Текст книги "Человек без лица"

6

Его препроводили обратно в камеру. Он брел пошатываясь, стараясь не толкнуть кого-нибудь, не нарваться на неприятность. Ему бросилось в глаза, что среди злобно взирающих на него физиономий было много новых по сравнению с теми, которые он помнил со времени своего первого появления здесь, хотя и не знал, как давно это было. Он устало подумал, что место протрезвившихся, должно быть, заняли свежие пьянчуги, а ворье и другие хищники остались и будут сидеть здесь до тех пор, пока у кого-нибудь не возникнет достаточно сильного стимула отправить их под суд. Он знал, что, видя его ослабленное состояние, уголовники не станут долго ждать и скоро набросятся на него, поэтому нашел местечко у стены и сел, силясь не уснуть, не отводя глаз под их пристальными взглядами, пряча от них свою боль, рассчитывая, как лучше защитить себя. Он не сразу заметил, что двое охранников открыли дверь камеры и знаками предлагают ему выйти.

Но повели его не в комнату допросов, а в противоположном направлении, в секцию тюрьмы, которой он еще не видел.

Что они собираются делать? Решили, что сейчас самое время мне исчезнуть?

Конвоиры открыли какую-то дверь, и Бьюкенен замигал в растерянности. Он ожидал увидеть следователя, а увидел умывальник, унитаз и душевую кабинку. Ему было приказано раздеться, вымыться, побриться и надеть белые хлопчатобумажные рубашку и брюки, которые лежали на стуле вместе с парой дешевых резиновых сандалий. Сбитый с толку, он повиновался, и от тепловатой воды не только насладился блаженным ощущением чистоты, но и получил даже какой-то заряд энергии. Охранники наблюдали за ним. Позже, когда Бьюкенен заканчивал одеваться, вошел еще один тюремщик и поставил на раковину умывальника поднос. Бьюкенен был поражен. На подносе была тарелка разогретых бобов и маисовых лепешек – первая пища, полученная им за все проведенное здесь время. Слабость и боль притупили его аппетит, и первое, чему он воздал должное, – это была бутылка очищенной воды, также стоявшая на подносе. Он схватил ее, распечатал, отвернул колпачок и сделал несколько больших глотков. Много нельзя, а то может стошнить.

Он внимательно посмотрел на еду, запах которой одновременно притягивал и отталкивал его. Пища может быть отравлена, подумал он, а душ и чистая одежда – просто уловка, чтобы усыпить его подозрения и заставить поесть. Но придется рискнуть. Даже если желудок и не хочет, придется себя заставить.

И опять он напомнил себе: нельзя есть сразу слишком много. Он очень долго жевал первую ложку бобов, прежде чем проглотить ее. Убедившись, что желудок не возмутился, он решился выпить еще немного воды и откусить кусок лепешки.

Но закончить трапезу ему так и не удалось. Он держал ложку в правой руке и чуть не выронил ее, потому что пальцы, к его ужасу, опять задергались. Он перехватил ложку левой рукой, но не успел поднести ко рту следующую порцию пищи, потому что пришел еще один охранник, и все четверо с мрачным видом повели его мимо перенаселенной камеры, где он сидел, в ту часть тюрьмы, где располагались комнаты для допросов. Почему, думал Бьюкенен, почему они дали мне вымыться и накормили, если намереваются еще раз дать мне отведать резинового шланга? В этом нет никакого смысла. Разве что…

Конвоиры привели его в комнату, которую Бьюкенен раньше не видел, грязную, захламленную, где за письменным столом в напряженной позе сидел следователь, а напротив него, столь же напряженно, – тонкогубый американец со строгим лицом. При появлении Бьюкенена оба они устремили на него пристальные взгляды, и скрытая радость Бьюкенена, вызванная надеждой на то, что его, может быть, освободят, превратилась в неприятное предчувствие.

