Текст книги "Сияющая луна. Автобиография Дилго Кхьенце, а также воспоминания семьи, друзей и учеников"

Дилго Кхьенце
Сияющая луна. Автобиография Дилго Кхьенце, а также воспоминания семьи, друзей и учеников

By arrangement with Shambhala Publications, Inc

Boulder, Colorado 80301 USA

© Shechen Publications, 2008

© Introduction by Sogyal Rinpoche, the Tertön Sogyal Trust, 2007

© Matthieu Ricard, Photographs 2, 3, 10, 11, 20, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 33, 34, 35, 36

© Babeth Van Loo, Photograph 21

© Lodro Thaye, Photograph 22

© Lynn Weinberger, Photograph 24

© Marilynn Silverstone, Photograph 32

All other photographs: photographer unknown.

© А. Ерёменко. Перевод, 2023

© ООО ИД «Ганга». Издание на русском языке, оформление, 2024

Предисловие Его Святейшества Четырнадцатого Далай-ламы

Буддийская традиция запечатлевать жизни великих учителей и практикующих восходит ко временам Будды Шакьямуни. Жизнеописание служит способом выразить благодарность и признательность учителям, а также источником вдохновения и поучительным примером для будущих поколений. По этой причине я с большим удовольствием узнал о готовящейся публикации данной книги. Этот правдивый рассказ о жизни и деяниях Кьябдже Кхьенце Ринпоче, которого я почитаю как одного из своих драгоценных учителей, был написан с целью напомнить тем, кто был с ним знаком, и рассказать тем, кто не знал его лично, о его великих качествах.

Наша первая и, как оказалось, счастливая встреча состоялась в монастыре Джокханг в Лхасе, когда я возвращался из своего первого паломничества по Индии. Однако узнать Кхьенце Ринпоче получше мне довелось лишь намного позже, когда мы оба жили в изгнании. В свойственной этому великому и сердечному человеку манере он проявил ко мне невероятную доброту и раскрыл передо мной сокровищницу своих опыта и знания, даровав посвящения, учения и передачи.

Безусловно, одно из важнейших назначений жизнеописаний таких великих учителей, как Кхьенце Ринпоче, – это напомнить о том, через что им пришлось пройти, чтобы быть теми, кем они были. Большинство из нас, ныне живущих, будут помнить Кхьенце Ринпоче за необыкновенное тепло присутствия, удивительную чуткость и внимательную заботу о других, полагая, что он был таким всегда. Но даже великим ламам приходится работать над собой, чтобы преобразить свой ум, и Кхьенце Ринпоче не был исключением. С молодости он посвящал всё своё время изучению и практике Дхармы и обучению других, проведя почти четверть жизни в ретритах, и вёл такой образ жизни до самой смерти. Он настолько свыкся с ним, что казалось, будто такая жизнь давалась ему легко. Эта книга повествует о том, чего ему это стоило.

Традиционно мы говорим, что одна из главных добродетелей учителя проявляется в том, что он просто присутствует среди нас и служит нам примером. Дилго Кхьенце Ринпоче, несомненно, относится к числу самых реализованных буддийских учителей, которых я встречал. В то же время он излучал теплоту и жизнерадостность, присущие любому по-настоящему доброму и искреннему человеку. Поскольку такие достоинства лежат в основе богатой многовековой тибетской культуры, он естественным образом являл собой пример настоящего тибетца. Для меня было огромной честью знать его лично. Я уверен, что читатели обретут великую пользу, познакомившись с ним в какой-то мере на страницах этой книги.

Четырнадцатый Далай-лама Тензин Гьяцо

Дхарамсала, Индия

20 апреля 2007 г.

