Текст книги "Новый и Третий Рим. Византийские мотивы России"

Тут с нижнего яруса башен прогремел залп немногочисленных греческих орудий, сражая картечью врага, делая бреши в рядах наступавших. Рой арбалетных стрел, ливень пуль встретили турок у рвов. Заваливая рвы хворостом, мешками с песком, телами убитых, настилая тяжелые, длинные бревна, турки рванулись на вал. Кто-то у подножия вала успел приставить лестницы к стенам. Задние ряды турецких лучников осыпали защитников города дождем стрел.

– Алла-ах – Ахбар! – многогласно гремело у подножия стен ромейской столицы.

Еще несколько мгновений, и османы полезли на стены по лестницам. Град камней, потоки кипящей смолы, как горные лавины, обрушились, хлынули с высоты стен и башен, сметая вниз турецких воинов.

Искандер, находясь близ ставки Караджа-бея вместе со своим эфенди, наблюдал страшную картину этого боя. Сердце его бешено колотилось в груди. Тайно в его сердце и уме совершалась и текла трепетная молитва о спасении Царьграда и его защитников. Он видел, как осаждавшие отхлынули от стен, оставляя на валу, во рвах сотни убитых и раненых. Тут бесшумно, одними устами возблагодарил он Господа Христа, а десница его незаметно для других сотворила крестное знамение. Он знал, что уже несколько дней турки ведут подкоп под стену. Люди из подчинения эфенди не один день возились там с кирками и лопатами, устанавливая бревенчатые опоры, вынося из подземного коридора тяжелые корзины с землей. И тут в направлении того места, куда велся подкоп, прогремел глухой и страшный взрыв. Земля дрогнула под ногами.

– Проклятые гяуры! Взорвали проход! Да покарает их всемогущий Аллах! – закричал, словно простонал, эфенди, всплеснув руками.

– О Аллах! Сколько наших людей и воинов осталось там!? – в ужасе кричал кто-то из окружения Караджа-бея.

В лагере турок воцарилось замешательство.

– Молчать! Паршивые собаки! – свирепея, вскричал Караджа-бей.

Вырвав ручницу из рук воина своей стражи, он разрядил оружие в первого попавшегося ему турка, бежавшего из подкопа в сторону лагеря. Тот замертво упал на землю и стал извиваться, как змея. Это послужило сигналом для многих из окружения военачальника. Предводители турецких отрядов и приближенные бея стали плетьми и палками наводить порядок в рядах отступавших. Через четверть часа паника стихла. Турецкие воины, как побитые собаки, понуро брели к своим шатрам, перевязывали раны, выносили раненых с поля боя.

* * *

«Эмир же (султан), пораженный и обманувшийся в своих надеждах, стал употреблять для осады другие, новые выдумки и приспособления. Из толстых бревен соорудил он громаднейшую осадную машину, имеющую многочисленные колеса, весьма широкую и высокую. Изнутри и снаружи покрыл ее тройными воловьими и коровьими шкурами. Сверху она имела башню и прикрытия, а также поднимаемые вверх и опускаемые вниз сходни… Придвинуты были к стенам и всякие другие машины, о которых не мог помыслить и ум человеческий и которых никогда не строили для взятия крепостей… И в других местах построили турки платформы с великим множеством колес, а поверх этих платформ – подобие башен… И они имели весьма много пушек; и зарядили, чтобы они все одновременно сделали выстрел по стенам. Сначала, впрочем, турки выстрелили из того страшного орудия и снесли до основания башню, что близ ворот Святого Романа, и тотчас же подтащили эту осадную машину и поставили ее поверх рва. И был бой губительный и ужасный; начался он прежде, чем взошло солнце, и продолжался весь день. И одна часть турок яростно сражалась в этой схватке и в свалке, а другая бросала в ров бревна, разные материалы и землю… Навалив все это, турки проложили себе широкую дорогу через ров к стене. Однако наши мужественно преграждали им путь, сбрасывали турок с лестниц, а некоторые деревянные лестницы изрубили; благодаря своему мужеству мы неоднократно отгоняли неприятеля в тот день, до первого часа ночи», – писал в те дни Сфрандзи.

