в комнату, мы увидели нечто невероятное. Отец сидел на кровати, очень энергично размахивая своей тростью, словно бы дрался с невидимкой.

Он кричал: «Уходите! Уходите! Я не пойду с вами! Я останусь здесь!»

Моя мать была на грани обморока. Она не могла понять, кто перед ней – ее муж, покойник или призрак.

«На кого ты кричишь?» – спросила она, когда немного пришла в себя.

Мой отец немного успокоился и сказал: «Боги и мои предки пришли с гирляндами цветов в руках. Они подошли ко мне и сказали: „Колесница стоит снаружи. Ты отправишься с нами на Небеса“.

Я отказался идти с ними. Я сказал им: „Мой сын сказал мне не отправляться ни на какие Небеса, потому что, если ты прожил здесь долгое время, тебе нужно снова воплотиться на этой земле и предаться тапасу, чтобы достичь просветления“».

Мой отец даже не подозревал о том, что последний обряд уже совершен и масляный светильник все еще горит. Мы сказали ему об этом позже, когда он вернулся в свое нормальное состояние сознания.

Моя мать помыла пол и принесла отцу завтрак. Многие соседи и все наши друзья пришли посмотреть на моего отца. Все они хотели видеть этого человека, который отказался возноситься на Небеса и у которого хватило мужества на смертном ложе бросить вызов самим богам. Я остался на какое-то время, чтобы убедиться, что его здоровье полностью вернулось к нему.

Когда его отец все-таки умер несколько лет спустя, Пападжи сидел у его постели. В последние минуты жизни Пармананд наконец открыл своему сыну, насколько он верил в него. Я никогда не слышал, чтобы Пападжи рассказывал о своей последней встрече с отцом, но есть рассказ свидетеля – Ома Пракаша, единственного человека, кроме Пападжи, который присутствовал во время этой волнующей встречи.

В 1971 г. отец Пападжи лежал с серьезной болезнью в больнице в Лакнау. Мне кажется, все мы знали, что он не проживет долго. Я сопровождал Пападжи в больницу в ту ночь, которая оказалась предпоследней ночью перед тем, как умер его отец. Была середина ночи, около 2.30. Отец Пападжи лежал в большой палате, в которой было, наверное, около пятидесяти кроватей. Я помню, что отец Пападжи лежал в глубине палаты, примерно посередине. В последние часы своей жизни он был очень слаб. Его кормили внутривенно, и он был прикован к кровати. Нам сказали, что боль от игл так мучила его, что он пытался вытащить их. Чтобы предотвратить новые попытки сделать это, врачи распорядились привязать его за руки и за ноги к кровати, чтобы воспрепятствовать этому. Врачи боялись также, что он дернет всю капельницу и уронит ее на пол.

Пападжи организовывал посещения своего умирающего отца. Он позволял многим людям приходить и выражать свои соболезнования, но не разрешал никому оставаться с ним на долгое время. Пападжи каким-то образом организовывал все так, что в последние дни его жизни только он и я могли проводить с ним любое количество времени.

Во время своего последнего визита Пападжи говорил с ним о его предстоящей смерти с большой любовью.

«Отец, – говорил он, – я чувствую, что ты терпишь сильную боль. Этот конь, на котором ты ездил всю свою жизнь, состарился и ослаб. Ты должен оставить этого коня и идти дальше. Если хочешь, я дам тебе нового коня прямо сейчас. Это не проблема. Тебе нечего бояться».

«Я не трус, – отвечал его отец. – Мне нечего бояться. Я не хочу новое тело, но я знаю, что это тело мне очень скоро придется оставить. Я знаю, что я уже на пути к Богу, но я иду туда без всякого страха. Когда придет мое время, я встану перед ним и скажу: „Я отец этого просветленного человека, который сейчас идет по Земле. Он – настоящий правитель этой Вселенной. Никто не может судить меня здесь. Я отец Властителя Мира“».

Несмотря на то что он говорил прерывающимся шепотом, в его словах была пламенная гордость. Он знал, что всю свою жизнь он прожил с Богом и он и в самом деле не боялся ничего, что могло случиться с ним после смерти.

Он замолчал, но через несколько минут на его лице засияла блаженная улыбка. По-видимому, ему было видение.

«Смотрите! Смотрите! – закричал он. – Боги пришли сюда! Я вижу их всех! Все они кружатся вокруг моего сына и поклоняются ему. Вся Вселенная кружится вокруг него. Я вижу это собственными глазами!»