Предисловие Дзонгсара Кхьенце Ринпоче

Каким бы скромным ни был мой рассказ о жизни Дилго Кхьенце Ринпоче и его огромном наследии, я предвижу, что нынешнее поколение учеников едва ли поверит, что одному человеку удалось столь многого достичь за одну жизнь. Тем не менее невероятные истории – неотъемлемая часть буддийской традиции, и сутры махаяны и тантрические тексты изобилуют удивительными подробностями о том, какое бесчисленное множество деяний совершали великие учителя и какие трудности и лишения приходилось претерпевать великим бодхисаттвам прошлого, чтобы получить и практиковать учения. Среди более поздних примеров такой судьбы – жизни великих учителей риме Джамьянга Кхьенце Вангпо и Джамгона Конгтрула Лодро Тхае, которые в XIX столетии преобразовали и возродили тибетский буддизм. Можно только поражаться небывалому размаху их деятельности. Количество одних только текстов, которые они написали, настолько велико, что трудно поверить, что в течение жизни они занимались чем-то иным. Подобным образом количество учений, которые они получили, настолько обширно, что остаётся только недоумевать, как они успевали делать что-то ещё. И всё же они даровали такое невероятное количество учений, которое, казалось бы, невозможно успеть передать за одну жизнь.

В наше время многим из нас такие истории в лучшем случае кажутся сомнительными. Тем не менее кто-то вроде меня, кому посчастливилось повстречать такого великого учителя, как Дилго Кхьенце Ринпоче, чья деятельность была настолько же разнообразна, насколько и обширна, способен поверить в существование таких трудолюбивых и самоотверженных существ. Конечно, мы постоянно узнаём о замечательных качествах, присущих высокореализованным учителям, из разных книг, где подробно описываются их «благочестивые» образ жизни и поведение. Однако я вряд ли бы поверил, что кто-то мог в действительности обладать такими многочисленными добродетельными качествами и делать так много для других, если бы не встретил Кхьенце Ринпоче, который являл собой живой пример подобного чуда. Не будь у нас перед глазами такого примера, жизнеописания великих учителей прошлого казались бы менее правдоподобными и походили бы на древние легенды вроде греческого мифа о Геракле, совершившем свои двенадцать подвигов. (Тем не менее я сочувствую скептикам и тем, кому не посчастливилось встретиться с Кхьенце Ринпоче и провести с ним время. Несмотря на то что я собственными глазами видел, что он делал, я, оглядываясь назад, всё равно с трудом верю в некоторые вещи, которые происходили: что уж говорить о сомнениях тех, кто при этом не присутствовал!)

Должен признаться, что, пока Ринпоче был жив, я не отдавал себе отчёта, каким удивительным человеком он был. Я понял это намного позже, когда я и некоторые другие его ученики стали пробовать подражать ему в своих занятиях. Именно тогда мы стали понимать, каким трудолюбивым, неутомимым и решительным он был, всегда изыскивая возможности помогать другим и никогда не заботясь о себе. Прозвучит невероятно, но я не помню, чтобы Ринпоче когда-либо позволял себе день отдыха. Несомненно, бывали и спокойные, тихие деньки, но вместо того чтобы подольше поспать или посмотреть какой-нибудь фильм, Ринпоче любил собрать вокруг себя своих старых учеников или учеников своих учителей и проводить время за рассказами и воспоминаниями о жизни своих учителей. Для Ринпоче это было чем-то вроде развлечения, и те счастливчики, которым хватало мудрости в нём участвовать, получали от этого огромную пользу.

В эти времена упадка, когда скептицизм ценится превыше чистого восприятия, вполне возможно, многие, читая эти строки, подумают, что я намеренно преувеличиваю необычайные качества и достижения Ринпоче, потому что являюсь одним из его учеников и должен его всячески расхваливать. Однако я, наоборот, опасаюсь их недооценить, ведь у меня не хватит ни слов, ни времени, чтобы в полной мере описать все достоинства Кхьенце Ринпоче. Я надеюсь, что со временем о наиболее ярких следах, оставленных этим великим человеком, станет широко известно и в будущем у мира появится возможность узнать о Ринпоче больше, подобно тому как когда-то мир заново открыл для себя Леонардо да Винчи спустя века после его смерти.

