Текст книги "Мое сердце – твое, любимый!"

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

На следующий день мисс Плимм помогла Норин принять душ. Вернувшийся пораньше домой Рамон застал ее уже в постели, одетую в одну из очаровательных, белых с вышивкой, ночных рубашек. Мисс Плимм пыталась феном высушить ей волосы, но они были такие густые, что занятие растянулось едва ли не на час.

– Давайте я, – предложил он и забрал фен из рук женщины, – а вы загляните, пожалуйста, на кухню и попросите приготовить что-нибудь латиноамериканское.

– Прекрасно, но я хочу еще до ужина сходить в магазин. Мыло заканчивается.

Рамон вытащил бумажник.

– Купите тогда заодно заколку, – попросил он, – или резинку. Что-нибудь для волос.

– Обязательно, – хитро ухмыльнулась мисс Плимм и, взяв деньги, вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Рамон осторожно присел на край кровати и включил фен. Одной рукой он распутывал волосы Норин, а другой направлял на них струю теплого воздуха. Он сидел, совсем рядом, в одной лишь белоснежной рубашке с расстегнутым воротником, без пиджака и без галстука. От него исходил приятный запах одеколона и мыла, и лицо его было так близко… И самые черные волосы, и самые пронзительные глаза, которые она когда-либо видела, с самыми длинными ресницами… И все это такое искушение для ее губ…

Он почувствовал ее пристальный взгляд, обернулся и погрузился в бездонную глубину ее серых глаз. Расстояние между ними было столь малым, что электрический разряд пронзил ее тело, губы ее приоткрылись, поддавшись силе воздуха, распиравшего грудь и устремившегося наружу.

Фен продолжал работать, забытый и никому не нужный, пока Рамон не выключил его и не отложил в сторону. Потом его рука медленно скользнула по ее длинным густым волосам, поднесла их к губам, и, закрыв глаза, в полной тишине, он прошептал:

– Как я мечтал о твоих волосах!.. Я радовался, что ты закалывала их на макушке: соблазн дотронуться до них становился от этого еще сильнее… Я не раз представлял, каково это – чувствовать их руками, губами… – Ее внезапный вздох заставил его вздрогнуть. – Ты не знала, что я с ума по тебе сходил?

– Нет, – удивленно произнесла Норин, – я и помыслить не могла такое!

Он взял в руки фен и долго глядел на него.

– Я ведь не мог сказать тебе, – произнес он вдруг. – И после свадьбы стал таким язвительным и злым – обижал тебя, держал дистанцию. Так или иначе, Норин, но последние шесть лет я постоянно превращал твою жизнь в кошмар… Но теперь все будет по-другому. Знаешь, мне стало нравиться приходить домой!

– К еще одному пациенту. – Она нервно усмехнулась.

– Ты не пациент, ты сокровище. Я держу тебя под замком и не хочу делиться тобой с другими.

Норин взглянула на него: он шутит? Доверять Рамону она еще не научилась.

Он почувствовал это и, улыбнувшись, продолжал:

– Все в порядке. Хочешь, буду вести себя более сдержанно? Но когда ты снова встанешь на ноги и полностью поправишься, тогда берегись! – мягко пригрозил он. – Ты от меня легко не отделаешься. – Озадаченная, она нахмурилась, но он уже перешел на другое: – Готова к встрече с тетей и дядей?

– Похоже, да.

– Вот увидишь, они стали другими людьми, – произнес Рамон, и его взгляд скользнул по ее лицу, по длинным волосам… – Ух, какая ты сейчас!.. – вымолвил он. – Постоянно приходится напоминать себе, что ты еще очень слаба…

– Почему? – бросила она, не подумав.

– Потому что хочу повалить тебя на эти подушки и целовать, – целовать, целовать, пока не попросишь пощады…

– Рамон! – Густой румянец залил ей щеки. А он только поднял руку.

