Текст книги "Быстрые решения не приводят к успеху. Пойми, что хочет твой мозг, и сделай наоборот"

Вслед за догадками

Я прагматик. Я склонен доверять только тому, что работает, и критически отношусь к тому, что основано на догадках. Но также я понимаю и принимаю тот факт, что догадка, предположение – это зачастую единственное, что у нас есть. Хотя она не является точным ответом на вопрос, но может очень близко подвести нас к истине. Никакое исследование не обходится без предположений. Самые лучшие исследователи, которых я встречал, являются одновременно и лучшими «провидцами». Иногда самые креативные и действенные методы исследований появляются у них в результате прозрения, посетившего, скажем, во время завтрака. От простой догадки, предчувствия они двигаются к новому пониманию, недоступному всем предыдущим исследователям. Мои собственные исследования, результаты которых вылились в эту книгу, научили меня не гнушаться смутных догадок и предчувствий.

Однако наряду с доверием должна существовать и проверка на обман, гораздо более тщательная и многосторонняя, чем обычно. Именно чрезмерная доверчивость потребителей питает индустрию «самопомощи», которая зиждется на поспешных выводах по результатам нейроисследований. Но «самопомощь» – это в корне неправильный подход к решению проблем. Когда нам нужны ответы на вопросы, мы, конечно, склонны слушать тех людей, которые утверждают, что их знают. Мы хотим быстрого решения проблем и психологического удовлетворения. Очень больно осознавать, что чаще всего невозможно получить нужные нам ответы в том виде, в каком мы их себе представляем. Но наше простодушие не дает возникнуть у нас здоровому скептицизму по поводу предлагаемых «ответов». Так, оставив в стороне осторожность и подозрительность, мы готовы наивно принять на веру красиво изложенную чепуху.

К примеру, нужно быть предельно осторожными в случае с результатами томографии головного мозга. Нейронаучное сообщество не пришло еще к согласию по поводу значения активации различных отделов головного мозга. Прежде чем мы сможем точно анализировать томографические изображения, нам нужно ответить еще на очень много вопросов. Например, почему в разных экспериментах при одинаковых условиях активируются разные отделы мозга? Этот вопрос – настоящая проблема для нынешних исследователей, и пока никто еще не нашел правдоподобного ответа. Некоторые зашли настолько далеко, что рекомендуют использовать томограммы мозга в суде в целях доказательства вины или невиновности – поистине пугающая перспектива применения технологии, которая далека от совершенства. Можно упомянуть и другие вопросы, но достаточно будет сказать, что задачей науки не является предоставление нам определенных ответов, которых позволят нам остановиться и успокоиться. Мы не должны упускать из виду то, что вопросов при любом исследовании появляется даже больше, чем ответов.

Сама технология научного исследования – одно исследование провоцирует другое, которое должно подтвердить или опровергнуть первое, – вселяет надежду. Именно на этом процессе основаны научные выводы в отличие от бесчисленного количества плохо обоснованных рекомендаций по «самопомощи» и псевдонаучных заявлений. Это требует от исследователей больших усилий, так как в определенном смысле этот процесс основан на самоопровержении. Наука не похваляется совершенством достигнутых результатов. Она стремится отыскать опровержения, которые подорвут существующие выводы и заставят начать исследования снова.

Вот на этом, вкратце, основана моя книга. Наука – всего лишь инструмент, но это самый лучший инструмент для поиска ответов на вопросы о себе и окружающем мире, для определения мотивов нашего мышления и поведения. Если мы претендуем на достоверные знания о том, почему мы думаем так, а не иначе, почему мы делаем так, а не иначе, то нужно «вгрызаться» в самую глубь вопросов и смириться с теми ограничениями, которые накладывает на нас такой характер исследования.

Вперед!

Мне хотелось бы сделать несколько предварительных пояснений. Во-первых, в этой книге я буду использовать намеренно упрощенную метафору – «счастливый» мозг. Мозг, конечно, в строгом смысле слова, не может быть счастливым, грустным или сердитым; он не может хотеть, желать или требовать.

Как говорит нью-йоркский клинический психолог и психоаналитик Тодд Эссиг: «Мозг не может желать, так же как легкие не могут петь или ноги не могут устанавливать рекорды по прыжкам в длину. Мозг делает возможным возникновение желания у человека и помогает оформить это желание. Но между мозгом и желанием всегда есть человек, находящийся в определенной ситуации, в определенном „контексте“ и принадлежащий к определенной культуре».