Огромная осадная машина гелеопола, сооруженная турецкими мастерами по всем правилам военного искусства и оставшаяся близ стен города, была взорвана защитниками Константинополя, остатки ее сожжены.

* * *

Утром 20 апреля, когда с юга подул теплый ветер, погнавший легкую волну, над Пропонтидой тревожно запели рога турецких моряков. Корабли османов снялись с якорей и быстро пошли на юг. Вскоре над морем загрохотали орудия, взметнулись вспышки греческого огня, пламя заметалось над водой…

Вечером друзья встретились за чашкой чая в шатре у Али. Молодые люди возбужденно поглядывали друг на друга и обсуждали события, произошедшие днем.

– Утром наш султан был разбужен донесением о том, что по волнам Мраморного моря идут четыре корабля с крестами на парусах и мачтах, – рассказывал Али.

– Да, три генуэзских и один греческий, – с волнением подтвердил Николопулос, – я видел их и узнал по вымпелам и оснастке. Мне не раз приходилось видеть такие в Фессалонике.

– Османы выстроили перед ними до полторы сотни своих утлых судов. Их моряки и стрелки обрушили на корабли гяуров ливень стрел и камней. Но умелые гяуры шаг за шагом пробивались к заливу, – вещал Али.

– Рассказывают, что весла христианских галер были настолько усеяны стрелами, что матросы с трудом могли погружать их в воду, – прибавил Николопулос.

– Потуги османов взять быстроходные суда гяуров на абордаж закончились неудачей. Те превосходно маневрировали и жгли турок греческим огнем. Одно за другим суда османов, получая повреждения, отваливали из боевой линии, а на некоторых вспыхнули пожары, – рассказывал араб.

– Я видел, что все греки Константинополя высыпали на стены и башни со стороны Пропонтиды и с трепетом следили за ходом сражения, – шепотом выговорил Никитос.

– С не меньшим волнением взирал на все это сам Мехмед, ибо он в окружении военачальников и свиты подъехал к самому берегу. Когда корабли гяуров стали прорывать строй османов, разгневанный неудачей султан впал в такую ярость, что пришпорил своего коня, бросился на нем в море и поплыл к кораблям. Сражение в это время происходило в нескольких десятках метров от берега. Увидев это, моряки султана вновь бросились в схватку, но были отбиты греческим огнем и пушками. Фатих же вместе с конем остудил свой воинственный пыл, – насмешливо вещал Али.

– Христиане сожгли в сегодняшнем сражении десятки турецких судов. Говорят, что погибло до 12 тысяч моряков султана. А командующего флотом османов спасли от неминуемой казни лишь раны, полученные сегодня, – добавил грек.

– Ты неправильно осведомлен, Николопулос. Этого флотоводца, ренегата-болгарина Палда-оглу, султан лично избил золотым жезлом, отрешил от должности, а все его имущество отдал янычарам.

– Какая разница, Али?

– А я видел только, что корабли христиан пробились к горлу пролива, перегороженному стальной цепью на деревянных поплавках. Греки быстро сняли цепь, впустили галеры и снова закрыли проход. Наступившая темнота прекратила морскую схватку, – промолвил Искандер.

* * *

Бурная радость и ликование царили в Константинополе ночью 20-го, утром и днем 21 апреля. Раскрыты были винные погреба с запасами старого, дорогого, доброго вина. Некому не было отказано. Наливали столько, сколько каждый хотел или мог выпить. Воины, моряки, купцы, слуги, ремесленники, ученые мужи, прачки, священники, монахи, проститутки Царьграда смешались в ликующие толпы на улицах города. Все пили и веселились. Греческий и генуэзские корабли, уже пришвартованные, стояли у причалов залива. Прорвавшись сквозь адский огонь, ливни стрел и камней, они доставили в осажденный город двести пятьдесят воинов, много продовольствия и оружие. Все это было важно. Но главным для тысяч осажденных, измученных усталостью, бессонными ночами, полуголодных, израненных, отчаявшихся людей стало то, что они не одни. Про них помнили, им сочувствовали им, помогали.

Сфрандзи разбудил базилевса Константина до рассвета 22 апреля.

