Текст книги "Воспоминания. Победы и страсти, ошибки и поражения великосветской львицы, приближенной к европейским монархам в канун Первой мировой войны"

II

Мы начали 1906 год в Четсуорте, где устроили обычный прием для короля и королевы. Я хотела встретить Новый год с Шилой в Итоне и получила разрешение приехать в Четсуорт позднее.

Чарльз Хотри появился в маленьком фарсе леди Белл «Время – деньги», где также блистали Мюриэл Уилсон и Моди Уоррендер. Я исполняла музыкальную фантазию собственного сочинения под названием «Лотос» по мотивам бирманской любовной песни, стихи к которой написал Гарольд Симпсон, а музыку – Чарльз Браун. Королеве Александре фантазия так понравилась, что она попросила исполнить ее на бис, что было довольно утомительно, так как номер занимал час и мне приходилось трижды менять платье.

Король Эдуард, который незадолго до того болел, ходил с тростью, а на охоте стрелял, сидя на стуле.

Однажды король спросил меня, не хочу ли я прокатиться с ним после обеда. Я ответила:

– Конечно, если ваше величество так желает, но я предпочла бы пойти на прогулку с Джорджем Холфордом (который тогда был камергером).

Потом все женщины восклицали: «Дейзи, как ты могла?!» Я ответила, что король сам спросил, не хочу ли я; мне не нравится сидеть в душном автомобиле, а к членам королевской семьи я всегда относилась как к обычным людям, и оказалось, что им это нравится. Из Четсуорта я вернулась в Итон, где в числе гостей были Мальборо, Честерфилды, Литтоны, лорд Мар и Келли, красавица Вайолет и леди Сара Уилсон. После того ездила в Лондон к зубному врачу, провела несколько замечательных дней в Ньюлендсе, где 21 января я собрала в лесу примулы и отправила их маленькому Гензелю домой. Но я не могла больше оставаться вдали от детей и в феврале вернулась в Фюрстенштайн.

По пути домой я остановилась в Берлине; вот что я записала в дневнике: «Когда я думаю о том, что сейчас означает возвращение в Фюрстенштайн! Милые, любимые мальчики встречают меня на крыльце, их голоса, смех и топот маленьких ножек в коридорах… Первые годы моей замужней жизни кажутся сном, как будто я спала много-много лет назад и тосковала по родине. Но даже вчера в Берлине, когда я ходила покупать книги в подарок папуле и мне показали несколько альбомов с красивыми изображениями английских коттеджей, садов и зарослей диких нарциссов, к горлу моему подступил ком, а в ушах так зазвенело, что я поспешила захлопнуть томики. Те, кто не испытывал того же самого, не понимают, что значит покинуть родину. Забыть родину невозможно даже ради мужа и детей. Можно лишь постараться не слишком сильно страдать; и во всех обстоятельствах можно и должно научиться не показывать свои чувства».

В конце марта я поехала в Канны и снова остановилась на вилле «Казбек» у великого князя и Софии; во время моего там пребывания я часто видела великого князя Владимира Александровича с женой, великую княгиню Анастасию, великого князя Георгия Михайловича и необычайно хорошенькую молодую жену Кирилла Владимировича, которая выглядела счастливой. Узнав, что Ганс сломал ногу в Вене, я сразу же помчалась к нему. Я застала у него свекра. Ганс оказался превосходным пациентом, очень бодрым. Я люблю Вену и австрийцев; нашла в дневнике следующее сравнение английского и континентального высшего общества:

«17 мая 1906 г. Вена

Никто из не живших там не понимает разницы между здешним обществом и обществом в любой другой стране мира. В Англии представители общества свободны, легки на подъем, любят спорт, азартны, хорошо одеты, опрятны; они делают все от них зависящее и понимают, как лучше поступать во всем; они философски относятся к нравственности и безнравственности; никто не сует нос в чужие дела, все проявляют терпимость; они сплетничают, но главным образом из любопытства, а не из злобы. В Австрии общество избранное и религиозное; это самая спортивная страна на свете после Англии; женщины – хорошие жены, хорошие матери, иногда забавные, но в целом скучные, благодушные, добросердечные; они всегда „гранд-дамы“. Во Франции все полны жизни и остроумия; позволяют всему приходить и уходить по желанию; мужчины и женщины чрезмерно надушены, чрезмерно нарядны, полны преувеличений, но рафинированы, превосходно разбираются в моде и обладают хорошим вкусом; каждый старается превзойти другого в остроумии, нарядах и популярности. В России все молчаливы, бородаты, суровы; в тамошнее высшее общество принимают тех, кого вышвырнули из общества в других странах; атмосфера великих князей, кокоток и закрытых карет. И вот – Берлин!