– Мы оба понимаем, что сейчас ты еще не готова для такого времяпрепровождения, так что не волнуйся. Но учти – всe впереди.

– Угроза?

– Нет, обещание, – произнес он нежно. – А пока можешь подумать, какое кольцо ты хочешь.

Норин нахмурилась: вероятно, у нее поднялась температура, но нет – она пощупала рукой холодный лоб.

– Я не ношу кольца, – пробормотала она смущенно.

Рамон взял ее левую руку и посмотрел на длинные тонкие пальцы с коротко подстриженными ногтями.

– Может, из белого золота? – задумчиво предложил он. – С рубинами? Будет соответствовать скрытому в тебе огню.

– Зачем тебе дарить мне кольцо? – так и не придя в себя от растерянности, спросила девушка.

– Хочу, чтобы ты осталась в моей жизни, – просто объяснил он. – И у тебя никого нет, кроме Дональдсона. – Назвав эту фамилию, Рамон поморщился. – Думаю, ты его не любишь, – добавил он резко.

– Мне он нравится… очень нравится, – возразила она.

– Да и мне он нравится. Только этот мужчина не для тебя. Ты не дрожишь и не краснеешь, когда он входит в твою комнату.

– Это еще зачем?

– Истинный возлюбленный должен производить впечатление, – последовал ответ. – Должен пробуждать в тебе сладостные, запретные мысли и желания. Должен заставлять тебя краснеть. В тебе же незаметно ни того, ни другого, ни третьего во время визитов Дональдсона. Зато именно так ты ведешь себя со мной.

Норин сжала зубы и взглянула на него, потом пробормотала:

– Мне холодно. И меня бросает в жар!

– Из-за меня, – согласился он совершенно серьезно. – Ты тоже вызываешь у меня жар, так же как и уважение, восхищение, нежность и желание.

– Я не собираюсь спать с тобой, – отрезала она.

– В твоем состоянии это вряд ли возможно, – он не стал спорить.

– Никогда!

– Ну, это слишком долгий срок. А я буду настойчив.

– Я уеду сегодня же!

– Не уедешь. – Ее гнев только рассмешил его. – Тебе надо отдохнуть. Потом вернется мисс Плимм, и мы пообедаем, потом тебя навестят тетя с дядей, а потом наступит вечер, и я почитаю тебе перед сном.

Норин хотелось убежать, но спрятаться было негде.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила она.

– А ты не знаешь? – прошептал он и поцеловал ее. Однако в этом дюцелуе не было ни страсти, ни желания – его переполняла нежность, бескрайняя нежность, какую только можно себе представить. И после, когда он ушел, Норин показалось, что все это ей лишь приснилось.

Тетя с дядей приехали в тот самый момент, когда мисс Плимм убирала посуду. Они были в хорошем расположении духа, но явно нервничали и чувствовали себя неловко.

– Мы хотели заглянуть к тебе пораньше, – объяснял дядя, – j однако Рамон попросил подождать, пока ты немного окрепнешь. – Сидя в кресле, он наклонился в ее сторону. – У тебя есть все, что нужно?

– Да, да, – успокоила их Норин. – Рамон обо мне хорошо заботится… я ведь его пациентка, – добавила она быстро, чтобы у них не сложилось впечатление, будто она стремится занять в его жизни место их дочери.

Мэри Кенсингтон казалась постаревшей и менее уверенной в себе.

– Изадора умерла, – произнесла она тихо. – Мы сделали из нее святую, потому что так больно ощущать ее смерть, но она была лишь женщиной, Норин, женщиной, а не святой. Мы знаем об их с Рамоном отношениях, так что не думай, что ты оскверняешь ее память, живя в его квартире, – на ее губах мелькнула грустная улыбка, – мне так жаль, что мы не догадывались, в каком ты была состоянии. И так больно вспоминать, как мы обращались с тобой после смерти Изадоры… И всегда будет больно… Надеюсь, ты простишь нас?

