Текст книги "Пардес"

Эдди повернулся ко мне:

– А сколько тебе лет, парень?

– Семнадцать.

– Семнадцать? Ты в каком классе – одиннадцатом, двенадцатом?

– В двенадцатом.

– Здорово. Я так понимаю, будешь учиться в ешиве в Санни-Айлс? Там люди серьезные, не сомневайся. Я слышал, у них мишмар[49]49
  Так в ешивах называют длинный учебный день, до самого вечера, – обычно по четвергам.


[Закрыть] три раза в неделю.

– Нет, я буду учиться в “Коль Нешаме”.

– В ту, о которой вы говорите, ехать намного дольше, – вмешалась мать. – Ну и нам сказали, что в “Коль Нешаме”, в общем, образование лучше.

– Ого, так ты будешь учиться в старой доброй академии “Голос души”?[50]50
  Так переводится с иврита название школы.


[Закрыть] Кто бы мог подумать! – Он улыбнулся лукаво, как мальчишка. – Тогда ты просто обязан познакомиться с моим сыном, вы с ним будете в одном классе. – Эдди оживленно сказал моим родителям: – Правда, здорово?

Они вежливо улыбнулись в ответ.

– Ноах Харрис! – рявкнул он, обернувшись к бассейну. – Где тебя носит?

Из воды вылез высокий зеленоглазый парень с длинными светлыми волосами, улыбкой точь-в-точь как у отца, чрезвычайно развитыми мышцами плеч и живота. Явно спортсмен.

– Рад познакомиться. – Он набросил на плечи полотенце. – Я бы пожал вам руку, но я весь мокрый.

– Полегче с рукопожатиями. – Эдди подмигнул моей матери. – Ноах, это Ари, он будет учиться в твоем классе.

– Да ладно.

– Яаков, Лия, идем выпьем? Незачем нам дышать этим двоим в спину. – Эдди шутливо хлопнул меня по спине. – Яак, ты куришь сигары? Нет? Надеюсь, мне удастся приохотить тебя к односолодовому виски. У меня есть одна классная штука, ты обязательно должен это попробовать. Ноах, принеси Ари пива, а может, хот-дог, если он захочет? Не волнуйтесь, все кошерное.

С этими словами он приобнял своей большой рукой моего отца, внимательно следя, чтобы ненароком не коснуться моей матери, и увел их прочь.

Ноах проводил их взглядом. Его руки, свисавшие вдоль тела, были напряжены, словно вот-вот перехватят мяч. Интересно, подумал я, каково это – жить с такой проблемой.

– Кажется, тебя зовут Ари?

– Арье, – ответил я и поправился: – Сокращенно Ари.

– Откуда ты?

– Из Бруклина.

– Круто. У меня друзья на Лонг-Айленде. Знаешь там кого-нибудь?

– Кое-кого, – уклончиво ответил я, уверенный, что у нас ноль общих знакомых.

– Я был в лагере с Бенджи Вертхаймером. Знаешь его? – спросил он, стараясь завязать разговор. – Нет? Потрясающий разыгрывающий защитник.

Я покачал головой.

– А Ефрема Стерна? Окей, Наоми Спитц? Ширу Хаар? Она из Кингс-Пойнт. Ее все знают, она закатывает вечеринки в Хэмптонсе, очень красивая. – Он рассмеялся. – Не говори моей девушке, что я это сказал, – доверительно произнес он и указал на бассейн.

– Не скажу.

– Где ты учился?

– В “Тора Тмима”.

– “Тора Тмима”?

– Ага, – смущенно проговорил я.

– Никогда о ней не слышал. Она новая?

– Нет. Вообще-то нет.

– А, значит, фрум[51]51
  Религиозный, благочестивый (идиш).


[Закрыть]. Штетл[52]52
  Штетл – еврейское местечко, здесь в переносном смысле: нечто провинциально-ортодоксальное (идиш).


[Закрыть]. Черные шляпы.

Как же мне было неловко. Должно быть, Ноаху, чья жизнь, по всей видимости, состояла из спортивной славы, пляжных домиков и летних вечеринок, я показался степенным учеником раввина, забредшим не в тот мир – или, по крайней мере, не в тот двор, то-то смеху. Мне не привыкать быть чужаком. В прошлой своей жизни я был чужаком, но таким, который понимает, что законы, управляющие всеми сферами жизни – как жениться, как думать, как завязывать шнурки, – неизменно продиктованы представлениями о морали. Теперь же, с Ноахом, я тоже был чужаком, но другим – тем, кто пытается спрятаться у всех на виду, не понимая, какие здесь действуют законы. Здесь притворяться своим будет еще труднее, чем в Бруклине, подумал я.

