Текст книги "Метла системы"

– Капец.

– А то.

– …

– Всецело, всецело нездоровая история. Продукт омерзительно нездорового мелкотравчатого студенческого сознания. Там было еще порядка двадцати страниц, на которых огромная красивая женщина лежит в душераздирающей позе эмбриона в необратимой коме, а психотерапевт рационализирует все случившееся в том духе, что коллективно-общественное давление слишком глубоко и вероломно, чтобы укрыться от него, даже сбежав в леса, и посредством юридических маневров пытается присвоить остаточные средства мертвой семьи коматозницы.

– Матерь Божья.

– Именно.

– Ты это опубликуешь?

– Ты шутишь? Оно сногсшибательно длинное, длиннее всего следующего номера. И анекдотически печальное.

– …

– И мерзко напечатано. Это меня тоже беспокоит. Невероятно запутанная история, какой-то малец явно воображал и прорабатывал ее много месяцев – а потом печатает ее локтями. Я хочу послать ему персональный письменный отказ, в котором посоветую мальцу сперва поучиться печатать, а потом поизвиваться под какую-нибудь суггестивную музыку.

– Мне понравилось. Я решила, это убойная история.

– Линор, литературная восприимчивость – не твое.

– Ох ты, спасибище. Без огонька и нелитературная.

– Это совсем не то, что я имел в виду.

– …

– Иди сюда. Ну.

– Да пошел ты в пень.

– Линор, ну ради бога.

– …

/г/

– «Част и Кипуч».

– Фнуф фнуф.

– «Част и Кипуч».

– Что?

– Оператор. «Част и Кипуч».

– Линор.

– Вдохни похожую лестницу. Оператор. Супер-вупер-еда.

– Линор! Ты разговариваешь во сне! Ты несешь околесицу!

– Что?

– Ты несешь околесицу.

– Фнуф.

– Так-то лучше.

/д/

– Песец!

– Фнуф фнуф.

– Какого черта!

– Фнуф. Что?

– Рик, у меня нет ходунков.

– Что?

– У меня нет ходунков. А особенно у меня нет ходунков миссис Иньгст, с фото того парня из шоу Лоренса Уэлка. Что они делают в моей комнате?

– Что за ходунки?

– И что Влад Колосажатель имеет в виду: супер-вупер-еда, у кого книга?

– Что? Этого попугая надо укокошить, Линор. Я укокошу его ради тебя.

– На Корфу нет ни души. Надо мной издеваются.

– Фнуф.

– Иисусе.

8. 1990

/а/

ЧАСТИЧНАЯ РАСШИФРОВКА ИНДИВИДУАЛЬНОЙ СЕССИИ, ЧЕТВЕРГ, 26 АВГУСТА 1990 ГОДА, КАБИНЕТ Д-РА КЁРТИСА ДЖЕЯ, PH.D. УЧАСТНИКИ: Д-Р КЁРТИС ДЖЕЙ И МИЗ ЛИНОР БИДСМАН, 24 ГОДА, ПАПКА НОМЕР 770–01-4266.

Д-Р ДЖЕЙ: То есть будет верно охарактеризовать ваш вчерашний день как плохой во всех отношениях.

МИЗ ЛИНОР БИДСМАН: Думаю, это верная оценка, да.

ДЖЕЙ: И что вы по этому поводу чувствуете?

ЛИНОР: Ну, я думаю, в общем, по определению плохой день заставляет чувствовать себя хреново, так?

ДЖЕЙ: Вы чувствуете, что вас вынуждают чувствовать себя хреново?

ЛИНОР: Что?

ДЖЕЙ: Поскольку плохой день по определению заставляет чувствовать себя хреново, вы чувствуете, что вас вынуждают чувствовать себя хреново по поводу плохого дня, или это чувство естественно?

ЛИНОР: Это что вообще за фигня такая?

ДЖЕЙ: Этот вопрос для вас дискомфортен.

ЛИНОР: Нет, он заставляет меня чувствовать себя так, будто я услышала бессмысленный тупой вопрос, который, боюсь, таким и был.

ДЖЕЙ: Думаю, он ни разу не тупой. Разве не вы жалуетесь на чувство, будто вам что-то навязывают, вас принуждают чувствовать и делать то, что вы чувствуете и делаете? Или я спутал вас с каким-то другим старинным клиентом и другом?

