Текст книги "Уральская Обь"

Сильная сторона материального

Все, приспособились: ходим исключительно по ночам. Палатку ставим под сенью деревьев или в тени кустистых оврагов. Иначе жить получается совсем невозможно. Плохо отдохнешь – будешь волочиться по горам, словно прошлогодний лист, невесть какими ветрами заброшенный в эти края. Ночные передвижения из-за груза сами по себе утомляют, что уж говорить о жарком дне! Расставаться с Пятиречьем, несмотря на его комариные нападки, было грустно. За короткий срок мы уже успели привыкнуть к этому уютному месту, особенно к рыбе. Форсируем Хойлу в месте брода и поднимаемся с дорогой в сопку. Наверху нас встречает плато, изредка перекинувшееся понизями, в иное время, как мы уже давно для себя уяснили, представляющими собой болота. Идем по этим неприглядным, разноображенным редкими лиственничниками, ландшафтам. Горы на отдалении, все так же синеют контурами справа, из-под ног то и дело вспархивают куропатки и отвлекают наше внимание притворным поведением раненой в крыло птицы от жёлтоватых птенцов, притаившихся в двух шагах от дороги и терпеливо ожидающих условного сигнала матери, заверяющего о полной безопасности. Перед рекой Труба-ю – широкий ручей, нами принятый было за саму реку Он предстал ровным лесным пробором, похожим на просеку или древнюю дорогу, неожиданно возникшую из сумрачных глубин старой дебри… Поверхность ручья источала туманы, трепещала ковровыми дорожками темно-зеленого цвета, мозаично сложенными из кожистых листочков неизвестного нам растения. Фантастично, сказочно тихо в царстве леса было вокруг. Пейзаж околдовывал, увлекал проследовать вверх по реке, за туманными знаками, к святой синеве гор. Рядом с ручьём насупился обветшалый барак с ржавой печуркой внутри, но целыми полиэтиленовыми окнами и дощатыми нарами, то есть еще вполне пригодный для жилья. К нему подводит отдельная дорога, выстеленная пушицей, на вид – сплошная белая полоса. Пушица – очень интересное растение, встречающееся в сырых, торфяных местах и у нас в Подмосковье. Это шарики белого, как рыхлый утренний снег, пуха, покачивающиеся на тонких стеблях, соприкасающиеся друг с другом и тем самым образующие пятна на зелени, проплешины, пёстрые узоры, видные издалека. Шарики пушицы, на деле являющиеся соцветиями, можно срывать и смело использовать вместо ваты. Северный хлопок – так хочется назвать мне это удивительное растение.

Река Труба-ю оказалась стремительным потоком, по водности не отличающимся от других пересечённых нами рек. В русле громоздятся булыжники, в истоках чернеют горы и даже скалы – видны стены каньона. Делаем обеденный перерыв, удобно разместившись на бревне подле кустов можжевельника. Варим чай, закусываем малосолкой. Я не верю своим глазам: комары остались за рекой! Для нас это просто невозможное событие, в которое трудно поверить. С накомарниками так свыклись, что взгляд, лишенный этого диффузора, кажется неестественным. Ваня так обрадовался, что запрыгал вокруг костра в первобытном танце, словно безумный. Его глаза, обрисованные темными, устоявшегося синюшного цвета от длительного пребывания в дыму кругами, лихорадочно поблескивали, а неравномерно опаленная щетина, бесконтрольно распространившаяся по лицу, топорщилась во все стороны. Неподготовленному человеку, увидь он такое, пришлось бы не по себе от одного вида моего товарища.

– Ничего, скоро появятся, – попридержал я его пыл. Иван замер и так поглядел на меня, что сучок на соседнем дереве треснул и полетел вниз.

– Да уж, – отчеканил он уже как-то совсем мрачно, придавая словам особый вес. – Чтобы на севере, да без комаров…

Но я ни капли не расстроился: наоборот! Будто камень с плеч. Как мало нам стало нужно! То, что комаров сейчас нет, уже хорошо, даже если к рассвету они снова появятся. Можно смело делать вывод: комариный пик миновал. Конечно, они еще попор-хают, куда ж мы без них? Но все же не в той степени, как раньше. С каждым днем их число будет убывать, пока они, надеюсь, не исчезнут совсем.