– В общем, да, – ответил я.

Он рассмеялся.

– Тут все немного иначе. У нас здесь соблазнов побольше, чем в “Тора…”… Как там дальше?

– Тмима.

– Да. Точно. Там ведь наверняка учатся одни парни?

Я скривился: как же быстро он меня раскусил.

– К сожалению, – признался я, стараясь сохранить хотя бы подобие самоуважения.

– Я бы в такой школе не выжил. Чокнулся бы, точно. – Он потер бицепс. – Идем, я тебя познакомлю.

Я нервно подошел вслед за Ноахом к краю выложенного мрамором бассейна. К нам подплыли две девушки.

– Дамы, – сказал Ноах, – знакомьтесь, это Ари Иден. Ари, это моя девушка Ребекка Надлер, а это не моя девушка, София Винтер.

– Рад познакомиться, – произнес я.

– Привет. – Ребекка подплыла ко мне, чтобы пожать руку. Ноах бросил на нее предостерегающий взгляд, она остановилась и, не растерявшись, помахала мне рукой. Она была высокая, спортивная, с волнистыми каштановыми волосами, большими зубами и крупными чертами лица. Но я не отрываясь смотрел на Софию, которая молча двигалась к бортику, – темные волосы, молочно-белая кожа, острый, чуть угловатый нос, тонкие, но сильные руки, небесно-голубые глаза.

Ноах хлопнул меня по спине: я слишком долго таращился на Софию.

– Откуда ты приехал? – Ребекка смотрела на меня с любопытством.

– Из Бруклина.

– В Нью-Йорке замечательно, правда?

Я едва не ляпнул, что моя жизнь в Нью-Йорке была какой угодно, только не замечательной, но вместо этого, повинуясь правилам приличия, кивнул.

– Здесь чересчур жарко. Я ужасно хочу переехать на север, хотя и знаю, что Ноах никогда не расстанется с родителями. Да ведь? – Она схватила его за руку и утащила обратно в бассейн.

Ноах со смехом плюхнулся в воду. Они вынырнули, Ребекка обхватила его сзади за шею. Я смущенно наблюдал, как они обнимаются. Вода касалась краев моих брючин, мочила мои новые черные кроссовки “Нью Бэланс”, но отойти я не решался. Я выдавил милую улыбку.

– Ничего, привыкнешь. – София подошла ближе. – Они все время обнимаются. – Пока она говорила, я не мог отвести взгляд от ее небесно-голубых глаз, и меня бросало в пот сильнее, чем от палящего солнца Флориды. Я вдруг поймал себя на том, что слишком часто моргаю и стою раскрыв рот. – Они вместе с шестого класса.

– Давно.

– Да, но мы-то с ней дружим с четвертого. А это значит… – она выдержала театральную паузу, – что все эти годы я пользуюсь славой “третьей лишней”.

– Да, беда, мы никак не можем от нее избавиться. – Ноах набрал в рот воды и фыркнул в Ребекку. Та в ответ тоже плеснула в него водой. – Может, сплавим ее тебе?

София смущенно улыбнулась, убрала мокрые пряди со лба и, переступив с ноги на ногу, устремила взгляд на зеленое поле за изгородью. В глазах ее мелькнула тень.

– Ты же не против? Она ведь такая красивая. – Ребекка лежала грудью на спине Ноаха. – Правда, Ари?

Я вспыхнул. Да, хотел ответить я, да, она очень красивая, я в жизни не видел никого краше. Вместо этого я пробормотал что-то неразборчивое, пристально разглядывая грязь на кроссовках. Подняв глаза, я заметил, что София смотрит на меня.

– Так ты к нам присоединишься?

– Не могу, – по-дурацки ответил я. – Плавки не захватил. Да и нам уже пора возвращаться… мы еще вещи не разобрали…

Она снисходительно рассмеялась.

– Я так понимаю, в Бруклине одноклассники и одноклассницы вместе не плавают. – Она отбросила волосы за спину, скользнула ко мне и, с вызовом глядя на меня, протянула руку. Я моргнул, помедлив, взял ее за руку и помог ей вылезти из бассейна, стараясь не думать о том, как возмутительно близко ее тело, как вода капает с ее подбородка, шеи, живота, бедер прямо мне на одежду, я отчаянно силился не глазеть на Софию, которая подошла к шезлонгу, взяла полотенце и принялась вытираться, и уставился на золотой браслет с гравировкой из скрипичных ключей, охватывавший ее левое запястье.

На ее шезлонге лежало “Бледное пламя”. Мне на лето задали ту же книгу.

– Нравится? – спросил я, стараясь увести разговор от моей вопиющей социальной неполноценности.