ЛИНОР: Слушьте, может, будет верно сказать, что мне хреново, потому что происходит что-то плохое, да? Линор ведет себя невероятно стремно и драматично где-то с месяц, потом просто решает умотать куда-то, где будет жить вроде как хладнокровным полуинвалидом, и забрать с собой других, хотя ей вообще-то девяносто два, и она не удосуживается позвонить и сказать, что́ происходит, хотя все они явно до сих пор в Кливленде, взять, к примеру, ходунки миссис Иньгст, они могли попасть в мою комнату только около шести тридцати вчера вечером, и мой отец точно знает, что за дела тут творятся, взять, к примеру, Карла Шмоуна, отец поручил ему сказать все это мистеру Блюмкеру вчера утром, до того, как кто-либо что-либо узнал, а мне он и сказать ничего не удосужился и улетел на Корфу, и я думаю, кто-то мог дать моему попугаю Владу Колосажателю ЛСД, потому что теперь он болтает без умолку, чего раньше в жизни не делал, и очень кстати, что это в основном непристойности, миссис Тиссоу, если она их услышит, перекувырнется и меня выселит, и моя работа у меня на глазах накрывается толстой жирной колбасой, телефонные линии все перепутались, и мы лишились нашего номера, и люди продолжают звонить куда попало, во всякую всячину, и, конечно, сегодня, этим утром, не видать никого из «Дуплексного кабеля», а еще я на коммутаторе получаю охапку цветов и почти пустые коробки конфет, типа с юмористическим подтекстом, и оказывается, что они от мистера Бомбардини…

ДЖЕЙ: Нормана Бомбардини?

ЛИНОР: …Да, он сдает помещения «Част и Кипуч», и он невероятно толстый и неприязненный, а в качестве бесплатного приложения еще и явно сумасшедший, и думает, что оказывает мне гигантскую услугу, простите за каламбур, обещая мне приватный уголок в заполняемой им вселенной, и утверждает, что я вскружила ему голову.

ДЖЕЙ: И еще, конечно, есть Рик.

ЛИНОР: Рик есть Рик. Рик – константа в любом уравнении. Вынесем Рика за скобки.

ДЖЕЙ: Вам дискомфортно говорить о Рике в таком контексте.

ЛИНОР: В каком контексте? Нет никакого контекста. Контекст подразумевает, будто есть что-то большее. Сейчас ясно одно: в тщательно продолбанной жизни, где и так не было чего-то большего, теперь этого большего еще меньше.

ДЖЕЙ: То есть женщина беспокоится, что в ее жизни нет «чего-то большого».

ЛИНОР: Идите в пень.

Д-р Джей делает паузу. Линор Бидсман делает паузу.

ДЖЕЙ: И все-таки интересно.

ЛИНОР: Что?

ДЖЕЙ: Вам не кажется? Вам не кажется, что это довольно интересная ситуация? Набор ситуаций?

ЛИНОР: В смысле?

ДЖЕЙ: Смысла очень мало. Если только кое-кто не хочет почувствовать себя хреново, используя ваше прилагательное, так как недостаточно «контролирует» свою жизнь, правда, мы, конечно, признаем без обиняков, до сих пор не сумели удовлетворительно объяснить, что имеем под этим в виду, верно же?..

ЛИНОР: Боже, множественное время, неужто.

ДЖЕЙ: …А значит, этой кое-кому хоть в какой-то мере желательно оказаться бессильно вовлеченной скорее в интересную ситуацию, чем в скучную, разве не так?

ЛИНОР: Интересную кому?

ДЖЕЙ: А. Вас это волнует.

ЛИНОР: Меня это более чем волнует.

ДЖЕЙ: Я чую прорыв, не стану скрывать. В воздухе запахло прорывом.

ЛИНОР: Я думаю, это моя подмышка. Я думаю, мне нужно в душ.

ДЖЕЙ: Прятаться под юбками симптомов нечестно. Если я говорю, что чую прорыв, значит, я чую прорыв.

ЛИНОР: Вы всегда говорите, что чуете прорыв. Вы говорите, что чуете прорыв, почти каждый раз, когда я здесь. Думаю, вы каждым утром первым делом смазываете ноздри густым слоем прорыва. Что это значит, кстати говоря, – прорыв?

ДЖЕЙ: Скажите вы мне.

ЛИНОР: Пристяжные ремни на кресле – они не пациентов на гусеницах защищают, да? Они защищают ваше горло от неожиданной атаки где-то по тридцать раз в день, верно?

ДЖЕЙ: Вы злитесь.

ЛИНОР: Я хренею. Чистое, никем не навязанное охренение. Интересную – кому?

ДЖЕЙ: Кого она могла бы заинтересовать?

ЛИНОР: А эта фигня что значит?

ДЖЕЙ: Прорывом пахнет уже не так сильно.

ЛИНОР: Ну слушьте.

ДЖЕЙ: Да?

ЛИНОР: Предположим, Бабуля вполне убедительно говорит мне, что в моей жизни реально есть только то, что может быть о ней сказано?

ДЖЕЙ: А эта фигня что значит?

ЛИНОР: Вы злитесь.