Американец, на вид лет сорока пяти, был среднего роста и веса, загорелый, с острым подбородком, тонким носом и густыми темными бровями, контрастировавшими с его выгоревшими на солнце редеющими волосами. На нем был дорогой костюм из легкой голубой ткани, шелковый галстук в красную полоску и сверкающей белизны рубашка, которая подчеркивала и оттеняла его загар. Он носил кольцо выпускника Гарвардского университета, часы фирмы «Пьяже» и туфли фирмы «Коул Хаан». Он был безупречен. Производил впечатление. Такого человека хотелось иметь на своей стороне.

Плохо было то, что Бьюкенен не имел ни малейшего представления о том, кто этот человек. Он не решался предположить, что следователь откликнулся на его настоятельную просьбу и связался с Чарльзом Максуэллом, который обеспечивал его алиби. Это срочное алиби было организовано в спешке. Обычно каждая деталь плана проверяется несколько раз, но в этом случае Бьюкенен не имел ни малейшего понятия о том, как выглядит Максуэлл. Было разумно предположить, что Максуэлл, когда с ним свяжутся, приедет сюда, чтобы поддержать легенду Бьюкенена. Но что, если следователь нашел какого-то американца, чтобы тот выдал себя за Максуэлла? Что, если следователь хочет подловить Бьюкенена, когда он сделает вид, будто знает этого американца, и доказать таким путем, что Бьюкенен врет относительно своего алиби?

Американец выжидательно поднялся.

Бьюкенен должен был реагировать. Он не мог больше просто смотреть с безучастным видом. Если это действительно Максуэлл, то следователь ждет, что Бьюкенен узнает его и станет благодарить. Но если это не Максуэлл, что тогда?

Следователь втянул подбородок в многочисленные шейные складки.

Бьюкенен вздохнул, подошел к американцу, положил ему на плечо нетвердую руку и сказал:

– Я уже начал беспокоиться. Так приятно увидеть…

Увидеть кого? Бьюкенен не закончил фразы. Он мог иметь в виду свое чувство облегчения при виде друга и клиента Чарльза («Чака») Максуэлла, а мог и подразумевать, что очень рад видеть соотечественника-американца.

– Слава Богу, вы уже здесь, – добавил Бьюкенен, и эта фраза одинаково подходила как к Максуэллу, так и просто к незнакомому американцу. Он упал на стул, стоявший рядом с обшарпанным письменным столом. От напряжения боль усилилась.

– Я приехал сразу же, как только узнал обо всем.

Хотя такое заявление предполагало наличие тесной связи между этим американцем и Бьюкененом, оно все же не давало Бьюкенену достаточных оснований, чтобы признать в американце Чарльза Максуэлла. Ну же, дай мне зацепку! Намекни, кто ты такой.

Американец продолжал:

– И то, что я услышал, встревожило меня. Но должен вам сказать, мистер Грант, что выглядите вы гораздо лучше, чем я ожидал.

Мистер Грант?

Этот человек определенно не Чарльз Максуэлл. Кто же он в таком случае?

– Да уж, здесь настоящий загородный клуб. – От жуткой боли в висках у Бьюкенена стучало.

– Разумеется, все это ужасно, – сказал американец. Он говорил глубоким приятным голосом, слегка манерно. – Но теперь все уже позади. – Он пожал Бьюкенену руку. – Я Гарсон Вудфилд. Из американского посольства. Нам позвонил ваш друг Роберт Бейли.

Следователь нахмурился.

– Бейли мне не друг, – подчеркнуто произнес Бьюкенен. – Я впервые познакомился с ним здесь. Но у него какая-то навязчивая идея о том, что он видел меня в Канкуне и знал меня раньше, в Кувейте. Он и есть та причина, по которой я оказался в этой неприятной ситуации.

Вудфилд пожал плечами.

– Ну, видимо, он пытается загладить вину. Он же позвонил и Чарльзу Максуэллу.

– Это мой клиент, – отозвался Бьюкенен. – Я надеялся, что он здесь появится.

– Да, мистер Максуэлл, как вы знаете, весьма и весьма влиятельный человек, но в данных обстоятельствах он счел более престижным связаться с послом и просить, чтобы мы решили эту проблему по официальным каналам. – Вудфилд стал внимательно вглядываться в лицо Бьюкенена. – Эти ссадины у вас на губах… И кровоподтек на подбородке… – С выражением неодобрения он повернулся к следователю. – Этого человека избивали.