– Общаться с тобой? – София вытерла лицо полотенцем. – По-моему, не очень-то интересно. Или ты так не считаешь?

– Набоков. – Я указал на книгу.

Она явно удивилась, что я вообще произнес эту фамилию.

– А ты о нем разве слышал?

– Прочитал месяц назад. Так что да.

– Странное совпадение.

– Вряд ли. Мне в школе задали.

– В какой школе?

– “Коль Нешама”.

– Я думала, ты в двенадцатом.

– Так и есть.

Она набросила полотенце на плечи, как плащ, поправила черный купальник.

– Академия не берет новичков в двенадцатый класс.

– Кстати, да, – подал голос Ноах. – Помните Стиви Гласса? Он хотел перевестись к нам в двенадцатый, его не взяли. А он парень умный.

Я пожал плечами. Представил, как приеду в первый день в школу – и выяснится, что произошла ошибка, на самом деле меня не взяли.

– Меня вот приняли.

София по-прежнему вытиралась, оборачивала талию полотенцем, выжимала волосы. Я уже понимал, что навсегда запомню ее лицо.

– И как тебе это удалось?

– Подал заявление.

– Я догадалась.

– Наверное, им понравилось мое сочинение.

Переводился я просто: подал заявление, указал свои данные, в общем, ничего особенного, но вот дополнительное задание оказалось интересным: “«Ни один человек не выбирает зло ради зла. Он лишь ошибочно принимает его за счастье и добро, к которым стремится» (Мэри Уолстонкрафт). Раскройте тему на 2–10 страницах”. Прежде я сочинений не писал, и мне понравилось. Я отправил восемь страниц под заголовком “Бессмертные желания: страсти человеческие в литературе и в Гемаре Брахот Ламед Амуд Алеф”.

София не скрыла изумления.

– То есть ты хочешь сказать, что не просто ухитрился поступить в “Коль Нешаму”, но и записался на продвинутый курс по литературе?

– В Бруклине я плавал мало, – ответил я, – зато очень много читал.

София подбоченилась. У меня екало сердце всякий раз, как она поджимала губы.

– Ну ладно. И как тебе “Бледное пламя”?

Ноах ухмыльнулся:

– Ты посмотри на этих умников.

– Странное, – ответил я. – Но мне понравилось.

– Правда? Потому что оно какое-то натужное. Я не люблю, когда книга вдалбливает очевидное, – Кафка не в счет. По-моему, это признак того, что автору не хватает воображения. Да и в целом, по-моему, это вуайеризм. – Я понял, что София недвусмысленно пытается поставить меня на место. – Может, я оценила бы ее лучше, если бы прочитала “Тимона Афинского”.

– А кто такой Тимон Финский? – спросила Ребекка.

– Афинский, – со смехом поправил Ноах, и Ребекка шлепнула его.

– Это пьеса, из которой Набоков позаимствовал название, – пояснила София. – “Луна – нахалка и воровка тоже: свой бледный свет крадет она у солнца”[53]53
  У. Шекспир. “Тимон Афинский”. Перевод Н. Мелковой.


[Закрыть].

– Правда? Я не знал, – сказал я. – Но это все равно что утверждать, будто сперва нужно прочесть “Гамлета” и тогда лучше поймешь Набокова.

Тонкие мышцы на ее руках и плечах сжались.

– Почему именно “Гамлета”?

– Как там? “Смотри, светляк, встречая утро, убавляет пламя”[54]54
  У. Шекспир. “Гамлет”. Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]. По-моему, это аллюзия, нет?

– Если я не так понял, простите старика, – вмешался Ноах, – но ты правда только что процитировал Шекспира у моего бассейна?

– Какая-то неоправданная одержимость пламенем, – сказала Ребекка. – Может, сменим тему?

– Я всего лишь хочу сказать, – пояснил я, залившись краской, – что если ты ищешь важные источники для “Бледного пламени”, можно было бы и перелистать “Гамлета”. По мне, так они равно бесполезны, начнешь читать – запутаешься.

Она взглянула на меня так, что я не понял, то ли она смотрит на меня, то ли куда-то вдаль.

– Это я-то запутаюсь?

– Нет, конечно, – запинаясь, пробормотал я, – не ты, я имел в виду, в общем…

– Я так поняла, ты читал “Тимона Афинского” просто для смеха?

– Нет, – смущенно признался я, – еще не читал.

– Сосед-бруклинец, – рассмеялась Ребекка. – Робот, цитирующий Шекспира.

– Иисусе, – сказал Ноах. – Обычно с сочинениями я обращаюсь к Софии или Эвану (услышав это имя, Ребекка шлепнула его под водой, а София отвернулась), теперь же, пожалуй, понесу свои таланты в дом напротив.

Я не знал, что делать – то ли гордиться тем, что произвел на них впечатление, то ли стесняться своей любви к Шекспиру, которая, как я понял, считается еще большим отстоем, чем детство в Боро-Парке.

– Арье, – издалека окликнул меня отец. То, что я стою рядом с девушкой в бикини, казалось, причиняло ему физическую боль. Следом за отцом шли моя мать и мать Ноаха, высокая, хорошо одетая; они о чем-то разговаривали. – Мы уходим.

– Рад был познакомиться, сосед, – сказал мне Ноах и посмотрел на моего отца.

– Ладно. – София протянула мне руку, и я ответил на пожатие, несмотря на то что отец не сводил с нас глаз. – А с тобой не так уж скучно спорить.

– И с тобой. – Голос мой дрогнул. Ее рука горячила мою.

– Увидимся, Гамлет.

Задыхаясь от смущения, я выполнил бессвязные действия – неестественно рассмеялся, наскоро попрощался – и отошел к родителям.

* * *

Потянулись беспокойные дни – дни, когда я разбирал вещи, наводил порядок в комнате, расставлял книги. В Бруклине эти книги, которые я урывал на уличных ярмарках, барахолках, в пыльных букинистических магазинах, были моим убежищем. Я уверил себя, что если одолею эти труды, то научусь мыслить абстрактно, обрету знание, утишающее печаль, знание, которое изолирует меня от самой изоляции. Когда я стал подростком, стопки книг из моей комнаты, множась, выплеснулись за ее пределы, заняли кухонный стол, потеснили отцовские сефарим[55]55
  Священные книги (ивр.).


[Закрыть]. “Сын мой, остерегайся составлять много книг, – ворчал отец, изгоняя Рота из нашей новой роскошной гостиной и расставляя на полках мишнайот[56]56
  Мишнайот (множ. форма от мишна) – религиозно-юридические сборники, древнейший после Библии свод законов.


[Закрыть], – конца не будет, а много читать – утомительно для плоти”[57]57
  Свиток Коэлет (Екклесиаст), 12:12.


[Закрыть]. И, вместо того чтобы изучать новый город, я занялся Хемингуэем и Фицджеральдом, время от времени поглядывал в окно на соседский особняк и лихорадочно соображал, как мне преодолеть непроницаемый барьер, что отделяет меня от жизни Ноаха, Ребекки и сногсшибательной Софии Винтер.

Случай представился раньше, чем я надеялся. Через три дня после барбекю ко мне нагрянул нежданный гость.

– Как дела, сосед? – Казалось, Ноах с трудом помещается в наш дверной проем. – Занят?

Дома никого не было: у матери и отца первый рабочий день. Я пригласил Ноаха войти, спросил, не хочет ли он чего-нибудь выпить.

– Пиво есть?

Я представил, как отец, вернувшись с работы, потягивает пивко над страницей Талмуда.

– Нет.

– Ну и ладно. Тогда дай воды.

Я налил ему стакан и сел рядом с ним за кухонный стол.

– Хорошо у вас, – непринужденно заметил Ноах.

– Видел бы ты наш старый дом. Вполовину меньше этого.

– Да ну? – Он отпил воды, обвел взглядом кухню. – Вы уже разобрали вещи?

– Более-менее. – Оставалось еще несколько коробок, но мать, не щадя сил, торопилась навести порядок. Мы с отцом вносили посильную лепту, выполняли мамины указания, но чаще слонялись по дому, расставляли свои вещи и привыкали к новому месту.

– Тебе понравилось у нас?

– Ага, – выпалил я. – Было круто. (Пауза.) Спасибо, что пригласили.

– Мои родители любят гостей. Говорят, что в доме должно быть полно народу, иначе грош ему цена. – Он произнес это вовсе не снисходительно. – Ребс передавала привет, сказала, ей было приятно с тобой пообщаться.

– Мне тоже, да, она замечательная.

– А как тебе София? Вот вы с ней распустили хвосты, как два павлина, с этим вашим Набоковым.

Я почесал подбородок, отчаянно притворяясь, будто его похвала меня ничуть не трогает.

– Да, было… интересно.

– Очень. – Он подмигнул, отпил большой глоток воды, вытер губы. – Помнишь, ты обещал помочь мне с сочинением? Я решил воспользоваться твоим предложением. (Ничего такого я не предлагал, чуть было не сказал я.) Ты уже написал работу по “Бледному пламени”?

Написал. Причем еще в июле, настолько мне не терпелось всерьез налечь на учебу.

– Да.

