Текст книги "Новый и Третий Рим. Византийские мотивы России"

– Интересно, что творится сейчас у греков в Истанбуле? – негромко спросил Нестор.

– Думаю, дела у них обстоят не лучше, чем в лагере султана, – промолвил Николопулос.

* * *

Неярко горели факелы в одной из сводчатых палат Влахернского дворца. Около двух десятков человек собрались здесь на военный совет. Люди стояли над огромным пергаментным чертежом – планом города и его окрестностей, разложенным на половом ковре. Но разговор их сейчас был далек от того, что они собирались обсудить вначале, над чертежом.

– Государь, ты окружил себя италийскими стратигами и совершенно не хочешь знать мнения твоих соотечественников, не хочешь слышать нашего голоса, – смело и вызывающе говорил богато одетый, седовласый муж с властными чертами лица, обращаясь к императору.

Это был командующий греческим флотом Лука Нотару.

– Что же столь важное может поведать нам наш мегадука? – с недовольством, но долей иронии спросил Константин Драгаш.

– Автократор, ты все надежды возложил на наемников. Но ромеи раздражены не только этим. В столице хозяйничают иноземцы. Генуэзцы Галаты оказывают тайную и явную поддержку султану, доставляя его войскам продовольствие.

– Венецианцы исключительно на нашей стороне. А многие генуэзцы помогают только нам, – негромко, но убедительно промолвил секретарь базилевса Сфрандзи.

– Этим они только разжигают и усиливают нашу вражду с османами. О, если бы латиняне могли действительно оказать нам помощь! Всем известно, что вчера в городской порт прорвался последний наш корабль, отправленный тобой еще месяц назад на поиски долгожданного венецианско-папского флота. Капитан ведь сообщил тебе, что в Эгейском море нет ни одного их корабля. Да и вряд ли будет. Запад предал своих братьев по вере. Наши дозорные лишь тщетно взирают с башен обескровленной столицы и высматривают в дымке Пропонтиды паруса христианских галер. Я уверен, что венецианцы до сих пор препираются с папой, ссорясь из-за каждого дуката, затраченного на экспедицию для оказания помощи нам – православным. Да, в их рядах нет и не будет согласия. В столице периодически вспыхивает резня между наемниками. Стычки между венецианцами и генуэзцами доходят до кровопролития и смертоубийства. Даже между собой они вековые соперники и враги. Ты не можешь поставить рядом отряды тех и других, ибо они начнут убивать не турок, а друг друга. Все это настораживает и пугает ромеев, – с жаром доказывал Нотару.

– И ты хочешь, чтобы я усомнился в верности моих военачальников и воинов? – грозно спросил базилевс, указуя рукой на генуэзских офицеров, стоявших против мегадуки и его сторонников.

– Нет, государь, среди них есть твои верные слуги. Но папа, его прелаты, их правители-дожи никогда не дадут им довести дело до конца.

– Государь, не секрет, что и митрополит Исидор, один из вдохновителей унии, присоединяется к мнению мегадуки, – негромко добавил Сфрандзи.

– Лучше бы он вовремя и к месту вел свои проповеди в Руссии и в Москве. Тогда бы ему не пришлось сейчас трястись за свою шкуру в Константинополе, – ответил громко император.

– Да, автократор, но большинство нашего духовенство недовольно и Исидором, и конфискацией средств клира на нужды осады, – вставил Лука Нотару.

– Что же ты и твои соратники предлагаете сделать?

– Автократор, мне трудно это говорить, но во избежание дальнейшего кровопролития, во спасение нашей церкви, христианских храмов, тысяч христиан, необходимо сдать град Константина Мехмеду и перенести столицу в Мистру. Такая сдача будет почетным отступлением. Эмир (султан) умеет ценить благородные и мудрые решения. Поверь, автократор, мы спасем этим то, что осталось от Империи Ромеев, – твердо произнес Нотару.

– Этому не бывать никогда. Пусть я заплачу за это своей головой, но живым я не впущу измаильтян в Константинополь. Твой эмир войдет в столицу, только переступив через мой труп! – громко, взволнованно, но без вызова и злобы произнес Константин.

Наступило гробовое молчание. Затем по рядам генуэзских и венецианских офицеров пробежал гомон одобрения.