Следователь принял оскорбленный вид.

– Избивали? Какая чепуха! Он поступил сюда в таком плачевном состоянии от ран, что не удержался на ногах и упал с лестницы.

Вудфилд повернулся к Бьюкенену, явно ожидая резких возражений.

– У меня закружилась голова. Моя рука соскользнула с перил.

Вудфилд, казалось, был удивлен ответом Бьюкенена. Такое же, если не большее, удивление отразилось и на лице следователя.

– Они угрозами заставили вас говорить неправду о том, что здесь с вами произошло? – спросил Вудфилд.

– Они определенно не нежничали со мной, – сказал Бьюкенен, – но не принуждали угрозами говорить неправду.

Такого следователь явно не ожидал.

– Но Роберт Бейли утверждает, что видел вас привязанным к стулу, – заявил Вудфилд.

Бьюкенен кивнул.

– И как вас ударили резиновым шлангом, – сказал Вудфилд.

Бьюкенен снова кивнул.

– И как у вас шла кровавая моча.

– Все верно. – Бьюкенен схватился за живот и поморщился. (В обычных условиях он бы никогда так не отреагировал на боль.)

– Понимаете, если по отношению к вам было допущено жестокое обращение, то имеется целый ряд дипломатических мер, к которым я могу прибегнуть, чтобы попытаться добиться вашего освобождения.

Бьюкенену не понравилось, что Вудфилд сказал «попытаться». Он решил и дальше делать то, что подсказывал ему инстинкт.

– Кровь в моче – это результат несчастного случая, когда я свалился с яхты Чака Максузлла. Что касается остального, – сказал Бьюкенен, переводя дыхание, – то ведь этот офицер подозревает меня в убийстве трех человек. С его точки зрения, то, как он обошелся со мной, пытаясь добиться признания, вполне оправданно. Меня бесит только то, что он не дает мне доказать мою невиновность. Не желает связаться с моим клиентом.

– Теперь с этим все в порядке, – заверил Вудфилд. – У меня с собой заявление, – он достал его из своего кейса, – показывающее, что мистер Грант находился с мистером Максуэллом на его яхте в то время, когда произошли эти убийства. Очевидно, – обратился он к следователю, – вы арестовали не того человека.

– Для меня это не очевидно. – Все подбородки следователя затряслись от возмущения. – У меня есть свидетель, который видел этого человека на месте убийств.

– Неужели слово мистера Бейли значит для вас больше, чем заявление такого известного человека, как мистер Максуэлл? – поинтересовался Вудфилд.

Глаза следователя яростно сверкнули.

– Мы в Мексике. Здесь все равны.

– Да, – согласился Вудфилд. – Как и в Соединенных Штатах. – Он повернулся к Бьюкенену. – Мистер Максуэлл просил меня передать вам вот эту записку. – Он вынул ее из кейса и вручил Бьюкенену. – А пока, – повернулся он к следователю, – я хотел бы воспользоваться вашими удобствами.

Следователь озадаченно смотрел на него.

– Туалет, – сказал Вудфилд. – Комната отдыха.

– А, – отозвался следователь. – Уборная. Si. – Он с усилием оторвал свое огромное тело от стула, открыл дверь в коридор и распорядился, чтобы один из охранников проводил мистера Вудфилда в el sanitario.

Когда Вудфилд вышел, Бьюкенен прочитал записку.

«Вик,

Извини, что не смог приехать лично. Я появлюсь, если это будет абсолютно необходимо, но сначала давай испробуем другие варианты. Проверь содержимое сумки для фотоаппарата, которую принес с собой Вуд-филд. Если считаешь, что оно подействует, то попробуй. Надеюсь скоро увидеть тебя в Штатах.

Чак»

Бьюкенен посмотрел туда, где возле стула Вудфилда на полу стоял кейс, и увидел рядом эту серую нейлоновую сумку для фотокамеры.

