Текст книги "Миссия России. Первая мировая война"

– Здравствуйте, прапорщик. Вы – москвич? – обратился к нему подполковник лет сорока, приветствуя его и прикладывая руку к козырьку. По виду подполковник – человек бывалый, фронтовик.

– Здравия желаю, господин подполковник. Москвич, – отвечал Кирилл.

– Надо ударить по Арбату в сторону Смоленского рынка. Наши уже несколько раз пытались пробиться туда. Но… увы. Советы с большевиками хорошо организованы и вооружены. Среди юнкеров до двух десятков раненых. Трое убиты… Вы сработаете за наводчика, прапорщик?

– Будет исполнено, – отвечал Космин со знанием дела.

– Думаю, лучше попробовать вот из этих скорострельных. Дайте по улице пять – шесть гранат из каждого ствола. От осколков попрячутся, как крысы, – распорядился подполковник.

– Господа юнкера! Немедленно развернуть орудия в сторону Арбата.

Юнкера беспрекословно, быстро и сноровисто стали разворачивать пушки.

Космин попросил у капитана, стоявшего рядом, бинокль и осмотрел Арбат со стороны площади, насколько это позволяла кривизна улицы… Затем убедился, что юнкера знают, как обращаться с затвором и спусковым механизмом. На вид это были юноши лет шестнадцати-семнадцати, еще безусые, в серых шинелях с погонами и в фуражках с овальными кокардами. В глазах – оживление, огонек. У всех за спинами длинные пехотные винтовки с примкнутыми штыками.

– Господин капитан, то, что штыки у юнкеров в боевом положении, это хорошо, но в артиллерии они нужны в крайней ситуации, да и винтовки длинноваты, не карабины. Прикажите отомкнуть штыки, не дай Бог, еще поранят друг друга, как откроем огонь, снаряды подносить, заряжать придется, – обратился Кирилл к капитану.

– Согласен, прапорщик, – отвечал капитан.

– Господа юнкера, отомкнуть штыки! – скомандовал он.

Те, клацая металлом, исполнили приказание.

Кирилл научился наводить еще на батарее у Горста. Вот он навел первое, а следом и второе орудие на кромку дальнего здания на Арбате.

– Огонь, – скомандовал негромко, деловито.

Орудия загрохотали, сотрясая стекла в оконных рамах, домов, брусчатку под ногами. Гром выстрелов, отраженный стенами, оглушал в полтора раза сильнее, чем в полевых условиях. Уши закладывало. Перед вторым залпом Кирилл немного скорректировал наводку, перенацелил орудия прямо на улицу. Вновь орудийные стволы извергли: «Б-бах-ах-х-х!»

Пороховые газы, гарь и дым клубами поднимались к небу на площади и в коридорах улиц. Оглушенный Космин сглатывал раз за разом, серел лицом, все чаще вытирал пенсне белым платком, подаренным Соней. Ткань его покрылась темно-серыми пятнами.

Еще до темноты, как только орудия произвели по семь залпов, юнкера, добровольцы – студенты и реалисты вновь пошли в атаку и взяли под контроль большую часть Арбата.

Разрывы порохового дыма и дым пожаров… Кирилл стоит на Арбате недалеко от Кривоколенного переулка. Он никак не ожидал увидеть того, что видит сейчас…

Ему многократно приходилось видеть и встречать на войне окровавленные, испачканные в грязи, присыпанные землей, распростертые, согнувшиеся, лежащие в нелепых позах на земле или в снегу тела солдат в серебристо-серой, мышиного цвета вражеской, или в светло-зеленой, порой золотисто-серой русской полевой форме. Но на мостовой, словно внезапно схваченные капканом, посеченные осколками, подтекшие кровью, упали и замерли гражданские. Кирилл осматривается: ничком упал и застыл усатый мастеровой с сумкой слесарных инструментов. Набок завалилась и вытянула правую руку кухарка с хозяйственными корзинами. А вон там – мальчишка-гимназист, рядом с ним молоденький дьячок с большим наперсным крестом, зажатым в руке, далее – сестра милосердия в белом платочке, какая-то женщина с иконкой. А вот лежат и нынешние враги. Среди них – несколько солдат в серых шинелях, рабочие в полушубках, телогрейках…

– Боже, это же все наши – русские люди, в основном москвичи, – с ужасом думает Космин.

