Текст книги "Мутанты"

В этот самый момент он решил убить Рашинджи за все, что тот, может быть, сделал с Тарлини. Но как бы сначала с ней переговорить? В кармане нащупывался мешок с деньгами. Если предложить цену за девушку и купить, Тарлини придется прийти к нему за деньгами.

В данный миг на подмостках ждала стройная блондинка, явно больше других желавшая быть купленной и с бравадой выставлявшая напоказ свое добро.

– Пятьдесят, – сказал богач.

– Семьдесят, – сунулся другой. Тоэм задержал дыхание и выкрикнул:

– Сто!

Все головы повернулись к нему.

Рашинджи вглядывался, напрягая глаза.

– Наличными, парень. Найдется у тебя столько наличными?

Он вытащил из кармана кошель, открыл его и помахал кредитками.

– Сбережения за всю жизнь. Богач загоготал.

– Пускай получает, – разрешил первый претендент.

Второй презрительно на него зыркнул.

– Двести!

Тоэм услышал собственный голос, рыкнувший:

– Двести пятьдесят!

– Четыре сотни!

– Пять!

– Шесть!

– Семь пятьсот.

Он чувствовал, как по подбородку течет пот, стекает под воротник и промачивает рубашку. Надо все бросить. Можно купить кого-то другого, кто никому больше не нужен. В конце концов, он покупает лишь ради возможности поговорить с Тарлини. Но теперь, пробудив в богаче гнев, Тоэм знал, что тот постоянно будет перекупать у него любую девушку.

– Мне предложено семьсот пятьдесят кредиток, – подытожил Рашинджи, довольный, что обыкновеннейшая, хоть и смазливая проститутка принесет ему столько же, сколько девственница.

– Мистер Главойрей, – обратился он к богатому участнику торга, – желаете перекрыть эту ставку?

Мистер Главойрей посмотрел поверх голов своей свиты на простолюдина, осмелившегося с ним торговаться.

– Желаю, – заявил он. – Тысяча! Толпа охнула в один голос.

– Тысяча двадцать пять, – сказал Тоэм, дрожа в предвкушении поражения.

Мистер Главойрей нахмурился, топнул оземь.

– У меня с собой только тысяча. Выпишу ваучер... Тоэм услышал собственный голос, оравший:

– Нет! Это незаконно. Никаких чеков, никаких кредитных карточек. Условие – платить наличными.

– Он прав, мистер Главойрей, – признал Рашинджи.

– Тогда дайте мне послать за деньгами. Они прибудут через час.

– Необходимо получить у меня разрешение на отсрочку аукциона, – провозгласил Тоэм, припоминая вычитанное в книжках Тригги Гопа. – А я в таком разрешении ему отказываю.

– Ну, раз так, – сказал Рашинджи, поворачиваясь к Тоэму, – она наверняка твоя.

Друзья богача подняли протестующий гам. Рашинджи замахал в их сторону, призывая к спокойствию.

– Это справедливо. Простолюдин, я велю ей искупаться и подойти к тебе у фонтана. – Он отвернулся и хлопнул, вызывая следующую по расписанию.

Тоэм оглядывал толпу, ища голову Тарлини. Он выиграл право поговорить с ней. В голове кишмя кишели вопросы.

– Тысяча двадцать пять кредиток, дорогой сэр, – прозвучал рядом ее голос.

Он быстро взглянул в низ.

– Тарлини!

Рот ее медленно открылся.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Я Тоэм.

– Какой Тоэм? – переспросила она, внезапно теряя терпение.

– Твой Тоэм. Твой мужчина.

Она оглянулась, тараща глаза.

– Ты не Тоэм. Тоэм темный. А ты светлый.

– Да, правда. Но я Тоэм. Меня убили после того, как нас похитили ромагины.., верней, мое тело убили. А мозг спасли, и тело теперь у меня новое.

– Ты несешь чепуху. Прошу, тысяча двадцать пять кредиток.

Он схватил ее за плечо?

– Слушай, Тарлини, я...

– Пожалуйста, дорогой сэр, не троньте меня. Он нерешительно отвел руку.