– Господа! Противник готовит новую череду приступов. Я хочу выслушать ваши предложения. Что можно еще предпринять для защиты нашей столицы? – совсем спокойно спросил он через несколько минут, обращаясь к наемникам.

* * *

Утром 26 мая под рев труб, грохот барабанов и призывы дервишей османы пошли на стены всей силой. Много часов подряд кипел жестокий бой. Забыв о распрях, бок о бок на стенах дрались его защитники: греки, генуэзцы, венецианцы, каталонцы, французы, армяне и даже турки – воины принца Урхана. Сам император, обнажив меч, возглавил отпор оборонявшихся. Он бросился вперед, и кого из врагов доставал мечом, рассекал тому плечи, ребра и разрубал их. Турки, ужасаясь силы и смелости базилевса, бежали и рассеивались. Греческие стратеги, воины и простые защитники, узрев своего цесаря, воспылали храбростью и ринулись на турок, подобно диким зверям. Приступы, как морские волны, захлестывали стены Константинополя один за другим и разбивались о его твердь. Стемнело, наступила ночь, но схватки продолжались то здесь, то там вдоль линии сухопутных укреплений. Струи греческого огня ярко вспыхивали на стенах и башнях, паля, отбрасывая и гоня османов. Наконец те отхлынули. У рвов, на валах, под стенами громоздились сотни мертвых тел, воздух сотрясали крики воинов Аллаха, умирающих от ран и смертельных ожогов.

Той же ночью Нестор записал:

«А окаанныи Магуметъ (Мехмед) собравъ воинъ своихъ, раздели имъ места къ приступу: убо Карачь-бею (Караджа-бею) противу цесарскихъ палатъ и деревяныхъ вратъ и Калисария, а бегиларъ-беемъ[39]39
  Бегилар-бей, беглербег (турецк.) – военачальник. Восточный беглербег стоял со своими войсками против Пигии (Источник Богоматери) и против Золотого места. Западный беглербег – против всей Хорсуни, то есть против Харисийских ворот.


[Закрыть]: въсточному противу Пигии и Златаго места, а западному – противу Хорсуни всея; самъ же безверный нарекъ себя посреди ихъ, противу вратъ Святаго Романа и разрушеннаго места; столу же морскому Балта-углию (Балта-оглы) и Загану[40]40
  Заган, Заган-паша – знаменитый советник Мехмеда II в решении вопроса о взятии Константинополя.


[Закрыть] – обе стене отъ моря, яко да окружатъ весь градъ въ едино время и въ единъ часъ ударити бранию на градъ по земли и по морю. И тако урядивъ скверныи въ 26 день маия, проповедникомъ ихъ окликавше скверную свою молитву, абие взкрычавше все воинство скакаху къ граду, и прикативше пушкы и пищали, и туры, и лесница, и грады древяныя, и ины козни стенобитныя, им же не бе числа, такоже и по морю двинувше корабли и катаргы многыа, и начаху бить град отовсюду, и мосты на рвехъ наряжати. И яко уже сбиша со стенъ всехъ гражанъ, вскоре придвинуша грады древяныя и туры высокиа и лесница тмочисленыа, нужахуся силою взойти на стену. Не даша имъ Грекы, но сечаахуся с ними крепко. Баши (турецкие офицеры) же и воины и нарадчики ихъ понужающе Турокъ и бъюще ихъ въскликаху и вопияху на нихъ… Цесарь же обнаживъ мечь, обратися на Туркы, и якоже кого достигаше мечемъ по раму (по плечу) или по ребромъ – пресекаше ихъ. Туркы же ужасшися крепости царевы, бежаху и разлучахуся, стратиги же и воины и вси людие (защитники) очютивше своего цесаря охрабрившася вси, и скакаху на туркы акы диви звери. И тако пробиша и за рвы; Магуметъ (Мехмед) же ста крепко и повелъ Турокъ бьяше возвращати на Грекы, и бысть сеча помрачена, зане стрелы ихъ помрачи светъ. Грекы же пакы съ обеихъ странъ стены метаху на Туркы смолы горячие, и смолья пучмы великыи зажигающе, и уже солнцу зашедшу и ночи наставши, сеча же не преста… но убо Грекы и прочие люди сущеи на стенахъ, огражьшеся дрезостью вопияху другъ другу: поскоримъ, братие, на осуженое место, и помремъ за святыа церкви. И тако сечахуся крепко съ Туркы до полунощи, и съгнаша ихъ съ забралъ и съ града ихъ на землю, и преста сеча…»

* * *

Всю ночь Мехмед провел в размышлениях. Утром следующего дня он объехал войска и обещал им отдать город для грабежа сроком на три дня.

