Текст книги "Воспоминания. Победы и страсти, ошибки и поражения великосветской львицы, приближенной к европейским монархам в канун Первой мировой войны"

Глава 3
1901–1904 годы

I

Знаменитая телеграмма германского императора, отправленная в 1896 году президенту Крюгеру после рейда Джеймсона, не разозлила меня так сильно, как большинство англичан. Сама я очень порывиста и потому могу понять порывистые поступки и посочувствовать им. Однако отношение к событию в официальной Германии открыло мне глаза на то, что вокруг кайзера очень мало преданных, мудрых, тактичных и совершенно бескорыстных советников – если они вообще есть. Когда я больше узнала о Германии, я поняла то, что понимаю и теперь: если бы поступок кайзера не поднял бурю протеста, если бы кайзер не только на словах, но и на деле не осудил Англию без суда, близкие ему люди, например министр иностранных дел барон Маршалл фон Биберштайн, охотно бы взяли ответственность за ту телеграмму на себя. Именно из-за неудачи всю вину возложили на императора. В то время еще никто не понимал, в том числе сам кайзер, что его поступок стал мрачным предвестием будущих зловещих событий.

Барон никогда не питал дружеских чувств по отношению к Англии. В мае 1912 года он сменил моего старого друга графа Вольфа-Меттерниха на должности посла Германии в Великобритании. Впрочем, он занимал свой пост очень недолгое время, так как через несколько месяцев скоропостижно скончался, освободив место для князя Лихновски, настроенного куда более благожелательно.

Моя маленькая роль в тогдашних событиях заключалась в том, что я по возможности старалась извлечь гармонию из диссонанса и по мере сил сгладить зависть и подозрения, возникшие в Германии после начала Англо-бурской войны.

Да, буры были немецко-голландского происхождения, а их завоеватели – англичанами, но, по крайней мере, они сражались одинаково честно и героически и одинаково покоятся в своих солдатских могилах.

С такими мыслями в начале 1901 года я создала Женскую лигу, которая собирала деньги на строительство памятников и уход за могилами буров и британцев в Южной Африке. Долгая партизанская кампания все тянулась и тянулась без каких-либо результатов. Мне невыносима была мысль о тысячах безутешных родственников в обеих странах. Они знали, что их близкие похоронены где-то очень далеко… Кроме того, я надеялась, что наши усилия не только утешат близких, но и каким-то образом помогут исцелить военные раны. Я не могла забыть, что Гордон Вуд и многие друзья, павшие смертью храбрых, лежат в одиноких могилах в далеком краю. Я заказала выбить на могиле Гордона слова: «Благословенны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»[13]13
  Мф., 5: 8.


[Закрыть], потому что я не встречала более чистого помыслами человека, чем он.

В июле 1901 года мы все поехали в Россию. Родственники Энтони Дрексела пригласили нас на свою великолепную паровую яхту «Маргарита». Сначала мы ходили в Скандинавии и водах Балтики. Я люблю море; для меня никакой отдых не сравнится с отдыхом на борту хорошо оснащенной яхты или корабля, в окружении равных мне людей. Что может быть лучше (если вы не страдаете морской болезнью)! Время от времени можно сойти на берег, поехать в какое-нибудь знаменитое или красивое место, вернуться на яхту, где тебя ждут еда, постель, слуги и горничная. Подобно улитке, вы носите на спине свой домик, где есть все для вашего удобства, и – в отличие от улитки – он может, в свою очередь, нести вас. Вдобавок к нашим хозяевам, в число гостей входили Артур Крайтон (сын лорда Эрна), Бринсли Фицджеральд и Реджинальд Листер, тогда секретарь британской дипломатической миссии в Копенгагене. Кажется, красивой дочери Дрекселей, теперь леди Уинчилси, на яхте не было.

Санкт-Петербург и Москва мне понравились; разумеется, мы познакомились со многими великими князьями и представителями царской фамилии. Я посетила Царское Село, или русский Виндзор, и меня еще тогда очень заинтересовало учреждение, напоминающее «Дом британской армии» в Олдершоте. Великий князь Владимир Александрович, который там командовал, приходился братом царю Александру III и дядей Николаю II; он женился на принцессе Мекленбург-Шверинской. Лучше всего я запомнила трех их сыновей, великого князя Кирилла Владимировича (позже император России в изгнании), великих князей Бориса Владимировича и Андрея Владимировича, и их дочь великую княжну Елену, которая позже вышла замуж за принца Николая Греческого.

