Текст книги "Лазутчики"

Глава 12

Они оказались в огромном полутемном вестибюле. Потолок здесь был настолько высоким, что свет налобных фонариков почти не доставал до него. Пол был выложен грязным мрамором. Возле нескольких массивных колонн громоздились кучи пришедшей в полную негодность мебели: сломанные стулья, столы и диваны с изъеденной плесенью, некогда шикарной обивкой.

– Пока что самое логичное объяснение – что здесь трудились уборщики, которым приказали прервать работу, – сказал Конклин.

Около части колонн все еще стояли прогнившие бархатные диваны. С потолка свисали роскошные хрустальные люстры. Бэленджер старался не проходить под ними, опасаясь, что любая из них может сорваться в любой момент.

Винни щелкнул фотоаппаратом, направив его на люстру, но вспышка не отразилась в гранях хрустальных подвесок. Здесь было очень мрачно и пахло пылью, хотя над этим запахом преобладал другой – резкий и кислый, который Бэленджер не смог идентифицировать. Тут и там висели, словно рваные гардины, гигантские паучьи сети. Из-под одного из диванов выскочила мышь. Потом с одной из люстр внезапно сорвалась испуганная птица. Бэленджер вздрогнул.

– А она как сюда попала? – спросил, ни на кого не глядя, Винни.

Громко заверещал сверчок.

Рик громко кашлянул.

– Добро пожаловать в «Царство дикой природы».

– Или мемориальный музей мисс Хэвишем из «Больших надежд»[6]6
  Имеется в виду серия телефильмов «Царство дикой природы», снимавшаяся в 1960-х гг. американским зоологом М. Перкинсом. Мисс Хэвишем – персонаж романа Ч. Диккенса, выживающая из ума богатая старая дама.


[Закрыть]. Старайтесь держаться подальше от гнезд животных, – предупредил Конклин.

– Можете не сомневаться, я стараюсь, – откликнулся Бэленджер.

– Что меня беспокоит, так это запах мочи.

Теперь и Бэленджер узнал запах. Он снова потер лицо, пытаясь избавиться от ощущения чего-то мягкого и зловонного, все еще остававшегося на губах.

– Дело в том, что если в воздухе ощущается слишком сильный запах мочи, то существует риск заражения хантавирусом. – Бэленджер знал, что профессор имел в виду недавно открытый вирус, вызывающий похожее на грипп заболевание. Этот вирус, иногда встречающийся в гнездах грызунов, безопасен для своих хозяев-животных, но для людей заражение им может быть смертельно опасным. – Впрочем, не стоит слишком уж пугаться из-за этого. Случаи заражения изредка отмечаются на западе США, но здесь они чрезвычайно редки.

– От этого мне сразу полегчало.

Конклин захихикал.

– Видимо, мне стоит сменить тему и поговорить о том помещении, в котором мы находимся. Как я уже говорил, Морган Карлайл постоянно заботился о модернизации инфраструктуры отеля. – Голос профессора разносился по огромному залу гулко, как по церкви. – Но он не внес ни единого изменения в проект интерьера. Если не считать чисто физических повреждений от времени, этот вестибюль выглядит сейчас точно так же, как и после завершения строительства – напомню, это был 1901 год. Конечно, мебель время от времени требовала замены, но ее внешний вид оставался прежним.

– Это какая-то шизофрения, – сказал Рик. – Снаружи это типичное здание арт-деко двадцатых годов. А меблировка чисто викторианская.

– Королева Виктория умерла в 1901 году, когда строительство «Парагона» подходило к концу, – провозгласил профессор. – Хотя Карлайл и был американцем, он чувствовал, что мир изменился, причем не в лучшую сторону. Внутри он воплотил стиль нью-йоркского особняка, в котором вырос. А внешний облик символизировал тот мир, который посещали его родители, а он не мог. Интерьер олицетворяет место, где он чувствовал себя в наибольшей безопасности.

– И впрямь шизофреник. Неудивительно, что отель не мог приносить прибыль. Он, вероятно, казался старомодным даже в день открытия.