– Мы хотим что-нибудь для тебя сделать, – добавил дядя, – все что угодно, – он выглядел смущенным, – так трудно признавать свою вину.

Они оба казались такими жалкими, что Норин не испытывала к ним больше никакой злобы – ее сердце было слишком мягким.

– Может, мне стоило заставить вас меня выслушать, – сказала она после минутной паузы, и ее голос заметно потеплел. – В этом есть и моя вина. Изадора умерла по моей вине.

– Она умерла по воле Божьей, – тихо возразила Мэри. – За последние два года мы сильно изменились. Ты, вероятно, не знаешь, но мы позвали тебя к Холу на день рождения не из-за слухов. Мы хотели все наладить.

При этих словах дядя покраснел.

– Правда, мы не очень-то старались, – признал он с грустной улыбкой, – зато стараемся сейчас. Мы рады будем тебя видеть, приезжай, когда захочешь. Нам сейчас так одиноко.

– И мне тоже, – ответила Норин. Она разглядывала дядю и тетю и чувствовала, как они устали, как измучились, и не могла винить их за то, что они так сильно, так отчаянно любили свою дочь. – Я с удовольствием навещу вас, когда смогу.

– Мы можем поехать на Карибы, – предложила Мэри с нескрываемым радушием. – Тебе это пойдет на пользу. Ты ведь так уставала на работе…

– Да, – согласилась девушка, – но я люблю мою работу.

– Конечно, – подключился к разговору Хол, – но ты ведь не сможешь работать еще пару месяцев, да? Самое подходящее время для отпуска.

Норин колебалась, но не потому, что она не чувствовала благодарное за это предложение, а потому, что впервые осознала: рано или поздно ей придется расстаться с Районом.

– Подумай пока, – подбодрила ее Мэри, – тебе не требуется решать прямо сейчас.

– Обязательно, спасибо.

Уходя, они держались все так же неловко, но уже чувствовалось, что отношения между ними начали налаживаться.

Когда за ними закрылась дверь, в комнату зашел Рамон – посмотреть, в каком состоянии находится Норин.

– Тетя и дядя хотят отвезти меня отдохнуть на Карибы, – сказала она.

– Не сейчас, – сухо отрезал он. – И не раньше, чем через три месяца!

Он развернулся и вышел, а Норин осталась в полном недоумении. На что он разозлился? Не может же он возражать против ее сближения с родственниками.

Рамон не появлялся долго, почти до самой ночи. Норин терялась в догадках, что с ним такое творится, а когда он пришел, внимательно посмотрела ему в глаза и спросила:

– Ты ужинал?

– Не хотелось. – Он покачал головой. – А ты что-нибудь ела?

– Немного картошки и суп из брокколи. Очень вкусно.

– Думаю, я налью себе немного. Тебе что-нибудь принести?

– Нет, спасибо. Ты не видел Мушку?

– Она на кухне, уплетает за обе щеки. Пойду и я поем, вернусь через пару минут.

Уходя, Рамон наградил ее благодарным взглядом: еще никогда в жизни он не чувствовал такого спокойствия, как то, которое ему дарила Норин.

– Когда мне можно будет выйти погулять? – поинтересовалась однажды Норин у Рамона.

– Может, на следующей неделе. Солнечным днем. Потом обсудим.

– Мне нужно видеть окружающий мир.

– Обязательно увидишь, – пообещал он. – Но тебе нельзя простужаться, оденешься потеплее и… У тебя есть пальто?

– Только пиджак, – ответила она.

И вот на следующей неделе, когда солнце согрело землю своими теплыми лучами, Рамон принес ей длинное бархатное пальто темно-синего цвета. Она попробовала отказаться, но услышала в ответ, что оно с очень выгодной распродажи и, если хочет, она может потом вернуть деньги. Норин согласилась с таким условием.