Россия меня заворожила; мне приятно сознавать, что появившиеся там хорошие друзья остались друзьями по сей день.

В августе я вместе с Шилой и Бендором побывала в Шотландии, на озере Лох-Мор в Сатерленде; там к нам присоединились Пэтси и папуля, а Ганс поехал в Каус. Отпуск для меня был испорчен известием о смерти супруги императора Фридриха. Я как будто потеряла вторую мать; без нее в Германии чувствовала себя очень одинокой и беззащитной.

Она скончалась очень быстро после смерти своей великой матери, королевы Виктории; в результате на престол взошел дядя императора Вильгельма II, которого он не любил. По-моему, это событие во многом способствовало тому, что кайзер Вильгельм II покатился по наклонной плоскости, что в конце концов привело к его падению. Увольнение Бисмарка и кончина императрицы толкнули его на дорогу, в итоге приведшую к краху Германской империи.

Вильгельму II больше, чем кому бы то ни было, требовались мудрые, бескорыстные и беспристрастные советники. Он вступил на престол на двадцать лет раньше, чем следовало.

Как ни было велико мое личное ощущение потери, смерть императрицы помогла мне лучше понять истинный характер ее сына. По обязанности я написала ему такие слова: «Позвольте выразить Вашему величеству мои глубочайшие соболезнования по случаю смерти императрицы, Вашей матушки. Возможно, государь, все к лучшему – она счастливо избавилась от невыносимых страданий. Она всегда была так добра, нежна и мила со всеми – и ее милый дом и розовый сад больше ее не увидят…»

Вот какой ответ я получила. Ни один здравомыслящий человек не станет отрицать, что он написан человеком глубоко чувствующим и искренним. Письмо кайзера показывает, насколько он был предан своей матушке, вопреки инсинуациям его противников. Я знаю, что супруга императора Фридриха, как и я, была в молодости слишком порывиста.

Признавшись мне в своем недостатке, она, с ее нежным материнским инстинктом, желала защитить меня даже после того, как она покинет бренную землю: такова великая сила бескорыстной любви, что она защищает меня даже сейчас.

«Вильгельмсхёэ, 17 августа 1901 г.

Дорогая княгиня Дейзи фон Плесс!

Ваше доброе письмо с соболезнованиями по случаю смерти моей дорогой матушки очень тронуло меня. Хотя это событие было давно ожидаемым, оно тем не менее привело меня в ужас! Трудно представить, какие страшные часы, полные страданий и мучений, переживала моя бедная матушка последние два года. Ее страдания невозможно описать словами! Смерть оставила пустоту в нашем доме, ибо она была духовным центром для нас всех, благодаря своей активности, живому характеру и интересу, какой проявляла ко всему. Бедная милая мама! Слава Богу, последние дни она прожила без боли и ушла тихо, во сне. Во время одной из наших последних бесед, 15 июня этого года, мы говорили о Вас. Вы ей очень нравились, и, когда я сказал, что не знаю женщины, которой восхищался бы и которую любил бы больше, чем Вас, она ответила, что я совершенно прав, что она считает Вас самым милым, красивым и достойным любви существом из всех ее знакомых; что Ваши плечи, шея и руки – само совершенство, и счастлив тот мужчина, который принадлежит Вам и которого Вы любите. Она выразила надежду, что я навсегда останусь вашим другом и не допущу, чтобы к Вам относились враждебно, пока в моих силах положить этому конец. Я подумал, что Вам захочется узнать, как отзывалась о Вас милая мама. Думаю, нет необходимости добавлять, что я полностью поддерживаю и одобряю все ее слова. Поистине благословен тот мужчина, который достоин Вашей любви и преданности!

Еще раз благодарю за сочувствие.

Искренне Ваш, император Вильгельм».

Английский императора старомоден и изящен, однако ясно, что он хотел сказать. Судя по его письму, можно догадаться, что он обещал по-прежнему заботиться обо мне и защищать меня так же, как обо мне заботилась его мать; положа руку на сердце, должна признаться: несмотря на многочисленные трудности, он ни разу не подвел меня.

Мысль императора о матери как духовном центре семьи и всех ее интересов глубока и правдива. Он был молод – мы все тогда были молоды, – и необходимо с грустью признать, что с течением времени все мы теряем некоторые пылкие идеалы юности.

Конечно, я также сразу написала королю Эдуарду, который ответил следующее. Его письмо также свидетельствует о том, что покойная императрица умела вызывать и сохранять привязанность:

«Нойес Палас, Потсдам, 10 августа 1901 г.

