Текст книги "Нехорошее место"

– Не только, – подтвердил Поллард. – Когда я проснулся, на кровати стоял большой бумажный пакет, вроде тех, какие дают в супермаркетах, если тебя не устраивает пластиковый. Я заглянул в него, и в нем лежали… деньги. Много денег.

– Сколько? – спросил Бобби.

– Я не знаю. Много.

– Вы их не пересчитали?

– Они в мотеле, где я сейчас остановился, новом. Я все время переезжаю с места на место. Считаю, что так безопаснее. Если хотите, потом могу их пересчитать. Я пытался пересчитать, но, похоже, потерял способность производить даже простейшие арифметические действия. Да, звучит странно, но так уж вышло. Не могу складывать. Пытаюсь… но цифры больше для меня ничего не значат. – Он наклонил голову, закрыл лицо руками. – Поначалу я потерял память. Теперь теряю элементарные знания, такие как арифметика. У меня возникает ощущение, что мой мозг… разваливается… и так будет продолжаться, пока от меня ничего не останется, только тело, а разум, сознание… уйдет.

– Такого не будет, Фрэнк, – заявил Бобби. – Мы этого не допустим. Мы выясним, кто вы и что все это означает.

– Бобби, – одернула его Джулия.

– Да? – Он глуповато ей улыбнулся.

Она поднялась из-за стола и прошла в туалет.

– Минуточку. – Бобби последовал за ней, закрыл за собой дверь. Включил вентилятор. – Джулия, мы должны помочь этому парню.

– У него серьезные проблемы с психикой. Он проделывает все это в периоды, когда отключается память. Поднимается с кровати ночью, но это не лунатизм. Он бодрствует, все соображает, но потом ничего об этом не помнит. Он может красть, убивать – и никаких воспоминаний.

– Джулия, готов спорить, на руках у него была его собственная кровь. Возможно, у него отключается память, возможно, он потом ничего не помнит, но он не убийца. На какую сумму поспорим?

– И ты по-прежнему утверждаешь, что он не вор. Регулярно просыпается с деньгами, понятия не имея, откуда они взялись, но он не вор? Ты думаешь, он печатает деньги в периоды амнезии? Нет, я уверена, ты не считаешь его и фальшивомонетчиком.

– Послушай, иногда мы должны доверять интуиции, – ответил Бобби. – А интуиция подсказывает мне, что Фрэнк – хороший парень. Даже Клинт думает, что он хороший парень.

– Греки очень общительны. Они всех любят.

– Ты хочешь сказать, что наш Клинт – типичный грек? Мы говорим об одном и том же Клинте? Его фамилия Карагиосис? Выглядит так, словно отлит из бетона, а улыбается не чаще индейца из табачного магазина?[14]14
  В США табачные магазины частенько украшают деревянными скульптурами индейцев в боевом наряде, то есть об улыбке не может быть и речи.


[Закрыть]

Свет в туалете был слишком ярким. Отражался от зеркала, от белой раковины, белого кафеля стен, белых плиток пола. Из-за этого блеска и железной решимости Бобби помочь Полларду у Джулии разболелась голова.

Она закрыла глаза.

– Полларда жалко, – признала она.

– Хочешь вернуться и дослушать все до конца?

– Хорошо. Но, черт побери, не говори, что мы ему поможем, пока мы не услышим все. Договорились?

Они вернулись в кабинет.

Небо более не напоминало холодный серый металл. Оно потемнело, набухло, грозило лопнуть. И хотя над самой землей дул лишь легкий ветерок, на больших высотах он набирал силу, потому что черные грозовые облака быстро надвигались на сушу с океана.

Как металлическая стружка притягивается к магниту, так и тени накапливались в некоторых углах. Джулия потянулась к выключателю, чтобы включить верхний свет. Потом увидела, с каким удовольствием Бобби оглядывает полутемный кабинет, смотрит, как мягко поблескивают в свете ламп дубовые столики, и тот, что у дивана, и кофейный, и оставила выключатель в покое.