ДЖЕЙ: У меня есть, вы знаете, кнопка катапультирования. Я нажму кнопку под этим ящиком, вот здесь, и вы с криком катапультируетесь в озеро.

ЛИНОР: Вы, наверно, худший психотерапевт всех времен и народов. Почему вы никогда не даете мне продолжить мысль?

ДЖЕЙ: Простите.

ЛИНОР: Что, я для этого здесь, да? Для этого я плачу вам примерно две трети всего, что зарабатываю, да?

ДЖЕЙ: Я польщен и пристыжен, одновременно. Вернемся к бабушке и жизни, которую рассказывают, а не живут.

ЛИНОР: Верно.

ДЖЕЙ: Верно.

ЛИНОР: Так что это значит?

ДЖЕЙ: Самым искренним образом прошу, скажите мне.

ЛИНОР: Ну, понимаете, кажется, дело не совсем в том, что жизнь рассказывают, а не проживают; скорее речь о том, что житье и есть рассказывание, и со мной не происходит ничего, о чем не рассказывают или о чем нельзя рассказать, и, если так, в чем разница, зачем вообще жить?

ДЖЕЙ: Я правда не понимаю.

ЛИНОР: Может, это просто бессмыслица. Может, это просто абсолютно иррационально и глупо.

ДЖЕЙ: Но, очевидно, вас это беспокоит.

ЛИНОР: Вы весьма проницательны. Если во мне нет ничего, кроме того, что обо мне можно сказать, что отличает меня от той женщины в истории, которую прислали Рику, ну, женщины, которая ест нездоровую пищу, набирает вес и во сне расплющивает ребенка? Уже ничего не отличает. И то же самое со мной, вроде как. Бабуля говорит, что хочет показать мне, будто жизнь есть слова и больше ничего. Бабуля говорит, слова могут убивать и созидать. Вообще всё.

ДЖЕЙ: Звучит так, будто у Бабули перепутались шарики и ролики.

ЛИНОР: Ну нет же. Она не сумасшедшая и точно не глупая. Просто учтите. И еще, штука вот в чем: если она воздействует на меня словами, если она может заставить меня вот так себя чувствовать, и воспринимать мою жизнь как весьма продолбанную и лишенную чего-то большего, и сомневаться в том, являюсь ли я собой, если я вообще есть, как бы дико это ни звучало, если она делает все это, просто говоря со мной, просто словами, что это говорит о словах?

ДЖЕЙ: «…Сказала она, используя слова».

ЛИНОР: Ну так именно. То-то и оно. Линор согласилась бы на все сто. Вот почему меня иногда бесит, что Рик все время хочет говорить. Говорить-говорить-говорить. Рассказывать-рассказывать-рассказывать. Когда он рассказывает истории, так хоть без обмана и ясно, где история, а где нет, верно?

ДЖЕЙ: Чую запах.

ЛИНОР: Думаю, отвергать теорию подмышки вот так с порога не стоит.

ДЖЕЙ: История без обмана, а жизнь нет?

ЛИНОР: История кажется честнее, почему-то.

ДЖЕЙ: Честнее – значит ближе к истине?

ЛИНОР: Чую ловушку.

ДЖЕЙ: А я чую прорыв. Истина в том, что нет никакой разницы между жизнью и историей? Но жизнь притворяется чем-то бо́льшим? Но на деле она не больше?

ЛИНОР: Я бы убила ради душа.

ДЖЕЙ: Что я говорил? Что я говорил? Я говорил, что гигиеническая тревожность – это что?

ЛИНОР: Согласно кому?

ДЖЕЙ: Я могу вас катапультировать. Не сбивайте меня настолько неприкрыто. Согласно мне и моему истинно великому учителю, Олафу Блентнеру, первопроходцу в области исследований гигиенической тревожности…

ЛИНОР: Гигиеническая тревожность есть идентичностная тревожность.

ДЖЕЙ: Воняет прорывом – хоть топор вешай.

ЛИНОР: У меня бывали и расстройства пищеварения, так что не надо…

ДЖЕЙ: Заткнитесь. Иными словами, сравнение реальной жизни с историей заставляет вас чувствовать гигиеническую тревожность, она же тревожность идентичностная. Плюс то, что восхитительно милая и любезная Линор-старшая, чей кратковременный пикничок, надо сказать, вовсе не наполняет меня горем, индоктринирует вас утверждениями насчет слов и их внелингвистической действенности. Сложите два и два для меня, Линор.

ЛИНОР: Не угадали. Во-первых, Бабуля как раз о том, что нет никакой внелингвистической действенности – нет вообще ничего внелингвистического. И кроме того, что это за словечки такие – «индоктринирует», «действенность»? Которыми и Рик в меня все время бросается? Как выходит, что вы с Риком не просто всегда говорите мне одно и то же, но и одними и теми же словами? Вы спелись? Вы информируете его на мой счет? Поэтому он с абсолютно нетипичным равнодушием не спрашивает меня, что здесь происходит? Вы неэтичный психотерапевт? Вы всем обо всем рассказываете?

