Текст книги "Метла системы"

– Название санатория?

– …

– На кого вы похожи?

– Я похожа на Джона Леннона.

– Почему?

– У меня острые черты лица, я ношу круглые джонленноновские очки, у меня каштановые волосы и я собираю их в хвостик.

– Почему вы здесь?

– …

– Почему вы здесь?

– Потому что я этого хочу.

– Как давно вы здесь?

– Много-много лет.

– Что вы видите?

– Я вижу решетку для растений, по которой должна вскарабкаться.

– Почему вы должны вскарабкаться по этой решетке?

– Потому что я наверху решетки, и мне нужно по ней вскарабкаться.

– Что не так с решеткой?

– Запад объявляет четверку червей.

– Что не так с решеткой?

– Решетка белая, у лозы шипы. Они царапают мой живот, мой живот толстый.

– Что не так с решеткой?

– В решетке есть трещина, наверху возле окна, решетка отходит от стены и разбивается, решетка разбивается, лоза кровоточит, когда разбивается.

– Какой она высоты?

– Можно, я сделаю вдох?

– Да.

– …

– Какой она высоты?

– Около… солнца. Офигеть не встать.

– Где вам больно?

– Моей спине больно. Моей ключице больно. Я лопнула как волдырь. Я родила волдырь в цветах.

– Как далеко вы упали?

– …

– …

– Я упала на годы.

– Вам было больно.

– Мне больно.

– Чего вы хотите?

– Накажите меня, пожалуйста.

– Пожалуйста, скажите мне, за что вы хотите быть наказанной?

– За то, что карабкаюсь, и падаю, и дышу.

– Кто был наверху решетки?

– Можно, я сделаю вдох?

– Да.

– …

– Кто был наверху решетки?

– Никто.

– Кто был наверху решетки?

– Окно.

– Чье окно?

– Джона и Линор. Кларисы. Окно Линор.

– Линор была в окне?

– Она треснула.

– Решетка.

– Да.

– Кто был с Линор?

– Мне надо сделать вдох.

– Сделайте вдох. Вот, дышите. Дайте-ка я вытру вам губы.

– Спасибо. С Линор была гувернантка Линор.

– Как ее звали?

– Я не знаю, как зовут гувернантку Линор.

– Кто был в плену?

– Накажите меня, пожалуйста.

– Линор была в плену?

– Круто было бы сделать вдох.

– Линор была в плену?

– Мой сын в ужасной беде, на юге. Выше, чем решетка на юге. Он сражен издалека. Мой сын горит в белом месте. Глаза моего сына теперь белые. Ему нужно что-то, чтобы перекраситься в черный, в игре. Снято.

– Патриса. Дыши́те.

– Не могу.

– Нет, можете. Вы же ды́шите. Смотрите, как вы дышите, Патриса.

– …

– Линор была в плену?

– Нет, она не была… в плену.

– Почему нет?

– Бог.

– Почему нет?

– Мой сын.

– Кто был в плену, Патриса?

– …

– Кто был в плену, Патриса?

– …

– …

– Доброе утро как вы сегодня утром.

/з/

ЧАСТИЧНАЯ РАСШИФРОВКА ИНДИВИДУАЛЬНОЙ СЕССИИ, ЧЕТВЕРГ, 26 АВГУСТА 1990 ГОДА, КАБИНЕТ Д-РА КЁРТИСА ДЖЕЯ, PH.D. УЧАСТНИКИ: Д-Р КЁРТИС ДЖЕЙ И МИСТЕР РИК КИПУЧ, 42 ГОДА, ПАПКА НОМЕР 744–25-4291.

Д-Р ДЖЕЙ: Офигительнейший сон.

РИК КИПУЧ: Гадом буду.

ДЖЕЙ: Опять мыши.

РИК: Ненавижу мышей.

ДЖЕЙ: Да?

РИК: Да.

ДЖЕЙ: Можем мы сформулировать почему?

