Текст книги "Ниже нуля"

7

Они простояли неподвижно в центре зала на «его стороне» комплекса добрых сорок пять секунд, прежде чем терпение Кекса кончилось. Ему нужно что-то сказать. Он не умел долго молчать, а в ее присутствии пауза тянулась невыносимо долго.

– Клянусь, что это было прямо тут, до того, как мы…

Наоми подняла руку, показывая, чтобы закрыл рот.

У нее с терпением было куда лучше. В тишине прошли еще пять секунд, десять, еще пять, и вот на самой границе слышимости, может, половина децибела, раз уж на то пошло, но цифры не имели значения, потому как отчетливо раздалось.

Бииип.

Они оба широко улыбнулись, довольные, как дети, нашедшие пасхальные корзинки.

– Ага! – вскричала она.

– Я так и знал! – произнес он, и они направились в противоположные стороны, он к северной стене, она к южной.

– Что ты делаешь? – спросила Наоми, когда они проходили мимо друг друга в центре зала.

– Он был где-то здесь.

Она энергично потрясла головой.

– Он точно рядом.

– И она снова замерла, прислушиваясь к звуку, вроде у дальней стены.

– Леди, я слышал его еще полчаса назад после того, как вошел! – крикнул он, добравшись до противоположного конца помещения. – Но потом перестал сигнал замечать, знаешь, так бывает, а потом он снова возникает и…

– Ты не мог бы помолчать?

– Да я тебе говорю, что стена…

– Ты очень болтливый, ты в курсе?

– Есть такое. Я…

– Ш-ш-ш.

Он замолчал, и они снова замерли. Прождали всю оставшуюся минуту.

Бииип.

Вот опять. Как сигнал к старту. Они разошлись каждый к своей стене, недоверчиво глядя друг на друга.

– Что ты сейчас делаешь? – снова спросила Наоми.

– А ты?

– Ты не ошибся! Он где-то здесь!

Они, улыбаясь, вернулись на места. Как весело. Во всяком случае, лучше, чем сидеть поодиночке и тупо пялиться в мониторы. Они подождали немного, стараясь не хихикать, но даже если и так, в запасе у них было секунд тридцать. Они в самом деле чувствовали себя детьми, и как было бы хорошо, если бы звук не повторился, и незабываемый момент мог длиться, длиться, длиться и…

Бииип.

На сей раз никто не шевельнулся. Кекс засмеялся.

– Что?

– Боюсь сказать.

– Ты думаешь, что в первый раз прав.

Он кивнул. Наоми, задрав голову, посмотрела на сводчатый бетонный потолок. Он напоминал купол обычной крыши, но шел под меньшим углом. Скосы собирали звук на поверхности камня, прежде чем «сбросить» его вниз, к противоположным сторонам комнаты.

– Мы оба правы, – сказала она.

Наоми направилась в центр помещения, стараясь не шуметь, и подождала немного.

Бииип.

Она резко повернулась в ту сторону, откуда мог доноситься звук. Теперь она его засекла. Она добралась до стойки регистрации, миновала ее и вошла через ворота, ведущие к лифту. Приблизившись вплотную к стене метрах в трех от стойки, женщина приложила к стене ухо и замерла.

БИИИП.

Звук исходил откуда-то из-за стены, но на другой стороне (там был очередной коридор, параллельный первому ряду складских ячеек наземной секции). Но было еще кое-что.

Если снова добраться до стойки и, обернувшись, посмотреть на стену, грубо говоря, «в профиль», то можно было обнаружить дополнительное пространство.

Целых сорок пять сантиметров между стеной в зоне приема и другой стеной на противоположной стороне.

– Зачем кому-то так делать? Зачем оставлять столько места? – озабоченно спросил Кекс.

– Изоляция?

– Между двумя внутренними стенками? На фиг нужна такая изоляция?

– А тогда что еще это может быть? Гипсокартон?

– Наверное.

– Уверен?

– Готов поспорить.

БИИИП.