– Вернее будет сказать, что он получил статус «тематического отеля». – Конклин указал рукой вокруг. – Поскольку интерьер продолжал сохранять тот вид, который получил в 1901 году, за прошедшее с тех пор время старомодность начала истолковываться как «исторический облик», а потом посещение отеля стали рассматривать как своего рода путешествие во времени в прошлое. Персонал носил униформу в стиле начала XX века. И фарфоровая посуда, и позолоченные столовые приборы, и меню оставались неизменными. В танцзале музыканты, одетые в соответствующие костюмы, играли музыку того периода. Все оставалось таким, как много лет назад.

Бэленджер задумчиво уставился в темный угол.

– Постояльцы, вероятно, испытывали ужасный шок, когда, поднимаясь в номера, включали телевизоры и видели, как Джек Руби стреляет в Ли Харви Освальда. Или бомбежку во Вьетнаме. Или уличные бои во время Демократической конвенции в Чикаго[7]7
  Дж. Руби – владелец ночного клуба из Далласа, тесно связанный как с преступным миром, так и с полицией, застреливший в тюрьме Л. X. Освальда, обвинявшегося в убийстве президента США Дж. Кеннеди, через два дня после совершения преступления (24 ноября 1963 г.). Убийство Освальда состоялось во время прямого телевизионного репортажа, транслировавшегося сразу несколькими телевизионными компаниями. Руби скончался через три года в тюрьме, так и не дав достойных внимания показаний. Считается, что таким образом была надежно похоронена тайна убийства президента.


[Закрыть].

В 1968 году в Чикаго проводился съезд Демократической партии по выдвижению кандидата в президенты, во время которого в городе проходили массовые демонстрации против войны во Вьетнаме, весьма жестоко подавлявшиеся полицией. Хотя, может быть, Карлайл не позволял устанавливать в номерах телевизоры?

– Нет, на это он не пошел, хотя определенно телевидение было ему не по душе. Постояльцы не хотели забираться в прошлое настолько глубоко. Но к тому времени упадок Эсбёри-Парка зашел уже довольно далеко, и количество посетителей заметно сократилось.

– Да, чертовски печальная история, – протянул Бэленджер. – И что, объекты ваших исследований пребывают в столь же хорошей сохранности?

– Не столь часто, как мне того хотелось бы. Старьевщики и просто вандалы часто успевают очень сильно изуродовать здания прежде, чем я доберусь до них. Скажем, канделябр и мраморная колонна в виде дерева, стоящие около входа. Будь двери открыты, наркоманы давным-давно украли бы их. Стены были бы испещрены непристойными надписями. Поэтому за то, что отель находится в таком, можно сказать, прекрасном состоянии, необходимо воздать должное Карлайлу и его предусмотрительности. Взгляните на эти фотографии.

Группа дружно повернулась к стене, увешанной большими черно-белыми фотографиями. Под каждой из них имелась покрытая густой патиной от времени бронзовая табличка: 1910, 1920, 1930 и так до 1960 года. На каждом снимке был запечатлен вестибюль и одетые в вечерние костюмы постояльцы. И хотя помещение оставалось во всех деталях таким же, как на снимках, датированных более ранними временами, хотя стиль и расстановка мебели нисколько не изменялись, можно было сразу увидеть, какие резкие изменения совершала за каждый период мода: на одной фотографии мужчины ходили в костюмах с широкими лацканами, а на другой – с узкими, женщины красовались то в длинных, то в коротких платьях, то в обтяжку, то в свободных.

– Словно кадры из фильма, снятого замедленной съемкой. – Кора прохаживалась по вестибюлю, посылая луч света в самых неожиданных направлениях. – Правда, нет фотографии, которая относилась бы к девятьсот первому – году постройки «Парагона». А я могу представить этих людей рядом со мной. Неторопливо передвигающихся, спокойно разговаривающих. Шелестят платья. У женщин на руках перчатки, а в руках пляжные зонтики. Ни один мужчина ни за что не выйдет из номера без пиджака и галстука. На животах у мужчин цепочки, к которым прикреплены карманные часы, лежащие в жилетных карманах. У некоторых в руках трости. Другие надевают короткие гетры поверх ботинок, чтобы защитить их от песка на набережной. Входя в вестибюль снаружи, они снимают свои фетровые шляпы. Хотя, возможно, на курорте кое-кто из них позволяет себе небольшую вольность и носит соломенную шляпу-канотье. Подходят к столу портье...