РИК: Мыши маленькие, мягкие и слабые. Мыши снуют. Мыши залезают внутрь вещей и грызут их. Мыши щекотные.

ДЖЕЙ: Они еще и довольно нечистые животные, верно?

РИК: Доктор Джей, Богом клянусь, еще хоть раз упомя́нете гигиеническую тревожность – вцеплюсь вам в горло.

ДЖЕЙ: От перспективы обсуждать гигиеническую тревожность вам дискомфортно.

РИК: Последнее предупреждение.

ДЖЕЙ: Ладно. В конце концов, ваш комфорт здесь – приоритет номер один.

РИК: Так, блин, и должно быть.

ДЖЕЙ: О чем вы тогда хотите поговорить?

РИК: О Линор.

ДЖЕЙ: Лучше не надо, не сегодня, если не возражаете.

РИК: Простите?

ДЖЕЙ: Так получилось, что мы с Линор сегодня шли семимильными шагами. Я почуял прорыв, крупный.

РИК: Господи, опять прорыв.

ДЖЕЙ: Я бы попридержал Линор и посмотрел, к чему мы придем.

РИК: Типа как бы.

ДЖЕЙ: Все та же ревность. Вы все так же думаете, что я сексуально интересуюсь Линор Бидсман.

РИК: Я…

ДЖЕЙ: Когда вы психологически переварите уже тот факт, что ревность есть лишь проекция неуверенности глупца, направленная не по адресу? Проекция проблем с идентичностью? Гигиенической тревожности?

РИК: Как вы меня задолбали.

ДЖЕЙ: Иногда, Рик, вы лопух лопухом. Вспомните ваш сегодняшний сон. После, как я понимаю, ублажающего коитуса, потом история, потом ссора. Потом сон. Этот ваш сон. Давайте проработаем сон. Черный песок и скорпионы. Что это у нас такое, а?

Рик Кипуч делает паузу.

ДЖЕЙ: Ужасно сложная задачка. Г.О.С.П.О.Д., что еще? Но и Мексика тоже. Иначе говоря, здесь, но и не здесь. Иначе говоря, «здесь» видящего сон подсознания. Роскошный «линкольн» на разоренной местности. Я и Другой. Различение. Внутреннее-Внешнее. Только кондиционер сломался. Внешнее лезет внутрь. Жар Внешнего. Оно лезет внутрь, потому что Внутреннее сломалось. Внутреннее уже не видит различий. Внутреннее впускает Внешнее. И что оно заставляет вас делать? Вы потеете. Вам жарко, и вы потеете. Что делает Внешнее? Оно делает вас нечистым. Оно покрывает «Я» Другим. Тычется в мембрану. И если именно мембрана делает вас вами, а не-вас – не вами, что это говорит о вас, когда не-вы начинает протыкать мембрану?

РИК: Слушайте, да вы пустили слюну. Я вижу слюни на ваших губах.

ДЖЕЙ: Оно лишает вас уверенности в себе – вот что происходит. Оно делает вас, «вас», неуверенным, непрочно пристегнутым к вашей стороне мембраны. И что дальше? Коммуникации рушатся. Вы сбиты с толку, осторожничаете. Вещи значат не то, что они значат. Вывеска мексиканского мотеля должна быть на испанском, а на ней написано «МЕСТ НЕТ». Еще одна личность, Другой, становится опасным животным из тех, что забираются внутрь вещей и грызут их, это цитата. Холл пахнет мерзкими отходами пищеварения. Возникают проблемы с языком.

РИК: Господи, чувствуется, что здесь побывала Линор. Почему вы позволяете пациентам над собой доминировать?

ДЖЕЙ: Оставьте, Линор и ее личные заботы тут вообще ни при чем. В чем вся проблема? Ваш запрос чего-то чистого, естественного Другой/иностранец/опасное животное интерпретирует как угрозу замарать, запачкать. Расстройство вашей уверенности с вашей, внутренней стороны мембраны между «Я» и Другим делает вас хаотичным и вредным компонентом для Всех-Других, всех остальных. Ваша неуверенность кровоточит наружу и загрязняет идентичности и гигиенические сети Других. Что опять же просто подчеркивает: мембрана гигиены, идентичности, различения проницаема – проницаема через нечистоту, проницаема через непонимание, – которые в конечном итоге, по Блентнеру, сцепленно неразделимы.