Когда бхикшуни Джинпа Палмо попросила меня написать вступительное слово к автобиографии Кхьенце Ринпоче, с одной стороны, при мысли, что меня посчитали достойным выполнить эту задачу, я обрадовался, однако, с другой стороны, я начал переживать, прекрасно понимая: всё, что бы я ни написал, создаст лишь мимолётное впечатление об этом необыкновенном существе. Это напомнило мне о том, как я много раз просил Таши Намгьяла, старого помощника Джамьянга Кхьенце Чокьи Лодро, рассказать мне о жизни моего предшественника. Меня всегда расстраивало, что на все мои нетерпеливые расспросы Таши Намгьял отвечал молчанием, поскольку полагал, что всё сказанное им будет вводить в заблуждение. Сегодня, столкнувшись с точно такой же проблемой, я испытываю к нему намного больше сочувствия.

В этих строках я лишь приступаю к тому, чтобы познакомить вас с Кхьенце Ринпоче. Из того, что я знаю о буддизме ваджраяны, сам акт ознакомления, или представления, в особенности когда речь об ознакомлении с гуру, чрезвычайно важен. В то время как последователи ваджраяны видят в своём учителе будду – а считается, что в наш мир пришли и ещё придут тысячи будд, – учитель занимает главное место в духовной жизни практикующих. Учитель – это тот, кто входит с нами в прямое взаимодействие, вносит беспорядок в нашу организованную сансарную жизнь, и даже если ему не удастся её полностью разрушить, у него наверняка получится оставить вмятину на нашем раздутом эго. Строго говоря, знакомить с учителем – всё равно что знакомить с буддой. Для того, кто следует по духовному пути, нет более важного действия, чем это. Посему я уверен, что мой вклад в виде этого вступительного слова к автобиографии одного из самых почитаемых и любимых учителей своего поколения позволит мне накопить огромное количество заслуги.

Если вы рассчитываете прочитать в этой книге житейские истории, полные драмы, ликования, тревожного ожидания и романтики, следя за кульминацией сюжета, то, прошу вас, оставьте свои ожидания: на этих страницах вы не найдёте ничего подобного. С другой стороны, здесь есть всё: душераздирающая драма отречения, героическое ликование от победы над гордыней и гневом, кульминация в виде низвержения эгоизма благодаря зарождению бодхичитты, а также трогательная романтика сострадания этого уникального человека, единственным желанием которого было собрать в своём сердце страдания всех существ, никому не отказывая и никого не бросая. Я думаю, что нет такого художественного произведения, где бы описывалась более проникновенная и вдохновляющая история глубокого внутреннего путешествия поистине необыкновенного существа, чем та, что рассказана в автобиографии Ринпоче.

Обычно цель любой истории – познакомить с героем, показать его взлёты и падения, чтобы дать читателю возможность разглядеть в нём себя, избежать возможных ошибок, а также почерпнуть из неё вдохновение. Автобиография Ринпоче – не исключение. Следуя пути Дхармы, мы часто вспоминаем жизнеописания великих учителей прошлого – таков совет самого Будды. К примеру, вполне возможно, что смелый поступок Сиддхартхи, покинувшего отцовский дворец и отрёкшегося от мира, кого-то вдохновит и побудит к переменам. Но слышать такие истории – одно, а вот то, получите ли вы от них пользу, зависит от ваших способностей. Ученик с высшими способностями может достичь освобождения благодаря слушанию, однако немногие из нас настолько одарены. Хотя внешняя биография Ринпоче, несомненно, способна нас вдохновить, тем не менее внутренняя и тайная жизнь великих учителей обычно остаются для нас практически недосягаемыми, поскольку их невозможно ни описать, ни помыслить. Я говорю это не для того, чтобы это звучало более духовно или поэтично; просто дело в том, что не существует слов или языка, чтобы во всей полноте выразить их истинный смысл. Кроме того, очень немногие из нас обладают достаточными способностями, чтобы понять подобные вещи.