Дорогая княгиня Дейзи фон Плесс!

Ваше доброе письмо с соболезнованиями очень растрогало меня, но я прекрасно знал, какое у Вас теплое сердце.

Потеря моей любимой сестры стала для меня невосполнимой утратой. Не проходило и недели, чтобы мы с ней не писали друг другу[14]14
  Крайне интересная переписка, насчитывающая 2–3 тысячи писем, которая проливает свет на современную историю. Письма были возвращены королю Эдуарду VII по его просьбе после смерти его сестры. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Я очень любил ее и буду ужасно по ней скучать, но она так сильно и так долго страдала, что трудно было желать продолжения такой жизни. Мы только что похоронили ее рядом с ее любимым и прекрасным мужем в красивом мавзолее, который построила она сама.

Сегодня я уезжаю в Гамбург, так как решил провести там три недели на „лечении“.

Прошло в самом деле много времени после нашей последней встречи; с тех пор случилось много грустных событий, но я надеюсь, что мы скоро увидимся не по такому печальному поводу.

Искренне Ваш, король Эдуард».

В начале октября мы поехали в Вольфсгартен, возле Дармштадта, чтобы побыть с великим герцогом и герцогиней Гессенскими. В прошлом ее звали принцессой Викторией Ме-литой Эдинбургской; она младшая сестра Марии, королевы Румынии. Замок, длинное, низкое строение, построенное по трем сторонам квадрата, на самом деле всего лишь охотничий дом. В числе гостей были леди Джорджиана Бьюкенен, чьего мужа только что назначили секретарем посольства Великобритании в Берлине; Рут Мерсье, известная художница, которая обычно рисовала в студии великой герцогини и поощряла свою хозяйку к занятиям любимым ею видом искусства, в котором она, хотя и любительница, необычайно преуспевала. Был там и принц Николай Греческий, которого я до того видела в России в июле. Как-то вечером мы играли в «последствия» – кажется, так называется эта игра. Некоторые вопросы и ответы оказались довольно забавными. Великая герцогиня спросила: «Почему у добродетели так много разных форм?» – на что кто-то ответил: «Потому что, будучи женщиной, она любит менять наряды». Еще одним вопросом нашей хозяйки был: «Почему люди плачут не только от горя, но и от радости?» Никто не нашелся с ответом. Я спросила: «Вы верите в вечную радость после смерти?» – и принц Николай ответил: «Я верю, что радость – ощущение всецело нравственное и что оно, как таковое, неотделимо от души». Кроме того, я задала вопрос: «Что вы предпочитаете – великую любовь, которая может умереть, или вечное влечение?» Принц Николай ответил: «До того, как испытаю то и другое, я склонен полагать, что второе предпочтительнее; но обычно мужскому эгоизму больше льстит страсть, которую он возбуждает, пусть и на короткое время, чем искреннее и долгое влечение». Затем я спросила: «Что больше всего помогает нам в жизни?» – и принц Николай написал: «Вера в то, что мы могли бы быть хуже». Надеюсь, эта мысль стала для него подлинным утешением в последующие трудные годы, которые пришлось пережить ему и его близким после начала войны. К счастью, он очень счастливо женат; можно предположить, что в своей семье он обрел превосходное сочетание великой любви и вечного влечения.

Великая герцогиня спросила: «Почему так часто ранят тех, кого больше всех любят?» Принц ответил: это «потому, что мы лучше всего их знаем и, будучи их друзьями, обладаем смелостью говорить им правду; ведь правда – самое болезненное из того, что можно сказать».

В том же году великая герцогиня развелась с мужем, а пять лет спустя вышла замуж за великого князя Кирилла Владимировича. Сейчас они живут в Кобурге или на своей красивой маленькой вилле в Сен-Бриаке; можно без преувеличения сказать, что великая герцогиня построила ее собственными руками.

Ровно год спустя (в августе 1902 года) принц Николай Греческий и Датский вернулся в Россию и женился в Царском Селе на красивой и утонченной великой княгине Елене Владимировне, или, как она расписалась в моем журнале, Эллен; у них уже три очаровательные дочери, и они по большей части живут в Каннах, где я имею удовольствие часто с ними видеться. Их старшая дочь, принцесса Ольга, недавно вышла замуж за югославского принца Павла Карагеоргиевича; у них маленький сын по имени Александр. Принцессы Елизавета и Марианна еще не замужем.