Опять села за стол. А Бобби – на стол, болтая ногами.

Клинт снова включил магнитофон, и тут же заговорила Джулия:

– Фрэнк… мистер Поллард, прежде чем вы продолжите свой рассказ, я бы хотела, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов. Несмотря на кровь и царапины на ваших руках, вы верите, что никому не способны причинить вред?

– Да. Кроме как при самозащите.

– И вы не думаете, что вы – вор.

– Нет. Я не могу… Я просто не представляю себя вором, нет.

– Тогда почему вы не обратились за помощью в полицию?

Он молчал. Вцепился в открытую сумку, которая стояла у него на коленях, и смотрел в нее, словно Джулия обращалась к нему из сумки.

– Потому что, если вы действительно чувствуете себя невиновным во всех отношениях, полиция располагает куда большими возможностями для того, чтобы выяснить, кто вы и кто вас преследует. Знаете, что я думаю? Я думаю, вы не так уж уверены в своей невиновности. Вы умеете завести автомобиль без ключа зажигания, и, хотя это может сделать любой, кто обладает достаточными знаниями о конструкции автомобиля, такие навыки свойственны и преступникам. И еще эти деньги, много денег, сумки и пакеты с деньгами. Вы не помните, как совершали преступления, но в глубине души уверены, что совершали, а потому боитесь обратиться в полицию.

– Это одна из причин, – согласился он.

– Вы, я надеюсь, понимаете: если мы возьмемся за ваше дело и найдем доказательства того, что вы совершили преступление, то нам придется передать всю эту информацию в полицию.

– Разумеется. Но я исхожу из следующего: если бы я сразу обратился в полицию, они бы не стали докапываться до истины. Решили бы, что я в чем-то да виновен, еще до того, как я закончил бы свой рассказ.

– А вот мы так не решим. – И Бобби, повернувшись к Джулии, многозначительно посмотрел на нее.

– Вместо того чтобы помочь мне, они бы начали искать, какие недавние преступления можно на меня повесить, – закончил мысль Поллард.

– Полиция так не работает, – заверила его Джулия.

– Разумеется, работает, – возразил Бобби. Слез со стола и заходил взад-вперед, от постера дядюшки Скруджа к постеру Микки-Мауса. – Разве мы тысячи раз не видели такое в телесериалах? Разве не читали у Хэммета и Чандлера?

– Мистер Поллард, я в свое время работала в полиции…

– И это только льет воду на мою мельницу, – прервал ее Бобби. – Фрэнк, если бы вы пошли в полицию, то уже сидели бы за решеткой, судимый, признанный виновным и приговоренный к тысячелетнему сроку.

– Есть еще более важная причина, по которой я не обратился к копам. Такая история стала бы публичной. Пресса прознала бы про меня и с радостью раструбила бы всем о человеке с амнезией и сумками, набитыми деньгами. И тогда он узнал бы, где меня найти. Я не могу пойти на такой риск.

– Кто этот он, Фрэнк? – спросил Бобби.

– Человек, который преследовал меня той ночью.

– Судя по вашим словам, я подумал, что вы знаете его имя и фамилию, имеете в виду конкретного человека.

– Нет. Я не знаю, кто он. У меня даже нет полной уверенности, что это человек. Но я точно знаю, он придет ко мне, если узнает, где я нахожусь. Поэтому я не должен высовываться.

– Я лучше переставлю кассету, – подал голос с дивана Клинт.

Они подождали, пока он вытащит кассету из магнитофона и вставит вновь, чтобы записывать вторую сторону.

Хотя часы показывали только три пополудни, на город спустились ложные сумерки, неотличимые от настоящих. Теперь ветер у земли сравнялся силой с тем, что гнал облака на большой высоте, а с запада еще начал наползать легкий туман, грозя сгуститься и сровнять землю с летящими над ней грозовыми облаками.