Тибетцы говорят, что всему в нашей жизни мы подражаем. Тот, кто делает это лучше всех, считается самым способным. Оглядевшись вокруг, мы заметим, что каждый из нас старается подражать друг другу и имеет свой пример для подражания. К сожалению, многие из нас стремятся подражать людям, добившимся материального благополучия. Нам недостаёт энтузиазма искать духовный идеал, и даже если у нас появляется такое стремление, с точки зрения моего нечистого видения осталось не так много настоящих духовных примеров для подражания. Отчасти я чувствую, что несу ответственность за такое положение дел, поскольку в глубине души у таких людей, как я, что-то не заладилось с мотивацией, и это особенно сказывается на нашем восприятии своих учителей.

Я прекрасно помню, как однажды Ринпоче собирался покинуть Катманду и отправиться в Бутан. Я был опустошён: он оставлял меня одного. Я всегда воспринимал Ринпоче как отца, и в тот день мне показалось, будто мой отец, самый важный для меня человек, бросает меня. Оглядываясь назад, я думаю, что в основе моих переживаний лежала скорее моя неуверенность в себе, нежели искреннее желание достичь просветления. Хотя указывать на ошибки своих учеников входило в число обязанностей Ринпоче, тем не менее он никогда не позволял себе унижать нас, делая прилюдные замечания по поводу нашей неверной мотивации. На самом деле я обнаружил, что его отеческое отношение ко мне только укрепило мои собственные чувства. Я до сих пор ощущаю, как его огромная рука ласково гладит меня по голове, давая понять, что он скоро вернётся и мне незачем беспокоиться, а я, стиснув зубы, воображаю, будто смогу справиться с чем угодно, хотя в действительности еле сдерживаю слезы.

Дело в том, что моя способность оценить его в полной мере была искажена моим ограниченным восприятием его как отцовской фигуры, которой мне всегда не хватало. Даже сегодня, когда я перебираю в памяти воспоминания о нём и обо всех мелочах, которые он делал, моё сердце разбивается при мысли, что в то время я считал его поступки по большей части довольно заурядными, никогда не подозревая об их истинном смысле. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне становится грустно и немного стыдно, но я стараюсь утешить себя тем, что теперь, хоть и с некоторым опозданием, я гораздо лучше понимаю, как объяснить все его действия, и более полно осознаю, насколько он был велик.

Должен признаться, я по сей день не знаю, являются мои чувства к Ринпоче истинной преданностью или простой привязанностью, поскольку настоящая преданность, как объясняется в тантрах, выходит далеко за рамки обычных понятий. Наверное, лучшее, что я могу сделать, – так это стремиться к настоящей преданности, и даже эту свою способность я приписываю исключительно влиянию Ринпоче, чьи преданность и восхищение собственными учителями послужили для меня впечатляющим примером.

Всякий раз, читая строки, которые Кхьенце Ринпоче посвящал кому-то из своих учителей, будь то в прозе или стихах, я не просто читаю описание человека, а словно получаю полное и совершенное ознакомление с Буддой и Дхармой на всех уровнях. Кажется, будто он увлекает нас, своих читателей, в необыкновенное путешествие в совершенно новое измерение или иную сферу бытия. Я отчётливо помню, что всякий раз, когда Кхьенце Ринпоче хотя бы вскользь упоминал кого-то из своих учителей, вне зависимости от обстоятельств это становилось поводом для восхваления – настолько трогательными были для него воспоминания о каждом из них.

