Текст книги "Доктор Яд. О том, кто тихо убивал молодых женщин, пока все боялись Джека-потрошителя"

Глава 13. «Вы взяли не того»

Июнь 1892 года

Джозеф Харпер был потрясен, получив письмо с угрозой разоблачить его сына как убийцу. Оно пришло еще в мае, и отправитель, некто У. Г. Мюррей, утверждал, что у него есть «неоспоримые доказательства» того, что Уолтер Харпер отравил Элис Марш и Эмму Шривелл. Мюррей требовал заплатить ему 1500 фунтов, чтобы скрыть информацию, а при невыполнении условий грозился предупредить полицию. «Публикация доказательств навсегда погубит вас и вашу семью», – предупреждал он в письме. К письму прилагалась вырезка из газеты Lloyd’s Weekly Newspaper, в которой сообщалось о смерти Марш и Шривелл. Доктору поручили разместить объявление в лондонской газете Daily Chronicle, указав, что он готов заплатить Мюррею за его «услуги».

Доктор Харпер, конечно, понятия не имел, что Скотленд-Ярд обнаружил и другие письма, подписанные именем Мюррея, в каждом из которых выдвигалось одно и то же обвинение против его сына. Он проконсультировался с адвокатами, но они не сочли нужным обращаться в полицию. Доктор Харпер сохранил письмо и показал его своему сыну, когда тот вернулся из медицинской школы пару недель спустя. Уолтер Харпер расстроился, но заверил отца, что ничего не знал об этих женщинах; его даже не было в Лондоне, когда они умерли. «Глупый розыгрыш», – подумал он. Больше они ничего не слышали об У. Г. Мюррее.

Более месяца спустя, 2 июня, детектив Скотленд-Ярда прибыл в дом Харпера в Барнстейпле, чтобы изучить то самое письмо. Танбридж сел на поезд из Лондона в Северный Девон, чтобы выяснить, что доктору Харперу известно о непристойных обвинениях в адрес его сына. Он и не подозревал, что Харперам угрожали шантажом. Как только Танбридж увидел почерк, он сразу понял, кто отправил письмо.

«Нил был автором, – говорил он своему начальству. – Никаких сомнений». Почерк соответствовал образцу, который Крим предоставил сержанту Макинтайру. Когда Шерлок Холмс получил письмо, положившее начало рассказу «Скандал в Богемии», он проверил наличие водяного знака. Танбридж тоже. Как и экземпляр Крима, письмо было написано с помощью супертонких канцелярских принадлежностей Fairfield – редкой марки, которую, как вскоре обнаружил Танбридж, не продавали лондонские канцелярские торговцы. Набор изготовили в Соединенных Штатах.

Это стало доказательством, необходимым для обвинения Крима в вымогательстве – достаточно серьезном преступлении, чтобы повлечь за собой наказание в виде пожизненного заключения. Но необходимо было действовать быстро. Хейнс узнал о планах Крима покинуть Лондон во второй половине дня 4 июня, якобы для того, чтобы навестить семью Саббатини в Беркхамстеде. Танбридж опасался, что Крим планирует уехать из страны, а потому убедил начальство немедленно выдать ему ордер на арест. «Иначе мы можем опоздать».

Штаб-квартира Скотленд-Ярда, расположенная через Темзу от Ламбета, 1891 год (авторская коллекция)

Помощник комиссара Роберт Андерсон передал новые доказательства генеральному прокурору сэру Огастесу Стивенсону, который после уведомления Министерства внутренних дел выдал ордер на арест. После «тщательного и серьезного расследования», сказал Андерсон госсекретарю, он был уверен, что Крим убил Кловер, Донворт, Марш и Шривелл. «Моральных доказательств его вины достаточно, – продолжил он, – но я, как бы ни старался, пока не получил каких-либо прямых улик, связывающих его с этими преступлениями». Скотленд-Ярд, объяснил он, в деле отравителя из Ламбета столкнулся с теми же проблемами, что и в преследовании Джека-потрошителя, – с поиском неопровержимых улик и надежных свидетелей. «Из-за характера и привычек класса, к которому принадлежали его жертвы, – отметил он, – полицейские сталкиваются с трудностями, подобными тем, которые оказались непреодолимыми в деле об убийствах в Уайтчепеле». Обвинение в шантаже было первым шагом, чтобы предотвратить побег Крима. Так расследование убийств продолжится, а главный подозреваемый будет ожидать вердикта в тюремной камере. «Я ни в коем случае не оставляю надежды, – добавил Андерсон, – собрать достаточно доказательств, чтобы обвинить его [Крима] в преступлении, караемом смертной казнью».