Как прекрасны были его глаза! Ни Пападжи, ни я не видели того, что видел он, но одни только его глаза были достаточным доказательством того, что он был свидетелем божественного видения.

В конце, когда это видение угасло, он прошептал: «Какое благословение для меня – увидеть эту крошечную частичку царства моего сына! Есть ли еще один такой отец во Вселенной, который получил бы такое благословение?»

Это было огромное счастье – быть свидетелем этого изумительного зрелища. Братья и сестры Пападжи сидели снаружи палаты. Только Пападжи и я были в эти драгоценные мгновения.

Родители Пападжи: Пармананд и Ямуна Дэви

Это было не последнее откровение этой ночи. Около 3 часов ночи, пока я все еще сидел возле кровати, Пападжи благословил меня изумительным видением – лично для меня. Когда я вспоминаю об этом сейчас, чтобы описать его, оно встает перед моими глазами так, словно это случилось вчера, а не двадцать с лишним лет назад. Отец Пападжи описывал видение, в котором вся Вселенная, все боги и богини вращались вокруг его сына. Теперь и я видел нечто очень похожее.

Я видел бесчисленных богов и богинь, которые кружились вокруг Пападжи и Раманы Махарши. Позади этих божеств все звезды и планеты тоже кружились вокруг них. И Пападжи, и Махарши были в коронах, как на изображениях индийских королей. Мощный золотой свет заливал всю картину. Блаженство и экстаз ошеломили меня.

Через какое-то время я услышал, как в палату вошла Сумитра, сестра Пападжи. Я услышал, как она закричала: «Ом Пракаш сейчас упадет! Держи его!»

Пападжи кинулся ко мне и подхватил, пока я не упал на пол. Он рывком поставил меня на ноги, обхватил руками и заставил меня выйти из палаты. Я не хотел уходить, но Пападжи вывел меня силой. Мы вышли из больницы и начали ходить вверх и вниз по пустынным окрестным улицам. Я хотел удержать это видение, но Пападжи решительно выводил меня из него, обсуждая мои планы на завтра. Я раньше говорил ему, что на следующий день собираюсь ехать в Канпур, чтобы сделать там кое-какие дела. Пападжи начал говорить о том, что я буду там делать и заставлял меня сосредоточиться на том, что он говорил. Постепенно мой ум вернулся в обычное состояние. Через несколько минут прогулок по улицам и разговоров об обычных мелочах повседневной жизни я смог полностью восстановить контроль над всеми своими функциями.

Когда я достаточно пришел в себя, чтобы вести с ним разумную беседу, я сказал: «Пападжи, я уже не хочу завтра ехать в Канпур. После того, что я пережил в вашем присутствии, я чувствую, что мне надо побыть в тишине какое-то время, чтобы полностью усвоить все, что произошло сегодня».

Пападжи не согласился. «Нет, – сказал он, – ты должен некоторое время удерживать внимание на обычном мире. Вот тебе 50 рупий на дорожные расходы. Иди домой, отдохни, пока у тебя есть возможность, а завтра езжай в Канпур и делай там свои дела. Возвращайся сразу же, как только сможешь. Увидимся, когда вернешься».

Отец Пападжи умер на следующий день, пока я был в Канпуре. Я до сих пор безмерно благодарен Пападжи за то, что он был со мной в эту ночь и дал мне увидеть этот редкий и совершенный проблеск его божественной, космической формы.

Пападжи уже принял приглашение Йоахима Греберта поехать в Германию. Думая о том, что его мать не должна скорбеть об отце слишком долго, пока он будет в отъезде, он по собственному желанию взялся перебирать личные вещи отца. Во время этой процедуры он обнаружил еще несколько свидетельств, которые открыли ему полную степень отцовской преданности и восхищения.

После смерти отца мне нужно было лететь в Кельн, потому что меня пригласили туда люди, которые жили со мной в Харидваре и Ришикеше. В то время моя мать жила одна в доме недалеко от реки Гомти. Вдруг мне в голову пришла мысль, что она не должна жить в окружении личных вещей отца. Я чувствовал, что ей будет легче справиться со своей скорбью, если я унесу из дома вещи, которые все время напоминали бы ей об отце.

Я сказал ей настолько мягко, насколько мог, что я с радостью забрал бы из дома все старые вещи и заменил их новыми, которые не напоминали бы ей о покойном муже. Она согласилась. Они были женаты шестьдесят лет, но она знала, что бессмысленно продлевать свой мучительный траур.