Метафора «счастливый мозг» помогает мне проиллюстрировать, как в разных условиях наш мозг занимает «позицию по умолчанию», которая в основном заключается в стремлении избежать потерь, уменьшить риски и предотвратить ущерб. Наш мозг эволюционировал именно для этого, и большую часть времени мы должны быть благодарны ему за его умения. Однако эти защитные тенденции (которые я называю склонностями «счастливого мозга») легко могут из преимуществ превратиться в недостатки. Наша задача – научиться думать и, при необходимости, действовать противоположно естественным наклонностям мозга.

Во-вторых, это не книга о психопатологиях. Я не психолог и не психиатр и не собираюсь играть в «виртуального терапевта», предоставляющего помощь посредством этой книги или в любой другой форме. Я также не являюсь нейробиологом и не претендую на полные знания о деятельности нервной системы, которыми может обладать только человек, полностью посвятивший себя этой дисциплине. Я – журналист, интересующийся работой мозга, и мне нравится рассказывать широкой аудитории о том, что я узнал. Я также являюсь специалистом в области образования и провел много лет, разрабатывая и внедряя стратегии по просвещению масс и по инициированию поведенческих изменений у разных целевых аудиторий. Я хорошо знаком с той пропастью, которая существует сегодня между знанием и его применением. Большинство из нас способны постичь суть проблемы и даже вооружены средством ее решения, но далеко не всегда нам удается его применить. Именно это подвигло меня на написание этой книги. Мне хотелось понять, почему человек часто делает то, что не в его интересах. Если более конкретно, я хотел понять, какие свойства мозга провоцируют возникновение мыслей и намерений, мешающих человеку жить счастливо.

Когда я начал это путешествие в глубины человеческого мозга три года назад, то планировал сосредоточиться в основном на когнитивных искажениях – ментальных ошибках, которые так часто портят нам жизнь. Но, изучив результаты многочисленных исследований и дискуссий с экспертами в области когнитивной психологии и нейронаук, я обнаружил, что гораздо важнее попытаться ответить на вопрос: «Что делает наш мозг „счастливым“?»

Мое расследование привело к следующим выводам: недостаточно просто знать причины ментальных ошибок. Большинство авторов, пишущих книги на эту тему, так и не смогли продвинуться дальше их описания. Но какой смысл в знании, если мы не можем его применить? Мы можем знать, что нужно предпринять, чтобы избежать, например, соблазна, но применение этого знания – совершенно другая задача. В этом и заключается пропасть между знанием и действием, и эта проблема настолько же важна, насколько и стремление вскрыть подоплеку работы мозга.

В последующих главах мы обсудим самые разные темы. Я намеренно не вдавался слишком подробно во всякие детали, а сосредоточил внимание на более глобальных вопросах. Моей целью было сделать эту книгу не только информативной, но и полезной. Я надеюсь, что именно такой она для вас и окажется.

Часть I. Определенность и искушение случаем

Глава 1. Путешествие в определенность

Сомнение – неприятное состояние, но определенность – это просто абсурд.

Вольтер

Девятого октября 1997 года наблюдатели, находящиеся в обсерватории Point Reyes Bird, стали свидетелями битвы между косаткой и большой белой акулой близ Фараллоновых островов, в двадцати шести милях от побережья Сан-Франциско. Это происшествие еще долго мусолила пресса. Дискуссии на тему, что могло бы произойти, если бы два этих хищника встретились, всегда вызывали оживление, но до этого дня никто не знал наверняка, что могло случиться. Кто-то снял происходящее на видео, которое затем распространилось в Интернете и получило миллионы просмотров по всему миру.

Как оказалось, это была не совсем битва. Косатке не составило особого труда быстро расправиться с угрожающим соперником, тело которого она затем распотрошила, полакомилась его печенью и оставила тушу на растерзание чайкам. Такой исход событий разочаровал многих, кто ожидал увидеть кровавое сражение между гигантами подводного мира. Но все-таки сцена поразила воображение ученых, буквально вскружив им головы.

Главным образом ученых интересовали вопросы, почему чудовища столкнулись и как именно косатка смогла победить акулу. Обычно хищники высшего порядка избегают друг друга по одной простой причине – сражение с существом одинаковой весовой категории и свирепости вероятнее всего окончится увечьем. А увечье означает неспособность охотиться, что, в свою очередь, означает конец игры.