– «Я не ищу себе никакой другой добычи, кроме зданий и стен города. Другое же всякое сокровище и пленные пусть будут вашей добычей», – читали глашатаи слова султана воинам.

Все в турецком лагере узнали, что султан объявил войскам о подготовке к новому приступу. Ночью, под грохот усилившейся канонады, укрытый клубами и мглой порохового дыма, Нестор тайно оставил свою палатку. Уже в третий раз он прокрался к знакомым ему сербским воинам, разбившим стан недалеко от залива. Там он передал сербам очередные важные известия о готовившихся осадных работах. И через час сербы пустили в сторону городских стен сотни стрел с небольшими письмами, где сообщали грекам об осадных работах и о решении султана предпринять новый приступ.

Целый день 28 мая султан объезжал войска, делал смотр приготовлениям к приступу. Воины Аллаха, изготовив к бою осадную технику, оружие, средства для преодоления рвов и штурма стен, в тот день отдыхали. Пушки смолкли. А вечером султан объявил, что утром грядущего дня последует решающий, смертельный приступ. Костры, зажженные в лагере османов в ночь перед битвой, опоясали город. Огни горели на турецких судах, которые охватили город подковой со стороны моря и пролива. В лагере осаждавших гремела музыка, грохотали барабаны. Муллы и дервиши читали изречения из Корана, которым внимали воины. Постелив коврики, встав на колени, многие мусульмане молились, прося у Аллаха победы или достойной смерти и райского блаженства. Все военачальники были в седлах и руководили осадными работами. Турецкие орудия были придвинуты к оборонительным сооружениям города на предельно близкое расстояние. В Золотом Роге турецкие корабли также почти вплотную подошли к его стенам.

Непривычная тишина воцарилась в тот день и вечер за стенами Константинополя. И в той, казавшейся почти невероятной тишине, наступившей как бы на полчаса, всем вдруг стало ясно, что близится час небывалых испытаний. На рассвете Константин Драгаш собрал военный совет. Выступив перед военачальниками, он умолял их не посрамить своей чести и дела Константина Великого, не отдать в жестокие руки измаильтян христианские святыни, беззащитных женщин и детей. Окончив речь, базилевс медленно обошел строй израненных и изможденных рыцарей, солдат и воинов, пытаясь выслушать и исполнить их просьбы, сам тихо просил всех о прощении – если чем-то кого-то обидел. На глазах у многих были слезы. Днем по улицам столицы и вдоль ее стен с иконами и хоругвями шел большой крестный ход. Вслед за святыми образами и крестами следовал император и весь его двор. В рядах процессии бок о бок шли православные и католики. Тревожно звонили колокола константинопольских храмов. Под их звон святились укрепления города, собиравшего последние силы для отпора врагу. Горожане забыли все распри и споры. На закате тысячи людей направились в храм Святой Софии, порог которой православные не переступали уже пять месяцев, ибо там служили священники и сторонники унии. Но в эти часы в соборе, истово обращаясь к Спасителю, молились и те, и другие. После очередного совета у императора сюда прибыли все военачальники и вельможи. Люди всех сословий и христианских конфессий: православные, католики, григориане (армяне) обнимались, плакали и просили прощения друг у друга перед сражением, словно видели друг друга в последний раз. Приехал император. Он был без доспехов, в чистом и нарядном платье, как в редкие дни мира. Все поняли, что он, как и многие простые воины, идет к причастию…

Из храма Константин направился во Влахернский дворец и попрощался с близкими. А в каждом доме в тот вечер лились тихие, праведные слезы. Мужчины прощались с женами, детьми, сестрами, матерями. Со слезами на глазах целовал и крестил жену, сына и дочь Георгий Сфрандзи. Жена же, как перед смертью, просила прощенья у него. Друзья и малознакомые люди обнимались на улицах, понимая, что могут не увидеть зарю… Медленно город погружался в молчание. С заходом солнца защитники Константинополя стали занимать укрепления на верхах стен и башен. Император в сопровождении Георгия Сфрандзи и воинов морейской гвардии объезжал укрепления города, проверяя караулы и поддерживая людей словом. В полночь императорский эскорт прибыл в Калигарию. Все сошли с коней и поднялись на стену. В тусклом свете луны император обозревал равнину с башни Калигарийских ворот близ Влахерн.