С помощью нанятого мной мальчика я выбросил все вещи, которые были в его комнате. После этого я вычистил его комнату для пуджи и избавился от всех статуэток, книг, мал и т. п. – от всего, что было на полке в той комнате, где он проводил пуджи. Там были только две вещи, которые моя мать хотела сохранить: карманное издание Бхагавад Гиты, которое он всегда держал при себе, и его дневник, который он называл «Бортовой журнал».

Девушка из Австрии, Беттина Баумер, помогала мне перебирать его вещи. Это она нашла и открыла дневник, но она не могла прочитать его, так как он был написан на пенджаби, урду и парси. Я бегло пролистал несколько страниц и нашел стих, написанный моим отцом на урду. Там говорилось:

 
О глупый ум, почему ты никак не замолчишь?
Разве ты не видишь своего сына?
Хотя он ведет хозяйство и воспитывает детей,
Он свободен [дживанмукта].
Такие люди редко встречаются, даже среди садху.
У него нет ни жадности, ни привязанности.
Стыдись!
 

Возможно, он стыдился того, что он не добился большего духовного прогресса в своей жизни, в то время как его сын, имея мирские обязанности, стал дживанмуктой. Мой отец за всю свою жизнь ни разу не говорил мне, что он был такого высокого мнения обо мне.

В другом месте Длинного Списка он писал, что однажды просидел пятнадцать минут без единой мысли. Все это время, как он говорил, его ум был абсолютно безмолвен. Он писал, что покой, который он ощущал в течение этого времени, никогда не приходил к нему прежде. Затем постепенно его ум начал возвращаться в привычное состояние.

Мой отец хотел остаться в этом состоянии покоя, но он не знал, как его удержать.

В своем дневнике он писал: «Как проверить это? Я спрошу у сына. Я ходил к другим гуру, но не знал, как велик мой собственный сын».

Много раз я говорил отцу, чтобы он не тратил напрасно время, выходя в город и разговаривая с суетными людьми.

Однажды в ответ он сказал: «Смотри, мой дорогой сын, если Бог ведет счет людям, которые очень преданны ему, имя твоего отца будет в самом верху списка».

Когда девушка из Австрии открыла Бхагавад Гиту, она нашла мою старую фотографию, которую отец часто показывал своим друзьям. Я только после его смерти узнал, что он показывал эту фотографию всем, кому это было интересно, и сопровождал это тирадами о том, насколько я велик.

Я был удивлен, когда Пападжи рассказал мне, что он узнал о том, насколько его отец был предан ему и как высоко ценил его, только после того, как тот умер. Сестра Пападжи, Сумитра, рассказала мне, что, когда Пападжи было всего 12 лет, Пармананд встал во время семейной трапезы и объявил, что его сын – его гуру. Похоже, Пападжи не помнит этот случай. Он также никогда не говорил о многих преданных, которых посылал к нему Пармананд.

В те годы, когда он жил в Лакнау, Пармананд любил вести духовные и философские дебаты с другими преданными. Однако если ему не удавалось убедить своих оппонентов в каком-нибудь определенном вопросе, он отсылал их к Пападжи, поскольку знал, что Пападжи умел показать людям реальность, которая стояла за всеми ментальными идеями и аргументами.

Все остальные члены семьи, за исключением его матери, были гораздо более низкого мнения о духовных достижениях Пападжи. В следующей истории Пападжи описывает встречу в Харидваре со своим братом Кантом.

Мой младший брат Кант работал в отделе подоходных налогов. Дела у него шли отлично, и он вышел на пенсию в должности комиссара. Однажды, когда я был в Харидваре, он нанес мне неожиданный визит. Когда он пришел, в Бхатья Бхаван, где я остановился, вокруг меня сидело около пятнадцати человек. Я пригласил его остаться со мной, но он не захотел. Он приехал в Харидвар по другой причине.

«Я приехал пожить с одним знаменитым йогом. Его ашрам находится возле Ганги, недалеко от платформы перед храмом Чанди Дэви, где останавливаются паромы. Ты знаешь этого человека?»

Я не знал его лично, но знал все о нем, потому что по всему Харидвару висели большие плакаты, рекламирующие его ашрам и его чудесные способности.