* * *

Танбридж арестовал Крима в доме 103 на Ламбет-Пэлас-роуд, где он проживал, в половине шестого 3 июня.

– Вы взяли не того, – сказал Крим после оглашения обвинения в вымогательстве. – Но валяйте.

Танбридж показал ему конверт, адресованный Джозефу Харперу.

– Это, – сказал он, – письмо, в отправке которого вас обвиняют.

– Это не мой почерк.

Детектив вытащил вложенное письмо, которое, как был уверен Танбридж, написано рукой Крима.

Крим ничего не ответил.

При обыске его карманов обнаружили менее пяти фунтов монетами. Его доставили в полицейский участок на Боу-стрит, известный как бывшая база первых полицейских сил города, «бегунов с Боу-стрит». Крим попросил связаться с его адвокатами.

– Вы можете послать им телеграмму, – сказал Танбридж. – Я достану вам листок.

– Я ничего не буду писать, – ответил Крим, который, должно быть, пожалел, что предоставил образец почерка сержанту Макинтайру. – Это можете сделать и вы.

На следующий день в магистратском суде на Боу-стрит Криму предъявили обвинение в шантаже. В освобождении под залог отказали – он должен был оставаться под стражей до заседания суда.

Через 307 дней после освобождения из тюрьмы штата Иллинойс Крим снова оказался за решеткой.

Танбридж договорился о встрече с прокурором, чтобы обсудить дальнейшие шаги в расследовании. Если бы Скотленд-Ярд хотел возбудить уголовное дело, расследование пришлось бы проводить за пределами Британии. Документы, найденные в кабинете врача, помогли установить его настоящую фамилию и выяснить, что его семья жила в Квебеке. Полиция знала, что он прибыл в Лондон из Нью-Йорка в октябре 1891-го, но мало что сумела выяснить о его прошлом. «Следует провести расследование в Соединенных Штатах и Канаде, – написал Танбридж после встречи, – чтобы как можно точнее отследить передвижения Нила в течение нескольких лет (по крайней мере, пяти)». И поскольку, как показал случай с образцами лекарств, Крим мог быть причастен ко всем четырем отравлениям в Ламбете, важно было связаться с «Компанией Г. Ф. Харви», находящейся в штате Нью-Йорк.

«Следует позаботиться о том, чтобы получить от этой фирмы самые мельчайшие подробности о препаратах, которыми его снабдили, – отметил Танбридж в отчете, составленном 11 июня, – поскольку в его футляре с образцами есть свободное место, которое первоначально могли занимать таблетки, содержащие стрихнин».

Отчет попал на стол Андерсона 13 июня. После ареста Крима Министерство внутренних дел издало директиву: полиция должна была изучить «любые улики, которыми они могут располагать в отношении этого человека».

Андерсон взял перо и сделал пометку. «Я пошлю офицера в Америку».

III. Доверенная рука
Нью-Йорк, Квебек, Онтарио, Англия и Шотландия, 1850–1879 годы

Глава 14. Джарвис из Скотленд-Ярда

Нью-Йорк и Квебек, июнь 1892 года

Инспектор Фредерик Смит Джарвис сошел на берег Нью-Йорка в конце июня 1892 года. Прибытие на пароходе «Умбрия» человека, которого в The New York Times считали «одним из самых проницательных детективов Скотленд-Ярда», не осталось незамеченным. Прессе сообщили, что его тесть живет в Йонкерсе и он приехал погостить. Но The New York Times вскоре выяснила истинную цель его визита – установить прошлое доктора, обвиняемого в шантаже и подозреваемого в убийстве.