Однажды Кхьенце Ринпоче отправился в Восточный Тибет в сопровождении целой группы своих учеников, среди которых был и я. После весьма изнурительного путешествия мы добрались до монастыря Дерге Гончен, перед которым собралась многотысячная толпа людей, желавших хотя бы одним глазком взглянуть на Кхьенце Ринпоче. В какой-то момент к Ринпоче приблизился диковатого вида парень со свёртком грязного тряпья в руках. Вокруг стояла такая суматоха, что я не придал этому большого значения. Парень неуклюже размотал тряпки, достав оттуда статуэтку Манджушри, и пробормотал что-то невнятное, обращаясь к Ринпоче. Тулку Пема Вангьял, однако, расслышал его просьбу и наклонился, чтобы передать её на ухо Кхьенце Ринпоче. Я сразу же уставился на Ринпоче, который, к моему удивлению, безудержно разрыдался как ребёнок, словно его сердце было готово вот-вот разорваться. Мы все были поражены – до этого мы очень редко видели слёзы Ринпоче, и каждый из нас испытал одно и то же чувство: будто время остановилось. Позже мне удалось узнать, что же так глубоко тронуло Кхьенце Ринпоче. Оказалось, что статуэтка, которую поднёс ему парень, уцелела во времена культурной революции и раньше принадлежала Мипаму Ринпоче, одному из его любимейших учителей¹.

Всё, что ни делал Кхьенце Ринпоче, всегда было вдохновлено пожеланиями его учителей либо было всецело посвящено исполнению их чаяний. В наше время, когда все стремятся стать первооткрывателями и создать что-то оригинальное, даже не задумываясь о том, чтобы воздать должное тем, у кого они заимствуют свои идеи, Кхьенце Ринпоче был единственным в своём роде: если кто-то и мог привнести в этот мир что-то совершенно новое, то это был Кхьенце Ринпоче; тем не менее вся его жизнь была целиком посвящена служению своим учителям.

Если на минуту забыть о духовном пути и взглянуть на Кхьенце Ринпоче с самой обычной точки зрения, даже тогда будет абсолютно невозможно им не восхищаться: я никогда не встречал таких лёгких в общении и открытых людей, как он. Многие учителя, особенно высокие ламы, обычно держатся довольно строго и отстранённо. Трудно представить себе ситуацию, в которой вы могли бы затеять с ними дружескую беседу, не говоря уже о том, чтобы отпустить невинную шутку в их присутствии. Кхьенце Ринпоче был совсем иным: он был очень прост в общении и сразу же предлагал тёплую и очень близкую дружбу каждому, с кем встречался, никогда не создавая ненужной дистанции.

Он был выдающимся лидером и, подобно величавому индейскому вождю и могучему предводителю самураев, никогда не терял самообладания в самых сложных и запутанных жизненных обстоятельствах, какими бы турбулентными они ни были. Он всегда сохранял спокойствие и оставался невозмутимым подобно горе, безусильно излучая совершенно непоколебимую беспристрастность и всепроникающую уверенность, порождавшую, в свою очередь, уверенность в тех, кто его окружал. Мы ни разу не замечали в нём и намёка на раздражение. Когда его преследовали раздражённые жалобщики, без устали доносившие на кого-то из монахов или тулку монастыря, Кхьенце Ринпоче, несмотря на их подстрекательства, никого не ругал и не отчитывал, а, наоборот, сглаживал ситуацию и утихомиривал людей при помощи юмора и мягкой силы своего присутствия. В итоге каждый, кто приходил к Ринпоче жаловаться, уходил счастливым и удовлетворённым, даже несмотря на то что Ринпоче и пальцем не шевелил, чтобы принять меры по поводу жалобы.