Когда Фрэнк опять включил запись, Джулия спросила:

– Фрэнк, это конец? Ваше пробуждение в субботу утром, в новой одежде, с пакетом, набитым деньгами, который стоял на кровати?

– Нет. Не конец. – Он поднял голову, но не посмотрел на нее. Гораздо больше его интересовал сумрачный день за окном, и взгляд его устремился не на Ньюпорт-Бич, а куда-то гораздо дальше. – Может, конца не будет никогда.

Из второй кожаной сумки, той самой, из которой чуть раньше появился пакетик с песком и окровавленная рубашка, он достал стеклянную банку объемом в одну пинту, какие используются для домашнего консервирования. С толстой стеклянной крышкой и герметизирующим резиновым колечком. Наполняли банку тускло поблескивающие камни. Некоторые, частично отполированные, просто сверкали.

Фрэнк снял крышку, наклонил банку, высыпал часть камней на стол.

Джулия наклонилась вперед.

Бобби подошел, чтобы присмотреться к камням.

Круглые, овальные, ромбовидные, в форме капель, где-то заостренные, где-то закругленные. Несколько камней размерами не уступали большим виноградинам, остальные не превышали горошин. Все были красными, но разных оттенков. Они пропускали сквозь себя свет, так что светлая поверхность стола в том месте, где они лежали, стала красной. Они полированными частями отражали свет, отбрасывая красные лучи к стенам и потолку.

– Рубины? – спросил Бобби.

– Не выглядят они как рубины, – покачала головой Джулия. – Что это за камни, Фрэнк?

– Я не знаю. Может, они даже не представляют никакой ценности.

– Где вы их взяли?

– В ночь на воскресенье я практически не спал. Засыпал лишь на несколько минут. Ворочался на кровати, подскакивал всякий раз, когда начинал дремать. Боялся уснуть. И в воскресенье днем не спал. Но к вчерашнему вечеру так вымотался, что у меня просто закрылись глаза. Спал в одежде, а утром проснулся с набитыми этими камнями брючными карманами.

Джулия взяла из кучки самый отполированный камень, посмотрела на просвет. Даже в необработанном состоянии цвет и чистота производили впечатление. Возможно, как и сказал Фрэнк, это полудрагоценные камни, но Джулия подозревала, что это не так и стоят камни очень и очень дорого.

– А почему вы держите их в банке для консервирования? – спросил Бобби.

– Потому что мне все равно пришлось покупать еще одну, – ответил Фрэнк.

Из сумки на стол перекочевала вторая банка, побольше, объемом в кварту.

Джулия повернулась, чтобы посмотреть на нее, и увиденное поразило ее до такой степени, что она выронила камень, который держала в руке. В этой банке сидело насекомое размером чуть ли не с ее кисть. И хотя спинной хитиновый покров был у него, как у жука, черный, словно полночь, с кроваво-красными отметинами по периметру, существо под этим панцирем больше напоминало паука. Прежде всего восемью крепкими волосатыми лапками, как у тарантула.

– Оно живое? – спросила Джулия.

– Уже нет, – ответил Фрэнк.

Еще две лапки, похожие на миниатюрные клешни лобстера, высовывались из-под панциря впереди, с обеих сторон головы. И клешни эти были куда более сложными, чем у любого ракообразного. Скорее они походили на кисти с четырьмя костяными сегментами, суставами, соединенными с клешней, и с зазубренной кромкой.

– Если эта тварь ухватит за палец, – заметил Бобби, – то просто откусит его. Так вы говорите, оно было живым, Фрэнк?

– Когда я проснулся этим утром, оно ползло по моей груди.

– Господи Исусе! – Бобби заметно побледнел.

– Еле ползло.

– Да? А судя по виду, оно такое же шустрое, как какой-нибудь гребаный таракан.