Джарвису недавно исполнилось 64 года, и он был внушительным мужчиной крепкого телосложения более 180 сантиметров ростом. «Самый большой человек в Скотленд-Ярде», – пошутил один журналист, и причина высказывания заключалась не только в росте детектива. В его впечатляющем списке расследований и арестов можно найти случаи от поимки фальшивомонетчиков до раскрытия убийства, совершенного в поезде до Брайтона. И, как и сержант Патрик Макинтайр и Джон Хейнс, он помогал ловить террористов-фениев. После прихода в столичную полицию в начале 1850-х годов он «отдавал всю свою энергию одной цели – доскональному знакомству с повадками преступников», отмечается в описании его карьеры. Он присутствовал на судебных процессах, посещал тюрьмы, общался с мошенниками и другими преступниками. Его потенциал для детективной работы не остался незамеченным. Джарвис был «грубым парнем, способным вращаться в самом низшем обществе», но притом и «высокообразованным человеком, способным руководить действиями других» – иначе говоря, являл собой идеальное сочетание для инспектора Скотленд-Ярда, как считал один из его поклонников.

Выбор его кандидатуры для сложного зарубежного расследования был оправданным. «Человек светский, космополит, – сказал один из коллег-детективов, – знающий Нью-Йорк так же хорошо, как и Лондон». Однажды Джарвис выследил мошенника на пути от Лондона до Филадельфии. Коллеги восхищались его хладнокровием, которое сохранялось даже под давлением: когда подозреваемый в убийстве приставил пистолет к его голове, Джарвис медленно сомкнул руку на оружии и выдернул его из рук нападавшего. «Землетрясение, – утверждал бывший полицейский Джордж Дилнот, – и то не повлияло бы на его самообладание». Он был опытным агентом под прикрытием, способным прятаться у всех на виду. «Тысячи людей видели мистера Джарвиса за работой, – утверждалось в лондонской газете Daily Telegraph, – даже не подозревая об этом». Изучать прошлое человека, уже находящегося под стражей и подозреваемого в отравлении пяти женщин, однако, было совсем другим делом: громкое расследование Джарвиса в Северной Америке спровоцировало бы появление заголовков в газетах каждого города, который он посетил.

Он встретился с Томасом Бирнсом, недавно назначенным начальником полиции Нью-Йорка и человеком, который хвастался, что поймает Джека-потрошителя в течение 48 часов. Бирнс нанял в помощь пару детективов, и все трое просмотрели записи полиции и медицинских учреждений в Нью-Йорке, Бруклине, Хобокене и Джерси-Сити. Они не нашли никаких доказательств того, что Крим практиковал медицину в этом районе, и, по словам Джарвиса, за последние пять лет в этой области не было зарегистрировано «никаких подозрительных смертей».

Тщетность поисков стала доказательством того, как мало полиции было известно о Криме.

Врач провел в районе Нью-Йорка не больше нескольких дней.

Джарвис направился на север. В конце июня ночной поезд перевез его через границу в провинцию Квебек, где он встретился с братом Крима Дэниелом и близким другом его отца Томасом Дэвидсоном. Они посвятили детектива в некоторые подробности привилегированного воспитания врача. В Монреале представители Макгиллского университета подтвердили, что Крим получил медицинское образование в 1876 году. Затем Джарвис посетил доктора Герберта Редди, выпускника 1876 года, в его офисе, находящемся в доме 999 по Дорчестер-стрит, в нескольких минутах ходьбы от кампуса Макгиллского университета. Редди, который учился с Кримом в больнице Святого Томаса в Лондоне, смог многое о нем рассказать.

Вернувшись тем вечером в отель, Джарвис бросился записывать все, что сумел выведать. Пожар в квартире Крима в Монреале во время его студенческих лет, вероятно, был поджогом с целью получить страховые выплаты. Также инспектор узнал про принудительный брак, устроенный вскоре после того, как Крим окончил университет, с молодой женщиной в Ватерлоо – маленьком городке в восточном районе Квебека. Что самое интригующее, всплыл возможный арест в Онтарио в конце 1870-х годов, после того как рядом с его медицинским кабинетом обнаружили тело женщины.

Поджог. Мошенничество со страховкой. Давний подозрительный брак. И еще одно возможное убийство в Канаде. Все это стало новостью для Скотленд-Ярда. Редди не знал подробностей смерти в Онтарио, как Джарвис сообщил своему начальству, но полагал, что Крим каким-то образом «замял дело». Джарвис прорабатывал эти и другие зацепки в течение ближайших недель, поскольку именно для этого он пересек восточную половину Соединенных Штатов и Канаду – чтобы как можно больше узнать о прошлом Крима.