– Слушай, могу доказать. Помнишь деревья с красными листьями, и одно из них над нашей хижиной? Мы жили, любили друг друга на травяном ковре, и ты все твердила, что он полон рисунков, похожих на людей, на их лица. Мы поженились бы через месяц.

Она минуту смотрела на него.

– Да, я так говорила, и мы там жили. Откуда ты это все знаешь?

– Я Тоэм!

За последнюю девушку разгорелся жаркий торг. Выкрикивались ставки, веселя обе стороны, а Рашинджи все понукал поднимать цены. Тоэм заговорил громче.

– Помнишь море, как оно разговаривало? Мы сидели на берегу, и я всегда слушал море, беседовал с ним. Ты говорила, что я сумасшедший, но уверяла, что все равно меня любишь.

Она нервно крутила в маленьких ручках денежный мешок.

– Ну и что? Что из того.., если ты Тоэм?

– Как "ну и что"? Можешь уйти со мной, вот что. Я десятки раз прошел через ад, добираясь сюда. Глаза ее вдруг сверкнули, а голос слегка изменился.

– А почему ты уверен, будто я – Тарлини?

– Ты ведь сказала...

– Меня зовут Рашинджиана.

– Ты взяла себе имя Рашинджи?

– Меня зовут Рашинджиана.

Он пошатнулся.

– Тарлини, не может быть, чтобы ты вышла замуж за этого.., этого...

– Меня зовут не Тарлини, – твердо заявила она.

– Но почему за него?

– Он мне подходит.

– Я подходил тебе больше.

Она нахмурилась.

– Ты никогда не показывал мне чудес вселенной, еды, вин, мест и вещей.

Он вздохнул, утирая пот с нижней губы.

– Слушай, Тарлини, я только что сам открыл для себя эти вещи. Я про них и не знал никогда.

– Меня зовут не Тарлини. Кроме того, даже если бы так, даже если б тебя звали Тоэм, ты всего-навсего простолюдин. Ты не способен удовлетворить желания, которые пробудили во мне новые вещи, не способен утолить мой голод.

Рассудок его разрывался от боли, пытаясь освоиться с новым порядком, с внезапно обрушившимся на него более ясным понятием о человеческой натуре. Сценарий разыгрывался старый-престарый – тысячелетней давности, – но ему это было неведомо. Солнце казалось гигантской свечой, с которой на все кругом капал расплавленный воск, заливал дома и людей, просачивался ему в уши и обволакивал пленкой мозг. Он схватил ее за руку, впился ногтями.

– Слушай, Тарлини.., ну ладно, Рашинджиана. Через несколько дней ты окажешься запертой в другой, более тесной вселенной. Не понимаю, каким образом, только мутики собираются...

– Мутики? – переспросила она. – Ты с ними связан? Ты извращенец?

Он вонзил ногти глубже, надеясь, что из-под этой тоги сейчас выступит кровь.

– Слушай...

– Помогите! – заголосила она. – Извращенец! Любитель мути ков!

Толпа обернулась. Несколько торговавшихся богачей рванулись к нему. Схватив ее еще крепче, он перебросил в свободную руку газовый пистолет. Первым поверженным оказался мистер Главойрей, нога его превратилась в разодранный кусок мяса, хуже всего, что можно было увидеть на уличном мясном рынке.

– Ты пойдешь со мной, – приказал он, бросил ее руку и обхватил тонкую талию.

– Нет!

На его шею легла рука. Он нырнул, крутнулся и выстрелом выпустил мужчине кишки, швырнув его наземь и пнув, прежде чем тот свалился замертво. Другие приостановили наступление, с опаской поглядывая на Тоэма.

– Пусти меня, простолюдин! – вопила она.

Солнечный воск стал еще горячее. Первые его слои, налипшие на Тоэма, начинали густеть. Если не пошевеливаться побыстрей, вообще нельзя будет сдвинуться с места. Он дотянулся до реактивного пояса, поднялся, повернул к центру города, к бункеру. Потом маленький вертящийся шарик, который вылетел из дула ружья полисмена, взорвался под ним.