«Этот йог недавно был в Бомбее, – сказал мой брат. – Меня с ним познакомил один богатый бизнесмен. Он мне понравился, и я провел с ним довольно много времени. Мы с ним так хорошо сошлись, что он пригласил меня приехать и остановиться в его ашраме. Вот поэтому я и приехал. Мне нужна помощь в делах бизнеса. Я думаю, что этот йог может улучшить мое финансовое положение».

Некоторые люди, сидевшие со мной, были удивлены тем, что мой брат ищет других йогов, чтобы они помогали ему.

Один из них сказал: «Разве вы не знаете, что ваш собственный брат – известный духовный учитель? По этой причине мы и собрались здесь. Почему бы вам не обратиться к нему со своими проблемами?»

Моего брата не интересовали советы, которые я могу ему дать. Ему не нужно было безмолвие; он хотел заработать много денег. Он был такого низкого мнения о моей финансовой смекалке, что я, наверное, был бы последним человеком в мире, к которому бы он обратился за советом, как улучшить свое финансовое положение.

Я знал, что у моего брата были серьезные финансовые проблемы. Он приобрел завод по производству резиновых изделий в пригороде Бомбея, который требовал оснащения современной техникой, чтобы производство приносило доход. Мой брат не имел достаточно денег, чтобы самостоятельно приобрести все оборудование, поэтому он взял партнера. Партнер вложил крупную сумму в обмен на долю в предприятии. К несчастью, через какое-то время у них разошлись мнения по поводу того, сколько нужно вложить денег, чтобы завод приносил доход. Партнер хотел сделать еще большее вложение и настаивал на том, чтобы мой брат вложил такое же количество денег. Когда мой брат отказался вкладывать деньги, говоря, что у него их недостаточно, его партнер сказал, что больше не хочет иметь долю в предприятии. Он предложил продать свою долю моему брату по той цене, которую он заплатил за нее, что было разумно, но моему брату не хватило денег, чтобы ее выкупить.

Это была большая проблема для Канта. Он вложил все свои свободные деньги в предприятие в надежде обеспечить работу и доход всем членам своей семьи. Его старший сын уже работал на заводе менеджером, и его младший тоже планировал начать там работать сразу же после сдачи экзаменов по бухгалтерскому делу. Завод был под угрозой закрытия – если только не взять откуда-нибудь еще денег. Как и многие другие доверчивые предприниматели, мой брат думал, что свами-тантристы могут совершить для них какие-то таинственные обряды, которые улучшат их дела и увеличат доход. Он приехал в Харидвар в надежде, что этот новый свами поможет ему разбогатеть.

Мой брат был неисправимым материалистом и считал, что любую деятельность следует оценивать с точки зрения того, сколько денег она приносит. Он часто спрашивал меня, почему я не зарабатываю больше денег своими поездками и учительством. Приводя мне в пример других гуру, таких как Муктананда, он обвинял меня в том, что я мало беру денег за свои даршаны и свое учительство. Похоже, он считал, что, будь я чуть более предприимчивым, я стал бы успешным свами-бизнесменом.

Я никогда не брал денег за свое учение. Никто никогда не платил мне денег за то, чтобы посещать мои сатсанги. Когда люди из других стран приглашали меня приехать и учить в их стране, я принимал от них бесплатный билет и бесплатное жилье, но никогда не требовал денег ни от кого, кто приходил ко мне за моим учением.

Кант, слева; Пападжи, справа: Харидвар, 1975 г.

Мой брат часто ездил в ашрам Муктананды в Ганешпури и знал, сколько денег может принести бизнес свами, если приложить к этому немного усилий.

Несколько историй о других членах его семьи будут приведены в следующих главах.

К началу сентября1971 г. у Пападжи скопилось много приглашений от его преданных в несколько частей Европы.

Однако сначала он принимал их неохотно. В одном из своих последних писем из Индии, адресованных Абхишиктананде, он сделал следующие комментарии:

18 сентября, 1971 Нью-Дели

Я выезжаю из Лакнау 27 сентября. Я не собираюсь продлевать эту поездку дальше Кельна, потому что хочу видеть людей, которые рады любым обстоятельствам, в которых они оказываются по воле Господа.

Какая-то сила тянет меня в Кельн. Намерение этой силы мне неизвестно; да я и не хочу знать.

Я чувствую, что следую Божественной воле. Несмотря на то что моя программа распланирована до конца, мой ум настолько недвижим, что он может принять любой поворот. Я могу даже решить остаться здесь. В любом случае я увижу все, что произойдет перед моими глазами. Почему я должен склоняться на ту или иную сторону?