Глава 15. «Молодой человек редких дарований»

Глазго и Квебек, 1850–1872 годы

Каждое серое каменное здание с жестяной крышей, каждая статуя и памятник, каждая кривая улочка в Квебеке несли на себе отпечатки истории. Некогда центр французской власти в Северной Америке, а также ворота к реке Святого Лаврентия и континент за ее пределами в газетах называли древней столицей. На широких равнинах Авраама, на окраине города, битва XVIII века решила будущее континента. Под его булыжниками были погребены солдаты в красных мундирах и канадские ополченцы, отражавшие американское вторжение во время Войны за независимость. Архитектурный стиль, навеянный старыми замками, и узкие улочки застыли во времени – остатки Старой Франции перенеслись в Северную Америку. «Туристам, ищущим город, примечательный своей коммерческой деятельностью, прекрасными зданиями и современными улучшениями, – предупреждал один из первых канадских путеводителей, – не следует приезжать в Квебек».

Некогда процветавшая промышленность города, экспорт древесины и строительство деревянных парусных судов в эпоху пара и стали быстро пришли в упадок. Отделенный от современного мира город казался «заброшенным», как описал его инспектор Джарвис в одном из своих официальных отчетов, «изолированным от остальной части континента». К последнему десятилетию XIX века все, что Квебек, казалось, мог предложить туристам, – это история. И Джарвис приехал туда именно за этим.

* * *

Уильям Крим – отец человека, который находился в лондонской тюремной камере, – родился в Ирландии примерно в 1820 году и вырос в Белфасте. К тому времени, когда перепись догнала Кримов в 1841 году, они переехали в Шотландию и поселились в Далките, недалеко от Эдинбурга. В июне 1849 года Уильям женился на Мэри Элдер, женщине из Глазго, и Томас, их первый ребенок, родился 27 мая 1850 года. В течение года Уильям Крим работал взыскателем долгов в компании Glasgow Gas Light Company, производившей бытовой газ из угля, и жил с семьей в доме номер 60 по Веллингтон-лейн, недалеко от центра города. Еще двое детей, Дэниел и Кристина, родились до того, как семья иммигрировала в британские североамериканские колонии – тонкую полоску империи на северной окраине Соединенных Штатов, Доминион Канада, – в 1867 году.

Кримы прибыли в Квебек в 1854 году. Один знаменитый турист, Чарльз Диккенс, взглянул на внушительную городскую цитадель на вершине стометрового утеса, осмотрел «живописные крутые улочки и хмурые ворота», цепляющиеся за склон внизу, и объявил его «американским Гибралтаром». С населением чуть более 40 тысяч человек он был крупным торговым центром и ключевым военным форпостом. Огромные плоты древесины, срубленной в глубине континента, сплавлялись вниз по течению, в Квебек, для сортировки и экспорта в Великобританию.

Вид на гавань и цитадель Квебека. Изображение опубликовано в 1860 году, когда Томасу Нилу Криму было 10 лет (Harper’s Weekly, 25 августа 1860 года, авторская коллекция)

«Каждый квадратный брус, срубленный у вод Святого Лаврентия, – заметил историк Артур Лоуэр, – находил свой путь в Квебек». К середине века десятки кораблей находились в стадии строительства, придавая участкам набережной «вид одной огромной верфи».

Уильяма Крима, как выяснил Джарвис, наняли клерком на судостроительную и сортировочную верфь Аллана Гилмора в Бухте Вулфа, в 2,5 километра вверх по реке от города. Гилмор был главой отдела торговых операций компании Pollok, Gilmour & Company из Глазго, крупного игрока в трансатлантической торговле древесиной. Гилмор, как и другие владельцы и начальники, был родом из Глазго и, укомплектовывая свои зарубежные подразделения, часто нанимал одноклассников и родственников – людей, которых он знал и которым доверял. Это позволяет считать, что Крима могли принять на работу в Квебеке еще до того, как он переехал в Квебек.

Бухта Вулфа представляла собой скопление прибрежных мастерских, домов и причалов у подножия высокого утеса. Ряды массивных бревен занимали часть реки, ожидая, когда их заберут и погрузят в трюмы кораблей. Новые суда, находящиеся на различных стадиях строительства, были закреплены на стапелях вдоль пляжа. Семья Крим переехала в один из домов компании, давшей работу их главе. Запах смолы и свежесрубленного дерева, грохот непрекращающихся ударов молотка и крики плотников, пейзаж, состоящий из высоких кораблей и леса, – таков был мир Томаса, пока ему не исполнилось 16 лет.