– Государь, проснись скорее, ради Бога!

– Что случилось? – устало поднимаясь, протирая глаза и садясь на ложе, спросил Драгаш.

– Автократор, скорее к стенам у залива! Османы затеяли на том берегу близ Галаты что-то необычное.

– Поспешим, вели скорее седлать, – промолвил Константин, вздевая поверх кафтана пояс с притороченным тяжелым мечом, ибо спал одетым.

Голова слегка кружилась с похмелья.

– Тьфу, враг рода человеческого, мы немало выпили вчера, Георгий!

– Торопись, государь, кони уже под седлом, – промолвил секретарь тревожным и трезвым голосом, ибо никогда не пил много.

– Да что там стряслось? – трезвея от слов и голоса Сфрандзи, вновь спросил базилевс.

– Мне пока сложно сказать. Ты должен увидеть все своими очами, автократор…

Через полчаса император и его секретарь поднялись наверх башни ворот Феодосия[36]36
  Город Феодосия – кварталы города вне стен имп. Константина Великого, построенные при имп. Феодосии Великом в конце V века н. э. и позднее.


[Закрыть], расположенной немного севернее Галаты. Чадили потушенные факелы и костры, источая в утреннем воздухе ароматы сгоревших смол и дыма. Сотни греческих воинов из-за каменных зубцов внимательно всматривались вдаль, пытаясь понять, что творится севернее залива. Там слышались сдавленные крики, свист и хлесткие удары плеток, скрип, треск, тяжелые удары молотов и секир. Раз от разу слышались звуки турецких труб и песен. Видно было, что на стенах Галаты тоже неспокойно, ибо там сновали сотни воинов с оружием и факелами в руках. Факелы тушили, сбрасывали вниз к основанию стен, ибо в них уже не было толка, но легкая утренняя дымка еще не позволяла грекам увидеть все в подробности. Ясно было одно: тысячи османов двигались единым потоком, вившимся черной змеей мимо стен Галаты к северному берегу залива. Этот поток тащил, катил к Золотому Рогу что-то огромное, устрашающее.

Еще через десять минут, когда солнечные лучи позолотили верха храмов и черепичные крыши зданий Константинополя, греческие воины и проснувшиеся горожане с ужасом увидели, как турки спустили с берега на воды залива свои первые корабли. На всех греческих, генуэзских и венецианских кораблях тревожно запели рога, матросы поднимали паруса, заряжали орудия и раздували фитили.

– Государь, кажется, наступил решающий час для нашего флота?! – громко спросил комит.

– Георгий, поторопись предупредить капитанов кораблей, чтобы не снимались с якоря без моего приказа. Не дай нам Бог ударить по ним без подготовки и попасть в западню! – жестко повелел Драгаш.

– Автократор, через полчаса они спустят в воды залива до тридцати своих кораблей, и будет поздно!

– Протовестиарий! Немедля передай мое веление на корабли встать на якоря, приспустить паруса, зажечь фитили, зарядить орудия и не двигаться с места без моего приказа! – еще раз громко повелел Драгаш.

Окружающие воины с тревогой и надеждой обратили взоры на Константина.

Когда солнце взошло и раздались первые раскатистые орудийные залпы, стало видно, что турки уже заранее подтащили к северному берегу залива около сорока орудий, готовясь прикрыть их огнем свои корабли. У северного берега Золотого Рога волны качали до семидесяти кораблей с вымпелами зеленого цвета и полумесяцами на мачтах. Тысячи османов с тлеющими фитилями на берегу и на бортах этих кораблей готовы были обрушить на корабли христиан и городские стены удар сотен орудийных стволов. Флот христиан, готовый к отпору, стоял на якорях. На их кораблях пушкари заряжали орудия и разжигали фитили.

* * *

– Искандер, ты, наверное, лучше нас знаешь о недавних событиях. Что произошло три дня назад ночью в заливе? – спросил Али, разливая ароматный чай по чашкам и угощая друзей в своем шатре.