Из Вольфсгартена мы поехали в Итон на Честерские скачки, а в конце месяца отправились в Киль-Холл с великим князем Михаилом Михайловичем и Софией, княгиней де Торби. Там был герцог Линар с многочисленными гостями; та поездка особенно запомнилась мне спуском в угольную шахту. В числе гостей были также Розамунд де Рэмси, урожденная Черчилль, и ее дочь Александра Феллоуз. Тогда никто из нас не предвидел драмы августа 1914 года.

Следующим нашим «портом захода» стал Ньюлендс, где мы нашли Пэтси, папулю, Джорджа, Шилу и Бендора, а также графа Яре Мольтке, датского дипломата, которому тоже суждено ярко войти в мою жизнь в 1914 году. Оттуда мы поехали в красивый Раффорд к лорду Сэвилу. Там собралась большая веселая компания: Мар, Келли и Вайолет, Джульет Лоутер, Джек Бринтон, который потом женился на миссис Уилли Джеймс, второй сын покойного лорда Лансдауна, лорд Чарльз Фицморис[15]15
  Майор лорд Чарльз Фицморис (впоследствии лорд Мерсер Нэрн) служил в 1-м его величества Драгунском гвардейском полку, убит в бою в начале осени 1914 г.


[Закрыть], Пэт де Бат, Мюриэль Уилсон, лорд Скарбру с женой, а также Теренс Кландебой (впоследствии лорд Дафферин). Был там и Хэддон Чемберс; с ним было необыкновенно приятно общаться, а Нелли Мелба не только пела для нас, но и весьма любезно написала мне в альбом: «l’art est in ami ne trompe jamais»[16]16
  Искусство – друг, который никогда не обманывает (фр.).


[Закрыть]. Изречение не только язвительное, но и правдивое. Мы поспешили домой в Фюрстенштайн, так как должны были дать небольшой прием в честь герцога Альберта фон Шлезвиг-Гольштейн, единственного выжившего сына жены принца Кристиана и брата принцессы Елены Виктории и принцессы Марии Луизы.

В декабре мы устроили прием в Плессе. Главным гостем был кайзер; он остался очень доволен, потому что подстрелил двух диких зубров, причем одного из них уложил одной пулей. Эти огромные и буйные животные, похожие на бизонов, которые прежде бродили по западным прериям Америки, очень редко встречаются в Восточной Германии. Наши, по-моему, были первыми, кого в молодости ввез с Кавказа мой свекор. Император приказал изготовить из убитого им зубра чучело и поместил его в холле красивого королевского замка, который он построил в Позене, чтобы угодить полякам. Кроме того, я запомнила, что кайзер оказался настоящим мастером в модной тогда игре в пинг-понг, которая возродилась в наши дни под названием «настольный теннис».

В середине декабря мы поехали в Трахенберг в Силезии, с князем и княгиней Хатцфельдт (Германом и Натали). Они оба были очаровательными; Натали внешне очень напоминала своего брата, графа Бенкендорфа, который служил послом России в Великобритании, когда началась война. Бедняга, он умер в Лондоне в 1917 году, и, поскольку его тело нельзя было отправить домой, его похоронили в крипте Вестминстерского собора.

II

В январе 1902 года я была в Четсуорте; наверное, это единственное посещение гостеприимного и доброго дома, которое меня не обрадовало. Я была встревожена и несчастна из-за политики. Там был лорд Розбери, которым я всегда восхищалась. Я хотела обсудить с ним разные вопросы, но так и не нашла подходящего случая. По-моему, он не одобрял войны в Южной Африке; все считали, что он склоняется к благожелательным отношениям с Германией. Во всяком случае, когда он был министром иностранных дел и премьер-министром, отношения между Германией и Англией как будто улучшились. Уехав из Четсуорта, я написала ему письмо и вскоре получила ответ. Должна признаться, что я замаскировала интересующий меня вопрос просьбой о его автографе.

В письме он ссылается на консервативное большинство, которое, во время Англо-бурской войны[17]17
  18 сентября 1900 г. лондонская «Газетт» опубликовала официальное послание с категорическим отказом удовлетворить требование Трансвааля о государственном суверенитете.


[Закрыть], привело на пост премьер-министра лорда Солсбери, а на пост министра по делам колоний – Чемберлена. По-моему, я, как и многие другие, просила лорда Розбери принять более активное участие в политической жизни:

«Беркли-сквер, 38, 21 января 1902 г.

Дорогая княгиня фон Плесс!

Прилагаю в конце письма автограф для Вашего альбома.