Кекс посмотрел на нее.

– Хочешь позвонить Гриффину?

– Ну его, только этого урода здесь не хватало.

Реплика прозвучала многозначительно. Он огорчился:

– Он уже приставал к тебе?

Она пожала плечами.

– Он – последняя свинья.

– Не спорю. Надо было тебя предупредить.

БИИИП.

Наоми заморгала.

– И что нам делать?

– Ну, я хочу сначала убрать со стены эту картинку, – сказал парень, показывая на большое фото в рамке.

На панорамном снимке, сделанном примерно в сороковых годах прошлого века, были изображены здешние шахты. А висел он приблизительно возле того самого места, откуда доносился писк.

– Возьму стул, – Кекс показал на адски неудобный металлический офисный стул около стойки, – пробью им дешевую шпаклевку «Шитрок» и посмотрю, что за фигня пищит внутри.

– Я не против.

Кекс рассмеялся.

– Я сказал, что хочу сделать, но не то чтобы собирался этим заняться.

– Вау.

Они опять уставились на стену.

Снова раздался звук.

Наоми стало невмоготу.

– Ой, да ладно. Если что, повесим фото обратно, чтобы оно прикрыло дыру, а завтра принесем новый кусок гипсокартона. Я помогу тебе его вставить, никто и не заметит разницы.

– А зачем нам это делать?

– Любопытство. Скука.

– Тебе скучно, и ты готова ломать стены?

– Ага. А ты нет?

Кекс задумался. Если честно, не особенно, но если она просит… Ну почему люди всегда приходят к нему со своим дерьмом, и он вынужден его разгребать? Он собирался разобраться с данным вопросом в ближайшем будущем, но сейчас следовало кое-что подсчитать.

– Лист гипсокартона четыре на восемь стоит пятнадцать баксов, – сказал он. – Плюс рулон клейкой ленты, еще восемь-девять.

– Я дам тебе двенадцать, и мы можем воспользоваться банкой с краской для образцов в магазине красок.

– Там мы найдем только пожарную сигнализацию, у которой сдохла батарея.

– Наверное, – произнесла Наоми. – А может, и нет.

– А что там еще обнаружится?

– Понятия не имею, в том-то и дело.

– Слушай, мне еще нужна эта работа.

– А ты ее не потеряешь.

– Нет, правда!

– Да, поняла я.

Он начал горячиться.

– Нет, не понимаешь. Она, как, типа, условие.

– Послушай, я прожила здесь всю жизнь и знаю, что значит «условие», и еще я в курсе, где делают такие паршивые татуировки с чернилами из шариковой ручки. Эллсворт, верно? В смысле, я надеюсь, что Эллсворт.

– Он самый.

– Хорошо. Значит, сидел ты не за насилие. А теперь будь добр, подними стул и пробей им стену. Пожалуйста. Ради меня.

Ее карие глаза неотрывно смотрели на него, и он утонул в них.

Длинные тонкие ножки стула легко прошили стену: на пол упал приличный кусок гипса. Главное – не бить слишком сильно, чтобы не пришлось менять больше одной панели.

Но после первого удара стул им уже не понадобился: все остальное они доделали вручную, вытащив еще несколько крупных кусков картона, пока не образовалась дыра, достаточно крупная, чтобы Кекс мог просунуть туда голову и плечи.

А внутри оказалось пустое пространство, сантиметров сорок между этой стеной и дальней: в темноте сиял только красный огонек: он мерцал на высоте глаз, примерно в метре слева.

БИИИП.

Писк усилился, и свет пульсировал синхронно со звуком.

Кекс и Наоми осмотрели внутреннюю стену. Она была покрыта приборами и датчиками, давно уже вышедшими из строя и отключенными от сети. Помещались они на промышленного вида гофрированной металлической раме, окрашенной в тот противный зеленый цвет, который в семидесятых годах часто использовали в госучреждениях, потому что какой-то умник посчитал его успокаивающим. Или просто потому, что краска оказалась дешевой.