Сладкий запах...

Голубой туман окутал его, поглотил и увлек за собой сквозь густеющую и густеющую пелену к полной тьме...

К смерти?

Глава 12

Нет.

Не к смерти.

Хотя, рассуждал он, вполне может быть, что и так. Вполне возможно. Он заключен в сверхнадежную камеру на третьем этаже столичной тюрьмы. Размерами меньше ярда на ярд. Можно только сидеть, и все. Он сидел и смотрел в окно через массивные стальные прутья на виселицу, возводимую во внутреннем дворе. На свою собственную. Предназначенную для его шеи.

Суд здесь, безусловно, творился быстро, никто не мог пожаловаться на юридическую волокиту. Его арестовали, осудили и приговорили к смерти в течение трех часов после поимки. Теперь уже сообщения должны облететь весь город – в газетах, по телевидению. Утром, как раз к истечению отведенных ему двадцати четырех часов, во дворе соберется толпа поглядеть, как из-под него выдернут доску, послушать, как хрустнет шея одним резким прощальным хрустом.

Быстро.

Чисто Почти безболезненно.

И весьма странно, но знай он ответы на кое-какие вопросы, ему было бы все равно. В конце концов, то, что заставляло его двигаться, умерло – любовь Тарлини и его любовь к ней. Ее любовь испарилась естественным образом, его была убита на рынке. Тарлини сплошь изрешетила ее безобразными дырами. Мир вовсе не добропорядочный. Мейна права. Но он пока еще не готов умереть. Любопытство вселяет в него волю к жизни. С той поры как из маленькой ампулы перестал капать наркотик и мозг очнулся, его мучило столько таинственных концепций, идей и людей, что он не мог уже рассортировать их по порядку. Некогда стал бы молиться, теперь не мог. Он думал о Сиэ, лепечущем, устрашенном, превратившемся в мумию, в сушеный овощ, перед лицом какого-то неизвестного ужаса, с которым всем – и самому Тоэму тоже – предстоит встретиться после смерти. Тут крылась другая причина нежелания умирать. Что лежит по другую сторону завесы, за газовой дымкой, повисшей меж жизнью и смертью?

Кое-какие ответы. Вот все, чего ему теперь хочется. Что это за Порог? Что это за молекулы скорлупы? Добьются ли мутики успеха или потерпят провал? И что именно они стараются сделать? И кто они – демоны или ангелы? И Мейна. Если бы только понять и выманить у Мейны улыбку, может, не так трудно было б предстать перед лицом смерти. Но перспектива быть преданным смерти через повешение, не получив никаких ответов, выглядела неприятной.

Пришло время ужина, и ему принесли миску червей.

Он не стал есть, несмотря на заверения стражника, что это единственный последний ужин, подобающий извращенцу.

Он успокаивал себя в ночной тьме, сидя и глядя, как подмигивают и сверкают звезды, словно страшное множество угрызений совести, в наказание уязвляющих мозг. Драконьи глазки. Искры из пышущей драконьей пасти. Адские огни. Он пытался припомнить побольше метафор и сравнений, не позволяя себе спать, оставаясь настороже. Он решился не засыпать в последнюю и единственную ночь в своей жизни.

Из-за прутьев решетки дул холодный ветер.

Он думал о Тарлини. Рассудок частенько любит мучить себя, перебирая ошибки, неверные шаги и просчеты. Он превратно судил о любви этой женщины. А теперь сам себя подвергал пыткам. Как только его бросили в эту камеру, он плакал, осознав, что она с ним сделала, а теперь все слезы высохли. Он явился из нежного мира в жестокий. Он переменился, она тоже. Но предвидеть такой перемены он не сумел.

Он думал о Мейне, гладкой и мягкой...

Он думал о Ханке, навсегда скрюченном в своем жалком тельце...

Он думал о Мейне, теплой и гибкой...

Где-то в глубине души у него тоже было желание, чтобы с ним нянчились, а он пристроился бы у нее на коленях, укрылся бы под ее защитой...