* * *

Как только наступил час ночи, окрестности Константинополя огласились дикими воплями. К стенам ринулись вооруженные чем попало отряды башибузуков[41]41
  Башибузуки (турецк.) – нерегулярные, партизанские отряды пехоты и конницы османов, зачастую собранные из грабителей и разбойников.


[Закрыть]. Задачей этого сброда было измотать осажденных перед приступом. Не раз башибузуки пытались подняться и ворваться на стены. Но латные воины и солдаты греков отбивали одну волну наступавших за другой. Башибузуки десятками валились с лестниц под ударами, секир, мечей и копий. В таинственном свете луны эта ожесточенная сеча длились два часа. Темноту ночи и свет луны многократно разрывало яркими сполохами греческого огня. Его потоки испепеляли все живое на валу и во рву. Ударили в набат колокола в Святой Софии. Осмоленные огнем, израненные башибузуки откатились от стен.

Громогласно ударили турецкие пушки, обрушив на защитников с близкого расстояния каменные ядра, свинцовую и железную картечь. Многих недосчитались защитники после этого залпа. Вскоре на холмах перед городом, блистая панцирями в лучах восходящего солнца, построились и пошли на приступ отряды анатолийских турок. Не успев передохнуть, защитники взялись за оружие.

– Алла-ах! Аллах – Акбар! – загремело по всей линии рвов и валов Константинополя.

Тяжелые каменные ядра и бомбы свистели над головами защитников и крушили постройки города. Мелкие и крупные камни, пылающие осколки чугуна со свистом разлетались в разные стороны, разя горожан. Пыль, желто-черный дым и гарь распространялись клубами вдоль улиц. Лошади дико ржали и рвались, стремясь сорваться и нестись куда попало. Император был у Влахерн и, словно не видя, не слыша смертельного свиста, грома обрушивающихся стен и черепичных крыш, отдавал приказы.

– Государь, османы вступили в бой по всей длине сухопутных стен, – лихорадочно оповестил Константина Сфрандзи.

– Где их удары наиболее ощутимы? – встревожено и громко спросил Драгаш.

– У Месотихиона, там, где в город втекает Ликос[42]42
  Ликос – ручей, бравший начало в окрестностях Константинополя и протекавший через город.


[Закрыть], – отвечал секретарь.

– Так, Георгий, немедленно направь моих морейцев к Месотихиону. Ты, Феофил, вместе с генуэзцами встанешь между Меландийскими воротами и воротами Пиги. Джустиниани, ты держишь ворота Святого Романа. Здесь за Влахерны будут драться венецианцы. Все по местам! – громко и властно приказывал Константин.

Повиновались незамедлительно.

* * *

Сшш-у! У-ух-ххх!

– Государь, их тяжелое орудие своим ядром обвалило часть стены близ ворот Святого Романа!

– Османы прорвались в Паратихион!!!

– Сколько их?!

– Около трех сотен! Сочтешь ли!

– Туда! Немедля!!! Морея, за мной!

Кованые конские копыта сотрясли мостовую. Гром, свист, лязг железа достигли предела. Люди дрались неистово. Отсеченные головы, руки, ноги слетали и катились по камням и мостовой. Кровь брызгала в разные стороны, окропляя воинов и камни. Казалось, что нет предела ненависти и напряжению, с которыми сражались люди. В страшной, кровавой сече за Паратихион Драгаш и его воины на последнем пределе сил вышибли турок за линию городских укреплений.