БИИИП.

Они снова перевели взгляд на пульсирующий огонек. Под ним на панели было что-то написано, но с такого расстояния разобрать невозможно.

– У тебя в телефоне есть фонарик? – спросил Кекс.

Она вытащила гаджет из кармана, включила фонарь, посветила в пролом, но слов все еще нельзя было прочесть.

– Подержи-ка эту штуку, – проговорил парень.

Он поставил одну ногу на стул, взялся руками за края дыры и, не ожидая ответа, попробовал перелезть. Стул наклонился и начал падать. Наоми подхватила его, но не раньше, чем Кекс потерял равновесие и шлепнулся в пространство между стенами.

– Я же просил держать!

– Да, но я не сказала «ладно». Обычно дожидаются такого ответа.

Кекс чихнул шесть раз. Когда он пришел в себя, то взглянул из своего полуперевернутого положения на Наоми и обнаружил, как ее рука протягивает ему «Клинекс». Он удивленно заморгал. Кому придет в голову носить с собой в такой ситуации платки?

– Спасибо, – высморкавшись, он протянул ей испачканную салфетку.

– Оставь себе. Ты встать можешь?

Кекс кивнул и боком протиснулся к панели с приборами.

– Посвети-ка сюда.

Она так и сделала.

– NTC Термистор, – прочел парень. – Подземный этаж номер 4.

Наоми перевела луч фонарика на лицо Кекса.

Он поморщился.

– Убери.

– Извини. Термистор чего?

– Термистор NTC. Тут полно такого добра.

Наоми снова посветила на панель, и Кекс изучил ее сверху донизу. Она оказалась вся усеяна приборами.

– «Герметичность», «Разрешение», там еще типа плюсик подчеркнутый.

– Да, да, плюс или минус.

– Ок, плюс-минус один градус по Цельсию. – Наоми двигала фонариком дальше, и Кекс читал штампованные буквы под уже неработающими приборами. – «Синхронность холодовой цепи», «Проверка регистратора данных», «Коэффициент смещения», «Внутренний линейный генератор», «Тестовый линейный генератор», «LE1 тестовый», «LE2 тестовый», «Внутренний лазерный диод»… Господи, их вроде бы штук двадцать! – Он снова повернулся к датчику справа от себя, когда тот опять начал мигать и пищать. – Но работает, похоже, только один.

– Термистор NTC.

– Ага. Ты знаешь, что это?

Наоми помолчала.

– Термистор – часть электрической цепи. Они бывают двух типов – положительные, когда сопротивление растет вместе с температурой, и отрицательные, когда сопротивление падает, если температура поднимается.

– То есть здесь термометр?

– Нет, электрическая цепь, которая реагирует на температуру.

– Как градусник.

– Никакой это не термометр, говорю же.

Он посмотрел на нее.

– Кто ты вообще такая вот из себя умная?

– Училась всему понемногу. Требования для ветшколы.

Датчик запищал, и Кекс повернулся к нему.

– Ему уже лет сорок. Почему он до сих пор не вырубился?

Она пожала плечами.

– Может, кому-то надо следить за температурой.

БИИИП.

– Но зачем?

– Хороший вопрос. И что еще за подвальный этаж? – Она снова посветила фонариком ему в глаза. – Я считала, этаж здесь всего один.

8

Муни возил тела уже два дня, и у него теперь свербило в носу. Сперва он предположил, что запах доносится откуда-то еще, может, от пивоварни на противоположном берегу реки, или это тот приторный, «сиропный» аромат, витавший над долиной уже пару лет, или он сам так воняет, что неудивительно в такую погоду.

Хотя он знал, что пахли именно трупы.

В жару Муни всегда чувствовал себя плохо, поэтому Уганда стала странным выбором для работы, но ведь ты не всегда сам выбираешь свой путь в этом мире: иногда он выбирает тебя.