– Думаю, оно уже умирало, – ответил Фрэнк. – Я, конечно, закричал, смахнул его с груди. Оно упало на пол, на панцирь, несколько секунд дергало лапками, потом застыло. Я снял наволочку с одной из подушек, завел край под панцирь, дернул на себя, чтобы это чудовище оказалось на материи, поднял, завязал наволочку узлом, чтобы оно не уползло, если вдруг придет в себя. Потом обнаружил в карманах эти драгоценные камни, поэтому купил две стеклянные банки, одну для камней, вторую для насекомого, оно ни разу не шевельнулось, вот я и решил, что оно мертво. Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное?

– Нет, – ответила Джулия.

– Слава богу, нет, – согласился Бобби. Он не наклонился вперед, как Джулия, чтобы получше рассмотреть насекомое, наоборот, отступил на шаг от стола, словно боялся, что этот паук-жук сможет каким-то образом выбраться из банки.

Джулия подняла банку со стола, повернула так, чтобы получше рассмотреть насекомое спереди. Его гладкая черная голова размером ненамного уступала сливе и наполовину пряталась под панцирем. Большие фасеточные грязно-желтые глаза располагались высоко, и под каждым находился еще один глаз, меньших размеров, синевато-красный. На гладкой поверхности виднелись крохотные отверстия, с полдюжины коротких отростков и три островка вроде бы шелковистых волосков. Маленький ротик, теперь открытый, являл собой круглое отверстие, и в нем Джулия различила кольца миниатюрных, но острых зубов.

Фрэнк заговорил, глядя на дохлого обитателя стеклянной банки:

– Уж не знаю, во что я впутался, но определенно во что-то плохое. Действительно плохое, и я боюсь.

Бобби дернулся. Задумчиво, словно обращаясь к самому себе, а не к остальным, произнес: «Плохое… плохой…»

Джулия поставила банку на стол.

– Фрэнк, мы возьмемся за это дело.

– Хорошо! – Клинт выключил магнитофон.

Бобби отвернулся от стола и, направляясь к туалету, сказал:

– Джулия, мне нужно поговорить с тобой наедине.

В третий раз они зашли в туалет вдвоем, закрыли за собой дверь, включили вентилятор.

Лицо Бобби посерело, напоминало точный портрет, сделанный карандашом, даже веснушки утратили цвет. И в его всегда веселых глазах веселья не осталось.

– Ты сошла с ума? Ты сказала ему, что мы беремся за это дело.

Джулия в удивлении уставилась на него:

– Разве ты этого не хотел?

– Нет.

– Ага. Тогда, наверное, я плохо расслышала твои слова. Должно быть, слишком много серы в ушах. Плотной, как застывший цемент.

– Он, наверное, лунатик, он опасен.

– Пожалуй, пора обращаться к врачу, пусть промоет мне уши.

– Эта безумная история, которую он выдумал только для того…

Джулия подняла руку, прерывая его:

– Спустись на землю, Бобби. Он же не мог придумать этого жука. Что это такое? Я даже на картинках никогда ничего подобного не видела.

– А деньги? Он наверняка их украл.

– Фрэнк не вор.

– Откуда… Тебе шепнул об этом Господь Бог? Потому что другого способа узнать нет. Ты впервые увидела Полларда чуть больше часа назад.

– Ты прав, – кивнула она. – Мне шепнул Господь Бог. И я всегда слушаю Бога, потому что, если Его не слушать, Он пошлет тебе в гости полчища саранчи или молнией подожжет волосы. Послушай, Фрэнк совершенно сбит с толку, растерян, и мне его жалко. Понятно?

Какое-то время он лишь смотрел на нее, пожевывая бледную нижнюю губу, потом заговорил:

– Мы хорошо работаем вместе, потому что дополняем друг друга. Ты сильна там, где слаб я, и наоборот. Во многом мы не похожи, но составляем единое целое, потому что мы подходим друг другу, как элементы картинки-головоломки.

– К чему ты клонишь?