Уильям Крим дослужился до должности начальника участка, руководя работой тысячи корабельных плотников и грузчиков. Более того, его назначили ответственным за экспорт древесины с этого участка. Когда корабли компании Гилмора садились на мель или пропадали в море, он нес за это ответственность. Когда возникали споры с капитанами судов, зарубежными клиентами или правительственными агентами, он находил способ решить проблему. Лишь предсказание следующего экономического спада и уклонение от штормов, бушующих в Северной Атлантике, могли встать между прибылью и банкротством. «Должно быть, отчаяние толкает людей на лесозаготовки, – сокрушался один из его коллег-торговцев, – а безумие удерживает их в этом деле».

Опыт Крима привлек внимание конкурирующего экспортера. Джеймс Макларен, еще один переселенец из Глазго, был «энергичным, умным бизнесменом», который строил лесозаготовительную и лесопильную империю на реке Оттава. Они встретились в 1865 году, когда Макларен заключил контракт с компанией Гилмора на продажу части древесины. Когда Крим заверил его, что сможет заработать больше денег, если будет иметь дело напрямую с британскими покупателями, он стал агентом Макларена в Квебеке. Однако их партнерство нельзя было назвать гармоничным. Упрямый и вспыльчивый, Крим возмутился, когда Макларен не стал обращаться с ним как с равным. «В недавнем письме вы говорили, что я ваш слуга, – раздраженно написал он во время спора по поводу одного из их предприятий. – Я не думаю, что меня можно считать таковым».

Крим руководил небольшим количеством клерков в офисе James Maclaren & Company в доме 28 на Сент-Питер-стрит, в финансовом районе Квебека, в нескольких шагах от доков. Он ездил на деревообрабатывающий завод Макларена и обратно через реку, в Индиан-Коув-Уэст, где у него был дом, который, вероятно, стал летним убежищем для его семьи. Мужчина получал солидную зарплату и часто вкладывал деньги в поставки древесины компании, что давало ему право на долю от прибыли. Уильям Крим становился одним из самых богатых бизнесменов города.

* * *

Хотя Квебек по-прежнему цеплялся за свое французское прошлое, английский там был языком правительства и торговли. В 1860-х годах 40 % жителей города были британского происхождения или недавно иммигрировали из Соединенного Королевства. Английская элита низводила франко-канадское большинство до людей второго сорта. Планировка города отражала глубокую этническую пропасть. Англоговорящие администраторы, торговцы, юристы и врачи жили в Верхнем городе или в комфортабельных пригородных домах, а французские, канадские и ирландские католические ремесленники и рабочие собирались в Нижнем городе, самой старой части, и в районах, граничащих с верфями. Грузчики и сплавщики леса – «грубые, сильные люди, которые могли работать как лошади… и пить, и драться с равным успехом», – часто посещали таверны и бордели Нижнего города. Когда торговцам не хватало членов экипажа для своих судов, они нанимали мошенников – агентов, вербующих матросов обманным путем, – чтобы они прочесывали причалы и пансионы в поисках моряков, которых можно было уговорить – или заставить под дулом пистолета, если необходимо, – покинуть свои корабли.

Когда Уильям Крим покинул фирму Гилмора, чтобы работать на Макларена, ему пришлось переселить свою семью. Они покинули хаос бухты Вулфа и нашли новый дом в пригороде Сен-Луи, где три четверти жителей говорили по-английски. В городском справочнике за 1867 год – на тот момент сыну Уильяма Томасу было 17, – их адресом значился дом 26 по улице Д’Артиньи на гребне пологого склона, возвышающегося над Верхним городом. К тому времени Томас был старшим из шести детей. В их доме также проживала горничная – молодая ирландская вдова.

Отец Томаса активно помогал церкви и щедро тратил время и деньги на различные активности. Когда в 1859 году создали Ирландское протестантское благотворительное общество для помощи приезжим из Ирландии, Уильям Крим стал одним из его основателей и работников финансового комитета.