Хотелось бы, чтобы она не испытывала к нему ненависти или хоть ненавидела чуть поменьше...

Он думал о Тригги Гопе, о мозге, оставшемся жить после гибели тела. Зачем? Затем, чтобы время от времени наблюдать за взрослением своего ребенка. Двадцать странных лет Тригги Гоп парит в пространстве, ищет читателей, людей, жадных до информации, а находит в большинстве случаев воинов. Он пытался припомнить, что такое сказала библиотека насчет их новой встречи, и стихи... Когда-нибудь, может быть... Он постарался вспомнить. Да. Четыре строчки, которые тот человек сочинил сам. Он повторил их, обращаясь к сверкающим драконьим глазкам.

Возможно, однажды, в пустом кабаре

На чернильную ночь или белый день

Со снежным ковром на земле иль траве

Ляжет прошлого желтая тень.

– Очень поэтично, – проговорил голос почти Прямо перед ним.

Он охнул, вскочил, вспрыгнул на стул.

– Ради Бога, – сказала Мейна, заглядывая сквозь решетку, – потише! Хочешь, чтоб копы со всего света сюда примчались?

– Это ты.

– Ш-ш-ш!

– Но как...

– Кошки гуляют, где им вздумается, герой Тоэм. Даже по стенам высоких домов, совершая невозможное. Найдется подходящая водосточная труба, и вполне достаточно.

– Тебя поймают! – воскликнул он, оглядываясь через плечо на дверь камеры.

– Обязательно, если ты будешь упорствовать и чертовски орать, – прошипела она, подцепляя каждый прут снизу, где они уходили в гнезда на подоконнике, металлическими крючками и смазывая каждый крюк тонким слоем зеленой замазки.

– Что ты делаешь?

– Вызволяю тебя. Ляг на пол. Дело не шумное, только дьявольски жаркое.

Он лег на живот возле двери и не стал спорить. Мейна отпрянула от окна, взобралась по стене каким-то немыслимым образом, с помощью которого и добиралась сюда. Раздалось внезапное шипение – пф-ф-ф! – но никакого шума. Он спиной ощутил жар сквозь тонкую ткань рубашки. Потом глянул вверх, посмотреть, что именно происходит. Огня вроде бы быть не должно, иначе... Вгляделся попристальнее. Да, пламя, темно-темно-синее, почти черное. Камера к тому времени совсем раскалилась.

– Окей, – шепнула она. Он встал, подошел.

– Нет! Не трогай. Еще горячо. Она вытащила из висевшего на спине рюкзака небольшую баночку с белыми кристаллами и посыпала подоконник. Пошел пар, раздалось потрескиванье – хрусть-крак, – а на прутьях и на бетоне стал образовываться ледок.

– Окей, – снова сказала она, пряча банку. – Ну вот. Возьмись за решетку и выверни на себя. Расплавились только концы.

– Угу, – буркнул он, наваливаясь на решетку.

– Если это в человеческих силах, ты справишься, герой Тоэм Позже он так никогда и не мог с уверенностью сказать, удалось бы ему справиться без подобного стимула или нет. А в данный момент его словно ударило поддых и в кровь хлынул поток адреналина. Он выгнул решетку назад и вверх, над толстой стеной получилось отверстие, куда можно было протиснуться. Сел на подоконник, безнадежно цепляясь за прутья. Гладкий фасад здания пересекал узенький карнизик, шириной всего в дюйм. Как раз на нем примостилась Мейна, легко балансируя на кончиках лапок, храня идеальное равновесие.

– У тебя есть реактивный пояс? – спросил он – Не каждый способен раздобыть его с такой легкостью, как ты.

– Но я не смогу пройти по этому чертову карнизу!

– Ш-ш-ш! Мы все предусмотрели. Нам известно, что ты – жалкое, ни к чему не пригодное нормальное существо.

Он ничего не сказал.

Она вытащила из рюкзака крепкую нейлоновую веревку, привязала одним концом к прутьям, чуть не столкнув его с ненадежной опоры.

– Упирайся ногами в стену, чтобы не сорваться вниз и не ободрать руки. И потише, пожалуйста, если это не выходит за рамки твоих скудных возможностей.