* * *

Совсем стемнело, но бои в городе не прекращались. Жужжали в воздухе то там, то тут шальные пули и угрожающе секли стены домов. Офицеры, юнкера и добровольцы уже привыкли к их смертному гуду, перестали прятаться от них. Усталые, измученные, голодные молодые люди с потухшими глазами по приказу офицеров осматривали, порой обыскивали убитых. По двое поднимали с брусчатки и сносили покойников с прилегающих улиц и площади, укладывали у подъездов вдоль стен. Кто-то из юнкеров страдальчески крестился, кто-то, поджав губы, курил и брезгливо сплевывал, кто-то с выражением на лице: «А я-то здесь причем? Я не виноват», – делал это торопливо, с желанием скорее отделаться от неприятной работы. Убитых и раненых юнкеров и добровольцев уводили под руки или несли на носилках к Александровскому училищу. Офицеры вели перекличку людей, пытаясь выяснить, кто ранен или убит, и вновь формировали ударные отряды. Во главе офицеров их небольшие группы медленно и осторожно, прижимаясь к стенам домов, начали продвижение к Смоленскому рынку. Подполковник – фронтовик, по имени Владимир Павлович Баркалов, лично поблагодарил Космина и капитана, что был старшим на батарее.

Космин неотлучно был у орудий. Все шесть пушек стояли на Арбатской площади. Ему хотелось пить и есть, раненая рука болела, но он стойко терпел голод и боль. Присев на передок орудия, стал мечтать о горячем, сладком чае и простых солдатских сухарях. Рядом с ним на соседних передках и лафетах примостилась группка юнкеров – человек пять-шесть. Это были юноши в серых шинелях и фуражках, что под началом Космина вели огонь по Арбату. Их оставило начальство для обслуги орудий. Ребята явно устали и проголодались. Кто-то из них негромко рассказывал анекдоты. Остальные посмеивались. Кирилл, посматривая на этих необстрелянных, еще неопытных мальчиков, грустно улыбнулся про себя. Вспомнилась своя светлая, нелегкая, но уже бесповоротно ушедшая юность…

Послышались шаги кованых сапог, несколько человек направлялось к батарее.

– Большевики закрепились на Тверском и близ Никитских ворот. Надо накрыть их там огнем артиллерии, – говорил кто-то с жесткими нотками в голосе.

– Будет исполнено, господин полковник. Наш артиллерист-прапорщик, молодец, выбил огнем пушек большевиков с Арбата, – торопливо говорил кому-то из начальства уже знакомый Космину подполковник Баркалов.

– Фронтовик? – спросил начальствующий голос.

– Так точно, фронтовик, – отвечал подполковник.

– Отлично. Распорядитесь открыть огонь по Тверскому.

– Господа офицеры, господа юнкера! – предупредительно скомандовал Космин, поднимаясь и прикладывая руку к козырьку.

Юнкера, сидевшие у орудий, вскочили, встали по стойке «смирно». Винтовки – прикладом к правой ноге. К прибывшим подошел капитан, отдавая честь, пытался что-то доложить…

– Господин прапорщик, разверните орудия вот туда, где начинается Тверской бульвар, и дайте несколько залпов по домам, – обратился к Космину Баркалов, указывая рукой восточнее Арбатской площади.

– Будем надеяться, мирное население уже оставило свои квартиры, – вполголоса добавил полковник.

– Есть! Господа юнкера, развернуть орудия в указанном направлении. Заряжать полевые гаубицы калибра 152 мм!

Юнкера засуетились у орудий. Развернули все шесть. Вскрыли ящики с тяжелыми гаубичными снарядами. Их брали и подносили по двое. Зарядили. Космин наводил на глазок. Было темно, бинокль в такой темноте бесполезен.

– Залп!

Грохнуло, тряхнуло мостовую под подошвами сапог…

Отдаленные разрывы и сполохи взметнувшегося огня через секунду-другую показали, куда ушли боеголовки. Запахло едким пороховым газом.

– Дайте им еще залпа три, можно четыре, из этих же гаубиц. Пусть почешутся! – произнес начальствующий голос.

– Господин капитан, докладывайте мне через посыльного или телефонируйте, как будет возможность. Жду вашего рапорта в штабе округа. Сейчас главная задача – освободить Кремль от большевистского сброда. От вашего успеха на Тверском, у Никитских ворот зависит половина нашего успеха в Кремле… Все! Жду.