Одна из самых трудных задач для любого лидера – сделать так, чтобы все его подопечные чувствовали себя любимчиками. До сих пор я встречал только одного человека, который смог по-настоящему в этом преуспеть, не становясь при этом вопиюще банальным. Я сталкиваюсь с этой проблемой каждый день, поскольку на меня тоже навесили ярлык «учитель». Тем не менее, как показывает мой опыт, сколько бы я ни старался, большинство моих учеников жалуются, что я пренебрегаю ими или не замечаю их и вообще не уделяю им достаточно внимания. С Кхьенце Ринпоче всё было по-другому. Каждый, от самых высокопоставленных тулку и государственных министров до дворника, подметавшего дорогу возле монастыря, искренне верил в то, что ему принадлежит особое место в сердце Ринпоче. Я даже представить себе не могу, как ему это удавалось! Возможно, у учителя появляется такая способность, когда он становится настоящей «драгоценностью, исполняющей желания», как говорят тибетцы.

Есть огромная разница между жизнью ради Дхармы и жизнью за счёт Дхармы. Хотя моё мнение отчасти предвзято, на мой взгляд, сегодня большинство из так называемых духовных лидеров занимаются именно последним. С самого раннего детства до самой смерти Кхьенце Ринпоче действительно жил ради Дхармы и никогда не использовал учение, чтобы заработать или улучшить условия своей жизни, хотя он легко мог бы это сделать. В конце концов, он был духовным титаном, обладавшим всеми подлинными качествами великого мастера, и в течение своей жизни установил отношения с различными влиятельными духовными и светскими людьми, на которых, если бы только захотел, мог оказать огромное влияние. Он мог бы очень успешно продать себя на рынке духовных услуг, однако я ни разу не замечал ни единого намёка на то, что такие мысли вообще приходили ему в голову. Наоборот, когда такие честолюбивые ученики, как я, предлагали Ринпоче дать учение кому-то, кто, на наш взгляд, мог принести пользу монастырю, он не выказывал к этому ни малейшего интереса. Вместо этого он, не жалея сил и времени, давал наставления какой-нибудь никому не известной монахине, приехавшей невесть откуда и оказавшейся в то утро на пороге монастыря.

После смерти Дуджома Ринпоче многие настаивали, чтобы Кхьенце Ринпоче принял предложение возглавить школу ньингма, и в конце концов он согласился. Оглядываясь назад, я понимаю, что стиль руководства, который он избрал, очень точно воспроизводит стиль выдающихся генералов, описанных в древних азиатских трактатах по военной стратегии. Например, он не чувствовал необходимости вникать во все подробности происходящего. Иногда я просто недоумевал, волнуют ли они его вообще! Он не был похож на травинку, что растёт на вершине горы и клонится в стороны под натиском ветра: когда вас так легко пошатнуть, вы можете ненадолго угодить одному человеку, но, как говорят тибетцы, при этом обожжёте нос другому. Не был Ринпоче похож и на кусок дерева, который не в состоянии взять на себя ответственность, когда это необходимо, и не понимает, что происходит. Он был, скорее, подобен прекрасному длинному шёлковому флагу, надёжно закреплённому на склоне огромной горы: когда это было необходимо, он всегда пребывал в действии, сохраняя при этом устойчивость и непоколебимость.

Редко встретишь человека, о котором можно было бы со всей уверенностью сказать, что он полностью понимает положение дел и в политике, и в экономике, и в военной сфере. Так же и в духовном мире – редко встретишь человека, который бы по-настоящему заботился о том, чтобы нести в мир подлинное учение Будды Шакьямуни. В Тибете есть четыре школы буддизма, каждая из которых яростно отстаивает свои традиции. Внутри каждой школы есть много линий передачи учений, которые, особенно в последнее время, заботятся прежде всего о своих собственных интересах, нежели об интересах буддизма в целом. Несомненно, ученики, защищающие свою линию передачи, замечая любую потенциальную угрозу и бросаясь её устранять, делают это из самых лучших побуждений. Но зачастую они забывают о более широкой перспективе, и со временем интерес к учению Будды покидает их умы, не оставляя после себя и следа. К сожалению, приверженцы всех линий попадают в одну и ту же ловушку, тем самым укрепляя и пропагандируя идеи сектарности. Помимо этого в их умы неизбежно закрадывается интерес к обычной мирской жизни. А когда это происходит, необходимость способствовать благосостоянию отдельно взятого монастыря или организации всегда начинает превалировать над необходимостью сохранения линии передачи. В результате – и, по моему мнению, это не преувеличение – тибетцы практически предали забвению Будду Шакьямуни и его учения.