РИК: Блентнер, Блентнер. Всё по Блентнеру?

ДЖЕЙ: В каком-то смысле. И что? В основном то, что я сказал, вытекает из эпохальных Гейдельбергских гигиенических лекций 1962 года. Я бы дал вам на них взглянуть, но они…

РИК: Я так устал. Вы сознательно не хотите мне помочь. У меня уродски маленький пенис. Соответствующая самооценка и проблемы с уверенностью в себе. Я хочу, чтобы вы мне с ними помогли. Я хочу узнать что-то о Линор и ее тайнах. Вместо этого я узнаю́ об Олафе Блентнере и этих мембранах. Помогите мне с моим пенисом, Джей. Сделайте что-то полезное и помогите мне с пенисом.

ДЖЕЙ: Пенис-шменис. Что я могу сделать с вашим пенисом? Вы – не ваш пенис. Меня интересуете вы.

РИК: Господи.

ДЖЕЙ: Что, все так плохо? У вас есть Линор, красивая, яркая, умная, по большей части веселая, пусть и с проблемами, девушка, и в любом случае с интересными проблемами, и она вас любит.

РИК: Но я ее не имею. Не могу. Никогда не смогу.

ДЖЕЙ: Входная Дверь Великих Чертогов Любви, эт цетера эт цетера.

РИК: Господи.

ДЖЕЙ: Ну, Рик, правда, можете злиться, что вы, конечно, и сделаете, но я думаю, а-ля Блентнер, что все сводится к мембране. Думаю, мембрана и есть прорыв, которого вы хотите. Думаю, мы оба чуем здесь именно мембрану. Вы хотите использовать свой пенис, чтобы вставить то, что у вас внутри, внутрь Другого, сокрушить различия так, как вы их хотите сокрушить. Вы хотите, фигурально говоря, и сквозь мембрану пролезть, и ее же не ободрать. Ваше желание вынести Внутреннее наружу – всего лишь образ вашего страха перед Внешним, лезущим внутрь… если коротко – гигиеническая тревожность.

РИК: В жопу. Запускайте кресло.

ДЖЕЙ: Я ваш друг.

РИК: Мне нужно в уборную, срочнее не бывает.

ДЖЕЙ: Мы идем семимильными шагами. Разве вы не видите семимильных шагов? Я настаиваю, мы шагаем широко.

РИК: Болван.

ДЖЕЙ: Запах повсюду.

РИК: Знаете, с кем вы отлично сойдетесь? С Норманом Бомбардини.

ДЖЕЙ: Вы знакомы с Норманом?

РИК: Господь милосердный. Я мог бы догадаться. Выпустите меня.

ДЖЕЙ: Возвращайтесь в понедельник. Дайте Линор денег, чтобы она тоже смогла вернуться.

РИК: Баклан.

ДЖЕЙ: Я здесь, к вашим услугам.

/и/

Линор увидела мистера Блюмкера в окно «Островка Гиллигана», когда после работы шла мимо, по пути на остановку. «Островок Гиллигана» располагался чуть дальше заведения Весонаблюдателей, на которое Норман Бомбардини указывал из ресторана прошлым вечером. В сумочке Линор лежала записка от мистера Бомбардини со смазанным шоколадным отпечатком большого пальца в уголке, присланная вместе с почти пустой коробкой конфет в коммутаторную «Част и Кипуч». Записка гласила: «Будь моей крошечной Инь».