При свете взошедшего солнца стрелы и пули стали разить точнее. Воины султана пятились назад, но железные прутья военачальников вновь и вновь гнали их на стены. После четырех часов боя, когда греки и их союзники изнемогли от усталости и ран, Мехмед повел в схватку свои лучшие войска – корпус янычар. Он возглавил и направил их приступ к воротам Святого Романа. Смертельный визг пуль и свист арбалетных стрел не испугал Фатиха. Янычары в светлых одеждах десятками валились близ него, но ни один смертоносный снаряд не задел султана. Он лично довел своих воинов до рва. Этот приступ оказался наиболее яростным. В течение часа янычары несли огромные потери. Но и они, не выдержав смертельного напряжения, начали откатываться от стен города. Фатих, понимая, что после этого единственным выходом будет только снятие осады, снова и снова гнал своих людей вперед – под пули, стрелы и камни.

* * *

– Государь! Сражен Джустиниани!!!

– Убит?!

– Ранен! Но не может подняться!

– Кто возглавил оборону ворот Романа?

– Не знаю!

– Все к воротам! За мной!

У ворот полное замешательство…

Прославленный кондотьер открыл глаза, приходя в себя после тяжелого ранения в ногу и в правое плечо. Осмотрелся. Он лежал на полу башни, заваленном обломками камней. Сбросил с кисти десницы кольчужную перчатку. Тяжело отер кровь, текущую со лба.

– Господа, немедленно передайте автократору, что я не в силах стоять на ногах и выбываю из строя. Вынесите меня отсюда на мою галеру. Командование должен принять… – прошептал он и впал в забытье.

– Джованни Лонг ранен!

– Он приказал отнести себя на галеру! – раздалось в рядах защитников ворот Святого Романа.

Генуэзцы, оставшись без своего предводителя, начали оставлять стены и башни…

* * *

– Пушка Урбана разрушила стену у ворот! Вперед, воины Аллаха!

– Алла, Алла! Мухаммад ресул, Алла! (Бог Богов! Мухаммед – пророк Божий!)

– Проход в Истанбул открыт! К пролому!

– Иншалла!

Янычар по имени Хасан, человек огромного роста и необычайной силы, размахивая ятаганом, сумел сбить со стены двоих защитников и подняться наверх. За ним последовало около тридцати его соратников. Вступив в схватку с генуэзцами, они успели захватить небольшую башню близ ворот Святого Романа. Греки и генуэзцы яростно контратаковали. Ядром турецкого орудия снесло верх башни. Хасан и его сподвижники вместе с защитниками города были погребены под тяжелыми камнями, осыпавшимися сверху. Но нескольким янычарам удалось спастись. Они удержали участок стены и дали возможность подняться на стену новым отрядам атакующих. Через четверть часа янычары выбили генуэзцев из воротной башни и открыли ворота. Флаг с двуглавым орлом слетел с башни Святого Романа. А вслед за тем над ней взвилось зеленое знамя с полумесяцем.

Почти в то же самое время отряд числом до полусотни янычар вышиб небольшую железную калитку – Керкопорту, замаскированную в толще стены. Ранее осажденные использовали ее для вылазок. Янычары, пробравшись по узкому проходу внутрь, вскарабкались на стены. Избивая и сбрасывая христиан вниз, они овладели стеной.

– Город наш! – разнесся победоносный крик на турецком языке.

Генуэзцы и венецианцы бежали к галерам, оставляя стены Константинополя.

– Господа военачальники, всем, способным защищаться, приказываю отступать к внутренним стенам столицы! – прогремел голос Константина, когда тот увидел, что генуэзцы оставили воротную башню.

– Георгий, немедленно уходи и возглавь оборону внутренних укреплений! – уже осипшим от крика и неимоверного напряжения голосом прокричал император.

– Всем, кто способен держать оружие, к стене Константина Великого! – истошно, с надрывом орал Феофил Палеолог.

Последние воины последнего императора гибнущей државы ромеев стали отступать к древним стенам Нового Рима.

– Феофил, я остаюсь здесь и закрою град Константина собой! – негромко молвил Драгаш сородичу.

– Я с тобою, мой автократор! – сипло, но твердо сказал тот.

– И мы с тобой, государь! – твердо и уверенно крикнули два израненных рыцаря. Драгаш узнал этих доблестных воинов и благодарно склонил голову в знак согласия. Этими рыцарями были дон Франциск Толедский да Иоанн Далмат. Те приготовились к смертельному бою.

Когда толпа янычар ворвалась в открытые ворота и повалила в город, басилевс поднял тяжелый меч и крикнул Феофилу:

– Брат, сразимся с этими варварами!