Тем временем следователь закрыл дверь офиса и хмуро смотрел на Бьюкенена. В его голосе слышались раскаты грома, а тучный живот трясся, словно желе. Его явно интересовало содержание записки.

– Ты солгал относительно побоев. ¿Por qué? – Он подошел ближе. – Почему?

Бьюкенен пожал плечами.

– Очень просто. Я хочу, чтобы мы с вами стали друзьями.

– Почему? – Следователь подошел еще ближе.

– Потому что мне отсюда не выбраться без вашей помощи. Да, конечно, Вудфилд может навлечь на вас массу неприятностей со стороны вашего начальства и политических деятелей. Но и тогда меня могут не выпустить до постановления судьи, а тем временем я буду оставаться в вашей власти. – Бьюкенен помолчал, стараясь казаться сломленным. – Иногда в тюрьме происходят несчастные случаи самого ужасного свойства. Иногда арестованный может умереть, не успев предстать перед судьей.

Следователь напряженно разглядывал Бьюкенена.

Бьюкенен показал на сумку для фотокамеры.

– Можно?

Следователь утвердительно кивнул.

Бьюкенен поставил сумку себе на колени.

– Я ни в чем не виновен, – сказал он. – Очевидно, Бейли и сам толком не знает, что он видел. Мой паспорт доказывает, что я не тот человек, за которого он меня принимает. Мой клиент говорит, что меня не было на месте преступления. Но вам пришлось потратить много времени и сил на это расследование. На вашем месте мне было бы очень неприятно сознавать, что я зря потратил энергию. Правительство платит вам недостаточно за все, что вам приходится переносить. – Бьюкенен открыл сумку и поставил ее на стол.

И он сам, и следователь уставились на содержимое

сумки. Она была набита аккуратными пачками бывших в употреблении стодолларовых купюр. Когда Бьюкенен вынул одну пачку и стал считать купюры, у следователя отвисла челюсть.

– Я могу только догадываться, – констатировал Бьюкенен, – но мне кажется, что здесь пятьдесят тысяч долларов. – Он положил пачку обратно в сумку. – Поймите меня правильно. Я не богат. Я много работаю, как и вы, и у меня, разумеется, нет таких денег. Эти деньги принадлежат моему клиенту. Он дает их мне взаймы, чтобы помочь оплатить юридические издержки. – Бьюкенен скорчил гримасу. – Но с какой стати отдавать деньги адвокату, когда я невиновен и ему не придется работать в поте лица, чтобы добиться моего освобождения? Ему определенно не надо будет работать так долго и так много, как буду вкалывать я, чтобы вернуть долг, или сколько придется работать вам, чтобы заработать такую сумму. – Бьюкенен от боли резко вздохнул и, нахмурившись, посмотрел на дверь. – Вудфилд вот-вот вернется. Почему бы вам не оказать услугу нам обоим, не взять деньги и не выпустить меня отсюда?

Следователь барабанил пальцами по видавшему виды столу.

– Клянусь вам, что никого я не убивал, – сказал Бьюкенен.

Дверь начала медленно открываться. Следователь своим массивным телом заслонил сумку, закрыл ее и удивительно плавным для такого крупного человека движением убрал за стол, одновременно втискивая свой широкий зад в скрипучее кресло.

Вошел Вудфилд.

– Заниматься этим делом дальше было бы насмешкой над правосудием, – объявил следователь. – Сеньор Грант, вам вернут ваш паспорт и личные вещи. Вы свободны.

7

– Вам определенно нужно показаться врачу, – сказал Вудфилд.

Выйдя из тюрьмы, они переходили пыльную улицу, направляясь к черному седану, припаркованному в тени пальмы.

– Я знаю отличного врача в Мериде, – продолжал Вудфилд. – Я быстренько отвезу вас туда.

– Нет.

– Но…

– Нет, – повторил Бьюкенен. Он подождал, пока проедет пикап без бампера, потом пошел дальше. После такого длительного пребывания в тюрьме его глазам было больно от ослепительного блеска солнца, и голова разболелась еще сильнее. – Мне бы только выбраться из Мексики.