– В частности, у нас разная мотивация, хотя и в этом мы дополняем друг друга. Меня устраивает эта работа, потому что мне нравится помогать людям, которые попали в беду не по своей вине. Мне нравится добиваться побед. В этом я где-то похож на героев комиксов, но уж такой я человек. С другой стороны, твой главный мотив – желание наказать плохишей. Да, конечно, я тоже радуюсь, когда плохиши получают по заслугам, но для меня это не столь важно, как для тебя. И разумеется, ты тоже рада и счастлива, помогая невинным, но для тебя это вторично. Главное – раздавить, растоптать злодеев. Возможно, потому, что в тебе еще кипит ярость, вызванная убийством матери.

– Бобби, если мне понадобится психоанализ, я найду комнату, где единственный предмет обстановки – кушетка, не унитаз.

Ее мать взяли в заложницы при ограблении банка, когда Джулии было двенадцать лет. Два грабителя накачались амфетаминами[15]15
  Амфетамины – группа синтетических наркотиков.


[Закрыть] и забыли про сострадание и здравый смысл. Прежде чем все закончилось, пятеро из шести заложников погибли, не повезло и матери Джулии.

Повернувшись к зеркалу, Бобби посмотрел на ее отражение, – похоже, не мог встретиться с ней взглядом.

– Я клоню вот к чему. Внезапно ты ведешь себя как я, а это нехорошо, нарушает баланс, уничтожает гармонию наших взаимоотношений, а именно эта гармония позволяла нам до сих пор выживать, выживать и добиваться успеха. Ты хочешь взяться за это дело, потому что зачарована услышанной историей, она распаляет твое воображение, да еще ты хочешь помочь Фрэнку, он такой жалкий и несчастный. А где твоя привычная ярость? Я тебе скажу. Ее нет, потому что на данный момент вызвать ее некому, нет ни одного плохиша. Да, конечно, какой-то тип преследовал его в одну из ночей, но мы пока не знаем, реальный это человек или плод фантазии Фрэнка. Поскольку плохиша не было, мне приходилось тащить тебя за собой, что я и делал, но теперь тащишь ты, и меня это тревожит. Я чувствую, что-то здесь не так.

Пока он говорил, их взгляды скрещивались в зеркале. Когда закончил, она покачала головой:

– Нет, тебя волнует не это.

– Ты о чем?

– Все, что ты сейчас сказал, – дымовая завеса. Что действительно тебя тревожит, Роберт?

Его отражение пыталось переглядеть ее отражение.

Джулия улыбнулась:

– Давай. Говори. У нас нет секретов.

Отражение Бобби в зеркале очень уж разнилось с настоящим Бобби Дакотой. Настоящий Бобби, ее Бобби, кипел весельем, жизнью, энергией. Бобби-в-зеркале был с землистым лицом, мрачный, тревога высосала из него всю жизненную силу.

– Роберт? – повторила она.

– Ты помнишь прошлый четверг, когда мы проснулись? – спросил он. – Дул сильный ветер. Мы занимались любовью.

– Я помню.

– А ночью, с четверга на пятницу, мне приснился кошмар, самый живой, реальный кошмар, который только можно себе представить. – Он рассказал ей о маленьком доме на берегу океана, музыкальном автомате на песке, гремящем внутреннем голосе: «ПЛОХОЙ ИДЕТ, ПЛОХОЙ, ПЛОХОЙ!» – и о море кислоты, которое поглотило их, растворило плоть, а кости утащило в черные глубины. – Меня этот кошмар потряс. Ты и представить себе не можешь, каким он показался мне реальным. Звучит безумно… Но кошмар этот был более реальным, чем сама жизнь. Я проснулся испуганный, как никогда. Ты спала, и я не стал тебя будить. Ничего не рассказал и потом, не хотелось тебя волновать… да и вообще, это как-то по-детски, обращать внимание на кошмарные сны. Больше мне ничего такого не снилось. Но в последние дни, в пятницу, субботу, воскресенье, у меня случались странные приступы озабоченности, я думал, а вдруг что-то плохое действительно идет, чтобы забрать тебя. И вот теперь, прямо здесь, в кабинете, Фрэнк сказал, что впутался во что-то плохое, действительно плохое, и, как только он произнес эти слова, я тут же связал их с моим кошмаром. Джулия, может, это дело – то самое плохое, что мне приснилось. Может, нам не стоит браться за него.