Когда она была готова для прогулки, Рамон взял ее под руку, и они отправились на улицу. Управляющий дома и швейцар встретили их широкими улыбками. Рамон осторожно придержал входную дверь. Норин крепко вцепилась в его руку – худенькая, в длинном пальто и пушистой шапочке, которую он тоже купил ей для прогулок.

– Как же это прекрасно – оказаться на улице! – Норин прямо-таки вся сияла от удовольствия.

Ее счастливое лицо было неописуемо красивым, Рамон лишь взглянул на него и потерял дар речи.

– Что-то не так? – робко спросила Норин. В ответ он покачал головой:

– Нет. Ты прекрасно выглядишь. Она покраснела.

– Пальто и шапочка очень красивы.

– Красива женщина, на которой они надеты. И не только внешне. Знаешь, я подумал, как было бы замечательно, если бы наша дочь унаследовала твои серые глаза и твою очаровательную улыбку!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Норин почувствовала, будто земля уходит у нее из-под ног, а ее спутник заботливо поддержал ее.

– Еще слишком рано тебе выходить, – произнес он огорченно. – Я не должен был позволять тебе делать это.

– Я в порядке, – ответила она, опершись на него. – Это не из-за прогулки. Мне показалось, ты сказал… – она замолчала, потом продолжила: – Неважно. Думаю, мне послышалось…

– Я сказал, что хотел бы, чтобы у нас родилась дочь, – повторил Рамон и пристально посмотрел в ее полные изумления глаза. – Я понимаю, что еще слишком рано обсуждать такие вещи. Но раз мы говорили о кольцах, дети – естественное продолжение…

– Кольца… Ты имеешь в виду свадебные кольца?.. – удивленно воскликнула Норин.

– А ты что подумала?

– Ну, там подарок… например, к Дню Святого Валентина, – едва нашлась она.

Он вздохнул.

– Похоже, я не могу ожидать, что ты мне сразу начнешь доверять и воспримешь разговоры о браке всерьез.

Девушка покачала головой. Ей казалось, что она теряет рассудок. Большие серые глаза не мигая смотрели на Рамона.

– Ты просто чувствуешь себя виноватым, – сказала она потом. – Жалеешь меня…

Он нежно улыбнулся.

– Этих двух чувств недостаточно, чтобы я сделал предложение, Норин. Мы подходим друг другу, неужели ты не заметила? – спросил он. – Ты счастлива со мной, разве нет?

– Да. – Отрицать очевидное было бы глупо! – Но еще слишком рано. Я хочу встать на ноги, полностью поправиться, прежде чем мы… – Она подняла взгляд. – Я могу иметь ребенка?

– Конечно, – Рамон нервно усмехнулся. – Господи, ты меня смутила. – Он перевел дыхание. – Извини, просто я сразу задумался о способах… в твоем состоянии. В любом случае пока это невозможно.

Она шагнула к нему.

– Я люблю детей.

– Знаю, я тоже.

– И думаю, лучше, когда они рождаются в браке. Но мои тетя с дядей…

– Будут в восторге, – перебил Рамон. – Они тоже обожают детей и всегда мечтали о внуках. – Он коснулся ее лица, ласково, нежно. – Пусть пройдет время. Я лишь прошу тебя подумать об этом.

– Обязательно, – пообещала она.

– А сейчас, – пробормотал он, оглядываясь по сторонам, – нам не помешает еще немножко пройтись и перестать мешать движению.

Она тихо засмеялась и взяла его под руку.

– Хорошо.

Они не спеша дошли до угла, немного передохнули и продолжили путь. От ходьбы Норин раскраснелась и слегка запыхалась, что было вполне естественно. Инстинктивно он пощупал пульс на ее запястье – ровный, сильный, точно такой, какой и должен быть на этой стадии выздоровления. Рамон улыбнулся.

– Потом станет проще, – обнадежил он.