От Труба-ю шли уже не лесотундрой, а больше лесом. Только раз или два со стороны к дороге подобралась сизая пена болот, но так и не смогла её захлестнуть. Тут-то нам и повстречался олень. Он выступил из листвянки карликово-берёзового подлеска, и в тот же миг оказался на дороге в нескольких метрах впереди нас. Легкий шорох, и только! А мы всё ещё продолжаем шагать, теперь получается, прямо ему навстречу. Но он не боится! Не отпрыгивает в сторону, сразу не уходит! Наоборот, с последним шагом замирает и оборачивается в нашу сторону!.. Всё происходит так быстро, что мы не успеваем сообразить и останавливаемся в последний момент, когда зверь уже с нескрываемым любопытством смотрит на нас… Это длится какую-то секунду, после чего олень исчезает на противоположной стороне дороги столь же неожиданно, как и появился. Будто останавливался только затем, чтобы заглянуть людям в глаза!

Конечно, мы под впечатлением! Сколько величия, гордости в его движениях! Будто неведомый талантливый режиссёр спровоцировал всю эту картину, где нам, людям, была отведена лишь второстепенная роль. Можно только дивиться звериному слуху, его чуткости, манерности, всем этим свойствам, проявляющимся в стати благородного, привыкшего к неограниченной свободе зверя, на которого мы только и успели, что мельком взглянуть… Можно только догадываться, какой таинственный мир доступен ему! И скрыт от нас. С тех самых пор, как люди слишком занялись собой и потеряли способность воспринимать мир таким, какой он на самом деле есть. Час расплаты наступает всему, и теперь мы ходим на поводу у дорог да набитых тропинок, – тайга, как и её обитатели, стала непонятна и неприступна для человека. И никак не заботливой хозяйкой, матерью, дарующей жизнь, удачу, видится она, а грезится проявлением чьей-то злой воли, от руки которой можно только погибнуть. От осознания этого мне стало так горько, так грустно! Сумасшедшими глазами люди сегодня смотрят на мир! А кто из нас не мечтал быть птицей, вознесшейся к границам неизмеримых высот? Или быстроногой ланью, покоряющей лесные просторы? Куда потом деваются такие мечты? К сожалению, человек как ничтожество – это правда. Весь лесной мир боится его, для любого живого существа страшнее этой угрозы нет на Земле, разве что только огонь. Птицы предвещают его появление, звери разбегаются прочь в разные стороны, только сам человек ещё пребывает в заблуждении относительного самого себя… Ведь что говорить, представления наши о природе весьма скудны! Мы боимся медведей, волков, змей и пауков, как будто всем им нечего больше делать, кроме как выслеживать нашу персону с намерением непременно если не сожрать, то хотя бы покалечить её. Встречаясь со зверем, испытываем один лишь страх или брезгливость, и вместо того, чтобы пытаться постичь всю красоту жизни, начинаем упорно защищаться от мнимой опасности, тем только провоцируя её, или, что ещё хуже, убиваем или калечим невинного зверя!.. Думать, что лоно природы враждебно человеку, – большая глупость, последствия которой плачевны не только для нас, но и для всего окружающего мира, понятие о котором мы так извратили. Благодаря неправильным представлениям в нашем подсознании проводится глубокая черта, окончательно отсекающая человека от природы, следствие чего налицо: встреча с диким животным сегодня, увы, огромная редкость. Особенно так, как посчастливилось нам. Потому-то свидание с оленем и показалось мне событием грустным: даже при сильном чувстве любви к природе мы остаёмся чужды тайнописи её бытия. Мы влюбляемся в запах ночи, взгляд наш приковывается к поверхности озёр, воображение погружается в глубины пещер, но при всём этом человек, костенея в стериотипах, продолжает оставаться в полном непонимании смысла творящегося… На самом деле, все эти красоты проходят мимо нас.

– Мне ещё грустнее потому, – сказал я Ване, когда наваждение прошло, и мы снова двинулись в путь, – что я не могу как он. Быть таким же красивым и быстрым.

– Почему? Мы же люди, – Иван посмотрел в небо.

– В том то и дело.