Она несколько мгновений смотрела на Бобби-в-зеркале, гадая, как же его подбодрить. Наконец решила, поскольку их роли поменялись, вести себя с ним так, как повел бы Бобби в аналогичной ситуации. Бобби не стал бы взывать к логике или здравомыслию (это были ее инструменты), но привлек бы обаяние и юмор.

И она не стала напрямую реагировать на его тревоги.

– Раз уж мы решили облегчить душу, знаешь, что волнует меня? Твоя привычка садиться на стол, когда мы беседуем с потенциальным клиентом. С некоторыми клиентами такой прием мог бы сработать, если бы на стол садилась я, в короткой юбке, чтобы продемонстрировать свои ножки, благо ноги у меня красивые, пусть я сама говорю об этом. Но ты никогда не носишь юбку, короткую или длинную, да и демонстрировать тебе нечего.

– Кто говорит о столах?

– Я. – Джулия отвернулась от зеркала и теперь смотрела на мужа. – Мы арендовали семь комнат вместо восьми, чтобы сэкономить деньги, и к тому времени, когда рассадили всех сотрудников, нам на двоих остался только один кабинет, что вроде бы нас устроило. Там хватало места для двух столов, но ты заявил, что тебе стол не нужен. Стол для тебя слишком официально. Тебя вполне устроит диван, на котором можно лежать, разговаривая по телефону. Однако, когда приходят клиенты, ты садишься не на диван, а на мой стол.

– Джулия.

– Пластик, из которого сделана его поверхность, очень прочный, но рано или поздно ты проведешь на моем столе достаточно времени, чтобы на нем остался отпечаток твоего зада.

Поскольку она более не смотрела в зеркало, ему пришлось перевести взгляд на ее лицо.

– Ты слышала, что я тебе сказал о моем сне?

– Нет, пойми меня правильно, Бобби. У тебя аккуратный зад, но я все равно не хочу, чтобы он оставил след на моем столе. В углубление будут скатываться карандаши. Там будет скапливаться пыль.

– Что здесь происходит?

– Я хочу предупредить тебя, что собираюсь положить на поверхность стола металлическую сетку и подвести к ней электрический ток. Ты сядешь на стол, я поверну рубильник, и ты узнаешь, что чувствует муха, попадая в одну из этих электрических ловушек для насекомых.

– С тобой очень трудно, Джулия. Почему ты так ведешь себя?

– Раздражение, знаешь ли. В последнее время не удавалось потоптаться на плохишах. Вот настроение и портится.

– Эй, постой-ка. Кажется, я понимаю, в чем дело.

– Естественно, понимаешь.

– Ты ведешь себя как я!

– Именно. – Она поцеловала его в правую щеку, похлопала по левой. – А теперь пора возвращаться в кабинет и брать это дело.

Она открыла дверь и первой вышла из туалета.

– Будь я проклят, – не без удивления пробормотал Бобби и последовал за ней.

Фрэнк Поллард о чем-то говорил с Клинтом, но замолчал, как только открылась дверь туалета, и с надеждой посмотрел на них.

Тени по углам еще более сгустились, а вокруг всех трех ламп возникло загадочное янтарное сияние.

Кучка алых камней по-прежнему поблескивала на столе.

Насекомое все так же лежало на дне стеклянной банки.

– Клинт объяснил вам принятую у нас схему оплаты? – спросила она Полларда.

– Да.

– Хорошо. Дополнительно нам потребуется десять тысяч долларов на расходы.

Снаружи засверкали молнии. Облака не выдержали, пробитые их ударами, и по окнам забарабанил холодный дождь.