Он ухватился за веревку, оттолкнулся от стенки, изогнулся дугой, повернулся лицом к зданию, уткнулся ногами в стену, откидываясь назад. И как можно тише начал спуск.

Поворот...

Прыжок...

Поворот, прыжок, поворот...

Человек-паук...

* * *

Мейна ждала, наблюдая за спуском. Глаза ее в свете звезд горели зеленым.

– Очень хорошо, – донесся снизу голос."

На миг он заледенел, вообразив под ногами гестаповцев. Потом в голове само собой прояснилось, и он узнал голос Бейба. Последние несколько футов пролетел, бросив веревку, оставив ее болтаться на стенке. Взглянул вверх. Мейна все выжидала на карнизике, смахивая на огромную самку вампира, свившую в тенечке гнездышко. Но вот она с величайшей ловкостью извернулась и двинулась по узенькому карнизу к водосточной трубе.

– Туда, – сказал Бейб, настойчиво дергая его за рубашку, – в кусты.

Они побежали. Тоэм пригнулся под стать росту Бейба и без каких-либо происшествий укрылся в кустах. Оттуда они оглянулись и посмотрели, как Мейна легко ползет вниз по зданию, почти не пользуясь водосточной трубой. Грациозно извивается, вниз, вниз, вниз... Спрыгнула наземь, опустилась на лапки-мячики, мгновение покачалась взад-вперед. Потом скорчилась чуть ли не вдвое, прильнула к земле, почти слившись с нею, и ринулась через внутренний двор туда, где они поджидали.

Бросила.

– Пошли, – и возглавила шествие, укрываясь за живой изгородью, протянувшейся параллельно улице.

Тоэм следовал за покачивающимися бедрами, теряя из виду темную фигурку в еще более темной ночи и вновь примечая, когда свет уличных фонарей пробивался через отверстия в изгороди и сверкал на ее волосах искрами, попавшими, словно мошки, в шелковистую сеть. Бейб замыкал ряды, зажав в зубах незажженную сигару. Они пробирались, петляя, срезали путь по задворкам Дома невест, и внезапно остановились на краю главной авеню.

– В чем дело? – спросил Тоэм у Мейны, выглядывавшей на улицу из укрытия за грудой мусорных ящиков в закоулке.

– Слушай.

И тут он тоже услышал. Легкое постукивание сапожных каблуков по тротуару – хлоп-шлеп, – чеканящее ритм. Они прижались друг к другу, нырнули поглубже в тень, посматривая в щелочку между стеной и помойкой. Через миг мимо промаршировал отряд Ромагинских Королевских Гвардейцев, в яркой, разноцветной форме с перьями, которая как-то неуместно выглядела на темных ночных улицах. Числом их было двадцать, и шагали они, чтобы занять посты вдоль городской стены и у городских ворот, сменив уже отдежуривших караульных. Офицер разведет их по позициям, оставит одних, заберет других, уставших, закончивших службу, и со временем вернется в гарнизон, шагая уже чуть помедленнее и не так бойко отбивая ритм. Ромагины, на взгляд Тоэма, параноидально боялись мутиков. Ирония же судьбы состояла в том, что столицу пытались уберечь от мутиков, охраняя ворота, тогда как эти самые мутики фактически жили в городе, вернее, под ним.

– Обождем пару минут, прежде чем пересекать улицу, – сказала Мейна.

Он придвинул губы поближе к изящной раковине ушка.

– Слушай, я хочу поблагодарить тебя за спасение моей жизни. Это было очень опасно и трудно.

Она обернулась и изобразила улыбку, не выражавшую особого удовольствия. Уголки рта напряглись, выгнулись вверх, подделываясь под веселье, блеснули острые зубки.

– Я скорее оставила бы тебя там пропадать, герой Тоэм. Но они применили бы пытки перед повешением, пытаясь добыть информацию насчет нас.

– Пытки?

– Тут они мастера. Мы не могли рисковать, чтобы ты им все выложил. Мы обязаны были пойти на выручку.