ДЖЕЙ: Теперь послушайте меня. Одно дело – проблема «ах-вы-сделали-мне-больно», но что за идея фикс, что люди о вас что-то рассказывают? Почему рассказывание лишает вас контроля?

ЛИНОР: Не знаю. Который час?

ДЖЕЙ: Вы чувствуете разницу между вашей жизнью и рассказыванием?

ЛИНОР: Может, чуточку водички из кувшинчика, в каждую подмышку, а?..

ДЖЕЙ: Ну?

ЛИНОР: Нет, наверно, нет.

ДЖЕЙ: Отчего же? Отчего же?

Линор Бидсман делает паузу.

ДЖЕЙ: Отчего же?

ЛИНОР: Какая тут может быть разница?

ДЖЕЙ: Говорите, пожалуйста.

ЛИНОР: Какая тут может быть разница?

ДЖЕЙ: Что?

ЛИНОР: Какая тут может быть разница?

ДЖЕЙ: Не верю. Блентнер крутил бы пируэты. Вы не чувствуете разницы?

ЛИНОР: Да, именно, но что значит «чувствуете»?

ДЖЕЙ: Запах кружит мне голову. Я не могу устоять. Простите, повяжу платок на нос.

ЛИНОР: Чудила.

ДЖЕЙ (приглушенно): Какая разница, как что определять? Вы не чувствуете разницы? Вы можете чувствовать жизнь так, как живете; кто может прочувствовать жизнь нездорово питающейся женщины из истории Рика?

ЛИНОР: Она может! Она!

ДЖЕЙ: Вы сбрендили?

ЛИНОР: Она может, если в истории сказано, что она – может. Верно? В истории сказано, что она, расплющив ребенка, горюет так ужасно, что грохается в кому, так что она как раз может.

ДЖЕЙ: Но это не настоящее.

ЛИНОР: Оно кажется таким же настоящим, каким, как сказано, является.

ДЖЕЙ: Может, это и правда ваша подмышка.

ЛИНОР: Всё, до свидания.

ДЖЕЙ: Подождите.

ЛИНОР: Жмите кнопку, чтоб кресло поехало, доктор Джей.

ДЖЕЙ: Иисусе.

ЛИНОР: Жизнь женщины – это история, и если в истории сказано: «Толстая красивая женщина была убеждена, что ее жизнь настоящая», – так оно и есть. Только она не знает, что ее жизнь – не ее. У этой жизни есть предлог. Что-то доказать, кого-то рассмешить, мало ли. Она даже не продукция – она дедукция. У нее есть предлог.

ДЖЕЙ: Чьи это предлоги? Предлог – типа «для кого-то это предлог»? Она обязана существованием рассказчику, кто бы он ни был?

ЛИНОР: Необязательно даже «для кого-то» – вот в чем штука. Рассказываемая история творит предлоги сама. Бабуля говорит, что любая история автоматически становится своего рода системой, контролирующей всех причастных.

ДЖЕЙ: Это как так?

ЛИНОР: Просто по определению. Каждая история создает, ограничивает и определяет.

ДЖЕЙ: У лажи есть особый аромат, вы замечали?

ЛИНОР: Толстая женщина не по-настоящему настоящая, она настоящая в той мере, в какой ее используют, и если она думает, что настоящая и ее не используют, то лишь по одной причине: система, которая ее дедуцирует и использует, по определению заставляет ее чувствовать себя настоящей, недедуцируемой и неиспользуемой.

ДЖЕЙ: И вы говорите мне, что вот так себя чувствуете?

ЛИНОР: Вы тупой. Это точно гарвардский диплом? Мне нужно идти. Дайте мне уйти, пожалуйста. Мне надо в туалет.

ДЖЕЙ: Приходите завтра.

ЛИНОР: У меня больше нет денег.

ДЖЕЙ: Приходите, как только у вас будут деньги. Я здесь, к вашим услугам. Попросите денег у Рика.

ЛИНОР: Дайте моему креслу ход, пожалуйста.

ДЖЕЙ: Сегодня мы шли семимильными шагами.

ЛИНОР: У вас в ушах.

/б/

26 августа

Сборник о Монро Концеппере: «Пожар»

Монро Концеппер надвинул белую федору на глаза и криво ухмыльнулся окружавшему его хаосу.

Монро Концеппер надвинул федору на глаза и криво ухмыльнулся окружавшему его хаосу. Пламя полыхающего дома подскакивало в ночной воздух и отбрасывало на шершавые свежезабетонированные пригородные улицы длинные, долговязые тени Концеппера, пожарных и зевак. Волнообразные саваны искр вихрились и рдели на весеннем ветерке. Концеппера заметил стоявший на подножке пожарной машины и кричавший приказания своим людям бригадир.