Великие мастера Джамьянг Кхьенце Вангпо и Джамгон Конгтрул Лодро Тхае, ставшие основоположниками внесектарного подхода, видели это слабое место и понимали важность и необходимость сохранения всех школ и линий передачи внутри буддизма; свидетельства этому можно найти в их работах. Можно с уверенностью сказать, что эти два выдающихся учителя прямо или косвенно способствовали сохранению всех линий передачи, которые дошли до наших дней. На мой взгляд, Кхьенце Ринпоче был единственным держателем традиции риме – великого наследия Джамьянга Кхьенце Вангпо и Джамгона Конгтрула Лодро Тхае, и по сей день я не встречал и не слышал ни об одном другом мастере, который бы поддерживал истинный дух риме так всесторонне и совершенно, как это делал Ринпоче.

Кхьенце Ринпоче никогда не ограничивался лишь показным уважением к традиции риме, как некоторые ламы, которые довольствуются лишь тем, что украшают стены своих монастырей и домов портретами мастеров риме. Не использовал Ринпоче и политкорректный имидж риме, чтобы обрести популярность. Он по-настоящему лелеял и заботился о каждой линии передачи, и часто бывало, что помощники Кхьенце Ринпоче невольно расстраивали его печальными новостями о смерти мастеров разных школ или сообщениями о спорах, разгоревшихся внутри какой-либо линии.

Чтобы в полной мере ощутить гениальность учителей риме, следует прочитать собрание их сочинений. Затем, если вы сравните их с собранием сочинений Кхьенце Ринпоче, то обнаружите, что и те и другие пропитаны одинаковым чувством благоговения перед учениями разных линий передачи. Чрезвычайно редко можно встретить такое почтение в работах большинства учителей прошлого и настоящего. Гораздо чаще в подобных сочинениях ламы заявляют о том, что именно их традиция и их деятельность являются самыми великими.

Если в наши дни вокруг так много фальшивых мастеров риме, то что же отличает учителя, который действительно придерживается внесектарного подхода? На каком основании мы можем с уверенностью назвать кого-либо подлинным мастером риме? Безусловно, трудно судить о том, кто на самом деле обладает внутренними качествами риме. В лучшем случае мы можем обратить внимание на известные внешние признаки, хотя это довольно ограниченный подход. Однако, на мой взгляд, есть кое-что, что может многое сказать о человеке, а именно число мастеров разных линий передачи, от которых он или она получали учения. В наши дни, когда ламы и их ученики чувствуют необходимость стеречь друг друга, словно ревнивые супруги, редко можно встретить мастеров, получавших учения от более чем ста учителей, подобных Джамьянгу Кхьенце Вангпо, предшественнику Кхьенце Ринпоче. В наши дни многие практикующие считают достоинством относиться к своему гуру с той же преданностью, с какой члены иной политической партии относятся к своему лидеру. Но испытывать подобную преданность к своему учителю просто глупо, поскольку таким образом их так называемая однонаправленная преданность превращается в однонаправленный предрассудок! У самого Кхьенце Ринпоче было более пятидесяти учителей, принадлежавших к разным линиям передачи, у которых он довольно долго обучался, получая самые важные учения. Он видел, что этот опыт принёс ему огромную пользу, поэтому часто отправлял нас, своих собственных учеников, получать учения у других мастеров независимо от нашего желания.