– Будет исполнено, господин полковник!

Старший офицер козырнул, развернулся на каблуках и в сопровождении Баркалова и двух штабных ушел в темноту.

– Знаете, прапорщик, кто это был?

– Не имел чести…

– Сам полковник Рябцев – командующий Московским округом! Да-с! – негромко промолвил капитан.

– Ну, что ж. Дайте еще несколько залпов зажигательными снарядами по Тверскому, затем по улицам, прилегающим к Никитским воротам. Благо, зажигательные у нас есть…

Уже ночью после артобстрела капитан, по имени Алексей Романович Ивашов, отозвал прапорщика в сторону и предложил ему приложиться к фляге. Кирилл согласился и сделал пару добрых глотков. Дорогой ароматный коньяк потек внутрь, согревая легкие и застывшую спину.

– Благодарю покорно… гм-мм. Армянский? – слегка покашливая, произнес-спросил Кирилл, некогда не пивший коньяку.

– Нет, коллега, не угадали. Шустовский! – усмехнувшись, отвечал капитан и сам приложился к фляге.

Выпив, предложил папиросу. Лишь с третьей спички удалось закурить. Оба с удовольствием втянули пахучий теплый дым папирос в легкие. Выдохнули кольцами в стылую осеннюю темноту ночи.

Вскоре незнакомые юнкера и кадеты принесли артиллеристам из училища теплый чай в чайниках, сахар, консервы и сухари. Космину, капитану и юнкерам после выпивки, чая и закуски стало веселее и легче на душе.

Уже утром 27 октября «красногвардейцы», как называли себя сторонники большевиков и советов, были выбиты из домов у Тверского бульвара и с Манежной площади. Кирилл с ударной группой юнкеров, с приданными им в помощь кадетами и гимназистами, вооруженными винтовками и револьверами, добрался туда и осмотрел место, что они обстреливали из тяжелых орудий…

Дым, чад и пыль повисли в воздухе… Шесть-семь зданий горит. Звонко лопаются зеркальные стекла в окнах, тает и льется, как масло, цинковая крыша, разноцветными огнями вспыхивают горящие электрические провода, рушатся расплавившиеся водопроводные трубы, выпуская воду фонтанами…

«Да, горит хорошо. Неплохо мы постреляли. А ведь горит-то Москва! Наша Москва!» – лезут в голову Космина кажущиеся нелепыми здесь мысли.

«А может быть, уже и не наша? Нет – наша… но что-то ломается, меняется Москва. Меняется Россия… Москва горела в 1611 и 1612 гг., когда ее взяли и выжгли поляки, литовцы, шведы. А потом, уже при Романовых, Россия стала другой, не сразу, но более сильной и великой. Москва горела всего-то чуть более ста лет назад, когда пришли французы и двунадесять языков с Наполеоном в 1812 году, но русские выбили их из России и дошли до Парижа. И Россия вновь стала другой, великой и грозной для всей Европы. А что происходит сейчас? Сон это или явь? Мистика!? Ведь горит Москва. Мог ли я подумать хоть год, хоть полгода, да хоть месяц назад, что увижу такое, что мы сами будем бить из орудий по зданиям первопрестольной и жечь ее? Удержим ли мы древнюю, вещую столицу? Все решается в Москве! Нас тысячи три, может быть, пять тысяч – офицеры, юнкера, кадеты, студенты, гимназисты; их же десятки тысяч – поденщики, грузчики, подмастерья, рабочие, солдаты. Стреляют-то пока они хуже нас, и орудий у них пока нет. Но это – пока…» – продолжают тревожить ум, сердце и душу Кирилла откровенные мысли.

– Господин прапорщик, укройтесь за углом дома! Это место хорошо простреливается! – кричит Кириллу какой-то юнкер и машет ему рукой.

Кирилл словно просыпается от сна и слышит, видит, что пули звонко и тяжело бьют по брусчатке рядом с ним и рикошетят от нее в разные стороны. Он делает прыжок в сторону и через мгновение-другое оказывается за углом здания вместе с остальными. И здесь ему приходит в голову, что он был еще секунду назад на волосок от смерти. Юнкер с усиками и нашивками на рукаве протягивает ему в пальцах, закопченных, испачканных пороховым дымом и засохшей кровью, папиросу. Кто-то чиркает и подносит спичку. Кирилл закуривает, осматривается. Юнкера, реалисты, кадеты и гимназисты явно глядят на него с уважением.