Зная это, ученые хотели выяснить, почему два представителя группы самых успешных хищников на планете пошли на риск открытой конфронтации. Ответ потряс всех. Это была не просто «уличная разборка»: косатка фактически охотилась на акулу.

Чтобы понять, почему так произошло, нам нужно сделать несколько шагов назад и узнать, как киты-убийцы учатся ремеслу, благодаря которому они получили свое имя. Как и у людей, у косаток есть своя культура. Но в отличие от человеческой культура косаток неразрывно связана с одним явлением – охотой. Некоторые косатки охотятся на сельдь, другие – на тюленей, третьи – на скатов, а четвертые, как оказалось, – на акул. Наблюдатели на корабле стали свидетелями именно такого акта охоты, неотъемлемого для культуры данной группы косаток.

Еще одним фактом, удивившим ученых, была ловкость, с которой косатка победила акулу. В культуре этих морских гигантов заложен сценарий обучения охоте с помощью демонстрации и имитации. Во многом благодаря этому косатки становятся такими умелыми хищниками – они учатся друг у друга самым лучшим, многократно испытанным и опробованным методам охоты. Когда косатка применяет какой-либо способ убийства, который отлично работает, другие замечают это и копируют действие.

Ученые высказали предположение, что в какой-то момент косатки обнаружили, что если очень сильно толкнуть акулу сбоку, то она опрокинется, окажется неподвижной и неспособной защитить себя и нанести ответный удар. В сущности, самая первая косатка, которая обнаружила это, применила метод «тонического обездвиживания» – временного паралича, в который впадают акулы многих видов, если их перевернуть на спину. Открытие человеком тонической неподвижности у акул было сделано сравнительно недавно, что делает факт открытия этого явления косатками весьма примечательным.

Эта смертельная технология охоты на акул, делающая большую акулу беспомощной, является у косаток эквивалентом мема – культурно-идейной практической единицы, передаваемой от человека к человеку. Сьюзан Блэкмор, автор книги «Машина мемов», подробно объясняет этот механизм, определяя мем как «то, что имитируется». Биологический эквивалент мема – это, конечно же, ген – единица наследственности, передающаяся от родительского организма к потомку. Киты-убийцы в генетическом смысле уже являются мощнейшими охотниками, но теперь мы знаем, что их культура способствует развитию индивидуальных способностей каждой особи. Косатка, принадлежащая клану охотников на сельдь, вряд ли сможет поймать большую белую акулу, но и косатка – охотница на акул не станет охотиться на скатов.

Главная мысль заключается в том, что в культуре косаток передаются мемы, которые приносят пользу ее представителям и помогают совершенствовать навыки, необходимые для выживания вида. Мозг косатки достаточно развит, чтобы позволить ей передать мем успешнее, чем это делают другие океанические животные. Так что в итоге в меню косатки может появиться что угодно…

Человеческий мозг делает нас, людей, хозяевами планеты. Наша культура в бесконечное число раз более сложна, чем культура косаток, так как объем и глубина мемов, которыми мы обмениваемся, на порядок выше. Но, с другой стороны, в работе нашего мозга – неважно, насколько он развит, – появилось и большое число достаточно сложных изъянов, и мы также передаем их другим людям.

Одним из самых опасных мемов, которые как дамоклов меч висят над каждым человеком, является понятие определенности. По природе нам свойственно стремиться к ощущению собственной правоты, независимо от того, действительно ли мы правы или нет. В культуре косаток эквивалентом этому был бы способ неправильной охоты на большую белую акулу, который умная косатка ни за что не стала бы копировать. Если в культуре косаток появятся мемы, которые навредили ее членам, то их существование не продлится долго. Люди, с другой стороны, ежедневно передают друг другу проблемные мемы. Например, вышеупомянутое понятие определенности. Это приносит нам ощутимый вред, но почему-то нас не останавливает.