– Какой-то капитан-венецианец, забыл его имя, со своими матросами решил сжечь корабли султана в заливе. Той ночью они тихо подошли к самой крупной галере и зажгли ее греческим огнем. Но генуэзцы Галаты, которым был известен этот план греков и италийцев, выдали его Караджа-бею. Потому османы заранее подготовили и навели пушки, стоявшие на берегу. Как только смельчаки зажгли первую галеру, пушкари султана выпалили в упор. Италийская галера затонула у берега. Матросов, захваченных в плен, и их отважного капитана, кажется, его звали Кокко, османы казнили утром на берегу. Тысячи греков стояли на стенах вдоль залива и видели это.

– Господи, упокой души убиенных рабов твоих, – тихо вымолвил Николопулос и перекрестился.

– Этот мир, вероятно, до конца времен будет подвержен предательству. Ну, каковы эти генуэзцы Галаты! – негромко воскликнул Али.

– Они уже давно ведут двойную игру. Поставляют продовольствие в Истанбул за хорошие деньги. Одной рукой помогают греческому цесарю, другой – султану. Передают османам ценные сведения о защитниках Истанбула. От них известно, что ворота Романа обороняет отряд генуэзцев под рукой известного военачальника – некого Джустиния. Кроме того, самого греческого цесаря можно неоднократно видеть на стенах и башнях, ибо он лично возглавляет и вдохновляет воинов. Думаю, они рассказывают это османам для того, чтобы те внимательнее всматривались в ряды защитников и почаще стреляли в греческих и италийских стратигов. Надеются этим заслужить себе прощение в случае захвата Истанбула. Ведь они и пальцем не пошевельнули и словом не обмолвились, когда османы приготовились тащить корабли из Босфора в Золотой Рог.

– Между прочим, как это удалось осуществить?

– Я был у Галаты в ту ночь с Керимом-эфенди. Его люди доставили туда около трех тысяч бревен и сотни две возов с досками. Каторги[37]37
  Каторга (турецк.) – галера.


[Закрыть] вытаскивали на берег с помощью больших коловоротов, построенных мастерами эфенди. На берегу эти суда сразу ставили на бревна-катки. Чтобы легче было тянуть, эфенди приказал мазать бревна бычьим салом, которого привезли туда несколько сот бочек. На равнине тянули на канатах и толстых длинных ремнях. В каждый корабль впрягалось человек по сто, припрягали и быков, – рассказывал Искандер.

– О Аллах милосердный! – с тихим удивлением вымолвил Али и «омыл» (огладил) лицо ладонями.

– Так часто делают в Руссии, я сам видел это не раз. Это называется «волок», – сказал Искандер, поясняя и произнося русское слово.

– Плотники из подчинения эфенди соорудили прочные и широкие мостки в низинах. Как только начинался трудный подъем, вновь тянули коловоротами. Ну, а когда в залив на воду спускали, главное было сильно не завалить судно на борт, – продолжал рассказ Искандер.

– Ну, а что предприняли в ответ греки?

– Я думаю, они поступили мудро, не ввязываясь в неравный бой. Ведь Караджа-бей велел заранее установить пушки на берегу залива.

– А ты слышал, что греки вывели на стены вдоль залива двести пятьдесят плененных османов и отсекли им головы?

– Да, это случилось после того, когда турки казнили на берегу Золотого Рога венецианских моряков, что пытались сжечь корабли султана в заливе. Потом Караджа-бей велел соорудить большие плоты, затащить на них тяжелые пушки, придвинуть плоты ближе к стенам и под прикрытием корабельных орудий начать обстрел Истанбула со стороны залива.

– О Боже! – тихо простонал Николопулос.

– И что, стрельба ведется успешно? – с удивлением спросил Али.

– Нисколько. Греки не дремлют, как только плот подходит на досягаемое расстояние, его расстреливают корабельные пушки греческих и италийских кораблей или жгут греческим огнем. Стрельбу с воды османы ведут неумело, как и с суши. Только накатывает волна, ядра летят мимо цели. Иногда орудия срывает и бросает в воды залива при сильной отдаче.

– Вчера в ставку Фатиха прибыли венгерские послы. Кто-то из них, сведущий в артиллерии, подкуплен султаном. Он уже начал обучать османов искусству правильной наводки. Думаю, для греков теперь настанут тяжелые времена, – задумчиво поведал друзьям Али.