– Чем дольше вы будете оттягивать визит к врачу…

Бьюкенен остановился у машины и повернулся к Вудфилду. Он не знал, сколько информации и какую именно получил дипломат. Вероятно, никакой. Одним из правил Бьюкенена было никогда не делиться никакой информацией по своей инициативе. Еще одним правилом было не выходить из образа.

– Я пойду к врачу, когда буду чувствовать себя в безопасности. Я все еще не могу поверить, что выбрался из тюрьмы. Да и не поверю, пока не окажусь в самолете, который летит в Майами. Этот подонок может передумать и снова арестовать меня.

Вудфилд поставил чемодан Бьюкенена на заднее сиденье.

– Не думаю, что такая опасность существует.

– Не существует для вас, – заметил Бьюкенен. – Самое лучшее, что вы можете сделать, это отвезти меня в аэропорт, посадить в самолет и потом позвонить Чарльзу Максуэллу. Передайте ему мою просьбу: пускай пришлет кого-нибудь встретить меня и отвезти в больницу.

– А вы уверены, что до тех пор с вами будет все в порядке?

– Другого мне не дано. – Бьюкенен опасался, что канкунская полиция все еще разыскивает его под именем Эда Поттера. Рано или поздно они найдут его офис и квартиру. Найдут людей, видевших Эда Поттера, которые подтвердят, что изображенный на рисунке человек похож на Эда Поттера. Какому-нибудь полицейскому может прийти в голову проверить рассказ Большого Боба Бейли, показав этим людям Виктора Гранта.

Он должен исчезнуть из Мексики.

– Я позвоню в аэропорт и узнаю, не найдется ли для вас места на ближайший рейс.

– Прекрасно. – Бьюкенен автоматически осматривал улицу, пешеходов, проносящиеся мимо автомобили. Вдруг, глядя через плечо Вудфилда, он заметил в глубине улицы, среди снующей по тротуару толпы, женщину. Американка. Около тридцати лет. Рыжеволосая. Привлекательная. Высокая. С хорошей фигурой. Одета в бежевые брюки и желтую блузку. Но Бьюкенен заметил ее не из-за роста, фигуры, цвета волос или черт лица. Лица-то он как раз и не видел. Потому что его закрывал фотоаппарат. Она стояла на бордюре, неподвижная в потоке мексиканцев, и фотографировала его.

– Подождите минутку, – сказал Бьюкенен Вудфилду. Он направился к ней, но она заметила его приближение, моментально опустила фотоаппарат, повернулась, быстро пошла прочь и скрылась за углом. От жары и духоты голова у него болела все сильнее. Воспаленная рана отнимала у него последние силы. Приступ головокружения заставил его остановиться.

– В чем дело? – спросил Вудфилд.

Бьюкенен не ответил.

– Вы вроде куда-то направлялись?

Нахмурившись, Бьюкенен посмотрел на угол, потом повернулся к машине.

– Да, вместе с вами. – Он открыл дверцу. – Поехали скорее. Найдите телефон. Посадите меня на самолет до Майами.

По пути в аэропорт Бьюкенен не переставая думал о той рыжеволосой женщине. Зачем она его фотографировала? Может, это была самая обыкновенная туристка, а он случайно оказался на переднем плане, когда она фотографировала какое-то живописное здание? Возможно. Но если так, то почему она поспешила уйти, как только он направился к ней? Совпадение? Бьюкенен не мог позволить себе принять такое объяснение. Слишком многое пошло не так, как надо. И ничего простого вообще не существует. А если она не просто туристка, то кто же она такая? И снова он спрашивал себя: зачем она меня фотографировала? Отсутствие ответа беспокоило его не меньше, чем возможные неприятности, которые сулил этот инцидент. Лишь одно обстоятельство служило ему утешением. Когда она опустила фотоаппарат и поворачивалась, собираясь уйти, он хорошо рассмотрел ее лицо.

И будет его помнить.