Он был набожным пресвитерианином – даже «богобоязненным», как выразился Томас Дэвидсон, бизнесмен и друг семьи, – и привил свои убеждения детям. Господь «кормил меня и сопровождал на протяжении всей жизни», – говорил он им и молился, чтобы они «служили и поклонялись Ему». Пресвитериане следовали учению Джона Кальвина и Джона Нокса и верили, что грешниками рождаются, а не становятся. Только благодаря самодисциплине и сдержанности люди могли преодолеть врожденную греховность и понадеяться на Божье прощение и спасение. Это была жесткая, требовательная вера, которую, не имея иных вариантов, приняли и дети Крима. «Каждый из них, – утверждал позже Дэвидсон, – отличался исключительной честностью и прямотой… Был преданным членом Церкви, воскресной школы и любой ассоциации возвышенного характера». Семья совершала богослужения в каменных стенах неоготической церкви Чалмерса, которая возвышалась над остальными зданиями самым высоким шпилем в городе.

Один инцидент, произошедший в юности Томаса, пролил свет на взгляды Уильяма Крима на религиозные вопросы и его нехристианское нежелание прощать. В мае 1866 года Уильям ушел из церкви Чалмерса, когда стал «недоволен хором», согласно записям в церковных архивах. У Томаса был прекрасный певческий голос, и его отцу, возможно, не нравилось, как обращались с его сыном в хоре. Семья присоединилась к другой пресвитерианской ассамблее – Конгрегационалистской церкви. Уильям Крим не возвращался в лоно церкви Чалмерса более 14 лет.

Лесной склад компании Гилмора в бухте Вулфа, где Крим вырос и ходил в школу, пока не стал подростком (музей Маккорда N-0000.193.200.2)

Томас получил раннее образование в бухте Вулфа, в школе, которую компания Гилмора организовала для детей служащих. Пресвитериане горячо верили в ценность образования; умение читать и понимать Библию считалось необходимым для личного спасения и содействия миссионерской работе церкви. В подростковом возрасте Томас уже преподавал в воскресной школе, в то время как Крим-старший все еще ходил в церковь Чалмерса. Учитывая акцент пресвитериан на образовании, Томас Крим, должно быть, считался доверенным и ответственным членом конгресса. Казалось, он соответствовал христианским идеалам и высоким стандартам своего отца – друг семьи Томас Дэвидсон был уверен, что молодой человек «не способен ни на что позорное».

* * *

На дворе стояла эпоха, когда смерть приходила часто и быстро. Болезни, эпидемии и плачевные санитарные условия приводили к ужасным потерям, особенно среди детей. В середине XIX века в Монреале только трое из пяти детей доживали до своего пятого дня рождения, а средняя продолжительность жизни в Канаде составляла всего 42 года.

«Жизнь в XIX веке отличалась от жизни нашего более защищенного века близким знакомством с болезнями и смертью, – заметил один историк столетие спустя. – Необходимо было быть готовым и ожидать, что смерть придет скоро и будет беспощадна».

Семью Крима она тоже не пощадила. Томасу было всего пять лет, когда умерла его сестра Кристина, родившаяся в Глазго незадолго до путешествия в Канаду; ей едва исполнился год, и причиной смерти в документах назвали прорезывание зубов. В феврале 1861 года другая его сестра, 10-месячная Ханна, скончалась от воспаления легких. Затем и мать Томаса – возможно, из-за осложнений, вызванных поздней беременностью, – тяжело заболела: Мэри Крим родила в восьмой раз в 1867 году в возрасте 43 лет. Томас был опустошен. «Его привязанность к матери и беспокойство во время ее долгой болезни, а также забота о том, чтобы обеспечить ее всеми возможными лекарствами, – вспоминал один из его учителей, – были достойны всяческих похвал». Семнадцатого января 1870 года, в до ужаса промозглый зимний день, она умерла. До 20-летия Томаса оставалось четыре месяца. Прочитав краткие объявления в газетах, друзья семьи были приглашены в их дом два дня спустя в 14:00, чтобы присоединиться к похоронной процессии.

К тому времени Томас работал клерком на верфи Болдуина в пригороде Сен-Рош, граничащем с рекой Сен-Шарль на северной стороне города. Уильям Х. Болдуин, судостроитель в третьем поколении с шотландскими корнями, был близким другом Уильяма Крима, что, несомненно, помогло Томасу получить работу. Болдуин и его двоюродный брат Питер управляли одной из самых загруженных верфей Квебека, на которой работало до 400 человек. Томас занимал должность личного секретаря братьев Болдуин, и в его обязанности входило ведение бухгалтерского учета и регистрация прихода и ухода почасово оплачиваемых торговцев. Мужчины приходили на работу к шести утра, так что в большинство дней, когда Томас выходил из дома, чтобы совершить 25-минутную прогулку до верфи, было еще темно. На строительство большого корабля уходило не менее полугода, причем большая часть работ проводилась зимой и не останавливалась даже в самые холодные дни, чтобы обеспечить спуск судна на воду весной. Поскольку большинство квебекских судостроителей были франко-канадцами, Томас, вероятно, хорошо владел французским.