Но сейчас он находился не в Уганде. Жизнь выбрала его охранять останки двух несчастных тварей, лежащих в багажнике, и делать было нечего. Кстати, труднее всего оказалось найти место, куда их можно пристроить. Официальные каналы исключались сразу (по очевидным причинам), обычные помойки тоже (из уважения к покойникам), как и любое место, которое в будущем отдадут под застройку или магазины (ведь тела рано или поздно найдут). Скрытно похоронить их где-нибудь, скажем, в Потаватоми, было бы вообще негде, и Муни начал думать, что не проще ли сбросить тачку вместе с трупами в реку, как он видел однажды по телевизору.

Первой и самой очевидной мыслью, возникшей у него в голове, было купить что-то вроде герметичного мешка, запихнуть в какую-нибудь ячейку на хранение, запереть дверь, выбросить ключ и забыть. Но пока он утром ездил на разведку на склады Атчисона, запах стал пробиваться сквозь трещины в кузове, ткань и обивку, и Муни подумал, что нет ничего, созданного Богом или человеком, что сможет сдержать чудовищную вонь. Кроме Матери-Земли.

Прибавим сюда плату за хранение – почти пятьдесят долларов в месяц. Да пошло оно. Дешевле купить пару галлонов бензина и спалить тела на заднем дворе родительского дома.

Он развернулся на парковке, и уже выезжая из восточной части хранилища, вдруг увидел на склоне холма у гребня лесную полянку. Муни понял, что два гниющих трупа в багажнике обретут здесь свою личную Валгаллу. Он поднялся на холм, изучил мирный пейзаж под шепчущими соснами и обнял себя. Он иногда так делал: обвивал себя обеими руками и крепко стискивал, издавая воркующий звук, чтобы напомнить себе, что еще жив, и его любят, пусть иногда только он сам. Но ведь из маленьких желудей заботы вырастают огромные дубы любви, разве нет?

Лучше места не придумаешь. Он упокоит несчастные души как положено, выроет для них яму ниже уровня промерзания почвы, на этом славном, непригодном для застройки холме, откуда с одной стороны открывается прекрасный вид на реку, а с другой на скалы. Естественные природные сокровища простоят здесь, по его прикидкам, нетронутыми еще сорок-пятьдесят тысяч лет.

Мертвых никто не потревожит.

Да. Идеальное местечко.

И он пошел к машине, чтобы вернуться сюда под покровом темноты с лопатой. Около десяти вечера он припарковался метрах в пятидесяти от восточного входа и выключил фары. На парковке стояла одна машина, наверное, сторожа, и она выглядела знакомой. Но неосвещенный холм на противоположном берегу Миссури охрану не интересовал, потому Муни решил, что он находится в безопасности.

Он вылез из автомобиля, направился к багажнику и поморщился от жуткого запаха, буквально изливающегося наружу.

Муни сделал огромный глоток свежего ночного воздуха, быстро открыл багажник, и ему прямо в лицо ударила такая омерзительная, агрессивная вонь, какой он никогда еще не чувствовал. Пахло не просто плохо, слово даже отдаленно не подходило, запах причинял реальную боль, настолько оказался сильным. Он был плотным, физически ощутимым, имел форму: у него были тысячи рук, и они вцепились в Муни, в лицо, в глотку, в ноздри и легкие, запуская внутрь свои толстые пальцы.

Он лишь бросил взгляд на разлагающееся содержимое багажника и пошарил вокруг в поисках лопаты. Она должна быть прямо сверху, там, где он ее оставил, куда она могла деться, господи, где чертова лопата?

Отвернувшись, он несколько раз похлопал рукой по недрам отсека, как разъяренный отец, который одновременно пытается следить за дорогой и наподдать расшалившимся на заднем сиденье детям – но всякий раз его ладонь ложилась на что-то еще хуже – место было то влажным, то горячим (не просто теплым) – стоп, да вот же она, тяжелая, деревянная! Сомкнув пальцы на ручке, он вытащил лопату, захлопнул крышку и несколько раз судорожно глотнул воздух.

Неправильно как-то. От них не должно так пахнуть. Но вообще, что он знает об этом? Вдруг именно так и бывает, когда ты умираешь. Значит, надо взять себе на заметку лучше питаться и тренироваться четыре-пять раз в неделю прямо с завтрашнего дня. Веселого в смерти мало. Ок. Когда он сделал контрольный выстрел, пару дней назад? Даже раньше. Оба тела он погрузил в машину в два часа ночи в среду – прошло сорок четыре часа. Как долго разлагается тело? Муни достал телефон и приготовился набрать в поисковике запрос, когда очевидная глупость поступка достигла до его придушенного жутким зловонием мозга. Он убрал гаджет и стал подниматься на холм, чтобы выкопать могилу.

Отойдя на десять шагов от машины, он услышал первый громкий стук. Муни вздрогнул.

Звук доносился из багажника.

9

По собственному горькому опыту Кекс знал, что человеческая голова устроена так, что особо с ней ничего и не сделаешь. Все остальное можно сжимать, втягивать, поворачивать: люди находят множество способов, когда они хотят или должны. Но с головой не договоришься.

Спасибо забору на заднем дворе школы!

У его края проходила труба, отстоявшая на несколько сантиметров от кирпичного фасада, поэтому оставалось узкое пространство, сантиметров двадцать, между самим зданием и свободой. Решительные любители покурить утром выскакивали из автобуса, поднимались на крыльцо, «засветившись» перед классным руководителем, и живо проскальзывали к пожарному выходу, еще не запертому (чего делать, кстати, было нельзя). Остальное – дело техники: вжавшись в стену и втянув живот (особенно это касалось Большого Джима Шмиттингера) и не забыв потом стряхнуть с ушей весь набившийся мусор, просунуть голову на другую сторону. И вот тогда – бум! – вы оказываетесь в чистом поле позади школы, где можно дымить сколько угодно.

Размер черепа Кекса стал главной причиной того, почему средний балл по учебе колебался в районе трех с половиной баллов – голова парня оказалась слишком большой, чтобы просунуть ее через забор. Поэтому днем он не курил никогда. С концентрацией это творит чудеса, даже что-то из математики и естествознания застревает в мозгах.

Когда он попал на флот, то вспомнил достаточно, чтобы выполнять свои обязанности на подлодке, вооруженной баллистическими ракетами. И выполнять их вполне сносно. По крайней мере, он всегда находил свою койку.

Правда, прочитанный однажды «Повелитель мух» ему бы сейчас точно не пригодился. Значит, голова подвела его в очередной раз.

Застряв между стенами, он позвал Наоми.

– Эй, как насчет «важелин»? У тебя есть «важелин»?

– Чего?

– Ну, та липкая дрянь, которой вы губы мажете! Вытащи меня отсюда!

– Ты хотел сказать «вазелин»?

– Да какая разница, Наоми, хоть вазелин, хоть лосьон или масло! Я застрял и не могу вылезти!

Последние несколько минут ей стоило большого труда не прыснуть от смеха, но битву свою она явно проиграла.

– О да, конечно, – зашипел Кекс, – смейся, это же так забавно.

Он по-прежнему сидел в проломе, застряв в пространстве шириной сантиметров двадцать между двумя балками. Еще несколько минут назад он двигался относительно свободно, изгибаясь и скользя через небольшой открытый участок к тому, что смахивало на огромную карту в дальнем конце стены с контрольной панелью. В дыре было темно, и трудно сказать, что это, но так или иначе она напоминала именно карту, и когда до нее оставалась пара метров, Кекс застрял между балками, и на него снова нахлынул прежний школьный опыт. Ситуация его совсем не радовала.

– Смазка! У тебя же по-любому она есть, да? Кинь ее мне!

Наоми подождала, чтобы убедиться, что расслышала правильно, прежде чем сунуть голову в проем.

– Я прошу прощения, но ты только что предположил, что я везде таскаю с собой лубрикант?

– Я не… я не хотел…

– А слышать такое очень обидно.

– Я извиняюсь, начнем сначала.

– В смысле, может, у тебя в кармане тоже завалялась парочка зубных протезов?

– Наоми. Ну, мэ-э-э-м. Ты ведь понимаешь, я психую и поэтому несу всякую чушь.

Она отодвинулась, оглядела стену, подумала немного.

– Как насчет двенадцати баксов? – спросила она. – Хотя бы еще одну клейкую ленту покупать не придется.

Кекс был не в том положении, чтобы спорить.

– Делай, что собираешься, леди. Но обещай не тянуть! Острый угол у моего левого уха в таком случае отрежет мне прямо…

Ножки металлического стула снова с грохотом пробили стену почти в метре перед ним, напугав Кекса так, что он рванулся назад, но наконец-то вырвался из тисков. Он упал снова, свалившись в очередной узкий проем, откуда, к счастью, без труда смог вылезти. Поднявшись на ноги, он обнаружил, что Наоми стояла перед новой дырой (которая обойдется дороже, чем в двенадцать баксов, к слову: Наоми ударила в шов прямо между двумя панелями, и им понадобится три куска размером минимум четыре на восемь).

Молодая женщина удивленно смотрела на стену.

– Матерь Божья.

Кекс потер ноющее ухо и стал пробираться вперед, пока не оказался рядом с ней. За сломанными панелями открылся отсек прямо перед той, напоминающей карту, штуковиной, к которой он пытался подобраться ближе, и она оказалась побольше и куда детальнее, чем он мог разглядеть в слабом свете фонарика.

То был огромный, подробный поэтажный план, изображающий каждое помещение, водопровод, трубы и часть проводки, а все вместе походило на старый военный складской комплекс. Сотни лампочек, дотошно расставленных по схеме, отмечали бог знает что, но с тех пор их все деактивировали или они просто перегорели.

Кроме одной в нижнем правом углу. Она-то и пульсировала белым светом синхронно с сигналом на соседней панели.

Кекс приблизился к схеме, пинком отбросив куски гипсокартона, и начал продвигаться обратно к стойке регистрации. Наконец он встал плечом к плечу с Наоми. Она озабоченно посмотрела на него.

– У тебя ухо кровоточит.

Он потянулся к правому, но она говорила про левое.

Она протянула парню бумажную салфетку из пачки «Клинекс», которую всегда носила с собой, аккуратно вытерла его кожу, сложила салфетку вдвое и прижала.

– Держи так.

Он послушался. И взглянул на нее.

Никто не перевязывал раны Кекса с тех пор, как ему стукнуло одиннадцать. У него почти выступили слезы. Он даже почувствовал укол, когда первые из них начали предательски собираться в уголках глаз. Это было последнее, в чем он сейчас нуждался – разреветься прямо перед ней, что с ним вообще?

– Что с тобой? – спросила Наоми.

Ничего от нее не скроешь.

– А?

– Ты в порядке?

– А, да больно просто. Ничего особенного. Царапина.

Она уставилась на карту.

– Гляди!

Наоми наклонилась к ней через пролом в стене и стала осторожно скользить по схеме руками, начав с изображения первого этажа.

– Как много этажей вообще должно быть здесь?

– Три. Основной и два подземных.

– Но, похоже, их шесть. И они вели слежку.

– Да, это военный склад, еще со Второй мировой остался. Оружие всякое. Правительство все почистило и продало лет двадцать назад.

– А внизу они, должно быть, все запечатали. – Ее пальцы добрались до нижних уровней. – Об этой части они очень беспокоились. Видишь, сколько датчиков?

Она права. Максимальное количество лампочек находилось как раз на нижних трех уровнях, дополнительных этажах ниже наземного.

SB-2 и SB-3 оказались действительно запечатаны, и их огоньки не горели. Единственная лампочка мигала на самом нижнем этаже SB-4. Но было и пустое пространство на карте, сантиметров шестьдесят между SB-3 и SB-4. Тонкие диагональные полосы сообщали, что между ними лежал пласт земли.

Кекс прищурился.

– Кто строит подвальный этаж на тридцать метров ниже остальных? Тебе сначала надо выкопать громадную яму, залить пол бетоном, а потом заполнить верх. Что за бессмыслица.

– Хочешь спуститься и посмотреть?

Он удивленно уставился на нее.

– Но как? Он ведь запечатан.

– А вот так, – Наоми указала на дальний левый угол карты, где от SB-4 поднималась тонкая вертикальная колонна, проходящая через толщу земли и огибающая края других подземных уровней.

Она была узкой, со штриховкой, заполняющей пространство между параллельными линиями.

– Что это?

– Трубчатая лестница.

– Как ты догадалась?

– Она в форме трубы и выглядит как лестница. Как иначе они бы спускались вниз? – Она ткнула пальцем в штриховку. – Вот и ступени.

Кекс был впечатлен.

– Ты должна поступить в колледж, верно? Будет обидно, если нет.

– Я постараюсь.

– Тогда тебе должно хватить мозгов не спускаться вниз.

– Хватит, – улыбнулась она. – Я давно так не веселилась. Пусть это будет мой выходной.

– Господи. Ну и ну. Ты что, вообще наружу не выходишь?

– Нечасто.

– А как насчет пивка?

– Я не пью.

Он настаивал:

– Ну, одну банку-то пропустить. Не повредит.

– И это означает, что я выпиваю.

– Ты никогда не выходишь наружу пропустить по кружечке?

– По-моему, мы отошли от темы.

Но Кекс был упрям.

– А как насчет кофе?

– Я думаю, ты забавный. По крайней мере, ты начинаешь быть забавным.

– Я? Да я само веселье! Правда, ты только что призналась, что твое самое большое развлечение за много лет – выломать стену на работе.

– Ага. Любопытства у меня не отнять.

И Наоми сфотографировала схему.

– Круто. Да и я как бы не против помочь. Ты посмотрела на меня своими глазищами и попросила меня, чтобы я проломил стулом стену, и ты понимаешь, я просто послушался, и тогда ты сказала: «Пожалуйста, пролезь в дыру и посмотри, как и что», и я так и поступил, ок, но вдруг ты подходишь ко мне и говоришь: «Чувак, спустись по трубчатой лестнице на жуткую глубину в закрытую зону какой-то правительственной конторы и узнай, почему датчик термистора до сих работает», и вот теперь мне, похоже, надо остановиться и пораскинуть мозгами, правда?

Наоми на секунду задумалась.

– Тебе нравятся мои глаза?

– Пожалуй.

– Очень мило.

– Я имел в виду, что меня легко уболтать на всякое, и поэтому у меня проблемы. Люди подходят ко мне и несут бред вроде: «Жди в машине и не выключай двигатель, я сейчас быстренько слетаю, проверну одно дельце» или «О, мы должны помочь тому чуваку в Дусмане», и я отвечаю: «Да, ок, я направлю ствол себе в ногу и нажму на курок, я же это должен сделать?» Бум! Ой, я отстрелил себе палец, надо еще разок попробовать? Но я провел кучу времени, работая над собой и разговаривая с умными людьми, и научился спрашивать, что хорошо для меня, а что нет, и не сразу, как раньше, нырять с головой в дерьмо. Вот так. Я думаю.

– Я понимаю. И уважаю это.

– Знаешь, как важно научиться говорить людям, чтобы они отвалили, и понимать, что тебе не нужно с ними связываться. Теперь я кое-чему да научился.

– Я не уверена, что смысл именно в этом.

Но он свирепо таращился на нее, поэтому она замолчала и решила сменить тактику.

– Извини. Я поняла, что с тобой происходило много нехороших вещей. Я была не слишком-то терпелива.

– Ок. Проехали, – Кекс сделал глубокий вдох, выдохнул, заметил фонарик, висящий на стене рядом со столом, снял его и направился в сторону лифта.

– Ты идешь или как?