И мы подумали о диких местах, где оказались. Следов человека на дороге по-прежнему нет. Один раз увидели обломки нартовых лыж и сделали вывод, что под зиму или весной люди тут всё же бывают. Зато отпечатков оленьих копыт и медвежьих лап не счесть. Неудивительно, потому как во все стороны, насколько хватает взгляда, темнеет бархат матушки-тайги. Она долго клубилась тёмно-зелёными пятнами там, внизу, а теперь накатила на нас огромной волной. С солнцем комары, конечно же, активизировались, но их было мало теперь. Ночью в горах был заморозок, и он побил их. Теперь холод туманами скатывался со склонов гор, сползал, гонимый пробрызнувшими лучами восхода, всё ниже к зашумевшей под боком Лагорта-ю, пока не зашевелился там в панике скопищами клубков и не распался совсем. Ещё немного, и дорога упала вниз, выскочила к реке.

Первая наша мысль была: «Люди!» Но – увы, домики на другой стороне реки оказались давно покинутыми. Сохранилась лишь баня на берегу, собранная из тонкого лиственничного тёса, в дальнейшем обжитая под зимовье, и сложившиеся под воздействием сурового климата, как карточный домик, стены сарая. Лиственница, как известно, дерево прочное, поэтому баня, выстроенная лет тридцать-сорок назад, выглядит ещё сносно. Она-то и создаёт видимость, что люди где-то неподалёку.

Обрадовавшись бане, остаемся здесь ночевать. Хотя мы и купаемся каждый день, но всё равно в качестве разнообразия горяченького тоже хочется. Выбрасываем из тёсенки хлам и затапливаем её, как можно плотнее обложив камнями, реконструировав прямоугольную железную печь. Пять раз, в то время как Иван возится с костром и колдует завтрак, я подкладываю дров в топку, пока окончательно не удостоверяюсь, что баня готова. Ох, ну и оторвались же мы тогда!.. Как сейчас помню – вылезаю на берег реки весь красный, еле живой… До комаров и дела нет! Прыгаю в воду – пар идёт! А вокруг тишь да благодать, одна река беспокойствует, но шум её слышен где-то на перекатах внизу, еле уловим он, как и птичий щебет, отголосками тревожащий безмятежную синеву неба… И все эти детали до бесконечности складываются в единый упоительный для души момент – музыку природы. Так бы и слушал её вечно… Как хорошо!..

После бани присели у большого костра, закурили, стали отдыхать. На сегодняшний день все трудности позади, а о завтрашнем думать пока не хочется. Прямо как в сказке: утро вечера мудренее. Вот и банька встретилась в тайге, чего мы, конечно же, не ожидали. Хочется дышать глубоко-глубоко, смотреть в небо и верить, что так в жизни будет продолжаться всегда. Удивительное существо человек: глубокий рационализм в нём находит общий язык с сентиментальностью, а смертельная усталость и боль вмиг сходят «на нет», и вот уже счастье людское лежит у самых твоих ног. Это говорит нам, что косность нашего сознания – всего лишь лёгкая форма болезни, что человек, оказавшись в соответствующих условиях, способен изменить себя сам.

А место вокруг, правда, замечательное. Оно дарит какое-то своё, приятное чувство! Возникает естественное желание остаться здесь денька на два-три. Палатку растягиваем в прилежном лесочке у ручья, где лиственницы растут рядками, словно намеренно рассаженные чьей-то заботливой рукой. Это люди так о них позаботились, вычистили и проредили лес, сохранив деревья самые стройные. Лет двадцать прошло с тех пор, но присутствие души человеческой здесь по-прежнему сохраняется… И по сей день по лесу-парку можно гулять босиком, а кустики можжевельника смотрятся так, будто их недавно подстригли! Только карликовая берёзка распушилась уж больно сильно по тенистым углам у комлей. С большим интересом мы осматривали лес, где остановились. Обнаружили следы палаточного городка и предположили, что когда-то людей на берегах Лагорта-ю бывало много. Скорее всего, здесь функционировала геологоразведочная экспедиция, работы проводились традиционно из сезона в сезон, может быть, до конца восьмидесятых годов. Поэтому всё опрятно и чисто. Геологи думали, что снова и снова будут возвращаться сюда. Увы…

– Вот, можем же жить красиво, – Иван лежал и попыхивал трубкой, пуская дым колечками. Он вдруг решил, что наступило идеальное время для использования табака, припасённого для особых случаев.