Кора так и поступила.

Тем временем Рик подошел к двустворчатым входным дверям и осмотрел их.

– Как вы и говорили, профессор, внутри установлены металлические двери. – Он попытался открыть дверь. Безуспешно. Затем, перейдя к окну справа, он отодвинул сгнившую гардину, но поспешно отскочил, когда с карниза испуганно взвилась еще одна птица.

– Проклятье, весь пол завален птичьим дерьмом, – проворчал Рик. Теперь он пристально исследовал ставень за гардиной. – Тоже металл. – С большим усилием он смог отодвинуть засов. Молодой человек попробовал сдвинуть ставень, закрепленный на специальном полозке, но, как и с дверью, не преуспел. – Вы же говорили, что вандалы побили окна. Наверно, ролики намертво заржавели от дождевой и талой воды. Вот и прекрасно: никто не увидит свет наших фонарей.

– А если сюда случайно забредет охранник, он нас не услышит, – добавил Конклин.

Рик приложил ухо к ставню.

– Не слышу ни морского прибоя, ни грохота той железки на многоквартирном доме. Так что здание принадлежит нам. Но все-таки как же сюда попадают птицы?

Раздался громкий звон.

Глава 13

Бэленджер резко обернулся.

Кора стояла за стойкой, там, где некогда пребывал портье, положив правую руку на большой звонок в форме колокола. Нержавеющая сталь, из которой он был сделан, в былое время сверкала, как солнце. Она сняла каску, положила ее на прилавок; рыжие волосы женщины ярко переливались в свете фонарей. Прямо за ее спиной располагались ячейки для почты, сейчас плотно задрапированные паутиной. В некоторых ячейках до сих пор сохранились забытые клочки бумаги.

– Добро пожаловать в отель «Парагон», – провозгласила она. Направленные на молодую женщину лучи налобных фонарей спутников еще сильнее подчеркивали ее броскую красоту. – Надеюсь, что вы приятно проведете у нас время. В мире нет лучшего отеля, чем наш. – Она наклонилась, достала откуда-то снизу длинный деревянный ящик и поставила его на прилавок, подняв тучу пыли. – Впрочем, у нас самый насыщенный сезон. Конгрессы. Бракосочетания. Семейные отпуска. Я надеюсь, что вы заблаговременно забронировали номер, мистер?.. – Она посмотрела на профессора.

– Конклин. Роберт Конклин.

Кора пробежала пальцами по карточкам в ящике.

– Увы. Мне очень жаль, мистер Конклин, но записи о бронировании от вашего имени здесь нет. Вы уверены, что уже связывались с нами?

– Абсолютно.

– Чрезвычайно любопытная история. Наш отдел бронирования никогда не ошибается. А как насчет вас, мистер?..

– Мейджилл, – отозвался Рик.

– Да, заказ на фамилию Мейджилл есть, но боюсь, что это женщина. Выдающийся историк Кора Мейджилл. Я уверена, что вы о ней слышали. У нас останавливаются самые прославленные знаменитости. – Кора снова нырнула под прилавок и, подняв еще более густую тучу пыли, выложила перед собой толстенную бухгалтерскую книгу. Открыв ее, она принялась водить пальцем по странице, как будто читала записи: – Мэрилин Монро. Артур Миллер. Эдлай Стивенсон. Грейс Келли. Норманн Мейлер. Ив Монтан. Конечно, позволить себе жить в нашем отеле могут лишь состоятельные люди. – Кора взяла табличку, лежавшую рядом со звонком. – Пребывание в наших номерах стоит от десяти до двадцати долларов в сутки.

– Когда-то двадцать долларов были деньгами, а не никчемным клочком бумаги, – рассмеялся Рик.