Боже правый! Там хуже всего – ленты и пиво; шарканье ног на Унтер-ден-Линден; никто не умеет красиво ходить; либо с важным видом маршируют по-солдатски, либо идут вперевалку, выпятив живот; женщины тоже ходят без всякого изящества. Они не умеют красиво придерживать юбки, как француженки, или решительно вытаскивать их из грязи, как англичанки. Высшее общество можно назвать маленьким, буржуазным и завистливым. Придворные узколобы, театральны и высокомерны… Как же я здесь оказалась?!»

Пока мы находились в Вене, я услышала, что заболел старый друг, принц Готтфрид Гогенлоэ; после инфлюэнцы у него образовалось осложнение легких. Как только ему полегчало, я, посоветовавшись с Гансом, решила съездить к нему. Австрийцы никогда не отличались такой же узколобостью и ограниченностью, как пруссаки, но и у них, как у русских, существовала своя «княгиня Марья Алексевна». Когда я впервые поехала навестить Готтфрида – он еще не был женат, – мне пришлось взять с собой князя Фештетича де Тольна, по возрасту годившегося мне в дедушки. Поскольку встретить нас должен был духовник больного, брат Константин, я надеялась, что они подойдут на роль моих официальных сопровождающих.

Однако, отдав дань уважения вдовцу (можно не сомневаться в том, что он вдовел скучно и безупречно), я решила через день-другой уехать одна и всласть наговориться о политике России и Австрии. Будучи дипломатом, Готтфрид не отличался особой откровенностью. Его брата только что назначили австрийским премьер-министром, он же отрастил бороду и стал очень похож на Иоанна Крестителя! Разумеется, бороду отрастил Готтфрид, а не его брат, поэтому казалось, что серьезный разговор неизбежен. Невозможно вести себя фривольно с мужчиной, отрастившим бороду, как у древнееврейского пророка. И вот что случилось:

«28 мая 1906 г. Вена

…Принц Готтфрид говорил, что немцы превосходно относятся к Марокко, но… благодаря Англии, а не Германии! И я вижу истину в его словах (а он действительно умен, с чем согласны все). По его словам, немцы нажили себе врагов в лице Франции, Англии и Италии (Тройственному союзу приходит конец)[33]33
  По существу правда, хотя официально Тройственный союз так и не был расторгнут.


[Закрыть], и теперь будет договор между Россией и Англией. Подписав его, Англия обезопасит свою индийскую границу; кроме того, теперь она может пойти в Турцию, и, если когда-нибудь султан скажет „Нет“ по любому вопросу, Англия шагнет вперед и негромко прикажет: „Ну-ка, русский медведь, рявкни!“ Султан испугается и скажет: „Да“, не создав для Англии никаких затруднений. Разве что придется послать один или два военных корабля курсировать перед Константинополем. Вот каков результат германской политики в Марокко! Германия сейчас со всех сторон окружена государствами, с которыми она находится не в самых дружеских отношениях. И подумать только, какой властью, каким характером и какой силой обладает германский император! Если бы только он применял их правильно, он сделал бы Германию самой влиятельной страной на свете, особенно сейчас, когда Россия находится на дне. А сейчас Англия из-за моря выигрывает гонку держав, которые борются за величие и могущество! Князь Готтфрид по-прежнему военный атташе в посольстве в Санкт-Петербурге, но задержался здесь почти на два месяца из-за закупорки легких».

Мне хотелось остаться в Вене на время визита германского императора. На самом деле его в Вене никогда не любили. Австрийцы и пруссаки по своей сути противоположны друг другу, и так будет всегда. Старый австрийский император никогда не согласился бы выполнять просьбы «выскочки», своего брата кайзера. Более того, если австрийцам кайзер Вильгельм II не нравился, то венгры его ненавидели. Вот что записано у меня в дневнике:

«Германский кайзер едет сюда к большому возмущению венгров, которые считают, что он настроен против них. И даже австрийцы как будто не очень рады его приезду. Все задаются вопросом: „Зачем он приезжает? Он никогда ничего не делает просто так“.