Я благодарен за Ваше доброе и интересное письмо, хотя не совсем его понимаю, так как некоторые фразы требуют разъяснения для человека, которому не кажется, что нынешний состав парламента делает много хорошего. Но Вы крайне несправедливы ко мне, если считаете, что я не получил бы удовольствия от беседы с Вами в Четсуорте. К сожалению, на великой ярмарке тщеславия такого рода видишь только тех и общаешься только с теми, с кем вместе охотишься, играешь в гольф или бридж или сидишь рядом за столом!

Искренне Ваш, Розбери».

Конечно, в Четсуорте я не все время занималась политикой; мы поставили пьесу «Сон в новогоднюю ночь», сочиненную к случаю Лео Тревором; нынешний лорд Кларендон, тогда лорд Хайд, и я исполнили дуэт из «Самсона и Далилы».

В феврале мы были в Приорате Уортер, где встретили Чарли и леди Марджори Уилсон; кроме того, туда приехала Пэтси; как обычно, она была душой компании. Там, конечно, тоже играли спектакли; помню Гвендолин Мейтленд[18]18
  Позже графиня Лодердейл.


[Закрыть], лорда Ингестре[19]19
  Умер (или убит) 8 января 1915 г.; его сын, родившийся 1 декабря 1914 г., носит титул 21-го графа Шрусбери.


[Закрыть], лорда Хайда и Реджи Феллоуза. Три дочери хозяев дома, Милли Хартопп, Инид Честерфилд и Глэдис Уилсон (теперь виконтесса Чаплин), благородно помогали нам развлекать общество. Я всегда очень хорошо относилась к Милли. Вскоре после того они с Чарли Хартоппом развелись и она вышла замуж за последнего лорда Коули.

Проведя несколько дней в Лондоне, мы поехали в Бленхейм к обворожительной Консуэло Мальборо и герцогу. Там же были Альберт Менсдорф, Артур Стэнли и Джон Спенсер Черчилль. Менсдорф-Поульи, который мне очень нравился, много лет прослужил послом Австрии в Великобритании; его всюду любили и охотно принимали. Он не делал секрета из того, что связан с британской королевской фамилией; естественно, такой связью он очень гордился.

Из Бленхейма мы поехали в Итон, где нашли бабушку Оливию, папулю, Хелен и Леттис Гровенор и нашего старого друга лорда Кеньона. Именно тогда Шила написала в моем альбоме: «На женщину чаще больше влияют ее желания, чем ее чувства». Истинная правда; к сожалению, женщина не всегда по-настоящему непогрешима, и иногда желания ее неразумны.

В мае мы должны были быть в Лондоне на коронации короля Эдуарда. Как всем известно, он тяжело заболел, и коронацию пришлось отложить. Поэтому мы поехали домой и тихо жили в Фюрстенштайне; в гости к нам приезжали только кузина Шарлотта Рейсс, Яре Мольтке и Готтфрид Гогенлоэ. Гензелю было всего два года, и он был очень хорошенький; мы с ним и его няней обычно по многу часов проводили в лесу.

Я никогда не баловала своих детей так, как некоторые мои немецкие друзья баловали своих. С самого их рождения я решила, что их следует учить сразу делать то, что им говорят. Конечно, я не любила, когда доходило до наказаний, но твердо придерживалась своих принципов, и Смит, английская няня, которая пробыла у нас много лет, очень мне помогала. За мои методы воспитания многие меня критиковали; одна дама дошла до того, что намекнула общей подруге, что я не забочусь о своих детях и их в основном держат на заднем плане. От злости мне хотелось ее убить! И это, подумать только, потому, что дети не появились на одном из моих званых ужинов, где присутствовала она!

Даже когда Гензель был совсем маленьким, мы с Гансом с удовольствием брали его с собой как можно чаще – он шел или скакал рядом с нами, всю дорогу забрасывая нас вопросами. Морща лобик и широко раскрывая глаза, чтобы я лучше понимала каждое сказанное им слово, он спрашивал:

– Мамочка, отчего маргаритки растут?

– Они растут сами, как трава, милый.

– Но кто их посадил?

– Никто; они всегда росли там же, даже когда папа был маленьким, и даже когда его папа и папа его папы были маленькими мальчиками.

– Мамочка, цветы растут из семян?

– Да, милый.

– Кто же посадил семена в землю в самом начале?

– Их принесли птицы.

– Мамочка, но где птицы нашли семена?