– Я скорее умру, чем отступлю и оставлю тебя! – услышал он в ответ.

– Мы с вами до конца, монсеньор, – промолвили Франциск и Иоанн.

Размахивая мечом, Феофил бросился навстречу врагам. Вокруг математика образовалась свалка. Окровавленные янычары валились на землю. У Драгаша появилась возможность спастись, да и храбрые рыцари закрыли его собой. Но автократор был верен своему слову и шагнул в гущу боя. Более живым его не видел никто…

* * *

Нестор-Искандер не спал уже сутки и пребывал в ставке Караджа-бея. Ему сильно хотелось есть, но он не мог оставить своего места, даже понуждаемый голодом. Еще вчера он вздел кольчугу и приторочил саблю к поясу. На голову поверх остроконечного шелома повязал зеленую чалму, словно чувствуя, что это пригодится ему.

Забрезжил рассвет. Нестор видел и понимал, что ад царит на стенах, башнях и в окрестностях Константинополя. Взгляд его был неотвратимо прикован к стенам города. А в лагере османов господствовали полный переполох и беспорядок. Гул сражения нарастал. Осмотревшись, Нестор увидел, что ставка Караджа-бея незаметно опустела. Ни того, ни других военачальников, ни Керима-эфенди на холме уже не было. Не замеченный никем в рассветных сумерках, он остался один. В ставке господствовал полный хаос. На его вопросы о том, что происходит, никто толком ответить не мог. Воины, раненые и здоровые, пушкари, рабочие двигались, бежали в разные стороны. Гром орудий оглашал окрестности, и это убедило Нестора, что осада продолжается. Вставало солнце. В его косых лучах, рассекающих клубы порохового дыма, он увидел, что одесную к стенам Царьграда с высот, на которых находилась ставка султана, движутся густые ряды доспешных турок.

Искандер всмотрелся на восток, прикрывая дланью глаза от ярких солнечных лучей. Над Царьградом стояло марево черно-желтого дыма и пыли. С той стороны турки несли, тащили на себе сотни раненых и изувеченных воинов. Вскоре на холме стали появляться люди из ставки Караджа-бея. А Нестор, как завороженный, не мог оторвать глаз от Царьграда. С трепетом в сердце долго творил он молитву о спасении этого города и его защитников. Через два часа ему стало ясно, что приступ захлебывается. Но вскоре кто-то из людей Караджа-бея принес весть, что султан сам возглавил приступ и повел в бой янычар. Тревога и напряжение нарастали. Казалось, конца не будет этому бешеному, лихорадочному чувству, которое владеет человеком в часы и минуты предельной опасности, которое испытывал тогда Нестор.

Вдруг ставку на холме огласил радостный крик на турецком языке, поразивший Нестора в самое сердце:

– Стена наша!

– Янычары взяли ворота!

– Ягма! Ягма![43]43
  Ягма (турецк.) – грабеж, разграбление.


[Закрыть]

Нестора словно обожгло. Перекрестившись, он бездумно побежал в самую гущу свалки, что царила у ворот Святого Романа.

* * *

Все греческое население бежало, оставляя город Феодосия. Когда Сфрандзи в общей сумятице добрался до стен Константина, оказалось, что многие ворота древних сооружений оказались заперты. Открыть их в общей суматохе было некому. Императорский протовестиарий пытался призвать на помощь отступавших воинов, но среди них и людей, бежавших к старому городу, возникли скопления, давка, началась паника. Изможденные осадой люди попадали в ямы, из которых ранее брали песок и глину для заделки проломов. Попавшие в западню, они сами просили о помощи. Оборонительные сооружения Нового Рима никто не защищал. Сфрадзи возглавил небольшую группу солдат, с которыми решил пробиваться в собор Святой Софии, чтобы организовать там оборону. Вслед за последними греками за стену Константина прорвались турки…