Он угрюмо отодвинулся, сел и стал молча ждать.

– Окей, – сказала она наконец. – Быстро перебегаем улицу и ныряем вон в тот переулок. Беги на цыпочках, не поднимай много шуму.

Она сорвалась первой, точно летящая пушинка, почти совсем не касаясь земли, в полной тишине. Добралась до темного места у входа в противоположный переулок и махнула рукой следующему.

Улица представляла собой широкое открытое пространство с фонарями, которые в сей критический момент казались ярче полуденного солнца. Тоэм все равно побежал, стараясь не слишком тяжело бухать в землю ногами и не особенно преуспевая в своих стараниях. Относительно спокойно достиг тени, однако не с такой легкостью, как она. Затем последовал Бейб. Он не шел, а ковылял.

– Эй! Стой! – прокатился сверху по улице голос. Бейб удвоил усилия.

Два ромагинских гвардейца вывернули из-за угла и пустились в преследование.

– Стой, убью!

Мейна выпрыгнула на открытое место, скорчилась, нацелила вдоль по улице ручной лазер. Стражи, не успев повытаскивать свое оружие, громоздились на дороге кипящей булькающей массой плоти. Она в самом деле была чемпионкой по снайперской стрельбе.

– Спасибо, – пропыхтел Бейб, вваливаясь в закуток. Живот его ходил ходуном, двойной подбородок обливался потом.

По улице понеслись отрывистые крики, по бетону зацокали сапоги – клип-клип. Солдаты, видно, сменились со службы, отдохнули, закатив оргию, и выскочили из-за угла, как только Мейна подстрелила двух их товарищей. Теперь начнется охота. Никто не убьет ромагинского солдата в его собственном мире – никто, кроме мутика.

– Скорей, – бросила Мейна, исчезая во тьме.

Они кинулись следом, стараясь двигаться так же тихо, как она, но безуспешно. Слабое эхо шагов обязательно должно было привлечь гвардейцев. И точно.

Тянувшиеся по сторонам переулка стены стали влажно поблескивать, когда ручные лазерные фонарики осветили вход, откуда они только что убрались, и принялись медленно шарить, ближе, ближе, гораздо ближе. Тоэм и почувствовал, и увидел, как поток света окатил его на мгновение, пролетел, потом метнулся назад и поймал.

– Стой!

Сапоги позади грохотали громче. Тоэм отказался от попыток блюсти тишину и сосредоточился на мелькающих ногах девушки-кошки, стараясь не уступать ей в скорости. Она резко вильнула в боковой проход. Они направлялись теперь в трущобный район города, где горит не такое количество фонарей, а дорожки между постройками извилистые и запутанные, как в лабиринте, что, возможно, даст им преимущество. Булыжная мостовая под ногами была скользкой от вываленного из окон мусора. Лазерный фонарь на них уже не светил, но голоса позади слышались близко, за несколькими поворотами. Они опять повернули. Еще раз.

Мейна затормозила рывком и, тяжело дыша, встала. Тоэм удивился и с удовольствием проследил, как это явно неутомимое существо все-таки проявляет признаки усталости. Почти одинаково с ним.

– Слушайте, – сказала она, – вот эти переулки справа все выходят на авеню Нищих. Стена между авеню Нищих и соседней улицей невысокая. Если мы через нее переберемся, оттуда всего квартал до аллеи, где вход в бункер.

– Нет, – ровным тоном сказал Тоэм.

– Что это значит? – чуть ли не прорычала она.

– Нет. Эти переулки не выходят на авеню Нищих. Если хочешь туда попасть, бежать надо прямо, а не направо. Ты потеряла ориентировку.

– Ты рехнулся. Следуй за мной. Он схватил ее за плечо.

– Ладно, раз уж тебе так ненавистна мысль быть уличенной в ошибке – особенно мною. Но помни, у меня в голове запечатлена карта города.

Шаги и голоса слышались громче.

Где-то простонала сова, преследователи в ходе погони побеспокоили ее в собственном доме...

– Бейб, ты на чьей стороне? – спросила она, поворачиваясь лицом к мужчине-ребенку.