И оказался прав. Они гуляли каждый вечер, если у Рамона не было срочных вызовов. Текли дни, за днями недели, за неделями месяцы. Грудь у Норин перестала болеть, силы полностью вернулись, а с ними и бодрость духа. Но Рамон по-прежнему держал с ней дистанцию, и Норин уже начала задумываться, не сожалеет ли он о своей импульсивности, о том внезапном предложении, которое сделал во время первой прогулки, о желании жениться на ней. Один неудачный брак у него уже позади. Видимо, он не хочет рисковать еще раз.

Время шло, и Норин уже разрешили не только водить машину, но и приступить к работе. Однако Рамон пришел в бешенство, едва только она намекнула ему об этом.

– Не думай, что я не благодарна тебе за то, что ты сделал для меня, – пыталась успокоить его Норин, – но ты не можешь вечно быть моим опекуном. Я хочу работать сама. У меня есть квартира, которую сохранили за мной с момента операции…

– Тебе не нужно жить одной, – кричал он, – еще слишком рано!

– Я провела здесь три месяца! – возмутилась она. – Все говорят, что мне уже можно приступить к работе. Мое сердце работает как часы, я гуляю каждый день, ем за двоих… Почему ты все усложняешь?

Он взмахнул руками и воскликнул по-испански что-то про необходимость спорить со стенами.

– Я не стена! – возразила Норин резко.

– Ну, в таком случае ты не можешь забрать Мушку! А она будет скучать.

– Глупости, – возразила девушка. Она знала, что время, которое они провели вместе, не давало Рамону возможности реально оценить свои чувства к ней. Им необходимо побыть подальше друг от друга.

– Ты не будешь счастлива одна, – продолжал он злиться. – Ты что, решила, что наша близость мешает мне реально оценить свои чувства?

Девушка кивнула. Он глубоко вздохнул.

– Понятно.

– Я безгранично благодарна за то, что ты так чудесно обо мне заботился, – повторила она, – но мы же оба знаем, что ты относился бы так к кому угодно. Ты не смог бы иначе.

– Ты мне льстишь. И себя недооцениваешь, – добавил он. – Может, я сам вынудил тебя не ждать от жизни многого. Я сделал тебя ожесточенной.

Он выглядел таким расстроенным, что Норин почувствовала себя виноватой.

– Я больше не ожесточенная, – произнесла она шепотом. – Тетя Мэри и дядя Хол были так добры ко мне. Мне нравится проводить с ними время.

– Только не позволяй им увезти тебя из страны, – потребовал он, – еще слишком рано.

– Как же с тобой будет трудно, когда дети решат покинуть дом, – заметила она сухо.

– Да откуда у меня возьмутся дети? Ты оставляешь меня!

Сердце ее выпрыгивало из груди, но она держалась непреклонно.

– Всему свое время, – произнесла Норин спокойно, – все будет хорошо.

– Хорошо! – в его голосе звучала издевка. – С кем я смогу поговорить? Кто успокоит и поддержит меня в трудную минуту?

Ей нелегко было спорить с ним, но решение принято.

– Только протяни руку к телефону, – пообещала она. – Можешь звонить, когда захочешь. – И добавила, отведя взгляд: – Ты ведь мой друг, а друзья всегда разговаривают.

Минута прошла в тишине. Его пальцы ласково коснулись ее лица, и, казалось, он не дышал, когда наклонился поцеловать ее.

– Хочешь быть моим другом? Тогда пристрели меня, – прошептал Рамон. – Это будет милосерднее.

– Не говори глупостей. Я никогда не причиню тебе боль.

– А как ты называешь свой уход из моей жизни? – возмутился он.

– Самосохранением, – раздался еле слышный шепот.

В ту же секунду он обнял ее и притянул к себе – близко-близко, насколько это было возможно в ее состоянии. Рамон никогда не забывал об ее едва зажившем шраме. И она поддалась его чарам, хотя точно знала, что должна уехать из этой квартиры.