8
Акапулько, Мексика

Среди множества яхт, заполнявших знаменитую бухту этого курорта, одна в особенности привлекла к себе внимание Эстебана Дельгадо. Она казалась ослепительно белой на фоне переливчатой зеленоватой голубизны Тихого океана. Яхта была около двухсот футов длиной, насколько он мог судить, сравнивая ее со знакомыми ориентирами на суше. Она имела три палубы, а наверху располагался вертолет. Она была вылеплена так, что линии палуб закруглялись подобно лезвию охотничьего ножа, сходясь на острие носа яхты. Просторный солярий, расположенный на корме таким образом, что позволял незаметно подглядывать за всем происходящим там из окон нависающих над ним палуб, показался ему ужасно знакомым. Если бы он не был абсолютно уверен, если бы его помощник меньше часа назад не сообщил ему проверенную информацию, то Дельгадо готов был бы поклясться, что эта красавица-яхта не просто напоминает причину его бессонных ночей и язвенной болезни, а и на самом деле есть та самая яхта, принадлежащая его врагу и так часто фигурирующая в его ночных кошмарах. И совершенно не важно, что эта яхта называется «Аншлаг», а та, наводящая ужас, – «Посейдон», ибо Дельгадо было доведен преследованием до той стадии паранойи, когда уже мог подозревать, что название яхты изменили, чтобы застать его врасплох. Но помощник Дельгадо самым твердым образом заверил патрона, что на двенадцать часов сегодняшнего дня «Посейдон» с врагом Дельгадо на борту находился между Виргинскими островами и Майами.

Тем не менее Дельгадо не мог оторваться от высокого, от пола до потолка, окна своего особняка. Он не обращал внимания на музыку, смех и движение гостей вокруг плавательного бассейна на террасе под окном. Он не обращал внимания на женщин, на стольких красивых женщин. Он не обращал внимания на цветущие кустарники и деревья, в которых утопали дорогие розовые загородные особняки, подобные его собственному, врезанные в склон горы. Его взгляд скользил мимо бульвара, опоясывавшего бухту, мимо роскошных отелей и знаменитого пляжа. Одна только яхта занимала его мысли. Эта яхта и та, которую она напоминала, и тайна, знание которой давало врагу Дельгадо оружие против него.

Вдруг что-то отвлекло его от этих мыслей. Явление не было неожиданным, напротив, его давно уже предвидели. Темный лимузин, от которого отражались солнечные лучи, появился из-за поворота проложенной по склону дороги, потом круто свернул в ворота, миновав охрану. Он размышлял, полузакрыв глаза, чувствуя, что ему жарко, хотя в комнате работал мощный кондиционер. По странному совпадению его фамилия всегда соответствовала его внешности (Дельгадо значит «худой», «тонкий»): с мальчишеских лет он был высоким и худым. Но в последнее время до его ушей доходили произносимые шепотом встревоженные замечания по поводу того, как он выглядит, как сильно он похудел с недавних пор, и о том, что его прекрасно сшитые костюмы кажутся теперь слишком просторными. Его сотрудники полагали, что потеря веса объясняется болезнью (ходили слухи, что он болен СПИДом), но они ошибались.

Причиной были душевные муки.

Стук в дверь прервал его размышления и вернул к реальной действительности.

– Что там такое? – спросил он голосом, в котором не было и намека на напряженность.

Один из телохранителей ответил из-за двери:

– Прибыл ваш гость, сеньор Дельгадо.

Вытирая взмокшие руки взятым из бара полотенцем и принимая уверенный вид второго по могуществу лица в мексиканском правительстве, он сказал:

– Пригласите его сюда.

Дверь открылась, и охранник с суровым лицом впустил невысокого лысеющего человека, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. Ему было около пятидесяти, он был одет в скромный помятый деловой костюм и нес в руке видавший виды портфель. Человек поправил очки и, по-видимому, почувствовал себя еще более неловко, когда охранник закрыл за ним дверь.

– Профессор Герреро, я весьма рад, что вы смогли приехать. – Дельгадо пересек комнату и пожал гостю руку. – Добро пожаловать. Как долетели от столицы?