Тот посмотрел на Тоэма, потом опять на нее. Вспомнил, как быстро она действовала, как замечательно выстрелила и спасла ему жизнь.

– Пожалуй, на твоей.

– Черт, – простонал Тоэм.

– Выбирай, либо пойдешь сам, либо с нами.

– Вперед, леди, – сказал он.

Она свернула в проход меж двумя зданиями, перекрытый кровлей от непогоды. Стояла чернильная тьма. Продвигались они осторожно, но неуклонно, то и дело чувствуя мягкие тельца крыс, которые тыкались в ноги, пытаясь убраться с пути. Пахло канализационными отходами и гниющими пищевыми отбросами. Все это перекрывала удушающая вонь от экскрементов животных и противные ароматы питавшихся мусором растений.

Миновали проход, выбежали на следующую улицу и оказались прямо перед гарнизоном на авеню Королевской Гвардии.

– Я... – начала было она.

Заряд лазера врезался в кирпичи прямо над головами, осыпав плечи водопадом оранжевой пудры. Второй грянул чуть ниже...

– Ну, пойдете теперь за мной? – проревел Тоэм.

Способ доказательства правоты был нелегким, но он ликовал.

На ее лице отразилось смущение, которое он наблюдал впервые, прекрасные черты исказило нечто, сильно напоминавшее смертную муку.

Ш-ш-шлеп! Третий выстрел.

Бейб взвизгнул.

Они оглянулись, увидели у него на руке черный шрам, из которого начинала бить кровь. Лицо Бейба, крепко зажавшего рану, перекосилось от боли.

– Сюда, – крикнул Тоэм, схватил их обоих и повернул назад в крытый проход. Он бежал первым, Бейб за ним, Мейна позади. Ворвались в переулок, откуда лишь несколько секунд назад выскочили, и столкнулись с гвардейцами, которые первыми начали их преследовать.

Тоэм обрушился на самого крупного, мускулистого мужчину в красных перьях, золотой накидке и серых панталонах офицера. Они сшиблись на каменной мостовой, затылок офицера врезался в стену дома. Мейна, разнеся в кашу голову второго гвардейца, завертелась юлой и опалила ноги третьего, не успевшего даже охнуть. Тоэм заехал кулаком в физиономию офицера, увидел кровь, ощутил одновременно тошноту и восторг. В желудке екнуло, он замешкался на мгновение, когда консервативная сторона его натуры на секунду взяла верх над садистской. Противник воспользовался заминкой, напрягся, вывернулся, брыкнул ногой, угодил Тоэму в грудь и припечатал его к стенке. Мейна перевернулась, направила луч в крытый проход, преграждая путь любой подмоге из гарнизона.

– У-уф! – охнул Тоэм, когда более крупный противник прыгнул и навалился на него, захрипел под тяжелой рукой ромагина, которая перехватила глотку, перекрыла доступ воздуху, сокрушила голосовые связки. Свободной оставалась одна левая. Он сильно хватил ребром ладони по черепу офицера, потом чуть пониже к основанию шеи, еще и еще. Изнутри к горлу подступала кровь, голова в бешеном самозабвении моталась мертвыми петлями, картина перед глазами то расплывалась, то снова собиралась в фокус, туда-сюда, туда-сюда, тудасюдатудасюда. Рука отрабатывала приемы каратэ самостоятельно. Казалось, она ему больше не принадлежит, превратившись просто в вещь. Он смотрел, как она где-то поодаль врезается в плоть противника. Удар. Еще. Вдруг послышался скрежет хрящей или костей, уступивших насилию. На протяжении доли секунды он не мог судить наверняка, то ли хрустнула его собственная гортань, то ли спинной хребет другого мужчины. Струя свежего воздуха и давящая на него тяжесть мертвого тела разрешили недоумения. Он выбрался из-под ромагина и умудрился подняться, пошатываясь.

– Сюда они больше не сунутся, – сказала Мейна, направляясь в крытый проход. – Продолжат облаву другим путями.

– Как твоя рука? – спросил Тоэм у Бейба..