– Кто бы сомневался, – согласился я. – Только ради этого нужно потрудиться.

– А мы что? – встрепенулся приятель. – У меня ноги снова отваливаются!

– Я о лесе, где мы находимся, говорю. Оглянись – вокруг окультуренная тайга! Столь необычно для здешних мест, что сразу в глаза бросается.

– Ты про эти пеньки? – усмехнулся Иван. – Если не брать их в расчёт, то красиво конечно. Как в московском ботаническом саду!

– Да ну тя! Сравнил тоже, как будто в ботаническом саду пеньков меньше! Лучше бы Мачу Пикчу[3]3
  Мачу Пикчу – столица империя инков, расположенная высоко в Андах. Руины города находятся на территории современного Перу. – Прим. ред.


[Закрыть] припомнил, или Чавин-де-Уантар[4]4
  Чавин-де-Уантар – один из самых древних и известных доколумбовых памятников. Этот археологический резерват дал свое имя культуре, которая развилась на высотах перуанских Анд в 1500-300 гг. н. э. – Прим. ред.


[Закрыть] например.

– Ну, о Мачу Пикче, единстве архитектурных сооружений с окружающей их природой я, пожалуй, и слышал, и даже видел на картинках, – с расстановкой сказал Иван, на мгновение выпустив трубку изо рта. – На Москву явно не похоже… А вот с Чавином это что-то ты загнул.

– Ничего необычного. Была такая интересная культура вдоль Тихоокеанского побережья, – стал пояснять я. – Люди возводили каменные города в сейсмоопасных и отдалённых от океана безлесных районах Перу. Суть та же, что и с Мачу Пикчей: единство природы и творений человеческих рук, но больше с гидрогеологической точки зрения. Например, специально выстраивали отводные каналы вдоль реки, чтобы вода весеннего паводка с грохотом устремлялась через городскую площадь, подступала к ступеням домов, вызывала резонанс в глубине помещений.

– И мешала спать. Зачем?

– Ты меня спрашиваешь? Первое, что приходит на ум, таковы были религиозные представления тех индейцев, но разве это исчерпывающий ответ? Тащиться в горы на сотни километров, где случаются землетрясения, и обустраивать там своё бытие среди малоприспособленных для жизни условий выглядит довольно-таки странно… Не находишь?

– Так уж? – искоса глянул на меня Иван, продолжая дымить. – По-моему ты то уж точно от них мало чем отличаешься… Даже на первый взгляд. И спустя столько лет.

– Само собой разумеется! – не растерялся я на комплимент. – Потому и вспомнил об этом. Но всё же… Да, мы можем в короткий срок и с большой тщательностью изучить останки этих индейцев, исследовать их культуру, что они ели, но мы никогда не сможем понять их мировоззрение, выяснить, чем они жили, что чувствовали. Потому что у нас иные критерии оценки действительности, накладывающие свой отпечаток. Мы играем свои роли в другом варианте развития событий. И со временем забываем, что всего лишь варианте, а не истине в последней инстанции. И поэтому…

– Жить в дикой местности, ходить одними тропами с медведями, не знать, что такое телевизор и не видеть электрического света – только буйство природных стихий вокруг; нет телефона, часов, медицины, карты и компаса, – замечтался Иван. – Интересная, право, должна быть жизнь, освобождённая для живых впечатлений, подобие которой испытываем мы сейчас! Сначала идёшь до одинокой скалы, затем на звезду к перевалу, веря в удачу, моля о хорошей погоде и благополучии… И правда, как в сказке! Надо же, сколько раз видел оленя по телевизору, и только сегодня ночью, пережив, я понял, что на самом деле раньше не видел его никогда! Ты прав! Не с чем было сравнить.

– И сколько существует таких ярких моментов! Многие люди умирают, не испытав самых элементарных вещей: сибирской зимы, северного сияния, кавказского гостеприимства… Не попробовав таджикских дынь, туркменского инжира, курильской рыбы, карельских грибов. Уральских комаров, в конце концов! А как прекрасно увидеть всё это собственными глазами, потрогать и испробовать на вкус! Ни одна телевизионная передача не заменят той полноты впечатлений, в силу которой можно было бы с уверенностью воскликнуть: «Да, я знаю всё это!»