– Тогда… – он достал из кармана сложенные листы бумаги, – может, глянешь? А то оно, как бы это сказать, сыровато.

Я развернул его сочинение, пробежал глазами.

– Мне ужасно неудобно тебя беспокоить, но мне с самого начала нужны высокие оценки, мне же поступать. Да и Эван, – Ноах упоминал о нем в бассейне, – еще не вернулся, он в Европе, или в Южной Америке, или где там его черти носят, за ним не уследишь, а Ребс не хочет, чтобы я напрягал Софию, а Амир, ты его не знаешь, но он тот еще отморозок, то есть вообще отмороженный на всю башку, особенно теперь, в выпускном классе… А ты, похоже, разбираешься, что к чему.

– Не вопрос, – перебил я.

Он просиял.

– Точно? Если трудно, не парься. Правда.

– Не трудно. Но я не обещаю, что получится хорошо.

– В жизни не поверю. – Он допил воду, встал, я проводил его до двери. – По моему опыту, люди, которые с ходу цитируют “Гамлета”, запросто причешут сочинение своего приятеля.

– Видел бы ты мою школу…

– Да мне любая помощь сгодится. Если честно, я в этом вообще не смыслю. – Он стукнул кулаком о мой кулак. – Ты сегодня вечером занят?

– Да вроде нет.

– Тогда поехали с нами. У Лизы Ниман сегодня вечеринка. Она клевая. Может, ты ее уже видел в городе? Рыжая-прерыжая, волосы торчком, красит пряди в фиолетовый, серебристый и прочие безумные цвета. Любит шутить, что это бунт против рыжести.

– Против чего?

– Извини, я не хотел обидеть рыжих. – Он примолк. – У тебя, наверное, девушка рыжая?

– Что? Нет.

Он рассмеялся грудным смехом, точь-в-точь как его отец.

– Ребекка постоянно твердит, что у меня талант ляпнуть не подумав. Так, значит, у тебя нет девушки?

Мог бы даже не спрашивать.

– Нет.

– Хорошо, я это запомню. Тогда, может, займешься Лизой?

– Не знаю, – пробормотал я.

Он ухмыльнулся.

– В общем, она сегодня звала всех желающих. Родители у нее мануальщики, они свалили в Атланту на какой-то съезд мануальщиков, кому скажи, не поверят, но Лиза говорит, это правда. – Он задумался. – Ну да это неважно. А важно то, что у Ниман вечеринка, вот мы тебя там со всеми и познакомим.

Я попытался выдумать предлог, чтобы не ехать. Нам с отцом надо заниматься? Разбирать вещи?

– Ну, я…

– Возражения не принимаются. Познакомишься с народом.

– Да, но…

– Вот и отлично. Ты на машине?

Машины у меня не было. Мы перегнали из Бруклина два автомобиля, мамину старую “хонду сивик” и папин “ниссан верса”. В Нью-Йорке мне машина была не нужна – куда бы я ездил, в библиотеку? – но я понимал, что прикатить на вечеринку на велосипеде немыслимо, меня засмеют.

– Нет, – смущенно признался я.

– Ладно, поедешь со мной. Мобильник у тебя есть?

– Есть.

Он протянул мне айфон, я набрал свой номер.

– Круто. В восемь?

– А что я родителям скажу? – выпалил я, не подумав.

Фирменный смех Харрисов.

– Скажи им, что мы с тобой поедем гулять, или есть мороженое, или как вы там развлекаетесь в Бруклине.

Он хлопнул меня по плечу и направился к себе.

* * *

– Говорю тебе, эти дети совершенно другие.

За ужином мать с восторгом описывала свой первый рабочий день.

Отец положил себе еще ложку соуса к мясу.

– В каком смысле?

– Начнем с того, что они на световые годы опережают четвероклассников, которых я учила раньше, притом что эти милые малыши только во втором классе. Я не преувеличиваю, Яаков. На световые годы. Как они читают, пишут, делят в столбик. Половина из них уже знают, в какой колледж будут поступать, и рассуждают о политике. Хоть один из моих четвероклассников в “Тора Тмима” разве знал, как зовут президента?

– Шломо Мандельбаум, – сказал я, накручивая спагетти на вилку. – Он точно знал, что к чему.

– Верно. Значит, только один.

– Интересно, – произнес отец. – Светский мир понимать очень важно. Но во всем есть свои плюсы и минусы. Вряд ли они станут изучать Хумаш[58]58
  Тора, Пятикнижие Моисея.


[Закрыть], например.