Странно, почему этот великий человек, полный мыслей и сил, так „опустился“ во мнении всего мира. Он как будто никому не нравится, и сейчас ему никто не доверяет. Как далеко способны завести человека обаяние, чувство собственного достоинства и такт! Из этих трех качеств у императора нет ни одного; по-моему, в том и причина, почему его абсолютно никто не понимает. Мне его жаль, ведь когда-нибудь он и сам в себе разочаруется. Его надежды не оправдались – и, что самое тяжелое, его „неправильно понимают“. Добрые у него намерения или дурные, я пока сама не поняла».

Визит кайзера был кратким и лишь полуофициальным, поэтому его принимали без особой пышности и формальностей. Возможно, интерес представляет следующая ссылка на парадный званый ужин.

Супруга эрцгерцога Отто, на которую я ссылаюсь, – урожденная принцесса Мария Жозефа Саксонская, мать молодого эрцгерцога Карла, который впоследствии стал императором. Бедняжка, сейчас она живет в окрестностях Мюнхена в очень стесненных обстоятельствах и несет свой тяжкий жребий с большим достоинством и смирением. Жена эрцгерцога Фридриха – урожденная принцесса Изабелла фон Круа. Ее мужем был брат вдовствующей королевы Испании и дядя короля Альфонсо XIII. Их старшая дочь – моя близкая подруга, принцесса Зальм-Зальм, которую в дневнике я часто называю Кристой.

«5 июня 1906 г.

…Вечером накануне отъезда из Вены я поехала во дворец Шёнбрунн с Лили Кински, чтобы отужинать с двумя императорами; среди приглашенных очень мало женщин, всего около двадцати. Княгиня Монтенуово, княгиня Кински (ее муж – камергер двора), княгиня Фюрстенберг, княгиня Меттерних (старшая), две или три фрейлины, две венгерские дамы, Бетка Потоцкая и еще одна или две гостьи. Я стояла рядом с графиней фон Бюлов, женой посла Германии, когда вошли два императора, но представляться не понадобилось, так как старый австрийский император сразу же заговорил со мной и справился о здоровье Ганса. Я сказала, что Ганс задержится в Вене, где у него столько друзей; здесь лучше, чем в Берлине, где всегда мало народу; я добавила, что мы с ним очень любим австрийцев; он кивнул и как будто был доволен. Германский кайзер также держался очень приветливо; он задал много вопросов. А жена эрцгерцога Отто, которая, как я когда-то считала, не могла рта раскрыть, говорила безостановочно. Второй эрцгерцогиней была мать Кристы Зальм со всеми дочерьми, обаятельными, неизбалованными девушками.

Ужин стал великолепным банкетом – мы ели с золотых блюд; столы, комнаты и двери были украшены красивыми орхидеями. После ужина мы слушали знаменитый мужской Gesangverein, хоровое общество, составленное из мужчин всех возрастов – у некоторых уже были седые бороды, но вместе они звучали очень красиво, хотя спустя какое-то время я заскучала. Вечер закончился рано, в десять, поскольку германский кайзер ночью уезжал».

Из Вены я на несколько дней поехала в Будапешт с Бет-кой Потоцкой[34]34
  Бетка была дочерью князя Антуана Радзивилла и вышла замуж за графа Романа Потоцкого. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Мы прекрасно проводили время и развлекались, пока мне не показалось, что скоро я умру от усталости. Город и его обитатели просто обворожительны!

Вернувшись в Вену, я увидела, что Ганс поправился. Мы провели несколько активных дней: были на скачках, ужинали, танцевали и ходили на бесчисленные приемы. Из Вены мы поехали к Фрицу и Нэнси в Хальбау, чтобы немного отдохнуть.

После того – несколько спокойных недель в Фюрстенштайне. Мы ловили рыбу и принимали гостей: Кински и Зальм-Зальмов. Затем на удобном судне отправились в Англию с детьми ради купания в Ньюлендсе.

III

В июне я была в Лондоне и, среди прочего, посетила один любопытный бал в Эпсли-Хаус, где сенсацию вызвала принцесса Эна, сейчас королева Испании, благодаря своей свежей красоте и обаянию. Я так хорошо помню тот бал, потому что в Аскоте король Эдуард заметил, что он считает неуважением со стороны Меттерниха не присутствовать на нем, «ведь там будут королева и все другие посланники». Я ответила, что Менсдорф (посол Австрии) гораздо моложе, а американский посол и все остальные женаты, у них есть жены и дочери, в то время как бедный Меттерних – старый холостяк. Но мое заступничество не очень помогло, потому что тогда король не жаловал все немецкое.