– Особенно это касается комаров, – заметил Иван. – У меня веки опухшие!

– Бывает тяжело, конечно. Но разве у тебя не щемит сердце от мысли, как многого ты уже не увидишь? Что года безвозвратны, и что они должны быть заполнены не рабочим временем с 9 до 18, а впечатлениями до краёв, что живой человек не должен скучать или грустить, и уж тем более находиться в депрессии, проклиная сегодняшний день – своё собственное существование. Только мёртвый не понимает этого. А живому разве можно усидеть на месте? Испытывать холод или оказываться на волосок от гибели в дикой природе – ещё ничего, в некотором роде даже полезно для здоровья, это прибавляет уверенности и любви к жизни. А вот что делать, когда человеку некуда деться от городской скуки 4-х стен, когда жизнь распланирована на десять шагов вперед, когда тяжёлые чувства, которых быть не должно, изо дня в день гнетут и терзают его, затягивая в петлю? И таких суицидальных чувств там, в разрекламированном многообещающем городе, больше, чем здесь, в этом тихом, пустом лесу. В цивилизации человек бывает более одинок, чем в самых безлюдных горах.

– Известные вещи, – обронил Иван уже задумчиво, выбивая пепел из трубки о покрытый коркой лишайников камень, который мы ловко приспособили как подставку под котелок.

– И о них всегда нужно помнить. Стресс, ложь, безразличие и жизнь, как конвейер, – разве это явления нормальные? Любой воскликнет, что нет! Почему же тогда они – постоянный атрибут человеческого существования? А ты говоришь, избитая тема… Да и что копать глубоко: там, где процветает коррупция и алкоголизм, где телевизор является орудием массового уничтожения сознания, а у простых людей отсутствуют самые элементарные возможности, повторять это нужно неустанно.

Ведь человек, несмотря на всё его «разумение», усваивает информации на бессознательном уровне гораздо больше, чем сознательно, и поэтому его можно сравнить с видеолентой, на которой в процессе непрерывной записи отображается всё-всё. И тут необходимо задуматься: чем станет фильм? Чьи интересы он будет выражать? Твои, исконно русские, или дяди с острова, оплатившего копирайтерам весь этот каламбур? Хуже того: подсознательные картины меняют идеологию, меняют само сознание в поколениях – убеждаясь наглядно, мы убеждаем себя. Поэтому русский человек – закоренелый алкоголик и мужлан, ведь он же считает себя таковым, а в Европе русская женщина принимается за проститутку. Эти вопиющие факты позора нации скрывают за собой причины ещё ужаснее. Что уж тут говорить о культуре, чувствах и духовном саморазвитии!.. Человечество ещё не доросло до воплощения этих понятий. Увы, пока мы находимся на раннем этапе цивилизованной дикости.

– Как с оленем! Отнимают у человека возможность настоящих впечатлений, подтасовывая искусственную жизнь вместо них. Подрезают личность на корню, превращают её в заурядное явление, серость, незаметно подталкивая к тому внушениями с разных сторон: «Что подумают соседи? На улице убивают, там страшно, никому дверь не открываю». – Как можно жить в таком государстве и обществе, где кругом враги и таится одна опасность, где помощи со стороны не жди? Как можно быть счастливым в мире, который за порогом дома ты уже ненавидишь? Ты прав.

– В частности, такова психологическая атака, нацеленная на разобщение русской нации, уничтожение её. Началась она с пропаганды, посеяла страх и смятение в обществе, привила стремление к индивидуальному обогащению и теперь совсем прижилась. Как с этим бороться? Прежде всего, необходимо уяснить для себя, что здоровье бывает не только телесное, что забота о психике – твоя родословная, требует столь же серьёзного профилактического подхода, как и закаливание организма, и просто исключить из своего образа жизни всю буржуазную иностранщину. Например, прекратить смотреть телевизор вообще, а лучше выбросить его, чтобы не знать, кто такой Николай Фоменко и что в мире творится… Эх, моя воля, я бы телевидение совсем запретил!.. Тогда люди бы почаще встречались в тесном кругу и больше контактировали с окружающим миром. И в отношениях, и вокруг было бы чисто, как в этом самом лесу.