– Так и знал, что ты приедешь, Концеппер, – сказал бригадир, поседевший старый беловласый мужчина с румяным лицом. – Почему так долго?

– Пробки. – Концеппер криво ухмыльнулся бригадиру. – Сдается, бригадир, тут у нас кой-какие неприятности.

/в/

У коммутатора «Центрекс 28 Фаза III» с матричным переключателем модели 5 есть функции, позволяющие оператору эффективно выполнять свои обязанности. Шесть магистральных линий соответствуют шести лампам «Прием Посылки Вызова», которые мерцают с частотой 60 светосигналов в минуту для внешних звонков и 120 светосигналов в минуту для локальных звонков и при 60 сигналах в минуту генерируют приятный и вместе с тем настойчивый тональный сигнал. Переадресация локальных звонков может производиться посредством клавиши «Вкл.», индивидуального добавочного номера и клавиши «Разъед. с Аб. Пунктом», лампы «Готово» и звукового сигнала «доступ установлен», содействующего оператору в части быстрой и точной переадресации. Завершенная цепь переадресации будет занимать магистральную линию, пока одна или обе стороны не прервут цепь. Как обычно в условиях фиксированной связи, лампы «Вызов» и «Аб. Пункт» останутся включенными до разъединения соответствующих сторон. Как обычно в условиях фиксированной связи, одновременное занятие всех шести магистральных линий приведет к подаче сигнала «Все Линии Заняты» и мерцанию с частотой 120 СВМ клавиши «Позиция Разъед.». Клавиша «Позиция Разъед.» позволяет оператору разомкнуть все завершенные цепи переадресации и прервать любую цепь переадресации, которая на данный момент не завершена. Другие функции включают опцию «ОСТАНОВ», которую следует использовать, когда условия в зоне обслуживания делают ее использование уместным, и клавишу «Позиция Занята», автоматически блокирующую доступ ко всем магистральным линиям; данная клавиша делает коммутатор недоступным для стандартных магистральных цепей и позволяет оператору уделить время неотложному делу вдали от коммутатора, когда такое дело появляется.

Обеденный перерыв, сотрудники «Компании Бомбардини» и «Част и Кипуч» всем стадом брели по мраморному холлу к вращающейся двери на обед, холл на несколько мгновений превратился в большую шумовую коробку, Юдифь Прифт отжала клавишу «Позиция Занята» и читала журнал «Народ» [63]63
  People – еженедельник о знаменитостях.


[Закрыть]. Линор Бидсман сидела с мокрыми волосами за консолью «Част и Кипуч», отвечая на звонки.

– «Част и Кипуч», – сказала она.

– Бляцкая машина не заводится, – сказал голос.

– Сэр, боюсь, это не «Кливлендский буксир», это издательство «Част и Кипуч, Инк.», дать вам правильный номер, хотя не факт, что он работает? Всегда пожалуйста. – Линор «Разъед.»-инилась, потом приняла «Вызов». – «Част и Кипуч». Здрасте, мистер Роксби Кокс, это Линор Бидсман, ее соседка по квартире. Она вроде должна вернуться в шесть. Передам. Хорошо. «Част и Кипуч».

Клавиша «Позиция Разъед.» дает оператору значительную власть над всеми и каждой цепью коммуникации, частью которой оператор является. Отжим клавиши моментально размыкает любую данную активную коммутационную цепь. Это как повесить трубку, только быстрее, лучше и удовлетворительнее. Дополнительная и официально не одобренная функция, введенная Верном Рвенингом, ночным оператором, при помощи скрученного мешка для мусора и ножа Скаута-Волчонка [64]64
  Волчата – младшая группа в движении скаутов, дети 8–11 лет.


[Закрыть], одолженного у сына, позволяет держать всех и каждого вредоносного абонента в режиме «ОСТАНОВ.», выйти из которого такой абонент не может, и привести его телефонную связь в нерабочее состояние до момента, когда оператор решит, образно говоря, снять такого абонента с крючка. Исключительно вредоносные звонки, переведенные в этот режим, также можно, вновь благодаря Верну Рвенингу, при помощи клавиши «Выкл.», двенадцатизначного межмагистрального кода переадресации и сервисного номера дальней связи перенаправить на сколь угодно удаленный и дорогостоящий пункт обслуживания где бы то ни было в мире; среди операторов, склонных использовать эту функцию, особо популярны Австралия и Китайская Народная Республика.

– Я с ума сойду, – сказала Линор. – Это безумие. Эта штука не прекращает гудеть, звонить и визжать ни на секунду, при этом за день был от силы один полуцелевой звонок.