«Островок Гиллигана» [72]72
  Как следует из названия и описания, бар «Островок Гиллигана» создан по мотивам культового американского ситкома «Остров Гиллигана» (Gilligan’s Island, 1964–1967). Действие сериала происходит на необитаемом острове, на котором из-за тайфуна оказываются старпом Гиллиган, капитан по прозвищу Шкипер, учитель по прозвищу Профессор, миллионер Хауэлл с супругой, кинозвезда Джинджер и простушка из канзасской деревни Мэри-Энн.


[Закрыть] – весьма популярный бар. Внутри помещение круглое, стены покрашены, чтобы походить на киношный синий горизонт океана, полы покрашены и текстурированы, чтобы напоминать пляж. Повсюду пальмы, над клиентами нависают обещающие щекотку вайи [73]73
  Вайя – листоподобный орган (побег) папоротников и некоторых примитивных голосеменных.


[Закрыть]. Из пола прорастают огромные изваянные подобия всего актерского ансамбля: Шкипера, Хауэллов, Джинджер и прочих, – раскрашенные по-робинзоньи ярко и с жутковато характерными выражениями лиц. Исполинские робинзоны вплавлены в пол примерно по грудь; их головы, руки, плечи и протянутые вверх ладони играют роль столиков для клиентов. Наблюдается некоторое смешение: рука мистера Хауэлла на полпути вливается в обнимаемую ею талию миссис Хауэлл, длинные волосы Мэри-Энн задевают пластмассовый верх предплечья мистера Хауэлла, палец Профессора парит мучительно близко к декольте Джинджер. Барная стойка изготовлена из смутно похожего на солому материала, того же, что пошел на телевизионные хижины. За стойкой в любое время пребывает один из команды барменов, которые все в той или иной степени смахивают на Гиллигана. Раз в час от бармена требуется сделать что-нибудь нарочито неуклюжее и глупое; в качестве стандартного любимого трюка бармен поскальзывается на пролитом банановом дайкири, падает, делает вид, будто вогнал себе в глаз большой палец, – и клиенты, если они секут фишку и в теме, говорят хором: «О-о-о, Гиллиган», – и смеются, и хлопают в ладоши.

Мистер Блюмкер сидел в глубине, за левой рукой Мэри-Энн, лицом к витрине. С ним была очень красивая женщина в блестящем платье, равнодушно и пристально глядевшая перед собой. Увидев их, Линор зашла внутрь и направилась к их столику.

– Здрасте, мистер Блюмкер, – сказала она.

Мистер Блюмкер испуганно поднял глаза.

– Миз Бидсман.

– Здрасте.

– Здравствуйте. Какими судьбами… – Мистер Блюмкер был какой-то странный и резко отодвинулся в сторону Мэри-Энниного запястья, прочь от красивой женщины, с которой сидел совсем рядом.

– Ну, «Част и Кипуч» недалеко, в Центре Бомбардини, вон там, – сказала Линор, – наверно, даже отсюда видно, если смотреть в самый краешек окна, вон, где огни в окошках?

– Ну да, ну да.

– Здрасте, я Линор Бидсман, я знаю мистера Блюмкера, – сказала Линор красивой женщине.

Красивая женщина ничего не ответила; она глядела прямо перед собой.

– Линор Бидсман, это Бренда, Бренда, позволь представить миз Линор Бидсман, – сказал мистер Блюмкер, запустив пальцы в бороду. Перед мистером Блюмкером и Брендой стояли напитки в пластиковых кружках в форме ананасов, из дырочек в крышках торчали трубочки.

– Здрасте, – сказала Линор Бренде.

– …

– Прошу, присаживайтесь, – сказал мистер Блюмкер.

Линор присела.

– У Бренды все хорошо?

– Прошу, не обращайте на Бренду внимания. Бренда очень скромная, – сказал мистер Блюмкер. Он немного глотал буквы. Очевидно, чуть стеснялся. Его щеки над волосинками на верхнем краю бороды горели, нос пылал, очки чуть запотели, он был непричесан, и огромный непристойный суперменский локон гигантской запятой лежал на его лбу.

– Я днем пыталась вам дозвониться, – сказала Линор, – только вас не было, и потом, я сделала только одну попытку, потому что мы были невероятно заняты, кошмарные проблемы с линиями и вообще.