– Не знаю. – Мать отложила вилку. – Я совсем не удивлюсь, если станут, особенно если их родители решат, это все равно что изучать иностранный язык. Эти дети занимаются с репетиторами едва ли не с самого рождения. Они развиты не по годам, даже, пожалуй, слишком. На уроках сущие ангелы, хотя молиться не любят. Один пинал мячик во время “Алейну”[59]59
  Заключительная молитва ежедневной литургии.


[Закрыть]. В общем, я пока ничего не понимаю.

– Кстати, – с набитым ртом проговорил отец, – я сегодня все забронировал.

– Что забронировал? – спросил я.

– Гостиницу на бар-мицву Меира. Норман уломал меня заказать через знакомого турагента.

– Наверное, ему платят проценты с каждой сделки, – пробормотала мать. – Этому гонофу[60]60
  Вор (идиш).


[Закрыть].

– Наверное, – согласился отец.

Я прикусил щеку.

– А если у меня в школе мероприятие, которое я не могу пропустить?

Отец нахмурился:

– В школе?

– Да.

– Время еще есть, – сказала мать. – Если тебе правда нужно, мы отменим бронь.

Отец чуть не поперхнулся газировкой.

– Он не поедет на бар-мицву двоюродного брата?

– Там видно будет. – Не обращая внимания на отцовское выражение лица, мать протянула мне блюдо с картофельным пюре. – Ари, расскажи нам, как прошел твой день.

– Хорошо. Спокойно. Кстати, вечером я пойду погуляю.

– Да? – Мать приятно удивилась. – С кем?

Я отпил воды.

– С парнем из соседнего дома.

– С Ноахом, что ли?

– Да.

– Он хороший, правда, Яаков?

Отец задумчиво уставился в свою тарелку. На подбородке его застыла капля соуса.

– Правда, – согласился он. – Но они совершенно другие люди.

Мать нахмурилась:

– В каком смысле?

Отец невинно пожал плечами.

– И все-таки мне интересно, что ты имеешь в виду. – Мать приподняла брови.

– Я имею в виду, – пробубнил отец, – что Ноах Харрис далеко не Шимон Леви.

– Глупости. По-моему, он вполне менш[61]61
  Благородный, добрый и хороший человек (идиш).


[Закрыть].

– В разных местах разные ценности. Ты сама сказала: здешние дети на световые годы впереди.

– Вообще-то я говорила об успеваемости. – Мать положила приборы на тарелку. – Так что позволь с тобой не согласиться.

– А что они вытворяют во время молитвы?

Мать, не глядя, убирала со стола.

– Скажи мне, Арье, – отец посмотрел на меня, – куда ты идешь?

Я пожал плечами:

– Сам не знаю. – И я почти не соврал, хотя впервые в жизни утаил от родителей правду. – Ноах хочет познакомить меня с одноклассниками.

– Вот хитрюга, – еле слышно произнесла мать.

– А те девушки, – поинтересовался отец, – с барбекю?

– Что девушки?

– Они тоже будут?

– Не знаю. – Я покраснел.

– Разумеется, будут, – ответила мать. – И Ари непременно нужно с ними пообщаться. Раз уж им еще год вместе учиться, верно?

Отец вновь сосредоточенно принялся за спагетти.

– Синтия нам рассказала о девушке Ноаха, – продолжала мать, – она милая, они уже много лет вместе.

– Ее зовут Ребекка, – сообщил я.

– Подумать только, они такие юные – и уже любят друг друга. – Мать отвела глаза, покрутила кольцо на пальце. – А с другой стороны, почему бы и нет?

* * *

Почти восемь. Я сидел в своей комнате, закрыв дверь, и нервно перелистывал сочинение Ноаха. Наконец у меня зазвонил телефон.

Я вскочил с кровати, посмотрел в зеркало. Густые, непослушные каштановые волосы растрепаны, кроссовки поношенные, не поймешь, мужские или женские, вместо рубашки с длинным рукавом я надел поло, отчего мой стандартный черно-белый наряд выглядел не так уныло. Я уже давно тщательно брился, почему же именно сегодня решил оставить щетину? Почему края моих бровей так упорно стремятся к вертикали? А вдруг набрать хотя бы десятую часть мышечной массы Ноаха физически невозможно? Другие люди тоже считают свое лицо совершенно невзрачным, таким, на которое взглянешь – не запомнишь? Недовольный увиденным, я глубоко вздохнул, заправил цицит в штаны и вышел из комнаты.

– Има?

Растянувшись на диване в гостиной, она читала очередную книгу из списка бестселлеров “Нью-Йорк таймс”. Как обычно, о самопомощи и воспитании детей.

– Аба на минхе[62]62
  Ежедневная послеполуденная молитва. Может читаться до захода солнца, в будние дни она должна быть прочтена во время рабочего дня.


[Закрыть], – не поднимая глаз, сказала мать.