– Должен заметить, что ты не так уж сильно ошиблась, перечисляя гостей отеля, – сказал профессор. – Мэрилин Монро, Артур Миллер и Ив Монтан действительно останавливались здесь. Между Монро и ее мужем-драматургом был большой семейный разлад. Когда разгневанный Миллер уехал, Ив Монтан поспешил сюда, чтобы утешить Мэрилин. Здесь бывали Коул Портер, Скотт Фицджеральд с Зельдой, Пабло Пикассо, герцог и герцогиня Виндзорские, Мария Каллас, Аристотель Онассис во время своего романа с Каллас и многие другие. Больше того, Онассис даже пытался купить отель. «Парагон» привлекал множество прославленных и влиятельных людей. А также кое-кого из не менее влиятельных, но обладавших весьма грустной известностью. Например, сенатора Джозефа Маккарти. И гангстеров Лаки Лучано и Сэма Джианкана. Бэленджер нахмурился.

– Карлайл позволял гангстерам останавливаться здесь?

– Он восхищался их образом жизни. Он обедал с ними и играл в карты. Мало того, он предоставил Кармину Данате постоянные апартаменты – Даната называл их своим насестом, – где тот проводил время в промежутках между убийствами и рэкетом в Атлантик-Сити, Филадельфии, Джерси-Сити и Нью-Йорке. Карлайл разрешил Данате устроить тайник в стене его номера. Работу проводили в самое холодное время зимы 1935 года, когда отель был фактически пуст. Об этом никто не знал.

– Но если об этом никто не знал... – Кора покачала головой из стороны в сторону. – Это сразу наводит на мысль об ошибках в «Горожанине Кейне».

– Каких еще ошибках? – недоверчиво вскинулся Винни. – Там не может быть никаких ошибок. Это шедевр.

– Есть одна очень серьезная ошибка. Во вводном эпизоде Кейн уже старик. Он умирает в кровати в своем роскошном особняке. А в руке он держит комок снега.

– Все знают этот эпизод, – откликнулся Винни. – Мы же когда-то смотрели этот фильм вместе с тобой по каналу классики. Ты ничего не говорила об ошибках.

– Я сообразила это уже после того, как ты переехал в Сиракузы. Кейн чуть слышно бормочет: «Розочка», а потом роняет снежок, который разбивается на полу спальни. На этот звук из-за двери вбегает сиделка. А потом газеты и кинохроника наперебой принимаются обсуждать тайну последнего слова Кейна. «Розочка». И после этого репортер берется за разгадку.

– Ну, да... И что из того?

– Как – что? Если сиделка находилась за закрытой дверью и в спальне не было никого, кроме самого Кейна, то как его последнее слово стало кому-то известно?

– О... – протянул Винни и сказал: – Вот дерьмо. Ты испортила для меня весь фильм.

– Когда будешь смотреть его в следующий раз, просто пропускай этот кусок.

– Но какое это имеет отношение...

– Профессор, – перебила его Кора, – так как же вы смогли узнать о тайнике в апартаментах Данаты, несмотря даже на то, что его устроили в тридцать пятом году в пустом по зимнему времени отеле?

Конклин улыбнулся.

– Да, ты действительно моя студентка.

Бэленджер молча ждал ответа.

– Оказалось, что Карлайл вел дневник – не о себе, а о своем отеле и о всех интересных событиях, свидетелем которых он оказывался на протяжении десятилетий. Особенно его впечатляли самоубийства и прочие случаи смерти. В частности, здесь случились три убийства. Мужчина застрелил обманувшего его делового партнера. Женщина отравила мужа, который намеревался уйти от нее к другой женщине. Тринадцатилетний подросток дождался, пока его отец заснет, и насмерть забил его бейсбольной битой. Отец на протяжении нескольких лет растлевал родного сына. Лишь богатство и влияние Карлайла позволили избежать разглашения этих инцидентов. А после его смерти...

– Кстати, как он умер? – спросил Бэленджер. – От старости? Или не выдержало сердце?

– Вообще-то, он покончил с собой.

Молодые люди уставились на профессора.

– Покончил с собой? – Бэленджер сделал запись в своем неразлучном блокноте.

– Он разнес себе голову выстрелом из охотничьего ружья.

Слушатели, казалось, забыли о том, что надо дышать.

– Приступ отчаяния из-за болезней? – осведомился Бэленджер.