– Без происшествий, слава небесам. – Профессор вытер платком потный лоб. – Я никогда не чувствую себя удобно в самолете. Но мне на этот раз хотя бы удалось отвлечься, приводя в порядок кое-какие бумаги.

– Вы слишком много работаете. Позвольте предложить вам чего-нибудь выпить.

– Благодарю вас, господин министр, но не стоит. Я не привык пить днем так рано. Боюсь, что я…

– Ерунда. Что вы предпочитаете? Текилу? Пиво? Ром? У меня есть отличный ром.

Профессор Герреро внимательно посмотрел на Дельгадо и смягчился, уступив влиянию этого призвавшего его к себе человека. Дельгадо официально именовался министром внутренних дел, но эта влиятельная должность в кабинете не давала представления о еще большем влиянии, которое он имел в качестве самого близкого друга и советника президента страны. Дельгадо и президент вместе росли в Мехико. Учились в одной группе на юридическом факультете Национального университета Мексики. Дельгадо руководил избирательной кампанией президента, и в самых широких кругах понимали, что президент выбрал Дельгадо на роль своего преемника.

Но Дельгадо знал, что все это – и особенно возможность заработать целое состояние на взятках и долях, полагавшихся президенту, – у него отберут, если он не будет делать то, что ему приказано, потому что тогда шантажирующий Дельгадо человек выдаст его тайну и уничтожит его. Это надо предотвратить любой ценой.

– Ну хорошо, – сказал профессор Герреро. – Если вы настаиваете: ром с кока-колой.

– Я, пожалуй, выпью того же самого. – Собственноручно смешивая напитки, демонстрируя свою близость к простому народу тем, что не вызвал никого из обслуживающего персонала, Дельгадо кивнул в сторону террасы внизу, у бассейна, где веселились гости, звучали музыка и смех. – Позже и мы с вами можем присоединиться к празднику. Уверен, что вы не будете возражать против того, чтобы сменить деловой костюм на купальный. Еще больше я уверен в том, что вы ничего не будете иметь против знакомства с несколькими очаровательными женщинами.

Профессор Герреро бросил смущенный взгляд на свое обручальное кольцо.

– Знаете, я никогда особенно не увлекался развлечениями.

– Вам необходимо расслабиться. – Дельгадо поставил покрывшиеся капельками влаги стаканы на столик из стекла и хрома и жестом пригласил Герреро сесть в плюшевое кресло. – Вы слишком много работаете.

Профессор сел, застыв в напряженной позе.

– К сожалению, получаемой нами субсидии недостаточно, чтобы я мог нанять еще сотрудников и уменьшить бремя своих собственных обязанностей. – Было излишне объяснять, что он является директором Мексиканского национального института археологии и истории.

– В таком случае можно было бы организовать дополнительное субсидирование. Я вижу, вы не притронулись к своему стакану.

Герреро с неохотой отхлебнул.

– Вот и хорошо. Salud. – Дельгадо тоже отпил из своего стакана. Тут же его лицо посерьезнело. – Я был обеспокоен вашим письмом. Почему вы просто не сняли трубку и не поговорили со мной об этом деле? Личный контакт более эффективен. – А про себя добавил: – И менее официален. – Бюрократические послания, не говоря уже о неизбежных копиях, которые снимаются с них для приобщения к досье, являются частью открытой документации, а Дельгадо предпочел бы, чтобы как можно меньше его забот стало достоянием гласности.

– Я несколько раз пытался поговорить с вами об этом, – произнес настойчивым тоном Герреро. – Вас не было в офисе. Я каждый раз просил передать вам, что звонил. Вы мне не перезвонили.

Лицо Дельгадо выражало неодобрение.

– Был ряд неотложных проблем, требовавших моего немедленного вмешательства. При первой же возможности я намеревался перезвонить вам. Надо было терпеливо ждать.

– Я пытался быть терпеливым. – Профессор в волнении вытер лоб. – Но то, что происходит с новой находкой на Юкатане, непростительно и должно быть прекращено.