Искандер не помнил, как миновал ворота. Видел только то, что янычары ожесточенно рубились с небольшой кучкой храбрецов – греков и итальянцев близ воротной башни. Те умело секлись мечами и разбрасывали янычар, а вся мостовая вокруг них, да и сами они были обрызганы кровью. Отчаянно сражаясь, оборонявшиеся, казалось, теснили османов, но ряды их таяли под стрелами и пулями нападавших. И Искандер понял, что последние минуты жизни этих храбрецов сочтены. Не дожидаясь развязки, он метнулся в глубь города. Отбежав и обернувшись, увидел, что еще сотни греческих воинов оборонялись на стенах и в башнях, стоя у бойниц, стреляя в османов. Нестор вновь ринулся вперед, руководимый лишь каким-то внутренним чувством, не понимая, куда несут его ноги. Через десять минут он миновал православный храм (святого Мокия), стоявший на площади одесную улицы. Затем свернул ошуюю (левее). Вместе с передовым отрядом янычар быстро достиг города Константина, близ того места, где Ликос уходит под стену в узкий сводчатый коридор, выложенный известняком. За воротами их обстреляли из пищалей и арбалетов. Стрелы и пули свистели над головой. Вскоре с крыш зданий на их головы защитники стали низвергать керамиды (черепицу), камни, горящие доски и огромные балки перекрытий. Десятки воинов Аллаха, потеряв осторожность, сразу были убиты и погребены под этими страшными посланиями с верхов Царьграда. Прижимаясь к стенам зданий, Нестор выбежал на широкую улицу, протянувшуюся с запада на восток. Выхватил саблю из ножен. Увидел, как сотни турецких воинов рассыпались по боковым улочкам, хватая все, что попадается под руку. Следом потоки турецкой конницы стали заполнять улицы города. Начались всеобщий грабеж и погром. Практически за каждый дом города, где оставались греки, завязывалась схватка. Нестор-Искандер бежал вперед, не понимая, какая сила несет его. Он миновал три больших площади с прекрасными зданиями, обнесенными мраморными колоннами, и, наконец, ноги вынесли его к огромному и великолепному храму. Всем сердцем своим и чутьем понял Нестор, что перед ним главная, великая церковь – святыня христианства. Конные османы были уже здесь, на площади. Размахивая саблями, они секли бегущих мужчин, хватали, полонили, связывали женщин и детей, пытавшихся найти спасение под сводами храма. Сердце молодого человека, казалось, готово было выпрыгнуть из груди от долгого быстрого бега и волнения. Недалеко от центрального портала собора Искандер увидел кучку храбрецов в латах, принявших последний бой с османами. Их возглавлял высокий воин в дорогих доспехах с мечом в руках… Затем, обозрев толпы мятущихся людей, Нестор остановил свой взгляд на молодой женщине, прижавшейся к стене храма. Он прорвался к ней и схватил ее за запястье правой руки. Она с ужасом вырвала руку и крикнула на греческом:

– Лучше убей, но меня не получишь!

– Идем со мной, иначе погибнешь или станешь рабыней! – закричал он ей в лицо на ее же языке и вновь властно схватил за руку.

– Нет! Нет! Убей меня! Не прикасайся ко мне! – словно не слыша его, кричала она, вырываясь.

Но Искандер крепко сжимал ее руку и волочил за собой в сторону от храма.

– Здесь скоро все будет кончено! Идем со мной! Я спасу тебя! – кричал он ей среди нарастающего шума, криков и визга.

Но гречанка не слышала его. Вдруг с обнаженными мечами с десного плеча на Нестора накинулись два молодых латных воина, измазанных кровью и грязью. По виду это были генуэзцы.

– Спасите меня, о добрые воины! – неистово, с мольбой выкрикнула гречанка.

– Отпусти ее, варвар! – проорал один и бросился на Искандера.

Искандер скрестил с ним клинок своей сабли. Отразив удар тяжелого меча, он обрушил на молодого генуэзца три удара своего клинка. Первый пришелся на голову, закрытую полусферическим шеломом, два других в десное плечо. Вероятно, удары в плечо достали цели, так как клинок рассек металлическую скрепу и обагрился кровью. Второй генуэзец поспешил на помощь первому.

– Убирайтесь отсюда! Бегите на галеры, – свирепея, прохрипел Искандер по-гречески, вновь готовясь принять бой, – я не причиню ей зла, спасу ее! Я – христианин!

Эти слова подействовали отрезвляюще. Молодые воины повернулись спиной и, ковыляя, побежали по улице, уводящей на север. Тем временем гречанка, думая, что ее оставили на произвол судьбы, опустилась на колени и зарыдала. Один из убегавших генуэзцев, развернувшись, крикнул:

– Укройтесь в Цистерне Базилики! Вход – там!