Болдуины захваливали своего молодого сотрудника. «Идеальный молодой человек и добрый христианин» – так оценил Крима Уильям Болдуин. Его брат и бизнес-партнер Питер, возглавивший бизнес к 1870 году, с радостью сообщил, что Томас полностью удовлетворял их, «будучи честным, трезвым, внимательным и заслуживающим доверия во всех отношениях».

* * *

Однако затем случилась катастрофа. В мае 1870 года в Сен-Роше начался пожар, уничтоживший большую часть верфи Болдуина. Это был серьезный удар по судостроительной промышленности города. Британские верфи годами делали суда из чугуна и стали, а квебекские судостроители изо всех сил пытались модернизировать их. Болдуин был первым, кто использовал железные балки и другие конструктивные элементы в своих проектах, создав более прочную, «композитную» вариацию привычного судна. Один журналист отметил, что эти суда переживут корабли с деревянным каркасом и «докажут, что в военно-морском строительстве Квебек может конкурировать со всем миром». К несчастью, частично построенные прототипы уничтожил пожар.

Болдуин перестроил верфь и спустил на воду даже больше кораблей, но все это с использованием традиционного каркаса. Ни один другой местный судостроитель не экспериментировал с композитными кораблями или металлическими конструкциями. Будущее было за пароходами и стальными корпусами, но квебекские верфи продолжали производить деревянные парусные суда, в которых нуждалось все меньше покупателей. Британский рынок древесины обрушился, что нанесло еще один удар по экономике города. Бизнесмены с Сент-Питер-стрит, в том числе отец Томаса, начали искать новые возможности. Уильям Крим занялся производством цемента, купил гончарный завод и принялся инвестировать в банки и страховые компании.

Томас, казалось, стремился сбежать из умирающей отрасли. Он продолжал работать на Болдуина еще около года после пожара. Затем, в 1871 году, его отправили в Лашют, к северо-западу от Монреаля, в частную школу, основанную пресвитерианским священником. Академия в Лашюте предлагала учащимся старшего возраста углубленное образование, выходящее за рамки основ, предлагаемых в государственных школах. Расширенная учебная программа включала занятия по латыни, греческому языку, философии, математике и химии. Томасу было уже за 20, но он не чувствовал себя не в своей тарелке – более половины студентов были старше 16 лет. Школа возлагала большие ожидания на своих выпускников. «В результате деятельности академии, – с гордостью отметил бывший директор, – в каждой профессии найдутся люди, которым следует приписывать старт своей профессиональной жизни и большую часть последующего успеха знаниям, которые они получили на наших занятиях».

Один из учителей оказался впечатлен характером и потенциалом Томаса. Джеймс Эмсли вспоминал, что Томас был «уравновешенным, трудолюбивым, добросердечным» «и его очень уважали все, кто его знал». Эмсли был так же доволен и поведением ученика вне класса. «Я всегда находил его максимально корректным во всех своих действиях, к тому же он регулярно посещал церковь[15]15
  Преступники из категории «миссионеров» действительно бывают очень набожны. Любопытно, что они готовы называть падшими даже просто поздно идущую домой женщину, при этом сами за закрытыми дверями употребляют алкоголь и наркотики, некоторые устраивают оргии.


[Закрыть] и внимательно относился к характеру своих товарищей».

Томас сказал отцу, что его цель – карьера в медицине. Почему в медицине? Инспектор Джарвис задал этот же вопрос Томасу Дэвидсону, когда наводил справки. Дэвидсон знал лишь то, что в какой-то момент Томас «выразил желание стать врачом». Это была подходящая профессия для старшего сына из богатой, уважаемой семьи. Более того, беспомощность во время затяжной болезни матери и потеря маленьких сестер могли зажечь в нем желание помогать и исцелять других. В 1872 году его приняли на медицинский факультет Макгиллского университета.

Крим, «молодой человек редких дарований», уехал в Монреаль. Джеймс Робертсон, другой друг семьи, тогда подумал, что Томасу «суждено было оставить свой след в мире».