«Ах да, ведь я воевал. Они уважают фронтовиков, завидуют по-хорошему. Вот оно – кадетское и юнкерское, офицерское воспитание! Они тоже хотят воевать за Россию, но вряд ли успеют на фронт. Они сейчас воюют за Россию. Но то, что происходит сейчас, не похоже на фронт», – думает Кирилл и благодарит за папиросу…

* * *

Весь день 27-го Космин с подчиненными ему юнкерами вел огонь по Тверскому бульвару, били по домам, где засели красногвардейцы. Боезапас сильно израсходовали. Под ногами орудийных расчетов катались и звенели по брусчатке десятки пустых снарядных гильз разного калибра. К вечеру юнкерские и добровольческие отряды взяли дом градоначальника на Тверском, и артиллерия замолчала. Да и снарядов больше не было.

Выставив охранение у орудий, люди расположились ночевать в одном из опустевших домов близ Арбатской площади. Уже ночью капитан Ивашов вдруг поднял людей.

– Подъем! Строиться! Становись! – звучали громкие команды в полутьме помещений.

Похватав винтовки, сонные люди выстроились в шеренгу.

– Господа офицеры, юнкера и добровольцы! Разрешите поздравить нас всех! Сегодня ночью на 28 октября нашим доблестным войскам Московского гарнизона удалось овладеть древним Кремлем! В этом есть и ваша заслуга. Благодарю за отличную службу! Ура! – громко произнес Ивашов.

– Ура! Ура! Ур-ра! – раскатисто и звонко грянуло в ответ…

Ночью многие молодые люди, несмотря на усталость, не спали, оживленно, но тихо переговаривались.

Космин дремал. В полусне ему явилась Соня. Она что-то тревожно говорила ему, чего он не мог понять.

– Сонечка, милая, подожди немного, я скоро приду. Вот еще немного, как-то уляжется ситуация, – отвечал ей Кирилл.

Но Соня, одетая в желтое платье, помахала ему рукой и растаяла в предутреннем тревожном полусне.

К утру стрельба в городе усилилась. Утром всех подняли по тревоге. Оставив у пушек охранение из четверых человек, капитан Ивашов повел своих людей к дому градоначальника. Здание обстреливалось со стороны центра города. В доме Космин получил винтовку. Затвор и ствол были еще теплы, и он понял, что из нее еще минут пять назад кто-то вел огонь.

«Кто он? Убит? Ранен?» – думал Кирилл, принимая оружие.

Прибывшим с Ивашовым приказали подняться на второй этаж здания и вести огонь по нападавшим. Там уже без остановки стреляли. Было дымно, что-то горело. Через пенсне Кирилл внимательно осмотрел большое задымленное помещение. Стекла в больших окнах были почти все выбиты. Защитники дома градоначальника, прячась в простенках от пуль, выглядывали в окна, прицеливались, стреляли из винтовок и вновь прятались. Один из офицеров заправлял ленту с патронами в казенную часть неизвестного еще Космину оружия. Делал он это ловко и быстро, видно было, что оружие знакомо ему. Кирилл с интересом наблюдал за его работой. Тем временем Ивашов расставил людей у простенков. Юнкера и добровольцы передергивали затворы винтовок, готовились к стрельбе. Кто-то крестился.

– Внимание, господа. Огонь нападающих очень интенсивен. Сейчас они пойдут в атаку. Приготовиться всем к общему залпу, – скомандовал Ивашов.

«А-а-а!» – послышалось с улицы.

Офицер с неизвестным оружием захлопнул крышку казенной части, передернул затвор. Выглянул в окно, прицелился и стал бить очередями.

«Ого! Как я и думал – пулемет!» – догадался Космин.

– Капитан, подскажите, что за машина у того подпоручика? – спросил он Ивашова, прячась у простенка.

– Английская штучка – ручной пулемет системы «Льюис». В России у нас только в этом году появился. Союзники стали снабжать, черт их возьми. Раньше бы… – отвечал поручик, выглядывая в окно и стреляя из винтовки.

Выступление «Льюиса» подействовало очень убедительно. Огонь ослабел, и атака красногвардейских отрядов захлебнулась.

– Взгляните, прапорщик, как он их приласкал!

Космин выглянул. На площади лежало и ползало несколько десятков человек. Через минуту-другую пули нападавших вновь посыпались как горох. К ним явно пришло подкрепление.