* * *

Артиллерийская канонада и перестрелка вновь усилились в конце апреля – начале мая. Выстрелы греческих орудий раздавались намного реже турецких, но все же греки и генуэзцы били точнее. Орудия османов были наведены в одно место и крушили стены близ ворот Святого Романа. В те дни одна из самых крупнокалиберных бомбард, которую османы заряжали полдня, с грохотом метнула огромное каменное ядро. Защитники города с ужасом ждали этого выстрела и готовились к тому, что снаряд вдребезги разнесет куртину и произведет большую брешь. Однако каменная глыба просвистела немного выше и снесла всего семь зубцов. Страшный снаряд ударил в стену храма позади укреплений. От того удара церковная стена распалась в прах, а купол обрушился вниз. В ответ одна из пушек в башне ворот святого Романа, наведенная канонирами Джустиниани, выпалила чугунным ядром по тому турецкому орудию. Снаряд поразил цель. Как узнали потом греки, их ядро ударило в казенную часть турецкого орудия, вывело его из строя и поранило прислугу.

В стане осаждавших начался переполох. Разъяренный Мехмед приказал начать приступ и бросил войска на стены города. Джустиниани умело руководил обороной главных ворот и прилегающих участков. Он быстро передвигался по линии укреплений, показывался то здесь, то там, подбадривал людей. Император также во главе своей морейской гвардии неожиданно появлялся в самых опасных местах и лично вступал в схватку с врагом. За стенами шли церковные ходы, люди молились, прося Христа и Богородицу о заступничестве. Надрывно и тревожно били городские колокола.

«И яко слышаша люди звонъ церквей Божиихъ, абие укрепишася и охрабришася вси и бьяхуся съ туркы крепчае перваго, глаголющее другъ другу: „днесь умремъ за веру христьянскую“. И якоже преди писахомъ: кыи языкъ можетъ исповедати или изрещи тоа беды и страсти: падаху трупиа обоихъ странъ, яко снопы, с заборолъ, и кровь ихъ течааше, яко рекы по стенамъ. Отъ вопля же и крычания люцкаго обоихъ и отъ плача и отъ рыдания градцкаго, и отъ звуку клаколнаго и отъ стуку оружия и блистания мняшеся всему граду отъ основания превратитися. И наполнишася рвы трупиа человека до верху, яко черезъ нихъ ходитя Туркомъ, акы по степенемъ, и битись: мрьтвыа бо имъ бяху мостъ и лесница къ граду. Тако потоци вси наполнишася и брегы вкругъ града трупиа, и крови ихъ, акы потокомъ силнымъ тещи, и пажушине Галацкой… кроваву быти, и облизу рвовъ по долиамъ наполнитись крови: тако силне и нещаднее сечахуся, и аще бы не Господь прекратилъ день той – конечная бо уже бе погибель граду, понеже гражане вси уже бяху изнемогше. Нощи же наставши, Туркы отступиша къ станомъ своимъ, акы уставше, а градцкие люди падоша къи же и где успе отъ труда. И не бе тоя нощи слышати ничтоже, разьве стонание и вопль сеченыхъ людеи, но и еще живи бяху» («И как услышали люди звон церковных колоколов, и укрепились душой, и проявили храбрость, и стали биться с турками еще решительнее, чем ранее. И восклицали, обращаясь друг к другу: „Сегодня умрем за веру христианскую!“. И как ранее писал я, вряд ли найдется человек, который мог бы во всей полноте поведать и пересказать о тех бедах и страданиях: падали побитые с обеих сторон, подобно снопам, с верхов стен, и кровь их текла реками по стенам. От воплей же и криков сражавшихся с обеих сторон, и от плача и рыдания горожан, и от звона колоколов, и от стука оружия и вспышек ружейных, казалось, что город до основания своего содрогается. И наполнились рвы павшими доверху, так что турки поднимались по трупам, как по ступеням, и бились с осажденными: мертвые были под их ногами мостом и лестницами к стенам города. Также протоки, ручьи и берега их вокруг города наполнились трупами убитых. И кровь их сильным потоком стекала в залив Золотой Рог. Кровью обагрено было все и близ рвов, и низины наполнились кровью: так сильно и нещадно бились [тогда]. И если бы Господь не завершил день тот [если бы не наступила ночь], пришел бы конец городу, ибо защитники его изнемогали от ранений и усталости. С наступлением ночи турки отступили к лагерю своему, также устав от битвы. А защитники от трудов ратных легли отдыхать и заснули, где и как могли. И наступила той ночью полная тишина. Слышны были только стоны и вопли посеченных, израненных, но еще живых») – сделал очередную тайную запись в те дни Нестор.