Его губы коснулись ее в легком поцелуе, постепенно превратившемся в более настойчивый. А через мгновение его язык сквозь все преграды прорвался в глубину ее рта, и Рамон поднял Норин на руки.

Девушка была не в силах сопротивляться – обхватила его за шею и подарила ему ответный поцелуй, разожженный его страстью.

Почувствовав, как дрожь пронзила его тело, она замерла и набрала в легкие воздуха. Рамон тяжело дышал, и темные бездонные глаза, что так пристально смотрели на нее всего в нескольких дюймах, казались жадными и голодными.

– Если бы я не был столь добропорядочен, – произнес он хрипло, – я бы отнес тебя в постель и любил тебя, пока ты не стала бы умолять о том, чтобы остаться со мной. Но ты ведь все еще девственница, так?

– Да, – ответила она еле слышно.

– И все это из-за меня, да? – прошептал он. Норин закусила губу.

– Ну и самомнение.

– Я горю желанием быть любимым, быть желанным, быть нужным… Ты показала мне рай, а потом изгнала в ад, и все ради работы!

– Да нет, совсем нет, – быстро возразила она, касаясь его губ, его щек, его носа. – Не ради работы. Я люблю тебя!

Какие сладкие слова! Он и не надеялся услышать их после вс.ех обид и страданий, что причинил ей.

Норин оторвала свои губы от его.

– Ты должен отпустить меня, – прошептала она жалобно.

– Почему?

Она с ума сходила по этому глубокому нежному голосу, звучавшему совсем рядом с ее ухом!

– Чтобы ты мог понять, что чувствуешь. Пауза, тишина, молчание. Он смотрел в ее огромные грустные глаза.

– Что я чувствую? – переспросил он. Норин кивнула, и Рамон тихо вздохнул.

– Разве ты не знаешь? – удивился он. – А Изадора знала. И всегда упрекала меня за это. Я ведь тебе говорил.

– Ты говорил, она считала, будто тебя тянет ко мне, – согласилась девушка, – физически.

Он мягко рассмеялся.

– Физически? – Его взгляд скользнул по ее лицу. – Есть такая песня, Норин, – произнес затем Рамон нежно. – Она даже получила «Грэмми». Я не умею петь, но в ней говорится, что мужчина, если он действительно любит, видит в глазах любимой женщины своих нерожденных детей.

– Да, – пролепетала она в ответ, дрожа всем телом не столько от этих слов, сколько от того, как он их произнес.

– К стыду своему, я видел своих сыновей в твоих глазах с того самого дня, как встретил тебя на кухне в доме Кенсингтонов, – он перешел на шепот, заставивший ее покраснеть, – а я был женат. Какая же это пытка, так грешить и не уметь покаяться. – Он закрыл глаза. – Я расплачивался за этот грех и заставил расплачиваться тебя. Да и сейчас на нас висит это проклятие.

Норин смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Ты хотел жениться на мне, потому что любишь? – спросила она хрипло чуть позже.

– Да, – ответил он, и его прямой взгляд подтверждал эти слова. – Я всегда будут любить тебя. Буду любить всем сердцем, всей душой, буду любить всю свою жизнь.

И она почувствовала, как слезы подступили к глазам, как они покатились по щекам. Одна, другая, третья, жгучий и бесшумный поток…

– Не надо, – шептал он, вытирая ее слезы поцелуями. – Ну что ты… Не плачь. Хочешь уйти, так я не буду тебя останавливать. Но мы хотя бы должны видеться… – Рамон вздохнул. – Я же люблю тебя и отдаю отчет в каждом сказанном слове. Я хочу провести вместе с тобой всю оставшуюся жизнь. Я хочу, чтобы у нас были дети.

– Я тоже хочу детей, – призналась Норин.

– Думаю, нам стоит сыграть свадьбу как можно скорее.

– Правда? Рамон кивнул.

– У тебя есть такая странная склонность – убегать, – пояснил он, улыбаясь. – Может, став моей женой, ты согласишься остаться дома.