– Среди изученных мною документов был и отчет о вскрытии трупа, – ответил Конклин. – Благодаря строгому режиму, профилактическим мерам и физическим упражнениям, с помощью которых он старался преодолеть гемофилию, Карлайл отличался изумительным здоровьем для человека девяноста двух лет. Никакой записки он не оставил. Так что никто не смог объяснить причину самоубийства.

– Его рассудок, по-видимому, был таким же здравым, как и тело, – сказал Рик. – Иначе он не смог бы скрыть свои намерения от слуг.

– На протяжении нескольких последних лет жизни Карлайл обходился без слуг.

– Что? Глубокий старик жил и заботился о себе сам в таком огромном здании – и все в полном одиночестве? – Кора нахмурилась. – Бродил по залам...

– Но если он жил?.. – растерянно пробормотал Винни.

– Ты хочешь спросить, как его обнаружили? – сказал Конклин. – Он, возможно, впервые в жизни, покинул отель среди ночи, вышел на пляж и там застрелился. Но уже тогда Эсбёри-Парк пребывал в таком упадке, что кто-то случайно обнаружил его труп лишь около полудня.

– Человек, страдающий агорафобией, впервые в жизни выходит на пляж, чтобы там застрелиться... – Бэленджер резко помотал головой. – В этом нет никакого смысла.

– У полиции тоже возникла версия убийства, – ответил профессор. – Но в ночь убийства шел дождь. И единственными следами на мокром песке оказались следы Карлайла.

– Жуть, – сказала, поежившись, Кора.

– После самоубийства личные бумаги старика были переданы в семейную библиотеку Карлайлов, которая фактически представляет собой нечто вроде склада в подвале их манхэттенского особняка. Само здание занимал трест Карлайла, пока у него оставались деньги.

– Дневник находился среди этих бумаг? – спросил Бэленджер.

– Да. Когда я выбрал «Парагон» для экспедиции этого года, то провел обычное исследование и узнан о существовании этого хранилища. Человек, надзиравший за имуществом треста, позволил мне ознакомиться с материалами. Он уже давно пытается заинтересовать ими различные университеты. Очевидно, он решил, что я уполномочен моим университетом принять участие в аукционе. Мне позволили целый день работать с бумагами. Тогда-то я и обнаружил дневник.

– А это не может быть просто слухом? Неужели в апартаментах Данаты действительно имеется тайник? – упорствовал Бэленджер.

– Я могу сказать только одно: в дневнике не было вырванных листов.

– Черт возьми, наш поход будет еще интереснее, чем обычно. – Винни энергично потер руки. – Правда, нам все равно предстоит выяснять, который номер занимал Даната.

– Шестьсот десятый, – не задумываясь, ответил Конклин. – Если верить дневнику, оттуда открывался самый лучший вид во всем отеле.

– Не из пентхауза?

– Из-за агорафобии Карлайл не мог находиться в помещениях с большими окнами. Широкая панорама океана смертельно напугала бы его. Но он мог любоваться не только природой. Когда я ранее сказал вам, что Аристотель Онассис хотел купить «Парагон», то не добавил, что Карлайл, скорее всего, не стал бы продавать его, даже если бы поддался на уговоры. Если бы Карлайл продал отель без реконструкции, которая, скорее всего, вылилась бы в полную перестройку, то он мог бы подвергнуться публичному скандалу и, возможно, даже судебному преследованию.

– Что-что? – обескураженно спросил Рик.

– Из-за его любопытства. В здании имелись коридоры, из которых он мог тайно наблюдать за своими постояльцами.

– Глазки? Прозрачные с одной стороны зеркала? – Бэленджер поспешно строчил в блокнот.

– Карлайл страдал не одной только гемофилией. Он заботливо сохранял свои дневники, так как думал, что они служат общественно важной цели. Он считал себя ученым, занимающим промежуточное положение между социологами и историками.

– Кто еще знает об этом?