– За мной Ноах пришел. Я ухожу.

Она замялась.

– Ари?

Я открыл входную дверь:

– Что?

Я ждал напутствия вести себя хорошо, вернуться не поздно и прочитать маарив[63]63
  Ежедневная вечерняя молитва.


[Закрыть]. Но мама бросила на меня многозначительный взгляд.

– Повеселись хорошенько, – негромко сказала она. – Это важнее, чем ты думаешь.

На подъездной дорожке негромко урчала черная “ауди” Ноаха. Рядом с ним сидела Ребекка. На миг я усомнился, не мираж ли это. И робко приблизился к ним.

Ноах опустил стекло, и на дорожку хлынула электронная музыка. Ребекка убавила звук, потянулась через Ноаха поздороваться со мной.

– Ари!

– Залезай, – сказал Ноах. – Они подвинутся.

Сзади сидели два парня. Тот, что дальше от меня, был тощий, бледный, с прилизанными светло-каштановыми волосами, тонким носом и большими очками в черной оправе, явно не из дешевых. На нем была отглаженная оксфордская рубашка и обтягивающие бледно-серые джинсы.

– Приветствую, – он надменно кивнул, – Оливер Беллоу.

Второй парень – “Амир Самсон, рад познакомиться”, – сказал он и протянул мне руку – был светлокожий, с густой бородой, редеющими каштановыми волосами и угольными глазами; когда он улыбался, они превращались в черные щелочки, а брови у него были такие густые, что казалось, Амир постоянно хмурится. Я не понял, кто он и откуда – то ли из Латинской Америки, то ли из Южной Европы; зубы у него были крупные, белые, лицо квадратное, скулы высокие, нос римский, чуть с горбинкой. Мы с ним единственные были в кипах.

– Йоу, двигайтесь, – рявкнул Ноах. – Дайте сесть.

– Оливер, сядь в середину, – сказал Амир. – Ты тут меньше всех.

– Не там, где это важно, – парировал Оливер. – Это бесчестье, если можно так выразиться, выпало тебе.

Ребекка обернулась ко мне:

– Я бы сказала, что они не всегда такие зануды, но они всегда такие.

– Давайте я сяду в середину, – предложил я, смутившись под ее пристальным взглядом.

– Как великодушно со стороны нашего гостя, – произнес Оливер, когда я неловко пролез между ними. – Погодите, а что, за Эваном не поедем?

Опять это имя.

– Не-а, – ответил Ноах, – он еще не вернулся.

Ребекка переключила радио на “99 Джемз”.

– А когда он приезжает?

– Вроде на этой неделе, – сказал Амир. – В четверг или в пятницу.

Оливер зевнул, поставил ноги на спинку сиденья Ноаха.

– И где он сейчас?

Амир потеребил бороду.

– Разве ты не знаешь, где твой босс?

– Не помню.

– Тебе травка память отшибла?

– Он в Испании, – сообщил Ноах. – Учится и отдыхает.

Оливер принялся грызть заусенец.

– Испанцы крутые, ты в курсе?

Молчание затянулось, но я наконец сообразил, что он обращался ко мне.

– Нет, не в курсе.

– Отстань от него, Оливер, – сказала Ребекка.

Оливер не сводил с меня глаз:

– Ты был в Испании?

Амир фыркнул:

– Ишь ты, как Оливер разговорился.

– Нет, никогда, – ответил я.

– А где ты обычно отдыхаешь? На Мальдивах? Суккот в Израиле? Песах в Греции?

– Дурак ты, Оливер, – не сдержался Амир.

– А ты лысеешь, Амир, – не остался в долгу Оливер.

Амир достал телефон, принялся машинально листать инстаграм, лайкнул пост какой-то фирмы, консультирующей абитуриентов.

– Ребс, теперь ты понимаешь, почему я говорю, что он ненормальный?

– Думаю, она давно это поняла, – ответил за нее Ноах, – классе во втором.

– Чего вы? Я просто хочу познакомиться, – сказал Оливер. – Ну да ладно. Эван. В Испании. Наверняка отрывается по полной.

Ребекка взглянула в зеркало заднего вида:

– Не будь свиньей.

– Ладно тебе. Ты просто защищаешь Софию, – парировал Оливер. Я насторожился, смущенно огляделся. – Между прочим, никто не запрещает Софии делать то же. Я уж точно. Я бы никогда себе этого не позволил.

– Размечтался, – отрезала Ребекка. – Фу, гадость.

Оливер подмигнул мне. Я в ответ поджал губы.

– Где она была этим летом? – переменил тему Амир. – Я ее месяца два не видел.

– За границей, – ответила Ребекка. – Но уже вернулась.