– Ну хоть ты узнала, что такое работа, для разнообразия, – сказала Юдифь Прифт, перелистывая журнал.

– В мой обеденный перерыв Кэнди тоже так страдала?

– Откуда мне знать, хотела бы я знать? У меня своих забот полон рот. – Юдифь Прифт увлажнила палец и перевернула страницу. На белой стойке рядом с консолью Юдифь стояли банка «Тэба» [65]65
  Tab – диетический лимонад компании Coca-Cola.


[Закрыть] с оранжево-красной помадой вокруг дырки и вязаная сумка тусклых цветов. У Линор имелись имбирный эль и четыре книги, все это она даже не потрудилась открыть.

Где-то зазвякало и засвистело. Из черной линии теней к кабинке коммутаторной вышел Питер Аббатт.

– Хола [66]66
  Hola (исп.) – привет.


[Закрыть], – сказал Питер Аббатт.

– Вы, – сказала Линор, перекрывая гудящую консоль, – вы сию же минуту почините наши линии.

– Невероятно гадкая проблема, – сказал Питер Аббатт, огибая стойку и заходя в кабинку. Юдифь Прифт подвзбила руками прическу с обеих сторон. – Контора в исступлении, – сказал Питер. – Возможно, вам будет любопытно узнать, что так плохо не было с восемьдесят первого года, с мартовского бурана, когда все-номера-Кливленда-загадочным-образом-были-все-время-заняты, а если говорить без связи с бураном, так плохо в Кливленде не бывало еще никогда.

– Какая честь.

– Гемор, я уверен, лучше отражает ситуацию, – сказал Питер Аббатт.

Юдифь Прифт глянула на Питера.

– Как дела?

Питер глянул неприветливо:

– Буэно [67]67
  Bueno (исп.) – хорошо.


[Закрыть].

– Так это консоль? – спросила Линор, осматривая консоль так, будто та заразная. – Поэтому к нам пришли вы, а не туннельщик?

– Я тут чисто для пиара, – сказал Питер, вновь уставившись в Линорину ложбинку. – Побывал в кафе «Большой Бэ-Эм», а до того был в «Пещере Бэмби», которая, кстати, ого-го что песец. И надо видеть Большого Боба Мартинеса в его кафе. Зол как черт. А еще я переговорил с вашим главным чуваком наверху, только-только, мистер Кипуч, мушка с брюшком в беретике, с двойным подбородком?

– Обломинго, – сказала Юдифь Прифт.

– Так это консоль? – спросила Линор.

– Мы полагаем, что нет, – сказал Питер Аббатт. – Мы всё еще полагаем, что это туннели. Иначе почему страдают пункты за пределами поля доступа вашего коммутатора?

– Полагаете? Вы полагаете?

– О, весьма особый взгляд на прошлую Олимпиаду! – сказала Юдифь Прифт в журнал «Народ».

– Ну да, – сказал Питер Аббатт. Недовольно постучал пальцем по клещам для зачистки проводов.

– Но туннельщик ничего не нашел?

– Ну, в Туннельном свои проблемы, правда, и это ни разу не помогает «Дуплексному кабелю» эффективно разбираться с проблемой обслуживающих работ, – сказал Питер Аббатт.

– Проблемы.

– Туннельщики чудилы. Туннельщики часто слюнтяи. Судя по всему, решили свалить ненадолго, порыбачить там, на блядки, что-то такое. Они даже женушкам позабыли сказать, куда поехали, и мистер Ацтойер, он завтуннельным, тоже, ясен пень, зол как черт.

– Погодите. Тут кошмарная туннельная проблема, которая тормозит нас вообще по всем фронтам…

Юдифь Прифт чихнула.

– …Но у «Дуплексного кабеля» внезапно, а мы вам платим за обслуживающие работы, нет спецов, чтобы починить наше оборудование? Так, что ли?

– Вообще-то я в пиаре как свинья в апельсинах, – сказал Питер Аббатт.

– Какая-то херня, – сказала Линор.

– Вы позволите заметить мимоходом, что у вас невероятно красивые ноги? – сказал Питер Аббатт.

– Свежо, – сказала Юдифь Прифт.

– Свежо?

– Идите в наш туннель, – сказала Линор Питеру Аббатту. Консоль гудела как свихнутая. Линор совсем недавно приноровилась игнорировать ее, когда надо. – Идите и чините наше оборудование, сейчас же. Я уверена, вам все скажут спасибо, особенно, я так понимаю, страшно занятые девушки в «Бэмби», если вы меня понимаете. Или пусть мистер Ацтекер идет и чинит.

– Ацтойер.

– Ацтойер.