– Да. Тяжелый был день.

– Я не смогла позвонить отцу, его нет на месте. Он за границей, уехал на пару дней, и, видимо, до него не достучаться.

– Да.

– Но как только он приедет…

– Хорошо.

– И есть реально важные, хотя и тревожные новости: я думаю, Линор, миссис Иньгст и другие пациенты точно еще где-то здесь, в Кливленде, потому что ходунки миссис Иньгст вчера вечером оказались в моей квартире, а до того их там не было, и она оставила мне сообщение через попугая, который вдруг заговорил.

– Ваш попугай вдруг заговорил?

– Да. Увы, в основном непристойно.

– Понятно.

– Честно сказать, нельзя исключать, что миссис Иньгст дала ему ЛСД.

– Ох, ну, я не думаю, что миссис Иньгст стала бы делать что-то подобное.

– Но что все-таки происходит – все эти старые пациенты просто шатаются по Кливленду, и никому ничего не говорят, и сотрудники, и семьи сотрудников шатаются вместе с ними?

– Жильцы.

– Жильцы, простите. – Линор глянула на Бренду. – Слушьте, вы уверены, что у Бренды все хорошо? Бренда типа ни разу не шевельнулась, пока я здесь, я бы заметила. – Бренда смотрела прямо перед собой красивыми глазами.

Мистер Блюмкер равнодушно глянул на Линор.

– Прошу, – сказал он, – даже не думайте о Бренде. Как правило, Бренде нужно время, чтобы расслабиться в присутствии незнакомцев. – Он вновь перевел затуманенный взгляд на свой ананас и поиграл с трубочкой. – Жильцы. Мы называем их жильцами, потому что я, знаете, стою на том, чтобы не называть их пациентами, мы называем их жильцами, потому что мы в Шейкер-Хайтс стараемся свести к минимуму медицинские аспекты их пребывания в заведении. Мы стараемся свести к минимуму присутствие болезни, значимость болезни. Правда, боюсь, без особого успеха.

– Понимаю, – сказала Линор.

Визг, и стук, и звяк; бармен растянулся посреди бара головой в горшке с пальмой и дрыгал ногами в белых хлопковых штанах, пиво разлилось по полу.

– О-о-о, Гиллиган, – закричали и засмеялись все, кроме Линор, мистера Блюмкера и Бренды. Мистер Блюмкер почесал под бородой трубочкой.

– Проблемное и сбивающее с толку положение в заведении, мое, – сказал он. Глянул на Линор. – Почему бы вам не угоститься твизлером [74]74
  Напиток назван по длинным тонким конфетам Twizzlers, похожим на лакричные и используемым в качестве трубочки.


[Закрыть] Бренды? Бренда его, я вижу, не пьет.

Бренда смотрела прямо перед собой.

– Ну, я не то чтобы часто пью алкоголь, – сказала Линор. – Я от него кашляю.

– Вот.

– Спасибо.

– Проблемное.

– Могу себе представить.

– Старики… старики не как мы с вами, миз Бидсман. Что вы, несомненно, знаете, ибо провели столько времени у нас… в заведении.

– Они другие, я согласна.

– Да.

– Да. – Линор сделала глоток твизлера с сильным вкусом джина и «Гавайского пунша» [75]75
  Hawaiian Punch – торговая марка фруктового пунша без кофеина и глютена с 5-процентным содержанием сока.


[Закрыть], зажмурилась, осторожно выплюнула остаток твизлера через трубочку в пластмассовую ананасную кружку.

– Они еще и со Среднего Запада, – продолжал мистер Блюмкер. – Как правило, почти все – со Среднего Запада. – Он уставился в пространство. – Этот регион, что мы можем сказать об этом регионе, миз Бидсман?

– Чтоб я знала.