– Где за границей?

– В Кении.

Амир нахмурился:

– А разве она не проводит исследование по интервенционной кардиологии в университете Майами или что-то типа того? Вроде бы друг ее отца там заведует лабораторией?

– Да, но это было в конце июня, – пояснила Ребекка. – А потом она поехала в Кению.

Амир рассеянно, усердно хрустел костяшками.

– И что в Кении?

– Она волонтерит в какой-то организации, которая учит сирот музыке. Что-то в этом роде.

– Сироты и музыка, да? – Амир покачал головой. – То-то ее анкета заиграет.

– Внимание, леди и джентльмены, – объявил Ноах, – крысиные бега! Смотрите, Амир Самсон ведет, кто бы мог подумать!

– Пошел ты, – сказал Амир.

– Расслабься, шучу я. – Ноах свернул на подъездную дорожку. – Успокойся уже. Мы приехали.

Оливер посмотрел на дом:

– Только мне хочется свалить отсюда и пойти в “Трес амигос”?

– Хватит, – сказала Ребекка. – В кои-то веки веди себя прилично.

Перед домом стояли четыре машины; сам дом был средних размеров (по крайней мере, по сравнению с теми особняками, которые я здесь видел), но все же решительно больше любого в нашем квартале в Бруклине. К моему облегчению, в доме было тихо. Я с ужасом представлял оглушительную музыку, лужи рвоты и полуголых людей.

Оливер постучал в дверь. У него был рюкзак с логотипом “Майами Хит”[64]64
  Профессиональная баскетбольная команда.


[Закрыть].

– Бухло и наркотики, – пояснил он, заметив мой взгляд.

Дверь приоткрылась, и показалась невысокая веснушчатая девчонка с огненно-рыжими волосами, в которых действительно виднелись синие пряди.

– Привет! – При виде моих спутников она просияла. Чуть погодя озадаченно уставилась на меня: – Я тебя знаю?

– Это Ари Иден. – Ноах шагнул ко мне, приобнял меня за плечи. – Он с нами.

Недоумение на ее лице сменилось улыбкой. Рыжая протянула мне руку:

– Лиза Ниман. Рада познакомиться, Ари.

– И я.

– Очень трогательно, – вмешался Оливер, – ты нас пустишь или как?

Она распахнула дверь, шагнула в сторону.

– Все на заднем дворе.

За домом было человек десять. Они сидели на складных стульях вокруг маленького бассейна, курили полупрозрачный кальян. Оливер оглядел компанию, что-то пробормотал, выражая недовольство составом гостей, порылся в рюкзаке, выудил свернутый косяк и заложил за левое ухо.

– Шмалишь?

Я устремил на него озадаченный взгляд, и он ответил мне взглядом не менее озадаченным.

– Ты куришь марихуану? – медленнее и отчетливее повторил он, точно для иностранца, кем я, пожалуй, и был.

– Ах, это. Нет, спасибо.

Он сунул мне рюкзак. Я нащупал внутри бутылку.

– Тогда сделай доброе дело, подержи. – Он повернулся к Ноаху и Амиру: – Ну что, по-быстрому?

Амир отошел в сторонку, чтобы его не увидели рядом с косяком.

– Смешно.

– Извини, приятель. – Ноах взмахнул большими руками. – Баскетбольный сезон.

– Он еще не начался.

– У меня начался. Я уже месяц тренируюсь.

– Господи, когда же Эван вернется. – Оливер раздраженно покачал головой, достал из-за уха косяк и обернулся к собравшимся: – Будет кто?

Встали два парня.

– Барух ха-Шем, – сказал Оливер. – А то я уж боялся, что летом вас всех кастрировали.

Двое парней – один блондин-латиноамериканец, второй широконосый, в очках – направились за Оливером к дому. Я же следом за Ноахом нашел свободный стул и сел, чувствуя, что на меня все смотрят. Я заметил, что Софии здесь нет. Предвкушение, вихрившееся в груди, утихло.

– Познакомьтесь, – откашлявшись, властно произнес Ноах, – это Ари Иден. Он переехал из Нью-Йорка.

Я вежливо кивнул, жалко помахал рукой. За недолгими равнодушными улыбками не последовало ничего. Правда, сидевшая справа от меня девушка, блондинка с длинным тонким носом и внимательным взглядом, протянула мне руку:

– Джемма.

– Ари.

– Рада познакомиться. Ты только что переехал?

– Да.

Она скептически посмотрела на меня.

– Вау. Ты, наверное, готовишься к смихе?[65]65
  То есть стать раввином.


[Закрыть]

– Нет.

– Кажется, в Корал-Гейблс учат раввинов.