– Мистер Ацтойер не может никуда пойти, он в инвалидной коляске. Сломал позвоночник в кризис во время бурана в восемьдесят первом. И я вниз тоже не могу. С туннелями шутки плохи, они такие нежные. Они, чтоб вы поняли, как нервы, а город – как тело с нервной системой. Я пойду, постучу тут и там, запутаю все еще хуже, и где мы все окажемся? С нервами шутки плохи, если ты не профи. Туннельщик должен быть адски искусен.

– Даже если он слюнтяй.

– Верно.

– Песец, – сказала Юдифь Прифт в журнал. – Песец. Паренек, послушай-ка.

– Я уверена, что мистер Кипуч официально уведомил вас, что коллективу «Част и Кипуч» все это уже вот где, – сказала Линор.

– Паренек, послушай. Копейка Спасова. Копейка Спасова, – сказала Юдифь. – Суперзвезда.

– Кто? – спросил Питер Аббатт.

– Копейка Спасова, русская девочка, гимнастка, которая везде берет все золотые медали. Тут пишут, она в следующую пятницу приедет в Кливленд. Будет выступать.

– Можно посмотреть? – попросила Линор. Консоль на миг умолкла. – Блинская макрель, – сказала Линор. В журнале «Народ» имелось фото Копейки Спасовой с сеульской Олимпиады 1988 года: гимнастка вращалась вокруг разновысоких брусьев, держась за них одними пальцами ног. – Она просто класс. Я смотрела по телику.

– Тут сказано, она приезжает на выступление, спонсируемое «Детским питанием Гербера», в холле Башни Эривью, – сказала Юдифь.

– «Рекламную кампанию гиганта младенческого питания запустит гимнастка повышенного спроса Копейка Спасова», – прочла Линор вслух, – «отец и тренер которой Рубль Спасов недавно подписал с фирмой договор об оказании рекламных услуг на, как сообщают источники, фантастическую сумму». Это же через считаные дни.

– Реклама детского питания? – спросил Питер Аббатт.

– Ну, ей же всего, кажется, восемь лет, она очень маленькая, – сказала Линор. Снова глянула на журнал. – Папе это все точно не понравится. Гербер опять его обошел. И прямо здесь, в Кливленде.

– Как вообще коммунистка может рекламировать что-то в Соединенных Шэ-А? – спросила Юдифь Прифт. – Я думала, в России за такое расстреливают.

– Она уже не в России, – сказала Линор.

– А, точно, это та, чей отец – сраный гад.

– Ренегат.

– Точняк!

– Да.

– Мне пора. Мне пора пиариться в зоомагазине «Пятачки и перья», – сказал Питер Аббатт. – Вот получим компетентный доступ в туннели – и наступит вам ублажение, это я вам откровенно гарантирую.

– Бодрит-то как.

– Не хворайте.

– Копейка Спасова… пока-пока! – крикнула Юдифь Прифт.

– Адиос [68]68
  Adios (исп.) – пока.


[Закрыть].

– Хотела бы я глянуть, – сказала Линор. – «Част и Кипуч».

/г/

Каждый год в августе Монро Концеппер брал отпуск и увозил семью в лесную глушь к озеру в Адирондакских горах. В этот конкретный день Монро Концеппер стоял один на краю прозрачного чистого холодного озера Адирондак и, пока леска вяло подергивалась в прозрачной воде, смотрел за озеро, как горит в лесной глуши над противоположным берегом домик для отдыхающих. Концеппер слушал отдаленный треск и глядел на дым, спиралью улетавший в ясное голубое небо. Он видел саваны вихрящихся искр и крошечные фигурки обитателей домика, которые бегали туда-сюда с криками и опорожняли ведра воды на краешек инферно. Концеппер натянул белую рыбачью шапку на глаза и криво ухмыльнулся увиденному хаосу.

и криво ухмыльнулся увиденному.

/д/

– Вали его! Вали!

– Поймал.

– Вали на землю, Шорлит!

– Понял.

– Господи, ну и жуть.

– Господи.

– Нам нужен Ветцель. Звони Ветцелю!

– Он свихнутый.

– Держи его, Ветцель сейчас будет.

– Надо его в рубашку.

– Он прав, иди принеси рубашку. Ветцель, неси уже рубашку, бегом!

– Иисусе.

– Все хорошо, все хорошо.

– С ним все будет хорошо?

– Отойдите, пожалуйста.

– Сел в такси, сказал, в Петлю, я грю, лады, как скажете, подъезжаю к Уэкер-Ласалль [69]69
  Здание Уэкер-Ласалль на пересечении одноименных улиц и центральный район Петля (он же Луп) расположены в Чикаго.


[Закрыть], а он как заорет. Я не знал, куда деваться.

– Вы всё правильно сделали. Постойте вон там, пожалуйста. Шорлит, ты как? Держишь?

– С трудом. Черт.

– Крепкий малец.

– Свихнутый.