С этим он указал на небольшую постройку, стоявшую южнее храма. Тут Искандер и вспомнил рассказ Николопулоса, что рядом с главным храмом Истанбула существует огромное древнее подземное водохранилище. Не вкладывая окровавленного клинка в ножны, Искандер властно потянул женщину за собой.

– Бежим, укроемся в подземелье! – проорал он ей.

Та же ничего не понимала и была безучастна. Подняв и схватив женщину на руки, он понес ее в указанном направлении. Та прекратила сопротивление и, казалось, утратила все силы. Вдруг звон подков заставил его оборотиться. К нему спешил конный турок с ятаганом в деснице и в сверкающем чешуйчатом панцире, покрытый пятнами крови. Неподалеку гарцевали, видимо, его соратники.

– А ну оставь ее, мальчишка! – злобно крикнул верховой.

Осадив коня, он быстро сошел с седла и приблизился к Искандеру. Нестор опустил женщину на землю и приготовился к схватке. Гречанка, прекратив крик, с ужасом взирала на происходящее. Взгляд серо-стальных глаз Искандера свирепо сверкнул из-под зеленой чалмы. Он молчал. Через мгновение мужчины скрестили клинки. Удары следовали один за другим. Но Искандер не поддавался, легко крутясь вокруг тяжелого, сильного, но неповоротливого противника. Порой он даже имел перевес над ним. Группа верховых, видя эту схватку, с удовольствием загоготала.

– Исмаил, что же ты не выпустишь кишки этому щенку!

– Что, старый волкодав, тебе нелегко тягаться с молодым борзым кобелем?!

– А взгляните, ведь эта молодая сучка из гяурок совсем не плоха!

– Она бы могла украсить твой гарем, Исмаил!

– Ха-ха-ха! Оставь ее этому мальчишке! Ты видишь, он совсем рассвирепел и остервенел!

– Он, верно, опьянел сегодня от крови гяуров! Весь клинок его заляпан их кровью!

– Он не отдаст тебе эту суку! Исмаил! Мало того, посечет еще и тебя! Грех отнимать добычу у единоверца!

– Оставь их! Наши люди уже крушат врата Ак-Софии! Тронем коней туда! Там мы возьмем сотни таких рабынь, и даже еще лучше! А сколько там можно взять золота, драгоценных камней, дорогих тканей!

– Вперед, воины Аллаха! Субханаллах (Вся слава Аллаху)!

– Лучше не попадайся мне больше, щенок, – прохрипел Исмаил, отступая и опуская клинок.

Через мгновение нога его была уже в стремени, а еще через миг Исмаил пришпорил коня, направив его вдогон своих соратникам. Конские подковы высекли искры на булыжниках мостовой. Их грохот стал удаляться в сторону Ак-Софии.

Утерев пот, выступивший на челе, Искандер рванул женщину за руку. Та, вытаращив большие красивые глаза, в которых застыли удивление и слезы, послушно повиновалась ему. Вскоре он толкнул плечом врата небольшого сводчатого портала. Те не были затворены, и, скрипнув, открылись. Искандер закрыл их и задвинул засов. Затем они прошли сводчатым коридором к какой-то каменной лестнице, уводящей их вниз, во тьму. Они осторожно спускались под ползучим сводом в полной темноте. Нестор вложил клинок в ножны, на ощупь достал из своего подсумка небольшую толстую свечу, при которой писал по ночам и которую всегда носил с собой. Разжег ее. Вскоре они спустились во мрак небольшой каменной палаты, перекрытой крестовым сводом. На противоположном конце ее в стене находилась тяжелая окованная дверь. Нестор и его спутница направились к ней. Дверь оказалась отворена. За дверью они вдруг увидели большое водное пространство, услышали легкий плеск и почувствовали запах свежей воды, мерцавшей в темноте. Сотни древних колонн поднимались из воды, уходя вверх и поддерживая еле видимые своды. Под их ногами был узкий и длинный причал, у которого были привязаны около десяти лодок с веслами. Сев в одну из них со своей спутницей, Нестор опустил весла в воду, загасил свечу и медленно, осторожно направил лодку куда-то в темноту.