Как и другие, Космин стрелял, набивал магазин винтовки патронами и вновь стрелял. Страх, прятавшийся в сердце, когда он выглядывал в окно, притупился. Один раз он четко увидел сам, что попал. Бежавший по площади солдат, в которого он целил и выстрелил, неловко опрокинулся навзничь, словно поскользнулся на арбузной корке, выронил оружие, раскинул руки.

«Я убил русского солдата», – вдруг отчетливо осознал Кирилл.

Он перекрестился и уже не замечал времени. Рядом с ними падали, заливали загаженный паркетный пол кровью его новые соратники. Недалеко лежал в луже крови юнкер в звании унтер-офицера. Кирилл и не заметил, как того сразила пуля. Вот, охнув, упал на бок шестнадцатилетний юноша-кадет, взвыл от боли и стал кататься по полу. Вон замертво лег грудью на подоконник восемнадцатилетний студент в светлой шинели, выронивший винтовку из холодеющих рук. Их подняли и унесли в коридор…

К вечеру большевики открыли огонь из орудий по зданию. Патроны к «Льюису» закончились. Стены дома градоначальника сотрясались от разрывов. Понимая, что здание не удержать, капитан Ивашов, принявший командование, приказал оставить позиции и отступить к Александровскому училищу. Тяжелораненых и убитых оставили в коридорах здания, полагаясь на милосердие противника. Там вперемешку лежали офицеры, юнкера, студенты, реалисты, кадеты, гимназисты. Легкораненым помогли уйти. По словам капитана, в здании осталось около двухсот убитых и раненых из числа оборонявшихся…

* * *

Уже ночью они заняли позиции в Зачатьевском монастыре. Здесь им дали горячего чая и сухарей. Злые, голодные, уставшие люди пили спирт, который кто-то раздобыл в госпитале училища, закусывали сухарями. Здесь, в стенах монастыря, люди медленно приходили в себя после многочасового напряжения и боя. Но утром всех ожидало еще худшее.

На следующий день, 29-го, с утра Космин то поднимался на колокольню, то бежал вниз и поднимался на башни. Стрелял он мало, но по просьбе Ивашова корректировал огонь пулеметов. Более всего офицеров беспокоила «мертвая зона». Когда в тот или иной пулемет заправляли новую ленту, красногвардейцы успевали перебежать под самую стену монастыря. Как и оказалось, они все же смогли скопиться у тыльной монастырской стены. Затем последовал штурм. Окопы, окутанные колючей проволокой, удары бомбометов и штыки юнкеров отразили первую атаку на центральные ворота. Кирилл следовал за Ивашовым. Они прибежали к главным воротам. Там он видел, как смертельно раненый юнкерским штыком в грудь рабочий, в агонии опрокинувшийся спиной на бруствер окопа, еще пытался вдохнуть воздух, но только хрипел, а изо рта его, в уголке губ, текла кровь. Ноги в грубых сапогах подергивались.

– Этому уже не помочь, дострелите, окажите милость, чтоб не мучился, – жестко произнес Ивашов, спустившийся в окоп и указавший юнкерам на рабочего.

Кто-то быстро поднялся на бруствер и выстрелил в сердце смертельно раненому.

– Готов!

У ворот легло более пятидесяти атаковавших. Но и юнкера потеряли более двадцати человек погибшими и ранеными.

– Еще одна такая атака, и от нас останется горстка храбрецов, вооруженных лишь холодным оружием, – скрипнув зубами, с холодной улыбкой произнес капитан.

– Что, патроны заканчиваются? – спросил Космин.

– Вы догадливы, прапорщик.

– Примем бой, или?..

– По данным наших сторонников из гражданского населения, уже 28 октября большевики захватили Симоновские пороховые склады. Вагоны с оружием в Сокольниках. Ими взят Брянский[7]7
  Киевский.


[Закрыть] вокзал. На их сторону перешла 1-я запасная артиллерийская бригада. Вчера она-то и била по Тверскому и дому градоначальника. К ним присоединились солдаты 56-го стрелкового и 193-го пехотного полков. Здесь, в районе Остоженки и Пречистенки, у большевиков и без того тысяч пять. Да прибавьте еще тысячи четыре-пять солдат. Потому мы оставляем стены этой гостеприимной обители. Да простит нас Господь Бог! Надо собирать силы в кулак около Александровского училища, а там – на прорыв… – отвечал капитан.