– Он с катушек съехал. Он, блядь, с катушек съехал. Я думал, точно врежусь в кого-нить.

– Все хорошо, все хорошо.

– Он перережет себе глотку.

– В рубашку его.

– Переворачивай.

– Уй! Вот гаденыш.

– Ш-ш-ш, все хорошо.

– Руку держи.

– Уй!

– Обратно переверни. Ветцель, переверни обратно.

– Я его держу.

– Завязывай. Осторожнее, ребра. Еще раз.

– Понял.

– Господи боже, вы только послушайте.

– В машину его. Ветцель, неси. Шорлит, каталку с ремнями для ног.

– Понял.

– Боже, он весит типа сорок кэгэ. Скелетик.

– Лучше держи его крепче.

– Вам придется отойти куда-нибудь с дороги.

– Торазин [70]70
  Торазин – одна из торговых марок хлорпромазина, первого и наиболее типичного психотропного препарата класса нейролептиков, устраняющих проявления психоза.


[Закрыть]?

– Давайте торазин, 250 кубиков. Приготовьте жгут, чтоб не проглотил язык. Шорлит, открой дверцу.

– Все хорошо, ш-ш, мы вам поможем.

– А он разве выдержит? Его удар хватит.

– Давай жгут.

– Кладите.

– Иисусе.

– Ремни.

– Торазин.

– Шорлит, оголи ему руку.

– Ну давай же.

– Не надо жгут, сначала отключим. Он откусит тебе палец.

– Люди решат, что мы тут кого-то убиваем.

– Я в такси семнадцать лет.

– Подождите снаружи, пожалуйста.

– Никогда такой херни не видел.

– Ветцель.

– Дружище, отойдем. Ты подожди тут, ладно?

– Оставайтесь с санитаром, пожалуйста.

– Секунду, сейчас подействует.

– Иисусе.

– Следи за глазами. Закатились. Когда подействует, вернутся на место.

– Действует.

– Слава богу.

– У меня в ушах звенит.

– Капец.

– Подготовь лучше капельницу. Кэти, позвони на пятую и сообщи, да? Сначала капельница.

– Блин.

– Спасибо, ребята. Шорлит, погляди, документы при нем?

– Я его переверну.

– Уже подействовало.

– Господи, он обмочился.

– Позвоню и скажу Золотту, что мы никого не убили.

– Ничего при нем нет.

– На груди проверь. Цепочка, бирки.

– М-м-м…

– Развязывай. Ну всё, подействовало.

– Я тогда звоню. Ищем документы, везем его на Первые Серии.

– Иисусе.

– Начался вечерок, да уж.

– Вот цепочка.

– Миленькая.

– «Дж. Б. от Л.Б.»

– Глаза вернулись на место.

– Все хорошо.

/е/

Всего лишь тревожный отблеск сна с королевой Викторией – прошлой ночью. Всего лишь мелькание багрового куска красного теста, свернувшегося от презрения. Зато новый сон. Мрачный. Линор тут очень при чем. Вот уж Джей обрадуется.

Я за рулем в Мексике, в «линкольне». Кондиционер сломан. Невыносимо жарко. Я в шерстяном костюме. Костюм весь мокрый от пота. Песок пустыни черен. У меня бронь в мотеле. Сворачиваю к мотелю и паркуюсь у кактуса. Вокруг скорпионы. Вывеска мотеля гласит «МЕСТ НЕТ», хотя дело происходит в Мексике. Но у меня бронь, и я заверяю в этом регистратора за стойкой в пахнущем отрыжкой холле. Регистратор – исполинская мышь с огромными усами в форме руля велосипеда. Мышь одета в выцветшее шерстяное мексиканское пончо.

– У меня бронь, – говорю я.

– Си [71]71
  Sí (исп.) – да.


[Закрыть], – говорит мышь.

Три мыши ведут меня через дыру в стене (ешь, Джей, на что спорим, что съешь и не подавишься?) в номер, миленький, с кондиционером, чистенький, все в нем хорошо, только на кровати нет простыни.

– Ох ты, – говорю я, – здесь на кровати нет простыни.

Мышь смотрит на меня.

– Сеньор, – говорит она, – простыни фсе просраны. Посрёте на крофать – буту фас убифать.

Мы оба смеемся, и мышь ударяет меня по руке.

/ж/

– Доброе утро.

– Доброе утро. Как вы сегодня утром?

– Я отлично, спасибо, Патриса. Приступим?

– О, прошу вас.

– Это сарказм?

– О нет.

– Как вас зовут?

– Меня зовут Патриса Ля-Ваш.

– Ваша фамилия по мужу?

– По мужу я Патриса Бидсман.

– Сколько вам лет?

– Мне пятьдесят лет.

– Где вы находитесь?

– Я – в санатории в Мэдисоне, штат Висконсин.