Причина нашего психологического «упрямства» заложена глубже, чем мы думаем. Неврологические исследования показали, что состояние неопределенности человеческий мозг воспринимает как одно из самых неприятных: чем больше неопределенность, тем сильнее дискомфорт. Исследование, проведенное в 2005 году психологом Минг Су и его командой, показало, что даже небольшая неоднозначность повышает активность мозжечковых миндалин – двух отделов мозга, которые играют главную роль в формировании психологического отклика на угрозу. Каждое миндалевидное тело – это скопление нервных клеток, находящееся в соответствующей височной доле в обеих частях мозга. Информация поступает в мозжечковую миндалину из различных источников; она фильтруется для определения уровня угрозы и провоцирует соответствующий отклик. В то же время уменьшается активность в вентральном стриатуме – отделе мозга, участвующем в формировании отклика на награду (активность вентрального стриатума повышается, когда мы ожидаем повышения зарплаты, скорого отпуска или, например, поцелуя). С повышением степени неопределенности увеличивается активность мозжечковых миндалин, а вентрального стриатума – падает.

Вышесказанное ясно показывает, что мозг не просто предпочитает определенность неопределенности – он просто-напросто жаждет ее! Наша потребность быть правым – это фактически потребность ощущать себя правым. Чтобы описать это чувство и то, как оно искажает наше мышление, нейробиолог Роберт Бертон ввел новый термин – предубеждение определенности.

Когда мы чувствуем, что приняли правильное решение или придерживаемся верного убеждения, наш мозг «счастлив». А поскольку мозгу нравится быть «счастливым», нам нравится чувствовать свою правоту. В повседневной жизни это чувство подразумевает реальное состояние – «я прав» (потому что, если бы мы только чувствовали, что мы в порядке, но не были в порядке, то с точки зрения нашего мозга это было бы совсем неправильно).

Наши хищные млекопитающие собратья, обитатели океанов, не тащат на себе этот экзистенциальный багаж стремления к определенности. Их потребности и желания гораздо более прямолинейны, а их мозг эволюционировал таким образом, чтобы обучаться конкретным навыкам для удовлетворения этих потребностей. Одной неудачливой белой акуле «повезло» испытать такой навык косатки на себе.

Наш мозг тоже прекрасно обучаем, но, поскольку набор его способностей все расширяется, способы нашего выживания далеко не так определенны. Наше страстное желание ощущать себя правым – один из примеров уникальности человеческого мозга, и следующая глава посвящена именно этой проблеме.

Познакомьтесь с Филом, молодым специалистом, работающим в школе для слепых и глухих. Он отвечает за учеников, живущих на территории кампуса. Фил (очень, кстати, смышленый парень и вдобавок член организации Менса[1]1
  Менса – старейшая и самая известная организация для людей с высоким коэффициентом интеллекта, открытая для всех, кто сдал стандартизованные тесты IQ лучше, чем 98 % населения. – Примеч. ред.


[Закрыть]) вспоминает, как он начинал свою работу. Он делал ночные обходы по всем этажам в корпусе для слепых, проверяя, все ли студенты у себя в комнатах. В других учреждениях во время его ночных обходов свет везде был выключен. Но здесь ему сказали, что слепые зачастую спят с включенным светом (так как все равно ничего не видят), а руководство предпочитает, чтобы свет в целях безопасности был включен всегда.

Однажды, обходя здание этаж за этажом, он проверял, у всех ли студентов включен свет и все ли находятся в своих комнатах. Наконец он добрался до комнаты, где свет не горел (это было явным нарушением установленного правила). Фил назвал в темноте имя студента – ответа не последовало. Он снова позвал, громче – безрезультатно. Не получив ответа и в третий раз, он запаниковал, проверил остальные комнаты, туалеты, коридоры и, не найдя студента, бросился в администрацию с сообщением о том, что студент потерялся. Фила спросили, уверен ли он в этом. Он подтвердил, что тщательно проверил все здание и уверен, что студента не было ни в комнате, ни где-либо еще поблизости. В результате весь кампус был «поднят на уши». В течение нескольких часов искали студента, «сбежавшего» в город.

В какой-то момент Филу пришла в голову мысль, заставившая его вздрогнуть и снова броситься в комнату того студента (там все еще было темно). Фил на ощупь пробрался к противоположной стене и включил свет. Студент преспокойно лежал на кровати с наушниками в ушах.

Как же Фил мог упустить из виду то, что в ретроспективе кажется таким очевидным! Давайте «отмотаем» время назад и посмотрим, что произошло. Сначала Филу рассказали о новом правиле – он запомнил, что, если свет горит, значит, все в порядке. На прежних местах работы все было наоборот, поэтому его мозг «перестроился» под новую формулу. Затем он много раз наблюдал комнаты с включенным светом – комната за комнатой, этаж за этажом. Это укрепило в его мозгу новое правило.