Мутик заскрежетал зубами.

– Боль адская, но кровь не сильно хлещет. Ожог закупорил рану, основная дыра затянулась.

– Хорошо, – просипел Тоэм. Горло жутко болело, легкие хватали воздух, словно руки Мидаса, гребущие золото. – Теперь, – скрипнул он, оборачиваясь к Мейне, – за мной.

Они пошли прямо вперед, тревожно прислушиваясь к голосам солдат с обеих сторон. Гвардейцы прочесывали путаницу улиц и переулков, аллей и дорожек. Со временем добрались до границы системы трущоб, которую ромагины умненько спрятали в сердце столицы за фасадами новых зданий, и оказались перед авеню Нищих. Она была пуста в этот поздний час, усеяна клочьями бумаги, объедками, оставшимися от прошедшего дня, когда беднота собиралась на встречу с церковником, ежедневно раздававшим тут милостыню. Тоэм отдернул голову назад во тьму.

– Одна проблема, – доложил он.

– Что?

– Стражник. Вверх за полквартала. Просматривает большую часть улицы. Заметит нас, прежде чем успеем перебраться через стену.

– Я на бегу потеряла лазер, – призналась Мейна. – Остался где-то там, позади.

– Он нам и не понадобится, если сумеешь сыграть, – отвечал он, выискивая в ее глазах зеленую искорку.

– Что ты хочешь сказать?

– Там карниз, почти такой, как в тюрьме, чуть пошире, тянется футах в десяти у него над головой. Если сможешь влезть на стену, обогнуть угол, ступить на карниз незаметно, очутишься прямо над ним. Может, сумеешь прыгнуть, свалить его, напугать, пока я добегу, не попав под луч. Выскочу в тот же миг, как ты прыгнешь. Постараюсь его пришибить.

Она высунулась из-за угла, рассмотрела стражника и карниз. Все точно так, как сказал Тоэм. И без комментариев полезла по выходившей в переулок стене, как паучиха, плетущая невидимую сеть. Каждая щелочка становилась для ее ног надежной ступенькой, она безошибочно продвигалась вперед. Дюйм за дюймом выбралась из-под кровли на улицу, затаила дыхание. Стражник не видел ее, держа в боковом поле зрения улицу, а не стены. Он стоял футах в пятидесяти поодаль, держа ружье наперевес. Она подтянулась к карнизу и тихо скользнула вниз, замечательно балансируя, словно в крошечных ножках были встроены гироскопы. Лапки подрагивали, но всякий раз становились на ровный киль.

Тоэм собрался, чтоб броситься в ту же секунду, как она прыгнет. Он должен был действовать быстро.

Через несколько напряженных, издергавших нервы минут она встала над стражником и, не издав ни единого звука, сорвалась с маленького бетонного выступа, как будто не падала, а летела. Угодила на спину ромагину, ударив сперва ногами, и оба свалились на землю.

Тоэм выскочил из укрытия. Ноги топали, точно пистоны взрывались. Но когда добежал, делать уже ничего не пришлось. Страж был мертв Ровные полосы отметин от когтей располосовали шею. Оттуда текла кровь. Широко вытаращенные глаза застыли в изумлении. Он не успел даже крикнуть. Тоэм посмотрел на нее.

– Давайте двигаться, – сказала она, не взглянув на него в ответ.

Из тени вышел Бейб. Мейна с Тоэмом взобрались на стену первыми, потом свесились и втащили маленького мутика. Оттуда до аллеи и входа в бункер было рукой подать. Гвардейцы еще не явились на окрестные улицы. Бежали они посвободней, больше думая о скорости, чем о секретности. Без каких-либо событий добрались до решетки и теплой воздушной подушки.

Когда прибыли в бункер, навстречу выскочил Корги, и глаза его излучали буйные волны всех оттенков желтого цвета.

– Отбываем через три часа. Ромагины разведали дату атаки. Началась облава. Они могут вторгнуться в миры Федерации, чтобы нас перебить. Ровно через три часа Старик прибудет сюда и обеспечит нам переправу.