– Хм… В силу вышесказанного… Известно, что бессознательное – могучая сила. Чем может стать человек, заполнив себя теми впечатлениями? Скоординировав переживания с бессознательным?

– О, вот это тема! – воскликнул я. – Архетипы бессознательного «знают», что требуется для роста психики, поэтому бессознательное всегда реагирует на среду правильно (отрицательно или положительно – нравится – не нравится, хочется – не хочется, надо или нет), в то время как сознание является всего лишь посредником между ним и реальностью… Кем может стать человек, руководствующийся импульсами из бессознательного? Хм…

– Я так понимаю, как минимум – человеком! – выделил Иван последнее слово. – А дальше дороги и вовсе неизведаны… Всё зависит от индивидуальных психических свойств и качества испытываемых переживаний… При таком рассмотрении вопроса становится ещё более очевидным, что путь человека не повторяется никогда! Это даёт нам понять, как себя мы должны ценить и беречь… Учиться себя любить! Заботиться о душе… А это уже религия!

– Шаманы, герои… Завеса незаурядности прорывается, и человек отправляется в путь навстречу своей гениальности, граничащей, быть может, с самим безумием. Всё происходит как в сказке: и предназначение, и поиск неведомого, и любовь – всё там. И в то же время здесь, сейчас, она дремлет, как верный пёс у порога в ожидании часа охоты, когда человек помыслами зажжёт в сердце огонь и соберётся в дорогу. Такова глубина человеческой природы, его самости. Ведь ни для кого из животных не секрет, что человек – это Бог, только спящий, как правило, не использующий предназначения своего. Да, из ежедневной рутины жизнь человека может превратиться в полную приключений сказку. Но что нужно сделать, чтобы она стала такой? Всего лишь чуточку задуматься о ней и попытаться всеми силами осуществить давнюю мечту, о которой время от времени тоскует сердце… Резко выпрямиться во весь рост, расправить плечи, собраться и выйти в путь! Не побояться сделать первого шага, оградившись от чужих мнений и навязчивых советчиков. И тогда кто знает, куда поведут тебя дороги небес. Начало пути всегда в сердце.

– Ну ты и загнул…

– Значит, до Кожыма разгибать будем вместе.

Как сейчас помню, это был глубоко содержательный разговор. Больше десяти дней мы бродили по безлюдной местности, и чувства наши были обострены, в положительном смысле, до крайности. Мы спали сколько хотели, дышали горным воздухом и в своё удовольствие шли, не зная, каким он будет, завтрашний день. Со всей уверенностью могу сказать, что это была во всех отношениях прекрасная жизнь, о которой в ином случае можно только мечтать – на самом деле сказочная, полная достигнутых собственными силами красочных впечатлений. Жизнь в Москве казалась сплошной беспросветной полосой тупого бессмыслия и сумасшествия, менее реального, чем дорога индейцев в перуанские горы более тысячи лет назад, и для нас это становилось теперь всё более очевидным. Засыпая, я силился понять, что же кардинально лучшего случилось с человечеством за последнюю тысячу лет. И не находил ничего…

– Никак не заснуть, – вдруг заворочался Иван. – Эти разговоры напрочь сшибают сон. Представляется дом средь такого лесочка и жизнь в природе, полная степенных забот. Всё пытаемся что-то изменить, а зачем? Не разумней ли жить созвучно с земной красой, в мире и согласии с ней, учиться любить мир самому и учить гармонии своих детей? Получается, недалеко мы от древних индейцев ушли. Ох, недалеко…

Интересно, наши мысли опять зазвучали на одной волне.

– Кому-то опять захочется большего, нужна соответствующая идеология… Да и поможет ли она? Можно, конечно можно так жить. Но что-то в историческом процессе не сложилось. Ещё немного, и я поверю в Дьявола… Потому что одними психологическими сентенциями этого нарушения не объяснишь, ибо стремление к прекрасному не слабее мотива преступления.

– Зачем так далеко ходить? Существуют любовь и женщины, прекрасная Елена и прочие… Ключевой момент цепочки событий, обрекающий всё. Зигмунд Фрейд, наконец!..

– Ага, составили полное представление о библеистике, – съязвил я. – Райских яблочек не хватает.

С тем и заснули.