Ее пальцы теребили густые волосы у него на висках.

– Я могла бы немного подрабатывать. Рамон пристально прсмотрел на нее.

– Пока не появятся дети?

– Да, и потом, когда пойдут в школу. Я люблю свою работу. .

– Ну, конечно, только все это не так уж просто, тебе придется меня задобрить.

– Так? – прошептала она, наградив его поцелуем.

Он с готовностью отозвался на него и оторвался от нее лишь тогда, когда их тела будто пронзило молнией.

– Дорогая, такие поцелуи очень опасны, – проворчал Рамон. – Нас обвенчают в церкви. На тебе будут белое платье и фата. А потом наступит наша ночь.

Румянец покрыл щеки девушки.

– Многие считают, что она уже была, я слышала от Брэда.

Рамон вопросительно поднял брови:

– Он снова заходил?

– На несколько минут. – Она улыбнулась. – И прежде чем ты сделаешь необоснованные выводы, запомни, он по уши влюблен в одну женщину из больницы, не в меня. – Норин говорила быстро, без пауз, не давая Рамону даже вставить слово. – Мы просто друзья. Так всегда и было.

– Отныне вам лучше быть друзьями на расстоянии.

– Да ты ревнуешь!

– Очень, – он снова ее поцеловал и поставил на ноги. – Знаешь, что-то я устал. Но обещаю после свадьбы перенести тебя через порог.

– Ловлю на слове, – и она улыбнулась ему широко, открыто. Радость переполняла Норин до краев.

Они объявили дату свадьбы – в День Святого Валентина, обсудили все до мелочей, и страх и беспокойство Норин растворились в праздничной суете. Самой большой неожиданностью для нее явился восторг, который вызвало их сообщение у тети и дяди. Мэри сразу же взяла на себя подготовку к свадьбе и за неделю уладила все: и приглашения, и пирог, и сам прием. Норин восхищалась ее организаторскими способностями. Они сблизились с тетей как никогда – тем более, что Рамон на время помолвки отправил ее жить к Кенсингтонам. Он заявил, что настаивает на соблюдении обычаев и не допустит никаких слухов, могущих в дальнейшем омрачить их семейную жизнь.

Новые отношения действовали благотворно на них обоих. Норин расцвела и стала еще прекраснее. Над Рамоном подшучивали коллеги, но он держался стоически. Несколько раз он приглашал Норин на ужин и всегда был корректен и предельно вежлив. Однако в глазах его полыхал такой огонь, что у девушки замирало сердце.

Вечером накануне венчания, когда Норин уже открывала дверцу машины, чтобы выйти из нее, Рамон рукой преградил ей путь.

– Ты с каждым днем волнуешься все больше, – произнес он мягко и ласково сжал ее пальцы. – Объясни, почему.

– Я не так много знаю о мужчинах, – призналась девушка. – Все получится? То есть ты смотришь на меня так, будто можешь проглотить целиком, и я не уверена, что тебе не покажется мало.

Он добродушно усмехнулся.

– Тебя будет достаточно. Но признаюсь, у меня тоже есть опасения… за тебя.

– За меня? – . Она подняла взгляд.

– Твоя невинность пугает меня. Я боюсь причинить тебе боль.

Норин доверчиво прижалась к нему.

– Это меня совсем не беспокоит.

На прощанье она подарила ему полный нежности поцелуй и была удивлена, с какой холодностью он его принял.

– Тебе больше не нравится целовать меня? – спросила девушка.

Рамон лишь рассмеялся.

– Слишком нравится. Завтра вечером ты вполне можешь ожидать множество поцелуев и кое-что еще.

– Особенно привлекательной мне кажется часть под названием «кое-что еще». – В ее приглушенном шепоте слышалось волнение.

– И мне тоже, – Рамон даже прищелкнул языком. – А теперь – спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – Норин еще раз взглянула на него и вышла из машины.