Иначе говоря, внимание Фила стало в большой степени избирательным. Он обнаружил нечто, выбивающееся из общего правила, и это запустило в его голове сигнал тревоги. Необходимость срочного действия подавила способность оценивать другие возможности. Фил временно «ослеп» и упустил из виду детали, которые могли бы изменить результат – он ведь мог включить свет! Случай с Филом является прекрасной иллюстрацией избирательного внимания, также называемого искажением избирательности – тенденции обрабатывать только часть информации, не принимая в расчет другую часть, независимо от того, насколько она очевидна.

Психологи исследовали механизм этого процесса с помощью метода, называемого фланкеры Эриксена. Участникам показывают три набора символов, быстро мигающих на экране – один символ посередине и два по бокам («с флангов»). В некоторых случаях символы с краев связаны с центральным символом (они называются конгруэнтными), а в некоторых – не связаны с ним (неконгруэнтные); иногда они нейтральны. После каждого набора символов участники должны сказать, какие символы они видели – конгруэнтные, неконгруэнтные или нейтральные, а также оценить свою уверенность в правильности ответа.

Результаты эксперимента были на удивление последовательными! Участники были абсолютно уверены в своих ответах, но более чем в половине случаев они оказывались неправы. Выходит, что заставить мозг игнорировать большую часть информации невероятно легко! Символы мигают на экране в соответствии с каким-либо шаблоном, и, когда он меняется, мозг продолжает избирательно фокусироваться на первом шаблоне и поэтому исключает восприятие другой информации – то есть не видит символы. Время играет здесь очень большую роль. Время появления символа на экране специально сократили до минимума. Это заставляет участника быстро принимать решение перед тем, как появится следующий набор символов. При увеличении времени показа результаты значительно улучшаются.

Еще более забавное исследование, демонстрирующее, насколько сильно может проявляться у нас эффект избирательности, провели психологи Даниэл Саймонс и Кристофер Шабри. Это эксперимент под названием «Гориллы среди нас». Участников попросили просмотреть видео, на котором группа людей передавала друг другу баскетбольный мяч, и посчитать, сколько раз мяч будет передан из рук в руки. Пока они считают, в кадре появляется женщина, облаченная в костюм гориллы, останавливается посередине, бьет себя в грудь и медленно уходит из кадра – это длится в течение целых девяти секунд. По окончании просмотра участников попросили ответить на несколько вопросов: «Видели ли вы на экране что-то необычное?», «Заметили ли вы кого-то, кроме баскетбольных игроков?» Наконец, их спрашивали: «Видели ли вы гориллу?» Более половины опрошенных отвечали, что не видели ничего странного и, тем более, гориллу!

Экспериментаторам удалось «запустить» у участников избирательное внимание, попросив их сосредоточиться на мяче и подсчете передач. В результате большинство наблюдателей не увидели странного представления, появившегося прямо у них перед глазами!

Участники этого эксперимента позже говорили, что были шокированы своей ненаблюдательностью. Люди, проходившие «фланкерный» тест, тоже были абсолютно уверены в своей правоте. Подопытные, не заметившие на экране гориллу, позже были просто потрясены, что упустили нечто настолько очевидное!

Вернемся к Филу. Комнаты, которые он обходил, были похожи одна на другую как две капли воды, а значит, он мог быстро и эффективно оценить состояние комнаты («правильно» или «неправильно») за короткий промежуток времени. Эта задача стала настолько легкой, что он все больше увеличивал скорость. Когда Фил обнаружил комнату, «выбивающуюся» из общего правила, он не замедлился ни на секунду. В результате он упустил то, что было прямо у него под носом (хотя и в темноте).

Как нужно было поступить Филу? Сейчас ответ выглядит очевидным: ему нужно было замедлиться. Пара мгновений на размышления – и его мозг оценил бы ситуацию со всех сторон. Но, замедлившись, он подверг бы сомнению свое «ощущение правоты» – свою крепкую связь с определенностью. Подобно участникам «фланкерного» теста, Фил (будьте уверены) был шокирован, что упустил очевидную деталь. История Фила закончилась относительно хорошо. Но, к большому нашему сожалению, часто бывает и по-другому, как мы увидим далее.