Когда я вспоминаю время, проведённое с Кхьенце Ринпоче, перед моими глазами отчётливо возникает картина, которую я вряд ли снова увижу в своей жизни: нескончаемый поток представителей различных традиций, от высокопоставленных лам до простых верующих, ежедневно заполнявших его комнату. Конечно, я знаю учителей, к которым часто приходят ученики, но больше я никогда не встречал учителя, к которому бы ежедневно стекались представители всех школ и традиций. А зачем ещё они приходили, как не за Дхармой? На мой взгляд, это говорит о том, что приверженцы разных традиций безоговорочно доверяли Ринпоче. И действительно, многие великие учителя, к которым мы сегодня относимся с почтением, были его учениками. Например, Его Святейшество Далай-лама, а также покойный Джамьянг Кхьенце Чокьи Лодро, который был одновременно и учителем, и учеником Ринпоче.

Наблюдая за тем, как развивается современный тибетский буддизм, я опасаюсь, что всё сделанное этими великими мастерами во имя сохранения различных школ и традиций будет вскоре стёрто из памяти под натиском сектарности. Ведь не только современная молодёжь, настроенная более материалистически, но и представители старшего – казалось бы, более «благоразумного» – поколения насквозь пронизаны сектарными настроениями. Сектарность стала одной из тех ошибок, которую миру уже никогда не удастся исправить. Похоже, что даже тибетские ламы ничего не могут с ней поделать. Эта проблема не является новой: история тибетского буддизма изобилует рассказами о его славном прошлом наряду со свидетельствами о том, что каждая линия не была заинтересована в благополучии своих соперников.

В наше время сектарность так сильна, что нередко слышишь, как даже реализованные учителя посмеиваются над идеей риме, словно это был лишь неискренний жест доброй воли, цель которого совершенно недостижима. Как если бы Джамьянг Кхьенце Вангпо и Джамгон Конгтрул Лодро Тхае вместе с их трудами покинули этот мир и стали просто легендой, пока – по крайней мере в моём представлении – в этот мир не пришёл великий учитель Дилго Кхьенце Ринпоче, воплощение обоих великих мастеров, чему я лично был свидетелем.

Интерес и заботу, с которыми Кхьенце Ринпоче относился ко всем школам тибетского буддизма, можно было описать почти как фанатичные. Он практически никогда не тратил время на пустую болтовню. Целыми днями, с раннего утра до поздней ночи, он давал или разъяснял учения, редактировал записи учений, организовывал издание книг и создание священных изображений и статуй. Ринпоче обладал такой реализацией, что ему едва ли было необходимо получать учения самому; тем не менее, если он узнавал, что какая-то линия передачи находилась под угрозой исчезновения – а случалось это довольно часто, поскольку Ринпоче стремился во что бы то ни стало их находить, – он тотчас же просил держателя линии даровать ему передачу этого учения, даже если этот монах или йогин не внушал особого доверия. Однажды, когда я сопровождал Кхьенце Ринпоче в паломнической поездке по Тибету, мы остановились на один день в Чэнду. Согласно расписанию, это был один из тех немногих дней, когда, как предполагалось, Ринпоче мог отдохнуть. Однако вскоре по городу пронёсся слух, что приехал Кхьенце Ринпоче, и к нам пожаловала группа гостей с просьбой об аудиенции, среди которых был простой монах, держатель одного очень редкого учения, которое Кхьенце Ринпоче ни разу не получал. Он тотчас же попросил монаха о передаче этого учения, и таким образом день отдыха – что, пожалуй, было неизбежно – превратился в один из самых хлопотных дней.

Каждый раз, когда мы путешествовали вместе, будь то в самолёте или на поезде, если Кхьенце Ринпоче не практиковал, то обязательно делал записи. Он писал не для того, чтобы утолить жажду творчества или прославиться, став автором какого-нибудь бестселлера; он составлял комментарии к практикам или сочинял воодушевляющие напутствия тем, кто стремился посвятить свою жизнь Дхарме. Одним из таких сочинений является письмо Чогьяму Трунгпе Ринпоче, которое он написал на борту самолёта: