Текст книги "Новый и Третий Рим. Византийские мотивы России"

– Он совсем не боится Всевышнего, – тихо промолвил Никитос.

– Он не боится даже Иблиса (дьявола), – негромко промолвил Али и цинично усмехнулся пьяной улыбкой.

* * *

Через несколько дней Нестор вновь оказался на строительстве крепости. Прошло еще пару недель, и, как только возведение Румели-Хиссар было закончено, султан отдал приказ подвергать таможенному досмотру все суда, проходящие через Босфор. Корабли, уклоняющиеся от досмотра, он велел безжалостно расстреливать артиллерийским огнем. Вскоре за неподчинение приказу о досмотре был потоплен большой венецианский корабль, а моряки, подобранные в воде, закованы в цепи. Нестор, как и многие другие, стал очевидцем их казни. На следующий день после гибели корабля пленников-венецианцев вывели на берег, отсекли им головы, тела побросали в воды пролива, а головы вздели на колья. С того дня турки прозвали новую крепость «Богаз-кесен». По-русски это означало «рассекающая горло».

Позже Али рассказывал Нестору, что, когда в Константинополе узнали о сооружении Румели-Хиссар и оценили возможные последствия, император Константин срочно направил к султану послов, поручив им заявить протест против строительства крепости на землях, принадлежавших империи. Султан же приказал бросить послов в темницу, а затем повелел их казнить. Готовность османов воевать стала очевидной. Тогда Константин сделал последнюю попытку достичь мира. Ромеи были готовы на любые уступки, но Мехмед потребовал сдать ему столицу. Взамен он предложил Константину вернуться на Пелопоннес и вступить во владение Мореей. Император отверг предложение султана и заявил, что предпочитает смерть в сражении сдаче древней столицы ромеев.

Той же осенью 1452 года турки захватили последние греческие города во Фракии: Месимврию, Анхиал, Визу, Силиврию. Зимой 1452–1453 годов три турецких конных полка встали лагерем у ворот Константинополя в районе Перы. Генуэзцы, владевшие Галатой, поспешили изъявить дружеские чувства к туркам.

* * *

Над Константинополем сгущались холодные осенние сумерки. Тихо звонили колокола в церквах. В небольшой сводчатой палате, служившей кабинетом императорскому протовестиарию, горело несколько свечей, а на каменном полу стояла жаровня, полная углей. За широким столом сидел Георгий Сфрандзи и, морща высокий, лысеющий лоб, обдумывая каждую фразу, неспешно делал записи в своем дневнике.

«И той же осенью, 1 октября, послал эмир (султан Мехмед) Турхана (военачальника) и двух его сыновей – Ахумата и Амара, с весьма большим войском в Пелопоннес, чтобы, сражаясь с деспотами, царскими братьями, и связывая их войной, они задерживали их там, – чтобы, не будучи в состоянии оставить свои края, те не пришли царю на помощь. …чтобы они связывали деспотов войной в течение всей зимы и чтобы те не находили, таким образом, благоприятного момента, чтобы прийти городу (Константинополю) и вместе с тем царю, брату их, на помощь», – писал Сфрандзи.

Протовестиарий вновь задумался, положил перо. Зрачки его синих глаз напряженно сузились. Обдумывая полученные известия из Мореи, протовестиарий перекрестился, вздохнул. Поднялся со скамьи, отпил из небольшого кубка, наполненного терпким красным вином. Опять перекрестился и продолжал писать о том, что турки во главе с Турханом вновь штурмовали стены Истма. Что «с той и с другой стороны, то есть христиан и неверных, было убито весьма много, особенно из христиан, которые обратились в бегство». Что Турхан, «оставив Коринф и идя чрез середину полуострова, – одних, кого нашел, захватывая в плен, а других грабя и порабощая, – дошел до области Аркадии и Мессинского залива», а следом ограбил все побережье и дошел до Мантинеи. Затем войска османов разделились. И братья-деспоты (Фома и Дмитрий) устроили засаду отрядам турок, коими руководил Ахумат. Греческие войска под рукой стратига[30]30
  Стратиг (греч.) – военачальник высокого ранга в Византии.


[Закрыть] Матвея Асани «многих из турок перебили и взяли в плен; был среди пленных и сын Турхана, Ахумат, которого отослали в Спарту к деспоту Кир Димитрию».

Сфрандзи вновь перестал писать и задумался, осмысливая то, что война в Морее не даст возможности деспотам-братьям оказать помощь Константинополю в случае осады.

* * *

А в самом Константинополе царил раскол. Престол патриарха пустовал. Митрополит Марк Эфесский, даже лишенный сана, оставался признанным главой всех православных противников унии. В ноябре 1452 года в столицу прибыл папский легат кардинал Исидор, бывший митрополит русский. Он отслужил литургию по латинскому обряду в стенах св. Софии и провозгласил положения флорентийской унии в присутствии императора и его двора. Сразу после этого в городе начались волнения. Толпы народа, возбуждаемые монахами, двинулись к монастырю Пантократора, где принял схиму один из виднейших противников унии Геннадий Схоларий. Тот не вышел к народу, но прибил к дверям кельи доску со словами проповеди, в которой предсказывал скорую гибель Константинополя в наказание за принятие унии с католиками. Возбужденное этим простонародье, размахивая кольями и кулаками, кричало:

– Не хотим помощи латинян!

– Вон из столицы униатских попов и их паству!

Пробудились и туркофилы. Именно тогда командующий ромейским флотом Лука Нотарас и произнес фразу, ставшую впоследствии знаменитой:

– Лучше увидеть в городе царствующей турецкую чалму, чем латинскую тиару.

И хотя волнения постепенно улеглись, большинство греков посещали лишь те церкви, где служили священники, не признавшие унию. Да и серьезной помощи извне автократору ромеев так и не удалось получить. Правительство Генуи никак не решалось оказать помощь Константинополю. Правда, в январе в столицу прибыли отряды генуэзских добровольцев. Самый крупный отряд из 700 отлично вооруженных воинов возглавлял опытный и прославленный кондотьер Джованни Джустиниани (по прозвищу «Лонг»). Папа Николай V ограничился отправкой в марте 1453 года продовольствия и оружия, которое доставили три генуэзских корабля. Венецианское правительство еще дольше обсуждало вопрос о помощи Константинополю. Ромеям приходилось рассчитывать главным образом на свои силы. Морейские деспоты Димитрий и Фома даже перед лицом смертельной опасности не прекратили своих междоусобных распрей и не послали помощи автократору. Виноват был Димитрий, ибо турки подбивали его к выступлению против Фомы, но и тот, защищая свои владения, оказался связан борьбой с соперником-братом.

Весной в столице по распоряжению императора протовестиарием была проведена перепись горожан, способных с оружием в руках защищать город. Сфрандзи доложил Константину, что их число не превышало пяти тысяч. Вместе с отрядами наемников-генуэзцев и венецианцев Константинополь мог выставить немногим более 7 тысяч воинов. Зажатый в Золотом Роге ромейский флот едва насчитывал 30 кораблей. Правда, вход в залив турецким кораблям преграждали тяжелые железные цепи, за линией которых выстроились корабли греков.

* * *

Всю зиму в Эдирне шли последние приготовления к походу на Константинополь.

– Султан изучает рисунок города, написанный с высоты птичьего полета. Особенно его интересуют стены и башни. Ночью и днем, ложась в постель и вставая, внутри дворца или вне его, он имеет одну думу и заботу: какой бы военной хитростью и с помощью каких машин овладеть Истанбулом, – рассказывал Али своим друзьям.

– Но замыслы султана скрыты от всех. В войсках неизвестны ни сроки начала осады, ни способы взятия города, – вымолвил Николопулос, пожав плечами.

– О замыслах султана ведает только Всеведающий Аллах, – молвил Али.

– Не совсем, друзья, кое-что известно и нам. На днях я был при своем эфенди недалеко от Эдирне. В стороне от дороги, ведущей на Истанбул, построена большая мастерская с кузницей и плавильными печами. Там заправляет некий венгр по имени Урбан. Он сам следит за отливкой орудийных стволов. Мне довелось увидеть некоторые произведения этого мастера. Они огромны. По размерам они напоминают огромных медведей или быков, отлитых из бронзы. Я слышал, что изготовлен не один десяток таких. Но одно орудие поистине гигантских размеров. Его можно сравнить только со слоном. Диаметр его ствольного канала равен 12 ладоням. Длина ствола составляет 40 пядей, толщина стенок – 1 пядь[31]31
  Пядь (русск.) – 17–20 см.


[Закрыть]. Оно может стрелять каменными ядрами весом в 30 пудов. Его уже положили на лафет с колесами и отправили к стенам Истанбула. Тянет его упряжка из 60 волов, – негромко рассказывал Нестор-Искандер.

– Поверьте мне, мои собеседники, султан двинет войска на Истанбул, едва весна вступит в свои права, – отметил Али.

* * *

В начале марта 1453 года Мехмед II разослал по всей державе османов фирман о наборе войск. К середине месяца под знаменами султана собралось многочисленная рать числом более 150 тысяч воинов. В самом начале апреля 1453 года передовые полки султана, опустошив пригороды Константинополя, подошли к стенам древней столицы ромеев. Вскоре турецкие войска обложили город с суши, а султан распустил зеленое знамя у его стен. Окрестности города огласились криками десятков тысяч людей, ржанием коней, ревом верблюдов, скрипом, грохотом орудийных и тележных колес. По утрам мирное население города стали будить доносившиеся из турецкого стана малознакомые уху христиан молитвенные призывы муэдзинов. А следом их перекрывал колокольный звон храмов и монастырей Константинополя, тревожно звавший защитников города подняться на оборонительные стены и башни. В Мраморное море по-хозяйски вошел турецкий флот из 30 военных и 330 грузовых судов. А через две недели из Черного моря пришли их 56 военных и 20 вспомогательных кораблей. Под стенами Константинополя Мехмед устроил смотр своего флота, который теперь насчитывал около 400 вымпелов. Железное кольцо осады замкнулось, охватив Константинополь и с суши, и с моря.

Часть II
«Пушки решают все»

Сильный апрельский ветер нес с собой сухое тепло, ароматы пустынь Заиорданья и Малой Азии, согретых и обласканных весенним солнцем, развевал одежды и волосы тысяч вооруженных людей, стоявших на стенах и башнях великого города. Утреннее солнце ослепительно сияло с высоты небес. Ветер шумел, ударяясь, крутясь в монолите каменных стен, поворотах кладки башен, в проемах зубцов, бойниц. Ветер сносил старую пыль, мусор, песок куда-то в сторону залива. Древние каменные стены города были все так же неприступны, высоки и тверды, как и сотни лет назад. Изменились люди. Другим стало и оружие, которым люди были способны отстаивать свои идеалы, свое право жить независимо и достойно. В тот день каждый, кто поднялся с оружием в руках на стены города, прекрасно понял, что народ, не заботящийся о своей армии, вынужден содержать чужую…

* * *

– Обрати внимание, государь, скорее всего, это ставка султана. Вон, там почти напротив нас, стадиях в шести от башенных ворот, – говорил Сфрандзи, указуя перстами десницы на запад в сторону турецкого лагеря.

– Жаль, что туда не достанет ни одно орудие, – промолвил принц Урхан на довольно сносном греческом.

– Ты думаешь, досточтимый принц, что гибель султана решит проблему? – спросил автократор, обратив свой взор на Урхана.

– Да услышит мои слова Всемогущий Аллах! Если этот ублюдок Мехмед отойдет в мир иной, а я стану султаном османов, ни один враг не подступит к твоему Истанбулу, – с жаром произнес Урхан под вой ветра.

– Благодарю тебя, принц. Но как ты думаешь, где лучше поставить твоих людей для обороны нашей столицы? – спросил Константин.

– Автократор, ты знаешь, мои люди не хотят сражаться со своими соплеменниками. Они вступят в сражение в случае крайней нужды, – отвечал Урхан.

– Тогда ты во главе своих воинов встанешь на оборону морских стен со стороны Пропонтиды?[32]32
  Пропонтида (греч.) – Мраморное море.


[Закрыть] Твоим соратником станет наш мегадука[33]33
  Мегадука (греч.) – командующий флотом.


[Закрыть] Лука Нотару со своими матросами.

– Да, автократор, – отвечали с поклоном турецкий принц и мегадука.

– Георгий, как ты думаешь, кого лучше поставить на стены со стороны Золотого Рога? – обратился Константин к своему секретарю.

– Думаю, что там самое место венецианцам, государь. В заливе стоят все их пять кораблей, – отвечал комит после недолгого молчания и размышления, – тем более команды всех италийских и наших кораблей поклялись не бросать Константинополь в беде и драться до конца.

– Хорошо, согласен. Что же касается главного узла нашей обороны – ворот Святого Романа, то думаю поручить их прославленному кондотьеру Джованни Джустиниани, имеющему большой опыт защиты крепостей, – сказал Константин и обратил свой внимательный взор на высокого генуэзца и его офицеров в готических доспехах.

Наемник и его люди, стоявшие неподалеку, легко склонились перед автократором в поясном поклоне, несмотря на тяжесть защитного вооружения.

– Мастер Джустиниани, я помню, в вашем отряде около четырехсот добрых арбалетчиков? Остальные отлично владеют мечом, копьем, алебардой. Надеюсь, вы сможете защитить самое сердце обороны столицы? – спросил Константин с долей восхищения манерами, доспехами и оружием генуэзцев.

– Да, мессир! – с достоинством отвечал гордый кондотьер.

– Помните, мастер, на вас возложена главная задача. Ромеи не пожалеют денег, чтобы щедро оплатить вашу службу. Мало того, я придам под ваше командование еще триста моих воинов из Мореи. Если вы отстоите ворота, я отдам в ваше личное владение остров Лемнос, – сказал Константин с надеждой в голосе.

– Османы не прорвутся здесь у ворот, государь, – отвечал кондотьер под сильные порывы ветра, уносившие слова и звуки. Джустиниани говорил твердым голосом, не терпящим сомнений.

– На участке стен между воротами святого Романа и Полиандровыми встанут отряды ромеев во главе со стратигами: Павлом, Антонием и Троилом. Эти трое братьев верны мне и не отступят от стен, – продолжал Константин, указывая перстом десницы своему комиту.

– Ближе к Золотому Рогу встанут смешанные отряды ромеев и генуэзцев во главе с Феодором Кастрийским, Иоанном Немецким, Иеронимом и Леонардом Генуэзскими, – продолжал Константин

– А на левом крыле, государь?

– На левое распорядись привести отряды из Мореи под рукой моего ученого сородича Феофила Палеолога, Мануила Генуэзского и стратига Рангави.

– Исполним, автократор.

– Сфрандзи, следуй за мной, – сказал Константин и, отходя в сторону, тихо добавил: – Поговорим о пушках. Ты докладывал, что у нас двенадцать орудий по всей линии укреплений?

– Да, государь. Это старые «кулеврины» разного калибра. Использовать их лучше всего в нижних ярусах башен. Там не столь сильно сказывается их откат после выстрела.

– Распорядись установить пять из них в башне ворот Святого Романа. Остальные в других башнях вдоль всей западной стены.

– Исполню, государь. Но мы явно проигрываем в артиллерии, – отвечал Сфрандзи.

– Да. Как нам не хватает фальконетов, оставленных для защиты Мистры. Но у нас на стенах и в башнях десятки катапульт и установок греческого огня. Город имеет мощные двойные стены. У нас огромный, почти неистощимый запас пресной воды, скрытый в «Цистерне Базилики». Мы заранее снабжены всем – от хлеба до арбалетных стрел, парусов и селитры. Все воины превосходно вооружены и обучены, но главное – почти все греки горят решимостью скорее погибнуть, чем сдаться. Наконец, папа и венецианцы обещают прислать нам на помощь корабли и войска, – с надеждой в голосе произнес Константин.

* * *

– Султан разбил свой шатер и ставку напротив главных ворот Истанбула, – сообщал друзьям последние новости Нестор-Искандер, отпивая крепкий горячий чай из чашечки.

– Это ворота святого Романа – самый крепкий узел обороны Константинополя, – подсказал Николопулос.

– Скорее всего, у греков там установлена основная часть пушек и метательных машин, – заметил Али.

– Мне кажется, у греков мало пушек, – молвил Искандер и серьезно посмотрел на собеседников.

– Ну а что пушки османов? – с интересом спросил Али. – Помнишь, ты сам рассказывал про мастерские близ Эдирне, что на дороге к Истанбулу?

– Султан расположил основные силы артиллерии напротив главных ворот, в том числе и то слоноподобное орудие, отлитое венгерским мастером Урбаном. В общей сложности у султана под стенами Истанбула около ста пятидесяти артиллерийских стволов. Так вот, около семидесяти направлены на ворота Романа, – отвечал Искандер. Остальная артиллерия разделена на четырнадцать отрядов и будет крушить укрепления вдоль всей сухопутной линии стен.

– А как встали войска?

– Правое, южное крыло осаждающих протянуто до каких-то Золотых ворот. Это войска, пришедшие из Анатолии. Там под рукой прославленного и опытного Исхак-паши насчитывается до ста тысяч воинов. Среди них есть и отряды твоих соплеменников, Али, – арабов Сирии. Полки, поставленные на левом крыле вплоть до Золотого Рога, собраны в основном во владениях султана по эту сторону Босфора. То все отряды вассалов Мехмеда из Болгарии, Сербии и даже Греции…

– Невероятно, но Господь лишает разума греков, – промолвил с удивлением и ужасом в глазах Николопулос.

– Левое крыло возглавляет наш прославленный Караджа-бей. Под его рукой до пятидесяти тысяч копий и сабель, – продолжал Искандер.

– И что же, султан полностью доверился своим вассалам-кафирам? – спросил с удивлением Али.

– Ты же знаешь, Али. Султан верит только себе и Аллаху, – вставил Николопулос.

– Как бы там ни было, но в тылу войск султан разместил верные ему полки конницы из Анатолии. Да, а на холмах Перы встали отряды под рукой Саган-паши. Их дело – держать проход в залив. Там же, где горло залива перегораживает тяжелая греческая цепь, встала и часть флота султана. Напротив них – за цепью до тридцати греческих и италийских кораблей. И вообще защитники Истанбула настроены очень решительно. Ни один воин султана не может приблизиться к стенам и башням на два полета стрелы, пущенной из лука. Его сражают сразу несколько арбалетных стрел или пули, – закончил со вздохом Искандер.

– Греки не сдадутся. Если же отдадут Константинополь, то только большой кровью, – с трепетом и ужасом молвил Николопулос.

– Да, мой догадливый грек. И, похоже, всем нам скоро придется оставить нашу теплую, любимую чайхану под тенью акаций, чинар и перебраться в прохладные шатры под стены Истанбула. Там мы будем весело проводить время под свит стрел, камней, пуль, визг ядер и картечи. А вместо аромата жареной баранины будем вдохновенно обонять запах горелой человеческой плоти, зажаренной на греческом огне, – саркастически изрек Али.

– А вместо душистого айрана или чая пить холодную колодезную воду, – добавил Искандер.

– Подождите, друзья, – сказал, понизив голос, Николопулос, – я еще угощу вас добрым греческим вином.

– Этого только и недоставало нам – правоверным. Ты хочешь, чтобы нас привязали к позорному столбу, а всякий проходящий мимо кидал в нас камнем? – спросил с усмешкой Али.

– Нам, христианам, сложно понять ваш закон, – с улыбкой промолвил Никитос.

– «И это есть закон? Твой вопль и крик к чему? Когда закон тебя настиг?» – произнес Али, цитируя строки Фирдоуси на турецком.

– Тсс. Никто не узнает о том, мой правоверный друг, – промолвил грек, приложив указательный палец к устам.

* * *

Бба-бах-ххх!

Казалось, воздух разорвали сотни молний и громы. Эхо ответило ослабевающим гулом, ибо звук долетел куда-то и, отраженный, возвратился вспять. Уши заложило. Нестор-Искандер очумело и испуганно вскочил со своего походного ложа. Выбежал на открытый воздух, делая судорожные вздохи и глотки, чтобы снять накатившую глухоту. Стояло раннее утро. Волны порохового дыма и гари пахнули в лицо. Солнечные лучи косо разрезали их клубы. Так в один из первых дней апреля десятки тяжелых турецких орудий дали залп, потрясший окрестности Константинополя. Пороховой дым окутал турецкий лагерь.

* * *

Вскоре трое друзей встретились под стенами греческой столицы, как и предсказывал молодой араб. Грохотала канонада, и земная поверхность в окрестностях Константинополя содрогалась от залпов орудий. Было холодно, дул северный ветер. Друзья пили крепкий чай в небольшом шатре у Али и грелись у жаровни, наполненной пылающими углями.

– Стрельба из бомбард продолжается и днем и ночью уже не удивляет никого в воинском стане. Вам же, конечно, это в новинку. Я сам при первом обстреле от неожиданности ранним утром вскочил с постели, как помешанный, и был оглушен грохотом пушек. Хотя ранее не раз видел и слышал, как бьют эти орудия. Такого же громогласного «хора», да еще круглосуточно, мне слышать не приходилось. Ныне же привык, – рассказывал Искандер.

– И пушкарям удается угодить султану своей стрельбой? – серьезно спросил Али, поправляя чалму и отпивая глоток горячего чая.

– Пока обстрел не дает желаемого. Слоноподобное орудие Урбана палит всего три-четыре раза в день. Султан велел установить эту бомбарду и две других немногим поменьше недалеко от своей ставки.

– Неужели плохи пушки?

– У пушек собраны плохие наводчики. Большая часть ядер не долетает до стен и башен. Придвинуть же орудия ближе к городу опасно из-за возможных вылазок или подкопов христиан. А увеличить заряды пороха пушкари боятся – разорвет стволы.

– Слава Богу, что хоть в этом османы не преуспевают, – тихо вымолвил Николопулос и перекрестился.

– Правда, воинам султана удалось приступом взять две небольших крепости в предместьях Истанбула, – сказал Искандер, вздыхая и снимая феску с головы.

– Это Ферапии и Студиос, – с трепетом произнес на греческом Николопулос.

– Более тридцати пленных, взятых в приступе крепостей, султан приказал посадить на кол перед стенами Истанбула, для устрашения обороняющихся, – с дрожью в голосе добавил Нестор.

– Чтобы бедные греки видели, какая участь ожидает многих из них, – мрачно сказал Али.

– Господи, помоги им, – опять с трепетом промолвил Николопулос.

– Греки предпринимают частые вылазки и нападения на зазевавшиеся отряды султана. Пощады, как правило, нет никому. Османам, сдавшимся в плен, отсекают сначала руки, а потом головы. Но и сами греки не сдаются живыми. Вылазки очень беспокоят Фатиха, ибо заканчиваются большим кровопролитием, потерями и подрывают дух осаждающих.

– Боже, чем же закончится все это? – с ужасом вымолвил Николопулос.

– Поверьте мне, друзья, пролитая кровь – капля в реке той крови, которая еще прольется здесь в ближайшие месяцы. Фатих не снимет осады, пока не возьмет Истанбула, – подытожил Али.

* * *

Сумерки быстро сгустились над Константинополем. Прохладная весенняя ночь накрыла округу. Легкий ветерок со стороны залива разгонял пороховой дым и чад пожара. Небо, полное звезд, стало доступно человеческому глазу. Небольшая группа людей в доспехах стояла у каменных зубцов на верхах воротной башни Святого Романа и вела негромкий разговор. Белые повязки, набухшие засыхавшей кровью, высвечивали на людях в наступивших сумерках.

– Георгий, взгляни вверх. Какое величие! Какая божественная благодать и покой! Как свободно дышится! Видишь эту вытянутую туманность, пересекающую небосвод с северо-востока на юго-запад? Это Млечный путь… Посмотришь на звездное небо и понимаешь, что все преходяще и легче жить после этих мыслей, – говорил Константин Драгаш, положив десницу в кольчужной рукавице на грудь, покрытую чешуйчатым доспехом, а левой рукой опираясь на тяжелый окровавленный меч.

– Да, автократор. Но скоро вновь ударят агарянские пушки, и небо заволокут тучи дыма, – сказал Сфрандзи, блистая белками глаз в сумерках.

– Не вспоминай о том. Это и так ясно. Принимай с благодарностью то, что Господь посылает нам в минуты отдыха.

– Да, Бог не оставляет нас. Помнишь, государь, несколько дней назад из агарянского лагеря донесся страшный взрыв и грохот?

– Помню, – отвечал Константин кивнув головой.

– Я осведомлялся о том у генуэзцев Галаты. Их лазутчики донесли, что наводившая ужас на горожан самая большая пушка агарян разорвалась, не выдержав большого заряда. Мастер, отливший это орудие, некий венгр, ранен при взрыве.

– А сегодня как удачно мы захватили, разрушили и сожгли их тяжелую осадную машину. Ведь они не один день с величайшим трудом и с большими потерями под нашими арбалетными стрелами тащили ее все ближе к стенам!

– Правда, автократор. Сегодня была самая удачная, хотя и кровопролитная вылазка. Нам хорошо помог «греческий огонь».

– Слава Господу. Но сотни ядер других тяжелых орудий продолжают издали крушить наши стены и башни. Да еще, Георгий, похоже, они начали подкоп к стенам, вон там, ближе к Золотому Рогу. Распорядись и прими меры против подкопа.

– Исполню, государь. Иоанн Немецкий весьма искусен в военных подкопах и в изготовлении пороха. Под его руководством наши люди умело ведут встречные подкопы и взрывают их подземные штреки и штольни. Но тебе, моему господину и другу, нельзя более подвергать себя опасности в вылазках на агарян. Если с тобой что-то случится, наши люди падут духом. Кто тогда возглавит святое дело защиты великого наследия Ромейской империи? – укорил Константина комит[34]34
  Комит (лат.) – военный секретарь.


[Закрыть].

– Ты прав, Георгий, мне придется быть осмотрительней. Но как же иначе смогу я подать пример мужества своим воинам?

– Государь, это удивительно. Многие наши воины, не имея боевого опыта, одерживают победы, ибо, встречаясь с неприятелем, они делают то, что выше сил человеческих. Ты знаешь, ныне вздели доспехи, взяли оружие в руки не только профессиональные солдаты. Больше половины защитников столицы – твои придворные, купцы и их слуги, ремесленники, монахи, корабельные грузчики, матросы и даже ученые мужи. Женщины, как могут, помогают мужчинам во всем. После вылазок и кровавых стычек все они валятся с ног от усталости. Морские стены стоят без охраны, так как для них вообще не хватает людей. Не вели и не позволяй более делать вылазок, государь. Нам уже нельзя выходить за стены, – с жаром говорил Сфрандзи.

Со стороны турецкого лагеря вспыхнул огненный сполох, прорезавший темноту ночи. Короткий, резкий свист, и удар в основание каменной кладки стены потряс утихшую округу.

– Опять начали бить! Проклятые отступники! – негромко вымолвил Константин и сплюнул.

– Хорошо, Георгий, мы прекратим вылазки, только это не спасет нас от турецкого приступа, который, верно, последует завтра или послезавтра утром, – добавил он с некоторым промедлением.

* * *

Утром 8 апреля последовал первый приступ османского войска к стенам Константинополя. А ночью того же дня усталый, запыленный, прокопченный пороховой гарью и дымом Нестор влез в свой походный шатер под грохот и сполохи орудийных залпов. Зажег лучину, достал из походной сумки листы пергамента. Разложил небольшой походный стол для письма. Обмакнул перо и стал писать на русском языке. Так было безопаснее, ибо этот язык мало кто знал в турецком лагере.

«Турки же по вся места бьяхуся безъ опочивания, день и нощь пременяющеся, не дающе нимало опочити градцкиимъ (осажденным), но да ся утрудятъ, понеже уготовляхуся к приступу, и тако творяху отбои до 13-го дне. Въ 14-й же день Турки откликнувше свою безбожную молитву, начаша сурны[35]35
  Сурна – вероятно, духовой инструмент, популярный на Балканах в средневековье.


[Закрыть] играти и въ варганы (фистулы, дудки) и накры (бубны) бити, и прикативши пушкы и пищали многие, начаша бити градъ, такоже си изъ ручницъ и изъ луковъ тмочисленныхъ; гражене же отъ безчисленнаго стреляния не можаху стоати на стенахъ, но западшее ждаху приступу, а инии стреляху изъ пушекъ и изъ пищалей елико можаху, и многы турки убиша… Егда же Турки начааху – уже всихъ люди съ стенъ збиша, абие вскрычавши все воинство, и нападоша на градъ вкупе со всехъ странъ кличюще и вопиюще, овые со огни различными, овыи съ лествицами, овые съ стенобитными хитростьми и иными многы козни на взятие града. Грацкие же люди такоже вопияху и кричаху на нихъ, бьющееся съ ними крепко. Цесарь же объежаше по всему граду, понужая люди свои, дающее имъ надежу Божию, и повеле звонити по всему граду на созвание людемъ. Турки-жъ паки, услышавше звонъ велий, пустиша сурныа и трубныя гласы и тумбанъ (барабанов) тмочисленныхъ. И бысть сеча велиа и преужасна: отъ пушечнаго бо и пищалнаго стуку и отъ зуку звоннаго и отъ гласа вопли и кричаниа отъ обоихъ людей и отъ трескоты оружия: яко молния бо блистааху отъ обоихъ… и отъ плача и рыдания градцкыхъ людей и женъ и детей, мняшесь небу и земли совокупитись и обоимъ колебатись, и не беслышати другъ друга что глаголеть… И паки отъ множества огней и стреляниа пушекъ обоихъ странъ дымное курение згустився, покрыло бяше градъ и войско все, яко не видети другъ друга съ кемъ ся бьетъ, и отъ зелейнаго (порохового) духу многимъ умрети. И тако сечахуся и маяся на всехъ стенахъ, дондеже нощная тьма ихъ раздели: Турки убо отыдоша въ свои станы и мертвыа своя позабывше, а градцкие людие падоша отъ труда яко мертвы, токмо стражъ единыхъ оставиша по стенамъ», – записал в ту ночь Нестор.

* * *

«Враги же, разрушив в некоторых местах стены при помощи метательных орудий и пушек и желая затем заполнить рвы, чтобы легче произвести штурм и ворваться в город через разрушения в стенах, – особенно упорно стреляли и схватывались с нами: в это время другие бросали во рвы землю и стволы деревьев и другой материал… И можно было видеть, что многие из них вследствие большого скопления людей и создавшейся тесноты падали. А идущие позади, безжалостно бросали на них сучья и землю, засыпали их всем этим и живыми отправляли в ад. Иные же, и особенно – более сильные и крепкие, – под напором задних, в спешке, вместо сучьев и земли, с жестокостью сталкивали в ров более слабых. Однако и делающие это не могли убежать невредимыми от наших метательных орудий и лучников: пораженные со стен тяжелыми камнями неприятели с позором падали и получали многочисленные раны, – хотя и из наших кое-кто не мог избежать ран. Все же турки тащили свои осадные орудия до насыпи на рве, и сражение, бой и схватка были ужасные… В течение всего дня засыпали турки рвы; мы же в течение всей ночи вытаскивали из них землю и бревна: и глубина рвов оставалась такой, какой была и раньше. Обрушенные же башни мы вновь укрепляли разными бревнами…» – осмысливая события и оценивая первые приступы османов, писал в те дни императорский протовестиарий Георгий Сфрандзи.

* * *

После приступов наступило непродолжительное затишье. Однако османы повели «минную войну», пытаясь путем подкопов и взрывов разрушить укрепления и ослабить сопротивление защитников греческой столицы. К рассвету 18 апреля тысячи османов изготовились к новому приступу города. Турецкие пушки дали дружный залп по Константинополю, осыпая его каменными ядрами и разрывными бомбами. Сотни греческих и итальянских воинов, прячась от осколков камней, чугуна и железа, затаились у зубцов, у основания стен, башен с оружием в руках. Воины Аллаха, ожидая легкой победы, двинулись на приступ. Многие, обнажив клинки и куражась над защитниками, выкрикивали издевательства, горланили песни. Было заметно, что турки накурились за ночь какого-то зелья. Их отряды направились туда, где кладка стен треснула, стала осыпаться после многодневных обстрелов и где появились первые небольшие проломы. Стрельба турецких орудий замолкла.