– Сразу и посередке, и на откосе. Физическое сердце – и культурная крайность. Кукуруза, увядающий промышленный комплекс и спорт. Что мы можем сказать? Мы снабжаем пищей, топливом и много чем страну, которая по большей части ведать не ведает, что мы есть. Страну, от которой мы отстаем на десятки лет, культурно и интеллектуально. Что мы можем об этом сказать?

– Ну, вы говорите довольно правильные вещи, честно; кажется, и Бренде тоже где-то любопытно.

– Этот регион поощряет поистине странных людей. Людей с проблемами. Как замечали историки прошлого и заметят историки будущего.

– Ага.

– И когда эти самые люди стареют, когда они должны не просто смириться и осознать, что они – часть этого странного, перегороженного места… когда они должны вобрать и укротить память, а также прошлое восприятие и чувство. Восприятие прошлого. Воспоминания: то, что сразу и есть и нет. Средний Запад: место, которое есть и которого нет. Летучая смесь. Какое-то время в заведении я ощущал летучесть.

– Как вы думаете, это что-то объясняет? Насчет исчезновения?

– Я думаю, это очень мало что объясняет.

– Я хочу вернуть Бренде ее твизлер. Бренда, ваш твизлер, спасибо большое, я просто не в настроении. Вы уверены, что все хорошо? Может, я вас чем-то обидела?

– Бренда, что ты как в воду опущенная?

Бренда хранила молчание.

Мистер Блюмкер помассировал подбородок.

– Средний возраст жильцов в заведении – я провел сегодня исследование по запросу собственников, – средний возраст жильцов в заведении – восемьдесят семь. Восемьдесят семь прожитых лет. Сколько вам лет, миз Бидсман?

– Мне двадцать четыре.

– То есть вы родились в 1966-м. Я родился в 1957-м. Средний жилец заведения родился в 1903-м. Подумайте об этом.

– Ох ты.

– Эти люди, подумайте о мирах, частью которых они были. О мирах. Они буквально прошли от лошадей и двуколок до ракеты на Луне. Одни только технологические перемены, которым они были свидетелями, ошеломительны. Как вообще подступиться к ориентированию в мире, который фундаментально сотрясает такая вереница перемен? Как подступиться к осознанию своего места в системе, когда ты часть региона, поддерживающего с остальным миром столь проблемные отношения, а сам мир в принципе перестал быть статичным и объяснимым, поскольку меняется, радикально и все время?

– В системе?

Мистер Блюмкер посмотрел на свой большой палец.

– Вы когда-нибудь были в Пустыне, миз Бидсман? В Г.О.С.П.О.Д.-е?

– Довольно давно не была, лет десять. Вообще, мы с Линор иногда туда ездили. У нее был «вольво», мы его брали, немного рыбачили на краю, бродили туда-сюда.

– Да. Хотел бы я поехать и бродить туда-сюда.

– Ну, это просто. Вам нужно купить Бродячий Билет на любом входе. Стоит где-то пять долларов. В самых пустынных зонах, конечно, могут быть толпы народа, туда лучше ехать пораньше, чтоб вдоволь набродиться до полудня.

– Мы с Брендой, наверное, скоро съездим. Мне явно требуется… зловещесть. У меня чувство, что и Бренде тоже. Я прав, лепесток сливы? – Блюмкер небрежно похлопал Бренду рукой по подбородку. Бренда стала откидываться назад, на скамейку, мимо Мэри-Энниной руки, врезалась коленками в низ столешницы и резко вернулась в прежнее положение, чуть вибрируя. Линор прищурилась.

– Хм-м-м.