Ради одной встречи в Ньюмаркете мы переночевали у Эдит Вулвертон; нам понравились и красивый дом, и очаровательные хозяева. Я проиграла сорок восемь фунтов в покер; мои немецкие свекры, знай они об этом, пришли бы в ужас. Ганс получил огромное удовольствие.

В том месяце давали парадный бал в Букингемском дворце в честь японского принца Арисугавы Тарухито с супругой. На балу присутствовала герцогиня Спартанская, сестра императора; помню Уинифред Портленд, повелительницу гардеробной; она выглядела совершенно очаровательно. На мне было золотистое платье; я надела корону с бриллиантами и бирюзой и голубую ленту ордена Святой Терезы Баварской; я старалась не выглядеть так, словно долгое проживание в Германии превратило меня в неряху. По-моему, именно тогда королева Александра восхитилась моим золотистым платьем и пришла в ужас, когда, отвечая на ее вопрос, я вынуждена была признаться, что один шлейф обошелся в четыреста с лишним фунтов. Она сказала, что ей такая сумма не по карману. К счастью, мне удалось оправдаться; я сказала ее величеству, что материя стала подарком от одного индийского принца, что шлейф я несколько раз перешивала и его приделывали к разным нарядам. Более того, тот шлейф у меня и сейчас; он выглядит не хуже, чем раньше. Тем не менее милая королева Александра, да благословит Господь ее душу, единственная из всех, дала мне понять, что безнравственно платить такую сумму за шлейф для бального платья.

В том сезоне я много пела на публике, и несколько раз мне повезло, потому что моей аккомпаниаторшей была миссис Клод Беддингтон. Без преувеличения одна из самых ярких фигур в Лондоне, миссис Клод – первоклассная музыкантша и артистка до кончиков ногтей. Она была близкой подругой моей матери, ее так же звали близкие – „Пэтси“, и она дружит с Шилой. Всем, кто поет, знакомо ощущение холодка по спине, когда бесстрастный аккомпаниатор играет вступление. Конечно, как аккомпаниатор Тости был неподражаемым; он был моим первым учителем, и я избалована с юности, потому что он часто мне аккомпанировал; Ян Решке тоже был очень чутким, понимающим и всегда помогал мне.

В начале июля я поехала в Колчестер, чтобы помочь организовать концерт для 16-го Королевского уланского полка Гая Уиндхэма. Я пела «Элегию» Массне, «Я спрятала любовь» Хелен Гай, а на бис – неизбежное тогда «Прощай» Тости. Мне прекрасно аккомпанировала миссис Клод Беддингтон, а Оливия, дочь Гая, подарила мне красивый букет.

Граф Вольф-Меттерних, посол Германской империи в Великобритании, был славным старичком; а поскольку он был холостяком, я всегда могла рассчитывать на временное жилье в посольстве. По моему наущению он в том году решил устроить большой бал и попросил меня исполнить роль хозяйки и принимать гостей. Ганс же был моим церемониймейстером. Я решила, что бал не должен стать скучным событием, где из блестящего – только ордена да украшения пожилых дам, и, как мне кажется, мне это удалось. Главной составляющей успешного бала служат красивые женщины, много мужчин, красивый дом, хороший пол, красивые цветы, великолепная музыка, идеальные еда и вино, хорошая хозяйка и… удача. Добавьте стайку вдовствующих герцогинь, дипломатов и членов королевской фамилии, и дело пойдет на лад. По моему приказу всюду расставили чудесные цветы. Большая терраса, выходящая на Сент-Джеймсский парк, благоухала ими, и все прошло хорошо. Меттерних был рад и, что еще лучше, после с удовольствием оплатил счета, которых пришли целые груды.

Поскольку бал был немецким, я надела свою свадебную корону графини Священной Римской империи и свои ордена. Но как же приятно снять их, когда все закончилось, переобуться в тапочки и халат и пить чай в одиночку в своей комнате!

Тот лондонский сезон был крайне насыщенным. Я постоянно ужинала вне дома и встречалась с королем и королевой или принцем и принцессой Уэльскими. По таким случаям – тем более в Англии – я предшествовала герцогиням, что меня обычно огорчало. Особенно когда, как иногда случалось, меня ставили перед какой-нибудь старой подругой, например герцогиней Девонширской.