– Никто, – решительно сказал профессор. – У Карлайла не осталось наследников. Распорядитель треста не проявляет ровно никакого интереса к жизни своего покойного клиента. Это самый типичный бюрократ из тех, которые всю жизнь думают лишь о том, как бы бросить работу, когда им перевалит за пятьдесят. Делает лишь то, что прямо записано в перечне его обязанностей. Глаза без всякого выражения. Очень похож на моего декана в Буффало. Я зарыл дневник на самое дно одной из коробок с бумагами Карлайла. Опекун никогда этого не заметит. Впрочем, если документы купит какой-нибудь университет, то через некоторое время о том, что я рассказал вам, будет знать множество народу. Конечно, тогда это уже не будет значить ровным счетом ничего. На месте отеля будет пустая расчищенная площадка. Именно поэтому это здание и является самым интересным и значимым из всех, куда мы когда-либо проникали. Шанс проверить и задокументировать историю «Парагона» относится к числу тех событий культурной жизни, о которых позднее пишут объемистые монографии.

– Которую, как я надеюсь, вы и напишете, – сказал Винни.

– Это намерение входит в мои планы, – не без самодовольства поклонился профессор.

Кора поглядела на часы.

– В таком случае нам пора двигаться. Время идет.

Наклонив голову, Бэленджер осветил циферблат своих наручных часов и с изумлением увидел, что с того момента, как был покинут мотель, прошел почти час. Как и воздух в туннелях, время казалось здесь спрессованным.

Кора оглянулась на ящики для почты за спиной и сунула руку в один из тех, где еще что-то лежало. В руке у нее оказался хрупкий от старости листок бумаги.

– М-м-м... Кредитная карточка мистера Али Карима, кажется, не имеет обеспечения. Менеджер желает поговорить с ним. Ничего, мистер Карим, не беспокойтесь. Со мной самой такое бывало не раз. – С этими словами она нахлобучила каску и вышла из-за прилавка.

– Жалко, что лифты не работают, – сказал Винни. – Нам придется немало карабкаться по лестницам. Как, профессор, вы сможете справиться?

– Это вы смотрите не отставайте.

Пересекая вместе со своими спутниками вестибюль, Бэленджер настороженно вглядывался в темные углы.

– А вот и танцевальный зал, – фонарик Конклина осветил справа открытые двери просторного помещения с дубовым полом.

– Могу я рассчитывать на следующий танец, Кора? – спросил Рик.

– Черт возьми, моя карта танцев уже полностью расписана. Хотя на самом деле важно только одно: кто будет провожать меня домой.

Рик заглянул в танцевальный зал, улыбнулся и исчез. Через мгновение расстроенное фортепьяно заиграло «Лунную реку».

– Моя любимая песня, – пояснила Кора спутникам.

– Немного старомодно для особы твоих лет, ты не находишь? – добродушно поддразнил ее профессор.

– Мы с Риком любим смотреть старые романтические фильмы с музыкой Генри Манчини. «Дорогое сердце». «Шараду». А «Лунная река» – это из "Завтрака у «Тиффани».

Бэленджер представил себе приступ ревности, который должен был испытать Винни при этих словах.

Музыка то и дело прерывалась короткими паузами: часть клавишей не действовала. Жестяной звук музыки отдавался эхом в огромном пространстве. Бэленджер почувствовал, что его нервы напряглись до предела. Фальшивая мелодия звучала лишь немногим громче их голосов. Никто снаружи не смог бы ее услышать. И все равно, музыка звучала здесь как оскорбление.

Фортепьяно смолкло. Из-за угла показался Рик.

– Не мог устоять. Извините, – произнес он с деланым смущением.

– Если тут и были крысы, то ты наверняка их всех разогнал, – заявил Винни.

Рик рассмеялся и присоединился к своим спутникам.

Группа подошла к большой лестнице. Мраморные ступени, окаймленные великолепными перилами, шли наверх, затем лестница разделялась на два марша, расходившиеся направо и налево. Но исследователи светили своими фонариками отнюдь не для того, чтобы любоваться шедевром строительного искусства. Вместо этого они уставились на белые пятна на мраморе.

– Здесь была вода, которая потом высохла. – Под ботинками Винни захрустели осколки стекла, настолько густо облепленные грязью, что они даже не отражали света. – Вода текла сюда сверху, и довольно долго. Смотрите, сколько нанесло грязи.

– Когда мы будем подниматься, внимательно смотрите под ноги, – предупредил профессор Бэленджера. – Деревянные опоры могли кое-где прогнить насквозь.