– И еще кое-что, это я, должен сказать совершенно без обиняков, нахожу… забавным, – сказал мистер Блюмкер, пососав из трубочки содержимое кружки, пахшей, решила Линор, тоже твизлером, – хотя мне и претит использовать это слово, кажется, что я хочу кого-то унизить, но это не так. Наши жильцы, люди, которые сейчас очень стары, сделали нашу культуру тем, чем она является. И под культурой я имею в виду культуру страны, не штата Огайо, его культуру я не могу даже притвориться, что понимаю. Особенно женщины, мне кажется. Нам нравится полагать, что сексуальная революция сотворена нашим поколением. Это враки, простите за выражение. Все это изобрели женщины, которые сейчас стары. Все, чем мы так открыто гордимся. Ведь женщины, проживающие в заведениях, были первыми американками, которые коротко стриглись. Первыми, кто начал пить. Курить. Танцевать на людях. Или вспомним выборы? Накопление капитала? Субъектов экономической деятельности? Они – первопроходцы, эти люди в инвалидных колясках с пледом на коленях.

– Слушьте, вы абсолютно уверены, что у Бренды все хорошо? – спросила Линор. – Потому что, ну, я не заметила, чтобы Бренда шевелилась, и до меня сейчас дошло, что в понятие «шевелилась» входит и дыхание, и моргание. Что с Брендой такое?

– Короткая стрижка. Она восторгает меня особенно. Она освободила этих женщин из тюрьмы. Эстетической тюрьмы. Освободила их от тирании культуры ста расчесываний за вечер, которая… имела место.

– То, что она не моргает, меня тревожит, надо вам сказать. А что это у нее на шее, вот тут? На шее Бренды?

– Родимое пятно. Прыщик.

– Это клапан? Чтобы ее надувать! Ну да, вот крышечка. Вы сидите здесь с надувной куклой?

– Не говорите чепухи.

– Вы сидите с надувной куклой! Это даже не человек.

– Бренда, это не смешно, покажи миз Бидсман, что ты человек.

– Боже мой. Да она же весит полкило. Я ее подниму одной рукой. – Линор подняла Бренду в воздух за бедро. Внезапно Бренда выпала из руки Линор, ее голова застряла между скамейкой и рукой Мэри-Энн, она перевернулась вверх ногами. С нее соскользнуло платье.

– Святые угодники, – сказал мистер Блюмкер.

– Одна из этих кукол. Какая гадость. Как вы можете сидеть на людях с анатомически точной куклой?

– Должен признаться, теперь пелена вроде бы полностью спала с моих глаз. Я думал, она просто очень стеснительная. Жительница Среднего Запада с проблемами, в двойственных отношениях…

– Классная кукла, – заметил другой клиент, за локтем миссис Хауэлл.

– Я думаю, мы с Брендой пойдем, – сказал мистер Блюмкер. Он сражался с Брендиными пластиковыми ногами. Бренду заклинило. Линор помогла мистеру Блюмкеру ее тащить. Бренда поддалась, но ее платье зацепилось за ноготь Мэри-Энн, порвалось и упало.

– Капец, – сказала Линор.

– Песец, – сказал клиент за локтем миссис Хауэлл. – Где вы ее приобрели? Они дорогие? – Люди за разными столиками стали оборачиваться. Все успокаивалось.

– Как это мучительно… – пробормотал Блюмкер.

– Сейчас и правда лучше уйти, – сказала Линор.

– Само собой, прекрасно, что мы встретились, я всячески ожидаю известий от вашего отца… – Мистер Блюмкер как мог закутал Бренду в свой спортивный пиджак и зашагал к выходу. Свист, хлопки. Блюмкер перешел на бег и вдруг врезался в бармена, выходившего из-за стойки с подносом сливочных «белых русских» [76]76
  «Белый русский» – коктейль на основе водки и кофейного ликера.


[Закрыть]. Они столкнулись, все зазвенело, и бармен, повалившись на спину, ткнул себе пальцем в глаз, и «белые русские» залили пол, и осколок разбитого «бело-русского» стакана вонзился в Бренду и проткнул ее, и она вылетела из рук мистера Блюмкера и стала со свистом летать по бару, вращаясь, теряя воздух, и наконец вяло, но красиво приземлилась в горшок с пальмой, обняв ногой свою же шею. Мистер Блюмкер выскочил в дверь. Линор принюхалась к его твизлеру. Клиенты смеялись и хлопали в ладоши:

– О-о-о, Гиллиган!