Наконец я возложила всю ответственность на Бога. Мой ответ успокоил его маленькую любопытную натуру, как успокаивал многих взрослых. Мне часто кажется, что дети облекают в слова те самые вопросы, на которые невозможно найти ответа, сколько бы знаний и опыта нам ни удалось приобрести.

Как только королю Эдуарду стало лучше, нам сообщили, что коронация состоится в августе; мы с Гансом прибыли в Лондон в июле и успели поприсутствовать на первом большом балу Шилы в Гровенор-Хаус. Там было немало красавиц, но всех затмевала красотой и обаянием Мария, королева (тогда кронпринцесса) Румынии. Где бы она ни появлялась – верхом на необъезженной лошади в Фюрстенштайне, в румынском национальном костюме или на торжественном приеме в короне и при всех регалиях – она всегда королева. Я слышала, ее обвиняют в театральности; но она точно понимает в чем-то примитивный вкус и идеалы румынского народа и показывает им именно ту королеву, которую они желают видеть и которую способны понять.

Помню замечательный вечер в доме леди Артур Пэйджет, на котором пела Мэри Гарден и декламировала Жанна Гранье. Вечер устраивали в честь кронпринца и кронпринцессы Румынии; были приглашены герцог Фрэнки Текский, лорд и леди Уорик, миссис Джордж Кеппел и Шила с Бендором. Тот сезон выдался ужасно скучным. Я сбежала в Кил-Холл, чтобы глотнуть воздуха, и застала там Хоуп Верес и Мориса де Ротшильда, а также великого князя Михаила Михайловича и Софию. Великий князь написал в моем альбоме: «Если мне суждено быть несчастным, я постараюсь спрятать свои горести в своем сердце, а вы всегда найдете во мне верного и любящего друга». Свое подразумеваемое обещание великий князь всегда держит.

В том году я была на премьере «Манон» Массне в Ковент-Гардене. Пела Мэри Гарден; она выглядела идеальной героиней. В июле я познакомилась с молодым герцогом Адольфом Фридрихом Мекленбург-Стрелицким на ужине, который Шила и Бендор устроили в честь герцога и герцогини Коннаутских, их дочери, княгини Маргарет, кронпринцессы Румынии, и Текских. Кажется, тогда молодой фон Стрелиц не останавливался в Гровенор-Хаус, хотя в августе он провел неделю в Каусе с Шилой и Бендором у них на яхте.

Я пела на многочисленных благотворительных концертах, а в середине июля председательствовала в германском киоске на огромном благотворительном базаре в помощь детской больнице на Ормонд-стрит; в совет директоров больницы входит сэр Джон Мюррей, мой замечательный издатель; вторым вице-председателем является лорд Уоррингтон. Пришли королева Александра, наша патронесса, и целая толпа членов королевской семьи. Мой киоск, украшенный маргаритками, все признали самым привлекательным. Кайзер прислал мне на триста фунтов дрезденского фарфора. В первый день киоск обступила целая толпа; у меня ушло больше часа, чтобы добраться туда от входа в парк. В Англии у меня всегда была, что называется, «хорошая пресса». Более того, во все времена английские газеты и журналисты вели себя по отношению ко мне по-рыцарски и всегда мне помогали. Английские журналисты проявляли любопытство, но никогда не вели себя нагло и никогда не публиковали полуправды, чем грешат некоторые американские журналисты – за это их не любят. Перед благотворительным базаром мое имя часто появлялось в газетах в рекламных целях; любопытство публики разгорелось, и в результате мне устроили очень теплый прием, который и смутил меня, и порадовал своей английской непосредственностью.

21 июля родилась Урсула, первый ребенок Шилы; естественно, они с Бендором предпочли бы мальчика, но девочка была такой милой и хорошенькой, что они быстро забыли, что хотели наследника.

Мы поехали в Ньюлендс, а оттуда – в Каус. Устроили пышный прием, на котором присутствовали кронпринц и кронпринцесса Румынии, Эллен Килмори, герцог Фрэнки Текский и генерал сэр Артур Пэйджет. Мы несколько раз ходили на новой яхте кайзера «Метеор». Она нас весьма разочаровала.

9 августа мы посетили коронацию короля Эдуарда в Вестминстерском аббатстве. Мы сидели в отдельной королевской ложе, которая была заполнена гостями, но я запомнила только Софию де Торби. Ради такого исторического события я надела свое любимое синее платье со шлейфом из золотого шитья, тиару с бриллиантами и бирюзой и, конечно, все мои ордена. Пэтси была в белом, в высокой тиаре с бриллиантами и жемчугами.