Не прошло и четверти часа, как из училища в Зачатьевский подошла сводная рота юнкеров, кадетов и студентов с полным боезапасом и шестью полными цинками патронов для пулеметов. Капитану Ивашову было приказано оставить стены монастыря и с остатками своего отряда немедленно перебраться к зданию штаба…

Дом № 15/17 по Остоженке – штаб МВО. Ивашов со своими людьми засел в этом доме. Там же обороняются несколько десятков юнкеров и офицеров Алексеевского училища, студентов и реалистов. Большой отряд, возглавляемый большевиками, захватил храм Воскресения, что на углу Остоженки и 1-го Зачатьевского переулка. Они пытались захватить хорошо укрепленный юнкерами этот самый дом штаба округа, но дальше им продвинуться не удалось. Перед отрядом Ивашова – забор, за которым готовится к штурму большая группа красногвардейцев. Вот они выбегают из-за забора, бегут к большим сводчатым воротам, ведущим во внутренний дворик. Во главе их – молодой, рослый, по виду рабочий. Он размахивает маузером, настойчиво призывает в атаку. По ним бьет пулемет. Кто-то, охнув, падает на грудь, кто-то катается по земле. Большевики отступают.

– В штыки! – командует незнакомый офицер.

Все внутри сжимается у Космина от напряжения, но он перехватывает винтовку наперевес, с примкнутым уже давно штыком, и во все глаза смотрит на Ивашова.

– Отставить в штыки! – шипя от злости, останавливает капитан, – они сейчас резанут из «Максима», кто тогда будет защищать штаб?

Часть людей и Космин успевают остановиться. Но те, кто не услышал команды Ивашова или ослушался, выбегают в ворота дома и сами попадают под очередь пулемета. Двое юнкеров и один кадет падают в воротах замертво, один студент ранен. Обороняющиеся ретируются. Раненого втаскивают под защиту стен уже на руках.

Звенят и бьются стекла, хрустальная люстра в зале на первом этаже сорвалась с потолка, рассыпалась по паркету с громом и звоном. Один из юнкеров ранен в бровь осколком люстры. Кровь заливает ему лицо, но он даже не видит этого и не чувствует боли. Великолепный паркетный пол загажен плевками, окурками, битым стеклом, следами грязных сапог. Вокруг россыпь патронных гильз. В воздухе стойкий запах гари, мочи и крови. Пули вышибают клавиши на рояле, а рояль «играет» струнами выбиваемых клавиш.

– Что он, заговоренный, что ли? – кричит в ухо Космину капитан, выстрелив из винтовки и указывая на рослого рабочего среди атакующих, который пытается перелезть через забор.

– Почему так?

– Три раза стрелял ему в грудь. Вижу, что попадаю. А он – цел, жив-живехонек! – опять кричит Ивашов.

– На, получи, сука, ниже! – хрипит и давит на спусковой крючок Ивашов.

Рабочий переваливается через забор, что-то еще кричит своим. Те пытаются подобрать его, но защитники дома пулеметными очередями отгоняют их прочь. Красногвардейцы откатываются. Ивашов, два юнкера и Космин подбегают к сраженному здоровяку. Тот смертельно ранен в низ живота и испускает дух. Один из юнкеров по приказу капитана расстегивает на нем полушубок. Под полушубком – железный панцирь.

– Вот сука большевистская, – хрипит Ивашов, – а своих-то товарищей в панцири не одел.

Ни Космин, ни Ивашов, ни юнкера еще не знают, что здесь в бою ими убит один из организаторов и лидеров Замоскворецкого ВРК (Военного революционного комитета) – Петр Добрынин.

* * *

Вечером вдруг становится необычно тихо. Она незаметно пришла с осенними сумерками – эта забытая людьми тишина, странная для человеческого уха, привыкшего к грохоту выстрелов и разрывов. Ивашова и Космина вновь вызывают в штаб округа – в Александровское училище. Там прямо в холле большой прихожей собрано не менее пятидесяти офицеров. Расположились как попало. Кто сидит на стуле, на кресле, на подоконнике, кто стоит, устало прислонясь к стене. Видны бинты с просочившейся и присохшей кровью. Ненавязчиво дымит папироса. Усталые, измученные, покрытые пороховой гарью и пылью, заросшие щетиной люди слушают серьезного на вид полковника в шинели с шашкой на ремне, с припухшими, красными от бессонных ночей, но внимательными, пронзительными глазами. Фуражка снята. Темные волосы, зачесанные назад, открывают большой, умный лоб. В словах его сквозят неиссякаемая энергия, правда. В словах полковника слышна трезвая оценка ситуации. Этот полковник – Л. Н. Трескин – один из организаторов сопротивления большевистскому перевороту. Доклад освещает положение дел и обстановку в Москве.