– Профессор Драммонд уверяет меня, что…

– Он никакой не профессор. Его докторская степень носит почетный характер, он никогда не преподавал в университете, – возразил Герреро. – Но даже если бы с этим у него было все в порядке, я не понимаю, почему вы позволили, чтобы исследованием археологической находки такой важности занимались исключительно американцы. Это наше, а не их наследие! И я не понимаю, к чему такая секретность. Двое моих сотрудников пытались попасть туда, но их не пустили в этот район. Он непроницаем.

Дельгадо наклонился вперед, лицо его приняло жесткое выражение.

– Профессор Драммонд не остановился ни перед какими расходами и пригласил на работу самых лучших археологов.

– Лучшие эксперты по культуре майя – граждане нашей страны, и они работают у меня в институте.

– Но вы же сами признали, что у вас недостаточно средств, – возразил Дельгадо с ноткой раздражения в голосе. – Смотрите на щедрый финансовый вклад профессора Драммонда как на способ помочь вам сделать так, чтобы ваших собственных средств хватило на большее. Вашим сотрудникам не дали разрешения посетить место раскопок, потому что у занятого там персонала так много работы, что им некогда отвлекаться на прием посетителей. А район закрыли, чтобы уберечь место раскопок от проникновения туда обычных грабителей, которые похищают поистине драгоценные остатки материальной культуры с недавно обнаруженных археологических объектов. Все это легко объяснимо. Никакой секретности нет.

Герреро взволновался еще больше.

– Мой институт…

Дельгадо поднял руку протестующим жестом.

– «Ваш» институт?

Герреро быстро поправился.

– Национальный институт археологии и истории должен иметь исключительное право определять, как будут производиться раскопки и кому будет разрешено производить эти работы. Мне непонятно, почему нарушаются правила и обычный порядок.

– Профессор, ваша наивность внушает мне беспокойство.

– Что?

– Алистер Драммонд – щедрый покровитель искусства нашей страны. Он вложил миллионы долларов в строительство музеев и предоставление стипендий молодым художникам. Неужели я должен напоминать вам, что компания «Драммонд энтерпрайзиз» была спонсором недавне-го турне по всему миру самой богатой коллекции мексиканского искусства из всех когда-либо существовавших? И что международное признание, которое получила эта коллекция, послужило невероятному взлету нашего престижа? К нам теперь приезжает все больше и больше туристов, причем не только для того, чтобы посетить наши курорты, но и чтобы по достоинству оценить наше культурное наследие. Когда профессор Драммонд предложил свою финансовую и техническую помощь в проведении раскопок, он добавил, что сочтет за честь, если его предложение будет принято. Было политически целесообразным оказать ему эту честь, потому что это служило нашим интересам. При столь мощной финансовой поддержке его команда закончит работу намного скорее, чем это сделала бы ваша слабо укомплектованная группа. Следовательно, туристы могут начать ездить туда раньше. Туристы, – повторил Дельгадо. – Источник дохода. Работа для коренного населения. Освоение бесполезной во всех других отношениях части Юкатана.

– Источник дохода? – ощетинился профессор Герреро. – Только в этом заключается для вас ценность нашего наследия? Туристы? Деньги?

Дельгадо вздохнул.

– Прошу вас… Сегодня слишком приятный день, чтобы омрачать его спорами. Я приехал сюда отдохнуть и думал, что и для вас такая возможность будет желанной. Мне необходимо сделать несколько телефонных звонков. Почему бы вам не пойти к бассейну, не полюбоваться видом Акапулько, не познакомиться с молодыми дамами – но можете и не знакомиться, если не хотите, – а позднее, во время обеда, мы вернемся к этому разговору уже в более спокойном, я надеюсь, состоянии.

– Не понимаю, каким образом любование окрестными красотами заставит меня переменить мое отношение к…

– Мы продолжим наш разговор позже, – перебил его Дельгадо. Он жестом пригласил профессора встать, проводил его до двери и сказал одному из телохранителей: – Прогуляйтесь с профессором Герреро. Покажите ему парк, бассейн, где идет прием. Исполняйте все его желания. Профессор, – Дельгадо пожал ему руку, – через час я снова буду с вами.