Особенно помню званый ужин, который давали принц и принцесса Уэльские в Мальборо-Хаус, потому что тогда я единственный раз видела сэра Генри Кэмпбелл-Баннермана, который тогда был премьер-министром. Я нашла его и галантным, и обаятельным. На мне был шлейф из индийской ткани, который я так люблю. После ужина принцесса Уэльская заметила его и сказала, что ей тоже хотелось такой шлейф, но никак не удавалось подобрать ткань такого же узора, что и платье. Кроме того, материя обошлась бы в сумму от 80 до 100 фунтов, которую она считала слишком большой. Любопытно, что ее представления о нарядах были еще скромнее, чем представления королевы Александры.

В первую неделю июля я направлялась в Фюрстенштайн и провела одну или две ночи в Берлине, где все очень волновались перед рождением ребенка у кронпринца и кронпринцессы. 4 июля в Мраморном дворце в окрестностях Берлина у них родился сын. Вот что я записала в дневнике на следующий день:

«5 июля 1906 г.

…Княгиня Зальм рассказала мне о кронпринцессе; как императрица послала к ней профессора (врача), но, поскольку кронпринца не было, она не позволила ему осмотреть себя, так как ее муж отдал строгий приказ: даже если у нее начнутся схватки, нельзя звать врача, пока не пошлют за ним и он не вернется домой! Он возражал и против отдельного врача и сестры милосердия (императрица хотела английскую сестру); он потребовал, чтобы врач и сестра были из Потсдама. Как бы там ни было, хотя он упрям, как десять мулов, кронпринцесса вчера родила сына, и все хорошо. Я только что написала ей, ему (он прислал мне телеграмму в Фюрстенштайн) и кайзеру; кроме того, я попрошу графиню Брокдорф передать мои поздравления императрице. Как, наверное, горд кронпринц, ведь всего десять месяцев назад он не встречался с женщинами, по крайней мере, так он говорит, и понятия не имел, как взаимодействовать с женщинами, пока ему не растолковал князь Зальм».

В августе я вернулась в Англию; я поехала в Каус и жила у герцогини Манчестерской в «Египетском доме». По-моему, именно в том году король Эдуард как-то ночью сошел на берег с «Виктории и Альберта», чтобы поиграть в бридж. Не желая лишнего шума, он взял с собой только одного конюшего. Они наняли старый кабриолет и велели везти их в «Египетский дом». Кучер не знал, где находится нужный дом, и привез их не в то место. Было довольно темно; конюший позвонил. Окно наверху было открыто; оттуда высунулись две возмущенные старые леди и осведомились, из-за чего такой шум. Король крикнул, что он приехал поиграть в бридж с герцогиней Манчестерской. Сердитые дамы заявили, что они ничего не знают ни о бридже, ни о герцогине; что он пьян и, если он не уберется сейчас же, они вызовут полицию!

В июле, когда я была в Лондоне, Соверал отвез меня в автомобиле в Хэмптон-Корт посмотреть чудесный парк. Затем мы наняли человека, чтобы тот покатал нас в лодке по реке, и пообедали на берегу. На обратном пути мы увидели регату в Кингстоне, но не смогли посмотреть на нее, так как мне нужно было вернуться вовремя, чтобы успеть на ужин в Уайт-Лодже. Эту экскурсию надо было держать в тайне – сама не знаю почему; но Соверал никогда не позволял одной даме узнать о другой. Самое главное, ничего нельзя было говорить королю и королеве. Однажды в Каусе, к ужасу Соверала, два сына принцессы Беатрис сказали: «А, позавчера мы видели вас на регате…» Соверал заставил их замолчать, быстро сменил тему, но королева Александра, будучи глухой, ничего не услышала. Для такого осторожного дипломата ему иногда очень не везло. Нет ничего глупее ненужных секретов. Однажды мы с ним поехали в Каус, и он купил две броши с эмалевой королевской яхтенной эмблемой; одну он подарил мне, а вторую позже подарил королеве. Через день или два мы участвовали в регате на «Британии», королева показала мне свою брошь и воскликнула:

– О, у вас тоже есть такая!

Чтобы немного ее подразнить, я, не удержавшись, ответила:

– Да, мадам. Мы с Совералом вместе купили их в магазине в Каусе.