– Господа офицеры! Сегодня вечером 29 октября, два часа тому назад, по инициативе Викжеля[8]8
  Викжель (ВИКЖЕЛЬ) – Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза.


[Закрыть] с большевистско-советским ВРК Москвы заключено перемирие. Условия Викжеля: ликвидация ВРК и противостоящего ему нашего Комитета общественной безопасности (КОБ), консолидация враждующих партий в единое общегородское социалистическое министерство, подчинение всех войск командующему Московским военным округом полковнику Рябцеву. Надо признать, что наше положение далеко не из легких. Наши части выбиты с Пресни. Большевики взяли Провиантские склады. Они закрепляются на Страстной площади. Алексеевское училище в осаде. Солдатами Двинского полка, перешедшими на их сторону, взят Малый театр. Отрядами рабочих взят Почтамт. Тяжелые бои прошли у штаба МВО, у Зачатьевского монастыря, в Гнездниковском переулке. Большевики активно обстреливали из орудий здания Думы и гостиницы «Метрополь». Мы еще удерживаем Никитские ворота, часть Тверского бульвара, Александровское училище, 5-ю школу прапорщиков в Смоленском переулке, Алешинские казармы, а главное – за нами душа, ядро, семя Москвы и России – Кремль. Известно, что представители их ВРК отправились в Петроград для согласования условий перемирия с руководителями Советов. Штаб МВО не склонен думать, что из Петрограда придет одобрение их действиям. Надо готовиться к продолжению боев…

* * *

Над ночной Москвой повисла мрачная, дымная, тишина, озаряемая сполохами пожаров. Военное руководство Комитета общественной безопасности небезосновательно догадывалось о том, что перемирие будет недолгим. В столичном ВРК уже 30 ноября внимательно выслушали представителей первопрестольной. Выслушав, потребовали прекратить колебания и действовать решительно. Петроградский ВРК сразу же постановил отправить в Москву большой, сводный отряд красногвардейцев, матросов и солдат.

– Не забывайте, товагищи: Москва – сегце Госсии! И это сегдце должно быть советским, иначе геволюцию не спасти! – так напутствовал войска, грузившиеся в эшелон на Москву, сам председатель СНК (совета народных комиссаров) и член ВРК Ленин.

Так под давлением Питера перемирие было расторгнуто, а первопрестольная столица стала местом начала братоубийственной гражданской войны, была ввергнута в хаос разрушения и разорения.

«Приказ № 33 От 30.X.17 Всем революционным войскам и Красной гвардии г. Москвы

ВРК объявляет, что с 12 часов ночи 30 октября перемирие кончено, и ВРК призывает верные революции части и Красную Гвардию стоять твердо за правое дело. С этого момента мы вступаем в полосу активных действий.

Член ВРК Н. Муралов

Секр. Ин. Ступка».

В городскую Думу, где располагались руководители «Викжеля» и комитета безопасности, об окончании перемирия ВРК сообщил без двух минут двенадцать 30 октября, а через две минуты раздался первый артиллерийский залп по Кремлю.

– К бомбардировке этого осиного гнезда контрреволюции ВРК решил приступить после долгих колебаний! – заявил один из большевистских лидеров.

С этого момента Кремль расстреливался три дня и четыре ночи…

* * *

– В ночь на 30-е, после того как большевики прервали перемирие, наши силы отбили Брянский вокзал. Утром туда прибыл с фронта наш эшелон с «батальоном смерти». Как видите, мы не одиноки. Наши части повели успешное наступление по Тверскому на Страстную площадь, упорные бои идут у Зачатьевского на Остоженке. Возможно, это начало перелома в ходе боев за Москву, – говорит незнакомый Космину штабс-капитан с ершиком седых усов и колючими серыми глазами в штабе МВО.

Ивашов и Космин согласно кивают головами.