* * *

– Государь, вот уже месяц, как измаильтяне осаждают столицу, – произнес Сфрандзи, обращаясь к базилевсу.

Константин Драгаш стоял в окружении воинов и генуэзских военачальников на верхнем венце башни Анемы близ Влахернского дворца. Свечерело, быстро спускались сумерки. Дул прохладный северный ветер, моросил дождь. Но на стенах и башнях шла тяжелая работа. Сотни покрытых гарью и грязью людей с усталыми, измученными глазами и почернелыми лицами, в числе которых было немало женщин, трудились, затаскивая, поднимая на верха стен и башен бревна, камни, известковый раствор, мешки с песком.

– Да, мы держимся месяц. Но завтра они предпримут новый приступ. Это заметно; стрельба поутихла. Подтаскивают ядра и порох, готовятся. С рассвета откроют бешеный огонь, а потом… Как думаете, господа военачальники, где завтра утром османы пойдут на приступ? – обратился автократор к генуэзским офицерам Феодору Кастрийскому, Иоанну Немецкому.

– Скорее всего, государь, они ударят здесь, у Влахерн, или равно севернее ворот Святого Романа, – отвечал Иоанн.

– Здесь и там огонь османов был наиболее силен и разрушителен, – добавил Феодор Кастрийский.

– Автократор, стрельба османов изменилась. Теперь их каменные ядра ощутимо крушат кладку стен и башен. У них есть три орудия со стволами очень крупного калибра. Они бьют ядрами, подобными глыбам. После их попаданий наружная кладка стен обваливается целыми участками, обнажая бут, – отмечал Иоанн Немецкий.

– Кроме того, похоже, они смогли восстановить и возвратить в строй самую огромную пушку, которую разорвало еще в апреле, – заговорили наперебой Иероним и Леонард Генуэзские.

– Хорошо, что мы успеваем за ночь закрыть или завалить проломы камнями и бревнами, – отметил Сфрандзи.

– Да, но мы не можем восполнить людские потери. Каждый день их орудийным огнем убивает или ранит десятки наших воинов, – возразил Иоанн Немецкий.

– Как бы ни было, господа, завтра перед рассветом мы должны быть готовы к их приступу. Усильте оборону близ воротной башни Святого Романа и здесь, у Влахерн. Туда и сюда требуется перетащить четыре установки греческого огня, снять половину арбалетчиков с южного сектора сухопутных стен и расположить здесь же, – прервав споры, негромко, но твердо промолвил Константин.

* * *

«Убо въ 6-й день маия месяца паки безверному повелевшу бити градъ в то же место; идеже превее бьяхуть и изо многыя пушекъ по три дни, и яко утрудиша стену и удариша изъ большие пушкы, и спаде камение много. Въ другие удариша, и распадеся стены великое место. Но уже вечеру наставшу, Туркы начаша стреляти изъ многыхъ пушекъ въ то же место, тако и чрезъ всю нощь, не дающее гражаномъ заделывати того места. Грекы же тоя ночи, уготовиша башту (башню) велию против того места. На утрия же паки Турки удариша изъ большие пушкы пониже того места, и вывалиша стены много; и тако въ другое, и въ трете. И яко уже учиниша место велико, абие вскрычавъ множество людие, вскочившее на то место, друг друга топчюще; такоже и Грекы изъ града: и сечахуся лицемъ къ лицу, рыкающее, акы диви звери. И бе страшно видети обоихъ дрезости и крепости. Зустунея (Джустиниани) же паки собра многые люди, вскрычавъ нападе на туркы тако мужествене, яко въ мъгновении ока съби ихъ съ стены и наполни ровъ мертвыхъ. Амуратъ же некыи янычанинъ (янычар), крепок сый теломъ, смешався съ Грекы, дойде Зустунея, и начаша сещи его лютее. Гречинъ же некыи, скочив (съ) стены, отсече ему ногу секирою, и тако избави Зустунея отъ смерти. Фламбураръ[38]38
  Фламбурар (турецк.) – знаменосец, санджак-бек.


[Закрыть] же паки западныи, Амаръбей съ свои полкы нападе на Грекы. И бысть сеча велия. Такоже изъ града Рахкавею (Рангави) стратигу со многими людьми преспешу на помочь Грекомъ, бьяшеся крепко съ туркы, и прогна ихъ даже до самого Амарбея» («С 6 мая султан повелел обстреливать городские укрепления и бить в те места, куда и прежде стреляли три дня подряд из больших пушек. И так разбили стену из этих орудий, что много камней обрушилось и выпало из стены. Били по стенам и в других местах и образовались в стенах большие проломы. Уже вечером турки начали стрелять из пушек в одно и то же место. И стреляли в продолжение всей ночи, не давая горожанам заделать брешь. Тою же ночью греки построили новую большую башню напротив пролома [вероятно, бревенчатую]. Наутро турки ударили из больших пушек по основанию стен у пролома и обрушили большую часть стены. А потом выстрелили туда же второй и третий раз. И когда образовался большой пролом, многие турки, закричав, бросились туда и в давке опрокидывали и топтали друг друга. Так же и греки с укреплений бросились навстречу туркам и рубились лицом к лицу, рыча в исступлении, как дикие звери. Страшно было лицезреть ярость и силу сражавшихся. Джустиниани, собрав и возглавив многих защитников, закричал и напал на турок столь мужественно и дерзко, что в мгновение ока сбил их со стен и наполнил ров убитыми. Некий очень сильный янычар именем Мурат, смешавшись с греками, пробился к Джустиниани и обрушил на него несколько сильных ударов. Но один грек, спрыгнув со стены, отсек янычару ногу секирою, чем избавил Джустиниани от смерти. Знаменосец Умар-бея возглавил полки, также напавшие на греков. И была там большая сеча. Следом греческий военачальник Рангави с многочисленным отрядом пришел на помощь сражавшимся, и те упорно дрались с турками. Отбросили же турок от укреплений города и гнали их до самого лагеря Умар-бея») – продолжал тайно вести записи Нестор.

* * *

Кровопролитный приступ османов, последовавший на Харисийские ворота у Месотихиона 7 мая, был отбит защитниками Константинополя. Новый, еще более ожесточенный приступ на Калигарийские ворота в секторе Влахерн последовал 12 мая. Османы по-прежнему выстилали своими телами ров и вал перед оборонительными сооружениями Константинополя. Казалось, они уже отхлынули от стен. Но мусульманские дервиши и муэдзины громко выкрикивали молитвы и заклинания в рядах воинов Аллаха, призывая их к подвигу. И одна за другой последовали новые волны приступа. А в городе заполошно звонили в колокола, крестные ходы один за другим шли вдоль стен, священники кропили святой водой солдат и воинов греческого императора, идущих в бой. А те, закованные в крепкие латы, поднявшись на стены, бесстрашно выдерживали удары стрел и пуль. Но под турецкими ядрами и картечью ряды их неумолимо таяли. В проломе стен, обороняя город, погиб стратиг Рангави, рассеченный турками на части. Защитники Константинополя так и не смогли обрести тело героя и похоронить его. Все валились с ног от усталости, ран и контузий. А когда поле битвы, оглашаемое стенаниями раненых и умирающих, покрыла темная южная ночь и турки отступили, в городе сотни голосов тихо запели заупокойные молитвы и благодарственные молебны об избавлении от нападения врагов.

* * *

Май окончательно вступил в свои права, и весеннее тепло пришло на землю. Молодая зелень, давно уже покрывшая сады, заросли акаций, оливковые рощи, виноградники, теперь уже таила в своих сенях прохладу, спасающую от нестерпимо яркого солнца и весеннего жара. Почти непрерывная артиллерийская канонада, глушившая все звуки близ Царьграда, временно смолкла. Весело щебетали и пели птицы, радуя ухо человека, привыкшего к войне и грохоту, своим мирным, житейским гомоном. Нестор-Искандер и двое его друзей заранее договорились и встретились спустя шесть дней после приступа 7 мая в одном из заброшенных виноградников вдали от осажденного города. Они сидели на кошме, пождав по-турецки ноги, жарили баранину, пили душистый айран и долго беседовали.

– Боюсь, Керима-эфенди ожидает опала Караджа-бея, – с нотками тоски в голосе промолвил Искандер, поворачивая над костром мясо, нанизанное кусками на железный шомпол.

– Тому виной вчерашние события? – спросил Али.

– Да, вчера греки обнаружили и взорвали подкоп, который рыли рабочие эфенди десять дней подряд. Подкоп незаметно вели под стены южнее Харисийских ворот. Галерею заложили очень глубоко – на пятнадцать локтей ниже поверхности земли. Я из любопытства спускался туда и видел все своими глазами. Это интересное зрелище. Да, большое искусство строить под землей. Но греки вовремя определили место подкопа… Десять землекопов и двое лучших мастеров из подчинения эфенди нашли смерть в той штольне.

– Знаешь, Нестор, ты еще не видел настоящих подземных сооружений. Бог даст, мы съездим в Фессалию, там я покажу вам скальные монастыри и катакомбы христианских монахов… – неопределенно, но с надеждой промолвил Николопулос.

– Не переживай, Искандер, Караджа-бею и султану сейчас совсем не до твоего эфенди, – успокаивающе промолвил Али, попробовав и пожевав кусок слегка подгоревшей баранины с ребром. – Еще не прожарилась, – добавил он.

– Чиновники султана сочли потери в войсках за время последних приступов конца апреля – начала мая. Говорят, что в этих боях погибло до тридцати пяти тысяч воинов, – мрачно промолвил Искандер.

– Интересно, сколько погибло греков и италийцев? – спросил Али.

– Думаю, раз в пять-шесть меньше. Но все равно для них потери более чувствительны. Войска султана пополняются новыми силами, а осажденные уже давно не получают никакой помощи.

– Между прочим, султан приказал забросить в город с помощью метательных машин несколько сотен разложившихся трупов. То останки воинов Аллаха, павших и подобранных у стен. Он питает надежду, что в городе распространится чума или иная зараза, способная ослабить защитников Истанбула. Но, как свидетельствуют очевидцы, город столь велик, что подобная мера вряд ли действенна, – цинично изрек Али.

– Вот уже несколько дней подряд ветер приносит от стен Истанбула страшный смрад. Вы заметили? В последние дни на подступах к городским укреплениям работали тысячи сербов, болгар и османов из отрядов Караджа-бея. Греки не препятствовали им. Те собирали и относили покойников от стен. Затем развели сотни костров и жгли трупы. Но все равно во рвах и в протоках осталось столько гниющей крови, что смрад не уменьшается. Благо, что сильный южный ветер сносит его, – добавил Искандер.

– Ходят слухи, что на помощь Константинополю спешит армия венгров, которая может ударить османам в спину. Поговаривают и о приближении венецианского флота, – неуверенно сказал грек.

– Все это только слухи. Но в ставке султана явно чувствуется раздражение затянувшейся осадой. Там поселились неуверенность и разочарование. Великий визирь Халиль-паша, которому приписывают отнюдь не бескорыстную благожелательность к грекам, пытается уговорить Мехмеда снять осаду. Его мотив – неизбежное столкновение османов с европейскими странами, готовыми оказать помощь Истанбулу, – подметил Али.

– Ну, а что говорит и делает султан?

– Фатих стоит на своем. Он предложил императору согласиться на уплату ежегодной дани в размере 100 тысяч золотых монет либо покинуть город со всеми его жителями. Грек отверг оба эти предложения. Теперь Мехмед собирает общий военный совет. Призвал под свои знамена отряды башибузуков, рассеянные по всей Фракии и Фессалии, занятые грабежом и разбоем. Затишье это пройдет, готовится новый приступ, – уверенно подвел итог араб.