– Вам во главе вашей группы, капитан, предстоит прорваться в Лефортово, в Алексеевское училище. Связи с ними нет. Необходимо узнать, сколько у них боеприпасов, дать знать нам в штаб, поддержать защитников училища, – ставит задачу Ивашову штабс.

– Есть, будет исполнено!

Ивашов и Космин козыряют и, развернувшись на каблуках, уходят. С десятью бойцами они полтора часа дальними улочками и переулками пробираются за Яузу в Лефортово, к Алексеевскому училищу. Там идет бой. Шальные пули бьют в стены домов. Училище рядом. Вдруг Ивашов хватается за правое бедро, с матерным шепотом отползает к стене дома. Космин и высокий усатый юнкер подтаскивают и прислоняют Ивашова к каменной кладке. Откидывают полу шинели. Черно-кровавое пятно выше колена расплывается, окрашивая галифе.

– Перевязать капитана! – командует Космин.

Усатый юнкер достает из вещевого мешка сверток бинта и начинает раскручивать его. Странная тишина наступает на улицах, прилегающих к зданию училища. Сразу это незаметно. Но минута-другая, и тишина начинает пугать.

– Смотрите, господа! – восклицает другой юнкер лет семнадцати и указывает на центральный фасад здания Алексеевского училища.

Все смотрят и глазам не верят. Над центральным входом на втором этаже здания вывешен белый флаг.

– Так! Кирилл, сможете дотащить меня… куда укажу? Здесь недалеко, – посерев лицом, спрашивает капитан.

– Мог бы и не спрашивать, Алексей Романович, – с готовностью отвечает Космин.

Юнкера и студенты согласно кивают.

– Тогда в бой не вступать. Слушать меня! Подняли! Пошли!

Протащив под руки раненого капитана два квартала, они его ключом открывают и входят в парадные двери трехэтажного кирпичного здания. Кирилл с усатым высоким юнкером поднимают капитана на второй этаж. Девять юнкеров и добровольцев остаются на первом этаже в просторной прихожей. Кирилл звонит в дверь. Открывают две перепуганные молодые женщины. Увидев раненого капитана, охают, причитают.

– Слушай меня внимательно, Кирилл, – хрипловато шепчет Ивашов.

– Слушаю.

– Уйдете черным ходом. Они покажут, – он указал на женщин. – Наше дело в Москве проиграно. День-два – и нас раздавят здесь… Верь мне! Винтовки с патронами спрячьте в сарайчике во внутреннем дворике. Увидишь, как выйдете во двор. Погоны – долой, фуражки с кокардами – тоже. Документы прячьте, как сумеете. Иначе, если захватят – могут расстрелять. Разбегайтесь по домам, кто куда!.. Понял ли? Объясни это юнкерам и добровольцам. Передай, я приказал… Да, еще, стой… Вот, возьми. Тебе пригодится, – с этими словами Ивашов достал из нагрудного кармана шинели револьвер и протянул Кириллу.

– Благодарю, Алексей! Даст Господь, свидимся!

– Бегите, храни вас Бог!..

* * *

«Приказ Замоскворецкому району штаба ВРК.

Боевая задача.

Занять угол Волхонки и Ленивки и район музея Изящных искусств.

Артиллерийская задача.

Занять позицию со стороны Бабьегородской плотины и обстрелять Кремлевскую стену, выходящую к Манежу. Пробить брешь у Троицких ворот. Занять позицию с правой стороны Бабьегородской плотины и обстрелять район Ленивки и подготовить артиллерийским огнем продвижение пехоты на Волхонку…

Член ВРК А. Аросев.

31 окт. 17. (7)».

Уже к вечеру 31 октября явный перевес был на стороне большевиков. В Москву прибыли две тысячи хорошо вооруженных и обученных рабочих и солдат из Шуи, Коврова, Владимира во главе с М. В. Фрунзе. За ними – две роты революционных солдат с Западного фронта, отряды из Подольска, Тулы, Серпухова. Известие о прибытии «батальона смерти» подняло на ноги весь Хамовнический район. Районный ВРК отправил на Брянский вокзал полуроту 193-го полка, которая выбила оттуда юнкеров и разоружила второй, прибывший на подмогу отряд. Артогнем красногвардейских орудий сторонники комитета безопасности отброшены со Страстной площади. Рабочие завода Михельсона перешли Москворецкий мост и закрепились на Москворецкой улице. Сдались юнкера в Крутицких казармах…